Семерка навсегда

Федор Лукьянов о том, в каких международных клубах теперь не ждут Россию

Ф.А. Лукьянов - главный редактор журнала «Россия в глобальной политике». Выпускник филологического факультета МГУ, с 1990 года – журналист-международник, работал на Международном московском радио, в газетах "Сегодня", "Время МН", "Время новостей". Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России.

Резюме: В предгорьях баварских Альп в выходные пройдет встреча лидеров «большой семерки». Второй раз подряд на нем не будет президента России. Вероятно, саммит-2015 — последний, в связи с которым вообще обсуждается тема участия или неучастия российского президента. Формат «восьмерки» уходит в историю как олицетворение 15-летнего периода, когда считалось, что Россия становится частью расширенного Запада.

В предгорьях баварских Альп в выходные пройдет встреча лидеров «большой семерки». Второй раз подряд на нем не будет президента России. Вероятно, саммит-2015 — последний, в связи с которым вообще обсуждается тема участия или неучастия российского президента. Формат «восьмерки» уходит в историю как олицетворение 15-летнего периода, когда считалось, что Россия становится частью расширенного Запада.

Возвращения к этой модели не предвидится.

История отношений Москвы с «семеркой» — зеркало трансформации после «холодной войны». Летом 1991 года Михаил Горбачев, метавшийся в поисках материальной поддержки, приезжал в Лондон на «большую семерку», надеясь получить средства, но убыл ни с чем. Промышленно развитые страны уже устали от советского кризиса, и личные симпатии к отцу перестройки начали сменяться разочарованием.

Российский президент стал бывать «на полях» саммитов с 1992 года, с 1994-го появились элементы постоянной принадлежности, в 1998-м в Бирмингеме Россию приняли как полноправного участника политических переговоров, и с того момента она неизменно на них присутствовала до 2013-го. Борису Ельцину было лестно, что он стал членом клуба именно в Великобритании, где Горбачев семью годами раньше унизительно ждал в предбаннике, дадут ли ему денег. По иронии судьбы, случилось, это аккурат накануне дефолта, который объявили через два месяца. Президент СССР, кстати, очаровывал «семерку» за месяц до августовского путча.

С приходом Путина внутренняя стабилизация и экономический подъем вернули интерес к России, и первая половина 2000-х — время укрепления российского реноме. Апогей пришелся на саммит в Санкт-Петербурге в 2006 году, хотя противоречия с Вашингтоном нарастали. Сейчас уже не вспоминают, что председательство России тогда широким жестом уступила Германия.

С 2007 года пошел обратный отсчет:

в феврале Владимир Путин выступил в Мюнхене, а саммит в Хайлигендамме прошел под знаком конфликта с США по поводу ПРО. Президентство Дмитрия Медведева принесло видимость разрядки, а возвращение Путина на главный пост сразу ознаменовалось демаршем: в 2012 году президент не поехал на саммит в Соединенные Штаты, отправив туда премьера. Лох-Эрн (Северная Ирландия) 2013 года был крайне натянутым. 2014-й поставил точку.

Россия никогда не смотрелась в «восьмерке» по-настоящему органично.

Даже в период наименьших трений финансово-экономическая часть оставалась прерогативой «семерки». То есть участие России рассматривалось как только политическое — признание того, что она в любом состоянии немало значит, плюс поощрение к сближению с Западом. Но политически было другое препятствие — до России группа оставалась однородной по устройству государств. При всех различиях Европа, Америка и Япония принадлежат к общему кругу, из которого Россия выпадает. И это идейно-политическое выпадение было все сложнее затушевать. Какое-то время Москва, казалось, нащупала нишу — единственный представитель не-Запада в западном клубе, держава, за спиной которой дышат непредставленные Китай, Индия и другие. Однако с появлением в 2008 году «большой двадцатки» надобность отпала, поскольку новые гиганты теперь тоже сидели за столом.

