Технологический альянс вместо Североатлантического

В поисках нового ответа на стратегические вызовы

Андрей Ионин - член-корреспондент Российской академии космонавтики имени К.Э. Циолковского, главный аналитик НП ГЛОНАСС

Резюме: Объединенный рынок БРИКС достаточен для развития и поддержания конкурентоспособности любой военной или гражданской технологии. Альянс обеспечивает основное необходимое условие для развития технологий – эффект масштаба.

В минувший год Россия столкнулась с чрезвычайно серьезными внешними вызовами: западные государства во главе с США ввели против нашей страны широкий перечень политических, экономических, финансовых и технологических санкций. По прошествии года все более очевидно: санкции – не тактика, призванная принудить Россию к нужным Западу решениям, например по вопросам Украины, а долгосрочная стратегия. Ее цель – снижение конкурентоспособности, возможностей внутри и вовне России для проведения политики в национальных интересах.

Какая стратегия будет в этих условиях максимально эффективной? Есть ли у России стратегические партнеры или ей предстоит действовать в одиночку? Какие механизмы развития надо создавать в первую очередь?

За прошедший год обсуждалось несколько сценариев действий. Первый – условно опора на собственные силы, максимальное импортозамещение, движение к самодостаточности во всем. Второй – «стратегический союз с Китаем». Третий – «капитуляция перед превосходящими и консолидированными силами Запада». Каждый из трех сценариев не только имеет сложности в реализации, но и несет явные (или пока неявные) угрозы развитию страны. Получается, что у России нет иного выхода, кроме как делать выбор между плохим и очень плохим будущим?

Цель данной статьи – предложить новую стратегическую альтернативу для России (и не только). Сценарий «Технологический альянс» потребует колоссальных и долгосрочных усилий, но зато возможности, которые он открывает, воистину безграничны.

Эффект масштаба

Логика рассуждений в обоснование концепции Технологического альянса выглядит так. Перефразируя Ленина, можно сказать, что «Суверенитет – это есть национальные интересы плюс технологии». В эпоху хай-тека и глобальных рынков владение технологиями, доступ к продуктам и услугам на их основе во многом определяет мощь государства, становится критичным для функционирования системы государственного управления, конкурентоспособности экономики и качества социальной сферы. Причем критичными для обеспечения суверенитета стали технологии не только военные, но и двойного назначения и даже сугубо гражданские.

Список технологий, к которым суверенная страна должна иметь гарантированный доступ (чтобы обеспечивать свою суверенность), уже сейчас длинный, но еще одна проблема в том, что список постоянно расширяется за счет включения все новых позиций. Сегодня это и информационная безопасность, и космос, и био-, и авиация, и социальные сети, и микроэлектроника, и энергетика, и навигация, и медицина, и финансы, и роботы, и платежные системы…

Для создания любой технологии необходимы ресурсы (в том числе финансовые) и кадры, имеющие необходимые знания, умения и опыт. Очевидно, что в каждой стране объем ресурсов (размеры госбюджета) и количество талантливых людей (качественных рук и мозгов) заведомо ограничены. Поэтому при длинном и постоянно растущем списке необходимых технологий всякому государству (даже Соединенным Штатам) придется либо выбирать (концентрироваться), либо искать иные способы (например, США создали уникальную систему, которая, как пылесос, вытягивает таланты со всего мира).

Создать инновационную технологию недостаточно, необходимо поддерживать ее конкурентоспособность на всем жизненном цикле. А для этого помимо ресурсов и людского капитала необходимы уже и рынки. Именно они обеспечивают приток ресурсов (инвестиций) в технологическое совершенствование.

Поэтому любая технология остается конкурентоспособной только тогда, когда опирается на рынок, близкий по объемам к рынкам, контролируемым конкурентами. Невозможно долго, будь ты хоть Сергей Королев и Стив Джобс в одном лице, поддерживать конкурентоспособность технологии, если ты контролируешь рынок по объемам кратно меньший, чем твои конкуренты. На высокотехнологических рынках действуют те же законы, что и на самых простых: «эффект масштаба» в стратегической перспективе – главное конкурентное преимущество, козырной туз, который бьет любую карту конкурентов.

Ситуация осложняется тем, что сегодня практически все высокотехнологические рынки глобальны, в том числе для военных и двойных технологий. И значит, если технологические конкуренты действуют глобально, ты обязан иметь «масштаб», близкий по объемам.

