Недавнее исследование, опубликованное Национальной Академией Наук, соавтором которого стал нобелевский лауреат, раскрыло раскручивающийся по спирали с 1999 года уровень смертности американцев среднего возраста (от 45 до 54 лет), среднего/рабочего класса (без диплома колледжа), белых (кто именно так себя воспринимает).

 

Такого не предполагалось для значимых демографических групп в наших постмодернистских обществах. Регресс в сторону сокращения продолжительности жизни более походит на тенденцию старого Советского Союза, чем США.

Предполагаемая причина – неумеренное потребление алкоголя и наркотиков (легальных и нелегальных), психосоциальные расстройства, ведущие к увеличению количества суицидов и проблемы – финансовые и правовые. В поисках корней явления стоит ли предполагать, что белый рабочий класс питается менее полезными продуктами, чем, скажем, чернокожие или латиноамериканцы? Может, белые меньше обращаются к врачам? Или они по натуре более подвержены болезням и вызываемым культурой заболеваниям? Ответ, по-видимому – нет.

 

Результаты исследования противоречат традиционным взглядам, которые почти исключительно сконцентрированы на судьбе меньшинств, которые во многих областях оказались неспособны добиться равенства, по всей видимости, из-за свойственного стране смертоносного белого расизма.

 

На самом деле, авторы – нобелевский лауреат Энгус Дитон и его жена Энн Кейс – обнаружили, что их исследование было отвергнуто несколькими престижными медицинскими журналами. Повторюсь, их выводы просто взрывоопасны – учитывая, что они ставят вопросы относительно расхожего мнения о том, что соображения класса «белых привилегированных» властителей и есть ключевой движитель в отчаянии меньшинств и неспособности обеспечить равные результаты.

 

Мы знаем, кого именно исследовали Дитон и Кейс просто из наблюдений за  реалити-телевидением. Весь этот жанр появился из кадров со «средними бедными», с излишним весом, представителями рабочего класса – лесорубами, дальнобойщиками, рыбаками, охотниками и безработными, которые, казалось, завоевали аудиторию своим теперь устаревшим физическим трудом и доставшей всех самостоятельностью, и которые, несомненно, обеспечивали эрзац-развлечение своей никак не метросексуальной внешностью, медлительностью и якобы туповатой культурой рабочего класса. «Ребята в пиджаках» и персонажи статей в Esquire, эти исчезающие аляскинцы, жители Монтаны и Аламабы – отнюдь не таковы.

 

Когда Голливуд ищет своих типичных злодеев – террористов, членов преступных синдикатов, страшил неамериканского происхождения – они по большей части оказываются трёх типов: белые расисты из рабочего класса с южным акцентом, русские эмигранты и южно-африканские расисты. Только так режиссёр надёжно избегает полиции мыслей.

 

Большая часть комментариев к статье Дитона и Кейс сразу же указывает на очевидную гипотезу исчезновения хорошо оплачиваемого физического труда и последствий этого для белого рабочего класса. После проживания в обнищавшей Central Valley в Калифорнии, я могу предложить несколько подходящих эпизодов. Подавляющее большинство представителей так называемого белого рабочего класса, с которыми я заканчивал школу, в колледж не пошли. Да, они начали рабочую жизнь в 1971 году с неплохими перспективами на ближайшем заводе-производителе трейлеров, на фабрике по переработке фруктов, на производстве лифтов, да был целый ряд хорошо оплачиваемых сварочных и производственных работ. Вся эта занятость теперь исчезла из-за глобализации. Большая часть моих одноклассников не вернулась к образованию. Те, с кем я поддерживаю связь, весьма далеки от той жизни, которую их родители считали саму собой разумеющейся. Наоборот, правительство и правительственные документы о найме представили новые формы восходящей мобильности в Калифорнии.

 

Та же отрицательная тенденция проявилась и в отношении семейных фирм. Я уже писал о разрушении класса малых ферм в книгах «Поля без надежды» (1996 г.) и «Земля была всем» (2000 г.). После 1970 года наша местная аграрная мозаика была коварно разрушена глобализацией, рухнули цены на потребительские товары, резко выросло количество нормативов и внутри штата, и федеральных. Увеличилось количество бюрократических структур, выросло количество судебных тяжб и, следовательно, необходимость более дорогостоящего страхования, усилилась корпоративная вертикальная интеграция от ферм до потребителя. Я знавал десятки семей, которые фермерствовали в ближайшей округе. Всё в прошлом: земля, в отношении которой было ещё какое-то равенство, была продана крупным конгломератам. В моей собственной семье двое из моих братьев и сестёр зарабатывают намного меньше, чем наши родители и бабушки с дедушками, а для большинства племянников и племянниц оказалось крайне сложно найти хорошо оплачиваемую работу «синих воротничков» (рабочий класс и сфера обслуживания) после того, как наша семейная ферма была ликвидирована.

