Системный кризис военной доктрины США

В недавнем прошлом США обозначили пять главных угроз своей национальной безопасности: лихорадка Эбола, Россия, международный терроризм, кибер-атаки и глобальное потепление. Причем со всеми ими должна бороться армия. Как американские военные могут противостоять изменению климата, похоже, не понимают и они сами. Впрочем, тут, видимо, процесс куда важнее результата. Да и про Эбола вот уже год как практически ничего не слышно. Либо она в список угроз попала случайно, либо оказалась не такой грозной, как об этом заявлялось.

А на днях президент Обама высказался в том ключе, что и против Исламского Государства США выставлять свои сухопутные войска не намерены. «Если мы все будем делать по всему Ближнему Востоку, по всей Северной Африке собственными силами, это может привести к многочисленным непредсказуемым последствиям, которые сделают нас менее защищенными», — пояснил он. По мнению Вашингтона, этой проблемой должны заниматься исключительно ближневосточные страны самостоятельно. Как же так? США станут слабее, если займутся ликвидацией одной из ключевых угроз собственной безопасности? Или дело тут в чем-то другом?

Основой военного строительства любой страны является ее военная доктрина, которая описывает то, как ее военно-политическое руководство видит окружающий мир и воспринимает тенденции его перемен в будущем. К примеру, СССР своей главной угрозой полагал капиталистические страны и готовился, прежде всего, к войне с ними. Похожим образом думали и в США, когда увязывали свою безопасность с отражением советской военной угрозы. Словом, ключевые геополитические игроки видели мир и свое будущее в нем достаточно четко.

Сегодня у США никакой четкости во взглядах на будущее нет. В новой оперативной концепции сухопутных войск США «Победа в сложном мире: 2020−2040» об этом прямо так и говорится: «Неизвестно, какой будет окружающая среда, в которой предстоит действовать армии. Враг неизвестен, местонахождение его неизвестно. Неизвестен состав действующих военных коалиций». Иными словами, угроза для США не вытекает из каких-либо объективных процессов. Ею они могут назвать абсолютно все, что захотят. Как у классика: ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать. А «кушать» американцам хочется всегда: их главной целью является сохранение американского лидерства в мире, которое видится в создании глобальной системы рынков и транснациональных корпораций с центром управления в США.

В свою очередь нечеткость угроз ведет к эскалации страха, как основного мотива поведения. Если «кругом враги» и ими фактически является весь остальной мир, то единственным способом борьбы становится превентивная война, которая предполагает уничтожение противника, когда его нападение еще не неизбежно или им даже не планируется. Война рассматривается в качестве инструментаразгрома потенциальных геополитических и экономических конкурентов прежде, чем они приобретут достаточную мощь, чтобы блокировать доминирование США в мире.

Так что дело вовсе не в торжестве демократии или защите каких бы то ни было общечеловеческих ценностей. Просто США полагаю себя единственным мировым лидером и на этом основании «хотят» присвоить себе неоспоримую власть над всем миром. При этом в качестве признака победы рассматривают не прямую оккупацию поверженного врага, а силовое перераспределение ролевых функций субъектов социума (например, государств) в пользу сильнейшего, способного сформировать собственную модель послевоенного управления, а также полномасштабно пользоваться стратегическими эффектами своей победы.

Однако при всей красоте витиеватых фраз реальная действительность показывает принципиальные системные ошибки военной доктрины США. Угрозой можно считать то, что таковой не является, а лишь кажется ею. Обязательность и естественность действий на упреждение ведет к умножению числа неизбежных последствий. Судя по тому, что Америка не понимает происходящее в мире, связь между последствиями и собственными действиями она не понимает тоже. Именно в этом кроется основа убеждения в перманентной агрессивности мира, только и мечтающего ударить Америку в спину. В результате, ее попытки упредить противника, в конечном итоге, сами становятся источником агрессии.

А самое главное, в своем заявлении Барак Обама публично признал неспособность США иметь столько войск, чтобы быть самым сильным в любой точке мира и против любого противника. Фактически это первый в истории Америки случай, когда — «ладно, мы уходим» — американцы сказали не тогда, когда война заканчивалась, а еще в ее начале. Это не финальный штурм Сайгона вьетнамскими партизанами, это лишь самое начало большой войны за полный передел ближневосточного региона планеты. Потому американской армии следовало бы тут стоять в первых рядах. Тем более что это прямо прописано в национальной военной доктрине страны. Но США поступают прямо наоборот, утверждая, — это не наша война. Если мы вмешаемся тут, то окажемся неспособны отразить угрозу где-то еще.

Впрочем, запланированных бюджетом ВС США в 490 тыс. человек для обеспечения глобального доминирования над миром численностью более семи миллиардов явно недостаточно. Но при всем своем богатстве, позволить себе армию большего размера Америка уже не в состоянии. А системная ошибка доктрины не позволяет понять, что главным источником угрозы национальной безопасности США являются последствия их собственной внешней политики.

Однако и отказываться от доминирования они не желают, потому ключевой рассматривают стратегию, предусматривающую в первую очередь смену правящей власти в стране-агрессоре (точнее, стране, назначенной агрессором) с последующим изменением менталитета и уклада жизни ее населения на такой, который априори принимает безусловность права Америки на бесконечное мировое доминирование. Вне зависимости от любых последствий для местного населения.