Но российский рынок априори недостаточен для поддержания стратегической перспективы конкурентоспособности на любом массовом технологическом рынке: наша экономика – 3% мировой, а россиян – 2% от населения Земли. Если оставаться в рамках внутреннего рынка, даже в условиях жесточайших протекционистских мер наш естественный рыночный предел – эти 2–3%, максимум (если поднапрячься и ненадолго) – 5%. Для сравнения, внутренний (во многом гарантированный) технологический рынок США кратно больше – более 20% мировой экономики, у ЕС – 25%. У них больше населения, и оно в среднем богаче.

Отсюда следует простой вывод относительно стратегического сценария во всем самодостаточной экономики: как ни строй в России «натуральное технологическое хозяйство», с какой технологии ни начинай, невозможно поддерживать конкуренцию с компаниями, контролирующими рынки Америки или/и Европы либо являющимися лидерами глобального рынка! Не может быть конкурентоспособной «чисто российской» микроэлектроники, «чисто российской» космонавтики, и так далее по всему списку технологий. «Натуральное технологическое хозяйство» обречено на поражение, а значит, просто не сможет обеспечить суверенитет России.

В долгосрочном плане именно технологические санкции Запада, ограничивающие доступ российских организаций, компаний и граждан к высокотехнологичным продуктам и услугам, являются наиболее тяжелыми. Если ранее Россию отсекали от участия в самых современных разработках и покупки западных высокотехнологических компаний, то теперь отсекают (или угрожают отсечь, что зачастую равносильно) уже от продуктов и услуг на основе высоких технологий. Тут все идет в дело: и банковский SWIFT, и инженерное ПО, и массовые платежные системы, и технологии бурения, и микроэлектроника категории Space, и т.д.

Значит, выхода (для России) нет? И у паникерского сценария «сдаваться» просто нет реальной альтернативы? Отнюдь.

Технологическая деколонизация

Свет в конце тоннеля связан с тем, что западные технологические санкции против России максимально наглядно показали любой стране в мире, как с ними будут бороться (воевать, принуждать), если они проявят нелояльность к Западу – держателю большинства высоких технологий. Показали в первую очередь тем крупным развивающимся странам, которые претендуют на суверенность, а значит, хотят самостоятельно (без помощи США) определять свои национальные интересы и их отстаивать. Им показали, что бороться с ними будут не военной силой (так боролись только с колониями до середины ХХ века) и даже не ограничением доступа к кредитным ресурсам, а по-новому – лишая эти страны, компании и народы этих стран доступа к современным технологиям. А предупрежден – значит вооружен.

Перед нами новая стадия колониализма – «технологический колониализм». Здесь сам «доступ к технологиям» выступает как «оружие массового (экономического и социального) поражения». Причем оружие, не посягающее на «западные моральные ценности»: оно нелетальное, политкорректное, никого прямо не убивает. Но при этом крайне действенное, особенно против развивающихся стран, которых вынуждают использовать технологии, им неподконтрольные.

И тогда становится очевидно, что список крупных государств, над которыми подвешен дамоклов меч технологических санкций, обширен. Это и Китай, и Индия, и Бразилия, и Иран, и Индонезия, и Аргентина, и Вьетнам, и другие. Что должны делать эти страны, видя и анализируя происходящее сегодня с антироссийскими санкциями? Как защищаться от «технологического оружия» условного Запада? Причем оставаясь в условиях всегда ограниченных национальных ресурсов, компетенций и внутренних рынков. Получается, надо каждому в одиночку пытаться разрабатывать национальные аналоги по всему (расширяющемуся) технологическому спектру: национальное ПО для различных применений, национальная микроэлектроника, национальная космонавтика…

Государствам, готовым «платить за свой суверенитет», для борьбы с «технологическим колониализмом» надо выйти за национальные границы – им нужны стратегические партнеры по технологиям, необходимо объединиться на основе общей задачи развития. Создать «Технологический альянс».

Стратегия «Технологического альянса» – это союз стран, объединяющих с целью гарантировать свой суверенитет национальные ресурсы, компетенции («руки и мозги») и внутренние рынки для совместного развития, применения и владения всем спектром технологий гражданского, двойного и военного назначения.

Какие страны могут стать участниками Технологического альянса? Тут ответ наиболее простой. Если главный критерий отбора – это суверенность, то первые претенденты – БРИКС: Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР. Действительно, аббревиатура БРИК, придуманная аналитиком с Уолл-стрит в 2001 г. как рай для финансовых спекулянтов, в 2010-х гг. уже не только самостоятельно расширилась до БРИКС, но и сменила содержание, зажив самостоятельной жизнью. Сегодня это – объединение суверенных стран, имеющих национальные интересы и волю их отстаивать. (Такое в истории бывает, что искали одно, а нашли другое – гораздо более ценное.)