 

Но есть ли нечто большее, чем отчаяние, что толкает людей к наркотикам, пьянству и культурному нигилизму, чем просто отсутствие хорошо оплачиваемых рабочих мест?

 

Некоторые консерваторы весьма спорно указывали на постоянный барабанный бой расовой поляризации, лучше всего выраженный лозунгом о «белых привилегиях». Учёные и активисты, как Элизабет Уоррен, Уорд Черчилль, Рейчел Долежал и Шон Кинг, успешно воспользовавшиеся принадлежностью к меньшинствам, стали символом тенденции, в которой быть белым теперь стало меньшим преимуществом в смысле карьеры, чем статус принадлежности к меньшинствам. Дети Эрика Холдера с большей вероятностью будут приняты в Стэнфорд, чем белый молодой человек, набравший оценки уровня А из обнищавшей семьи в Great Falls – это к тому, что расовая и половая принадлежность компенсирует классовое несоответствие.

 

Будучи профессором Калифорнийского университета Фресно более 21 года, я сотни раз разговаривал с белыми ребятами из рабочего класса от Мерседа до Бейкерсфильда, у которых прекрасные академические результаты по гуманитарным наукам, и кто хотел пойти в ведущие юридические институты или на программы Ph.D. (доктора наук). Я пришёл к тому, что давал им приблизительно следующий совет: «Я боюсь, ваши шансы, как белого мужчины из Фресно, быть принятым на ведущие программы практически нулевые». Я не алармист и не нигилист, я просто основываюсь на опыте моих собственных усилий в попытках поддержать моих блестящих студентов, чтобы их приняли на ведущие выпускные программы.

 

На самом деле, за 21 год мы отправили десятки умных студентов в такие заведения, как Стэнфорд, Гарвард, Йель, Принстон и Беркли. Однако почти в каждом случае это были женщины или те, кто причислял себя к меньшинствам.

Дискриминация была столь очевидна, что стала проходной шуткой, вроде «Профессор Хэнсон, я – белый парень из Тулары. Не можете ли вы помочь мне попасть хотя бы в Университетский колледж Риверсайд?». Один из самых талантливых в области античности студентов, которого я учил, однажды пришёл ко мне в офис, страдая, что его приняли лишь в университет штата Пенсильвания (у них прекрасная программа Ph.D. по античности), а кто-то, возможно, тоже талантливый, но с худшими показателями получил мега-предложение пятилетней учёбы без платы за наставничество и без прочих расходов программы Ph.D. Принстона. Я мог лишь пожать плечами: «Ну да, твои результаты и оценки могут выглядеть более впечатляюще, но он тоже умный и ещё он нелегальный иммигрант. А ты среднестатистический белый из рабочего класса». В смысле этики я считал такой цинизм более полезным, чем распространение лжи, что элиты, которые проводят приём, оценивают лишь одарённость человека.

 

Часто говорят, что администрация Обамы нашла формулу успеха, когда дважды выиграла президентские выборы, побудив чернокожих и латиноамериканцев зарегистрироваться в огромных количествах – так, что новое большинство компенсировало потерянных белых избирателей-демократов из рабочего класса.

 

Очевидно, лозунги и нечёткость президента Обамы и его подчинённых (типичные белые, прилипалы, наказать врагов, мой народ, нация трусов, и так далее) оказались все восемь лет полезной ловушкой расовой солидарности. Равно как и весьма неуместные комментарии президента относительно злободневных судебных дел (Трейвон Мартин, Майкл Браун и прочие) усилили расовую поляризацию и недовольство. Кампания Хиллари Клинтон – адресация к нелегальной иммиграции, города-убежища, Жизнь Чернокожих Имеет Значение, басни о том, что в кампусах каждая четвёртая женщина подвергается насилию и прочее – отчаянно пытается убедить, что сепаратистская формула Обамы организации сообщества может быть подстроена под взрослую белую женщину. Теперь Хиллари нацелилась на «руки вверх, не стрелять», Йорга Рамоса, Сандру Флюк, Лену Данхэм и ей подобных, вместо горстки Duck Dynasty или изумлённого Джима Уэбба.