Четких критериев, почему «восьмерка» собиралась именно в таком составе, никогда не формулировали. Россия стояла особняком и политически, и экономически. Отсюда и постоянные призывы (неофициальные, но громкие) исключить Москву за разные грехи — от Чечни до Грузии, от ЮКОСа до Pussy Riot. Ожидания, что Россия станет «одной из нас», то есть будет трансформироваться в направлении западной модели, не оправдались. Страна осознанно двигалась в другую сторону. Крым дал повод избавиться от диссонанса.

Возврата к «восьмерке» нет — и не только из-за острого конфликта России и Запада. Мир меняется, универсализация по западным правилам, которая казалась неизбежной, не состоялась. Происходит новое расслоение.

С одной стороны, катастрофическая деградация Ближнего Востока, который создает во всем регионе от Северной Африки до Южной Азии обширный пояс бесправия и нестабильности на годы, если не десятилетия. С другой — обострение стратегических противоречий Китая и США, которое сопровождается формированием у каждого своей сферы притяжения. С третьей — рост амбиций «мировой общественности», стран, которые раньше не претендовали на самостоятельную роль.

Российский фактор в этих процессах не определяющий, но заметный, иногда даже не по воле Москвы, а просто по факту.

В этих условиях «ставка верховного командования», которая управляет глобализацией, — а примерно так видела себя «семерка» с 1990-х годов — превращается в «штаб обороны» от наступающих сил противника — держав, ожидающих от Запада, что он «подвинется». А это другая баталия, и в штабе должны быть только проверенные, «свои».

Куда отправляется Россия? Прямой аналог «семерки» и потенциальный противовес ей — БРИКС. Если в одной организации собраны «сливки» западного мира, то в другой — главные представители не-Запада. Считается, что препятствием для консолидации БРИКС является отсутствие общих ценностей, которые есть в «семерке». Но ценностные альянсы — особенность только западного сообщества, остальным стоит упирать как раз на противоположное — в многополярном мире важнее способность не скреплять всех одними представлениями, а работать совместно поверх культурно-политических различий.

Тогда пестроту БРИКС можно было бы из недостатка превратить в достоинство, но это пока общая идея, а не цель.

Наиболее естественная площадка для российского действия — «большая двадцатка».

Разнородность входящих стран дает пространство для маневра. Скажем, Турция или Саудовская Аравия — формально союзники США, но фактически их интересы все больше расходятся. Мексика или Индонезия — «свободные агенты», по многим вопросам солидаризующиеся с критиками Америки. Не говоря уже о том же БРИКС.

Но Москва вяло ведет себя на этом форуме. Если в «восьмерке» Россия чувствовала себя чужой, потому что ей на это постоянно намекали, то в «двадцатке» она сама не проявляет особой инициативы. Москве, например, выгодно усиливать политическую составляющую клуба, в котором Запад стремится обсуждать только экономику. Так, успехом России стал саммит «двадцатки» 2013-го в Санкт-Петербурге, где произошел перелом в вопросе о сирийском химическом оружии. Однако последняя встреча в Брисбене, для Москвы неудачная, превратилась в ухудшенный вариант «восьмерки» — Россия против «семи», прочие в стороне.

России трудно отказываться от привычной фиксации на Западе — в форме то «про», то «контра».

Москва все стремится доказать что-то Европе и Америке, переходя на совсем уж просторечие, которое становится фирменным стилем российского МИДа. Остальной мир ожидает, когда Россия предложит что-то, не направленное на самоутверждение и не обращенное к Западу. В процессе мучительного создания нового мироустройства ценятся свежие идеи, которые помогали бы уходить от все более опасных столкновений. Как разворот с химоружием два года назад.

От «семерки» нестандартного мышления давно не ждут. А в БРИКС единственной страной с традицией большой дипломатии и стратегического мышления является Россия. Но воспользоваться этой форой она не торопится.

Газета.Ру