Когда Ален Бадью говорит, что демократия стала нашим фетишем, то это следует понимать в точном фрейдистском смысле. Речь не только о том, что мы возвели демократию в ранг святого Абсолюта. Демократия — последнее, что мы видим, прежде чем столкнуться с отсутствием состоятельности в социальной сфере, с фактом «отсутствия классовых отношений», с травмой социального антагонизма. Столкнувшись с реальностью угнетения и эксплуатации, с жестокой социальной борьбой, мы говорим, «да, но у нас зато есть демократия», словно этого достаточно для если не прекращения, то хотя бы удерживания под контролем борьбы, пока не произошел взрыв. Пример демократии как фетиша можно найти в таких бестселлерах и блокбастерах, как «Дело о пеликанах» и «Вся президентская рать». В этих произведениях простые люди раскрывают скандал и доходят по всей цепочке до самого президента, вынуждая его уйти в отставку. Эти истории полны коррупции, но их главный смысл в другом неотъемлемом послании: какая у нас великая демократическая страна, в которой даже простые парни вроде меня и тебя в состоянии вынудить уйти в отставку самого могущественного человека в мире!

Вот почему совершенно неправильно называть новое радикальное политическое движение термином, сочетающим демократию и социализм. В таком случае в названии смешиваются главный фетиш по защите существующего мирового порядка с расплывчатым термином, размывающим основные различия. Сегодня любой может быть социалистом, даже Билл Гейтс. Достаточно лишь заявить о необходимости поддержания социального единства, выступить в поддержку общего блага и в пользу заботы о бедных и угнетенных. Как сказал в более 100 лет назад Отто Вейнингер, социализм — арийский, коммунизм — еврейский.

Классическим примером сегодняшнего социализма стал Китай, где коммунистическая партия проводит кампанию по обеспечению собственной легитимности под тремя основными лозунгами. Во-первых, только правление компартии обеспечит успешное развитие капитализма. Во-вторых, только правление атеистической компартии гарантирует подлинную свободу религии. В-третьих, только сохранение власти компартии гарантирует, что китайское общество по-прежнему будет опираться на консервативные конфуцианские ценности (социальная гармония, патриотизм, моральный порядок). И это не бессмысленные парадоксы. Смысл этих лозунгов следующий: без стабилизирующей роли власти компартии капиталистическое развитие приведет к хаосу и волнениям, борьба между религиозными течениями дестабилизирует общество, разнузданный гедонистический индивидуализм разъест социальную гармонию. Третий пункт особенно важен, так как он отражает страх перед разрушительным воздействием западных «универсальных ценностей»: свободы, демократии, прав человека и гедонистического индивидуализма. Главным врагом является не капитализм как таковой, а лишенная корней западная культура, угрожающая Китаю через свободный поток информации в интернете. Этому следует противопоставить китайский патриотизм, и даже религия должна пройти «китаизацию», чтобы поддерживать социальную стабильность. Китайский чиновник из Синьцзяна Чанг Чуньсянь сказал, что, хотя «враждебные элементы» все активнее стараются пробиться в Китай, все религии должны работать под эгидой социализма, чтобы служить экономическому развитию, социальной гармонии, этническому единству и объединению государства: «Только хороший гражданин может быть хорошим верующим».

Но «китаизации» религии недостаточно. Любая религия, неважно, насколько она «китаизирована», не соответствует членству в Коммунистической партии Китая. Внутренний циркуляр, выпущенный партийной Центральной комиссией по дисциплинарным инспекциям, напомнил, что, поскольку «основной идеологический принцип гласит, что члены компартии не могут быть религиозны», то члены партии не могут пользоваться правом свободы вероисповедания: «Китайские граждане имеют право на свободу религии, но члены компартии — не рядовые граждане, а авангард бойцов за коммунистическую сознательность». Чем же может помочь обеспечению свободы религии исключение верующих из партии? На ум приходит анализ Маркса на тему политического хаоса во Франции после революции 1848 года. Правящая Партия Порядка имела два роялистских крыла, сторонников Бурбонов и сторонников Орлеанской ветви. У этих течений по определению не могло быть ничего общего, потому что невозможно быть «просто роялистом», роялист поддерживает определенный королевский дом. Оба крыла объединились в итоге под знаменем «анонимного королевства Республики». Другими словами, чтобы быть просто роялистом, надо быть республиканцем. То же самое верно в отношении религии. Нельзя быть просто религиозным, так как вера в одного бога или один пантеон богов отвергает всех прочих. Провал всех попыток объединить религию показал, что единственная возможность быть «просто религиозным» — это под знаменем «анонимной религии атеизма». Соответственно, только атеистический режим может гарантировать полную религиозную свободу, и стоит этому атеистическому обрамлению сгинуть, как вспыхивает межконфессиональная борьба. Хотя фундаменталистские последователи ислама атакуют безбожный Запад, самая жестокая борьба развернулась между разными исламистскими течениями. Так, ИГИЛ жестоко расправляется с шиитами.