 

И всё же психологическое отчаяние белого рабочего класса относится не только к отсутствию хороших рабочих мест или конструктивных действий, или постоянному стону о так называемых привилегиях белых. В самом сердце нигилизма есть и классовый элемент – или, скорее, ярость из-за преобладания лицемерия.

 

Белые, которые действительно обладают привилегиями, выражаются ли они в доходах, капитале, престижных дипломах Лиги Плюща или семейных узах и влиянии, – вот кто более всего подвергает насмешкам белый рабочий класс. СМИ элиты высмеивали Сару Пейлин за её оплошности и при этом игнорировали фантазии Джо Байдена о том, что Франклин Делано Рузвельт своё президентское обращение в 1929 году сделал по ТВ. Когда Корнел Уэст или Эрик Холдер, или Мелисса Хэррис-Перри, или Ван Джоунс начинают на кабельном ТВ нытьё о привилегиях белых, они к кому обращаются? К безработному сварщику в Южной Каролине? К водителю трактора в предместье Мерседа? Безработному шахтёру в Аппалачах? Или это поиски козла отпущения между белой и чернокожей элитами одного класса из-за распределения научных, медийных и правительственных привилегий?

 

Или ещё того хуже. Неужели Крис Мэттьюс обрушивается на «белых», чтобы обеспечить освобождение себя самого от во многом сегрегационного существования? Неужели Корнел Уэст и Джеремия Райт накидываются на привилегии белых, потому что подозревают – в чернокожем сообществе большее классовое неравенство, чем в белом, чему свидетельством их собственные приспособленческие карьеры в качестве самоназначенных ревизоров своих же элит?

Неужели Марк Цукерберг нападает на якобы нелиберальную иммиграционную политику страны в мексиканском поместье Карлос Слим, чтобы он мог лучше объяснить, с чего это он скупает дома вокруг, обеспечивая себе «правильных» соседей? А Билл Гейтс обрушивается на пороки капитализма только после того, как сделал миллиарды, беспощадно уничтожая конкурентов Microsoft в 1980-е? Для белого рабочего класса разговоры о привилегиях и расовой принадлежности – перебранка родственников, нелепых победителей всеобщей бешеной погони за успехом, которую лучше бросить и не слушать.

 

В прошедшие десять лет я часто слышал, что белые из рабочего класса используют такие термины – «глупые белые люди» или «богатые белые», подвергая насмешкам класс, который защищает свои привилегии и льготы, громко утверждая идеологию, последствия которой – деньги и власть, дающие право указывать направление действий, будь то в отношении нелегальной иммиграции, позитивной дискриминации или городской преступности. Продукты карьеристского среднего класса, вроде Та-Нехиси Коутса, создали целую прибыльную индустрию, основанную на расовых разногласиях, культивируя отношения любовь-ненависть с раболепными белыми городскими элитами вместо того, чтобы взаимодействовать с белым рабочим классом сельской местности. По иронии судьбы, Коутса можно было бы считать личностью, если бы он работал на лесопилке в сельской местности Джорджии вместе с белыми бедняками, несмотря на то, что снисходительные и охваченные чувством вины гранды Лиги Плюща считают его тотемом.

 

Белый рабочий класс отнюдь не безвинен. Наркотики, беззаконие, алкоголизм и насилие – это выбор своей судьбы, а не предопределённость. Но что приводит этот класс в ярость, так это постоянный припев на ТВ, в Голливуде, в кампусах и в политике и правительстве – да в целом в нашей культуре – что те, у кого есть эти привилегии и кто надеется их укрепить и расширить в нашем расово поляризованном обществе, осуждают белых, у которых привилегий нет. Подтекст нелегальной иммиграции, расширения полномочий правительства и политическая активность теперь – расовая принадлежность и пол, а не класс. Нищий белый подросток 18 лет, который вырос в эру предпочтительного назначения меньшинств, а отнюдь не в эпоху Джима Кроу, может не ожидать бескрайних возможностей в найме на работу или поступлении в учебное заведение, благодаря своей расовой принадлежности или полу. Но он окажется мишенью расистских обвинений со стороны тех, кто ищет либо выгод, либо покаяния.

 

Когда Квентин Тарантино ссылается на «превосходство белых» в качестве мотива его поспешных обвинений против полиции, аргументы становятся просто смехотворными: он же стремится компенсировать собственные неуместные вульгарности в фильмах и то, что он стоит $100 миллиардов и может купить себе освобождение дешёвыми либеральными лозунгами, чтобы наслаждаться своими гарантированными привилегиями. Да этого уже достаточно, чтобы кто-то запил.