Важно, что объединенный рынок БРИКС (рынок Технологического альянса) – это почти 3,5 млрд человек, то есть половина человечества, и более 30% мировой экономики, – по своим размерам вполне достаточен для развития и поддержания конкурентоспособности любой военной или гражданской технологии. Тем самым Технологический альянс в формате БРИКС обеспечивает основное необходимое условие для развития технологий – «эффект масштаба».

Также важно, что создание Технологического альянса – в интересах национального развития и суверенитета всех стран-участниц. Взаимовыгодность (игра с положительной суммой для всех) – это главная сила, которая создает и скрепляет альянс.

В условиях технологических санкций или угроз их применения многие российские разработчики технологий и акционеры инновационных компаний поставлены перед тяжелейшим внутренним выбором: «Родина или дело всей жизни». Оставаться патриотом и продолжать свое дело в России, но тогда существенно снизить свои шансы построить большой глобальный бизнес. Либо сохранить доступ к большим рынкам и венчурным инвестициям западных стран, но продолжить свою (и своей команды) работу уже не в России, а на Западе, т.е. эмигрировать. И примеры такого рода за последний год уже есть. Не берусь никого судить, скажу лишь, что Технологический альянс отчасти дает новый выбор для креативных и инициативных. Чем не простор для роста – рынок из 3,5 млрд потребителей?

Не останавливаясь подробно, можно указать еще на несколько важных черт Технологического альянса, которые увеличивают его привлекательность, шансы на создание и силы взаимного притяжения:

• это объединение «не против» (например, «гегемонии»), а «за» – технологическое развитие своих стран. Что дает новые позитивные цели и нейтрализует критику (неизбежную со стороны Запада);
• объединение стран, географически далеких друг от друга, могло быть создано только после появления интернета и информационных технологий (на порядки снизивших транзакционные издержки обмена информацией) и эффективно только для развития высоких технологий (где идет в основном информационное взаимодействие);
• при этом сам процесс объединения государств, географически далеких друг от друга (а значит, не имеющих общих границ), может, при прочих равных условиях, быть более простым, поскольку за этим значительно меньше негативной многовековой истории взаимоотношений стран и народов;
• это объединение не накладывает прямых ограничений на внешнюю и внутреннюю политику стран-участниц, что зачастую может стать камнем преткновения (пример – Евросоюз);
• это объединение заведомо открыто для новых участников;
• парадокс, но в рамках Технологического альянса национальные и культурные различия стран являются конкурентным преимуществом при создании новых продуктов и услуг (в ряде инновационных компаний, например Google, активно используется принцип формирования команд из представителей различных национальностей). Тем самым цивилизационные особенности не стираются в угоду глобализации (как это делается западной культурой и что вызывает понятное противодействие со стороны других цивилизаций), а, напротив, всячески и всеми поддерживаются;
• страны – участницы Технологического альянса расположены на разных континентах, поэтому можно сказать, что «над Технологическим альянсом никогда не заходит солнце». Это позволяет организовать работу компаний по принципу 24/365.

Также стоит заметить, что для России (и других стран) альянс – не развитие идеи «стратегического партнерства с Китаем», а альтернатива этому сценарию. Многостороннее сотрудничество не только создает большие возможности для развития, но и снижает риски доминирования одного государства, а значит, появления новых (замены старых) ограничений в реализации национальных интересов и программ национального развития.

Очевидно, что даже взаимовыгодный Технологический альянс нельзя создать одним межгосударственным актом, это процесс, и в первую очередь связанный с ростом доверия между участниками. Лучшее средство для роста доверия – совместные проекты. Разработку технологий в формате БРИКС можно начинать с разных отраслей. Я лишь укажу (не обсуждая) на невоенные проекты из близкой мне космической сферы, реализация которых и взаимовыгодна, и может быть начата уже в кратчайшие сроки. Тут и космическая станция БРИКС (Россия объявила, что завершает проект МКС в 2020 г.). И система персональной спутниковой связи стран БРИКС (как национальная альтернатива американской системе Iridium). И согласование программ развития навигационных систем ГЛОНАСС (Россия) и BeiDou (Китай).

Таким образом, стратегия Технологического альянса, по сути, является новой реальной альтернативой для развития России, и не только России, но и других крупных развивающихся государств. Именно она в наибольшей степени отвечает национальным интересам нашей страны и наиболее эффективна как национальная стратегия развития.