Тем не менее, существует серьезное опасение относительно того, выполняется ли этот запрет для членов компартии. Как написала недавно Зорана Бакович (Zorana Baković), корреспондент в Китае словенской газеты «Delo», «для Коммунистической партии Китая было бы лучше, если бы ее члены вообще ни во что не верили, включая коммунизм, так как все больше членов компартии присоединяются к разным, в основном, протестантским церквям, как раз из-за разочарования от того, что из китайской политики исчезли последние следы коммунизма».

Вкратце, главную оппозицию власти Коммунистической партии Китая сегодня составили те, кто на самом деле придерживается идеалов коммунизма, в основном, это пожилые члены партии, ушедшие в отставку с руководящих постов. Они чувствуют себя преданными на фоне разгула капитализма, так же, как и пролетарии, для которых «китайское чудо» обернулось кошмаром: потерявшие землю крестьяне, потерявшие работу рабочие, слоняющиеся по улицам в поисках средств к существованию, и другие, которых эксплуатируют компании вроде Foxconn и т. д. Они часто принимают участие в массовых акциях протеста и несут транспаранты с цитатами Мао Цзе Дуна. Сочетание опытных партийных кадров с бедняками, которым нечего терять, весьма взрывоопасное. Китай — не авторитарная страна, гарантирующая гармонию и таким образом способная контролировать капиталистическую динамику. Каждый год власти вынуждены подавлять тысячи выступлений крестьян, рабочих и меньшинств. Неудивительно, что официальная пропаганда так много рассуждает о гармоничном обществе. Сам факт такой пропаганды указывает на обратное, говорит о риске хаоса и катастрофы. Следует руководствоваться базовым принципом толкования времен сталинизма. Так как официальные СМИ не сообщают о проблемах, то лучший способ выявить их — искать хвалебные заявления. Чем больше пропаганда утверждает, что в стране царит гармония, тем сильнее беспорядки и противоречия. В Китае полно противоречий и факторов нестабильности, грозящих взорвать всю страну, которые власти с трудом удерживают под контролем.

Только с учетом этого фона можно понять религиозную политику в Китае: страх перед верованиями это на самом деле страх перед коммунистической верой, страх перед теми, кто остался верен универсальному освободительному духу коммунизма. Страх тех, кто самодовольно взирает на продолжающуюся кампанию против каких-либо упоминаний базовых классовых противоречий, о которых свидетельствуют выступления рабочих. Никто не говорит об угрозе «пролетарского коммунизма», вся ярость режима направлена против внешнего вмешательства. «Некоторые страны на Западе», — как написал партийный секретарь Китайской академии социальных наук в 2014 году, — «рекламируют свои ценности, выдавая их за универсальные, и утверждая, что их интерпретация свободы, демократии и прав человека единственно верный стандарт, по которому следует мерить все страны. Они изо всех сил стараются пропихнуть свои товары в каждом уголке планеты, и устраивают цветные революции, действуя как открыто, так и за кулисами. Их цель — проникнуть внутрь, подорвать и свергнуть другие режимы. Дома и за границей существуют силы, стремящиеся запятнать Коммунистическую партию Китая, китайскую версию социализма и главную идеологию Китая. Они планируют использовать западные ценности, чтобы побудить китайский народ отвергнуть коммунистическую партию и социализм с китайскими чертами. Они хотят снова превратить Китай в колонию нескольких развитых капиталистических стран».

Отчасти это правда, но частичная правда на самом деле прикрывает большую ложь. Правда, что не следует доверять Западу, так как его претензии на превращения западных ценностей в универсальные ценности свободы, демократии и прав человека ложны. Это ложь скрывает идеологическую основу Запада. Но даже с учетом этого можно ли противостоять западным ценностям со своими неуниверсальными ценностями вроде конфуцианства, «главной идеологии Китая»? Не следует ли предложить свои универсальные ценности, иной проект универсального освобождения? По иронии судьбы, «социализм с китайскими чертами» означает в данном случае социализм с капиталистическими чертами, такой социализм, который позволит Китаю полностью интегрироваться в глобальный рынок. Универсальность глобального капитализма остается нетронутой, существует негласное согласие с тем, что капитализм может служить приемлемой системой, и конфуцианская гармония мобилизована только для того, чтобы держать под крышкой противоречия, порожденные глобальной капиталистической динамикой. Все, что осталось, это социализм с конфуцианскими элементами, национальный социализм, социальный горизонт которого — продвижение своей нации, а противоречия, неизбежные при капиталистическом развитии, проецируются на внешних врагов, угрожающих социальной гармонии. То, что имеет в виду Коммунистическая партия Китая, рассуждая о социализме с китайскими элементами, представляет собой еще одну версию «альтернативного модернизма», капитализм без классовой борьбы.