В 2015 году Швейцария отметит сразу несколько важных дат, связанных с событиями, оказавшими заметное влияние на процесс формирования национальной идентичности Конфедерации. Такие юбилеи дают возможность еще раз поразмышлять о том, где проходит граница между фактами и мифами и как легко мифы могут стать инструментом пропаганды.

В 2015 году Швейцарии предстоит отпраздновать сразу несколько важных исторических дат. Речь идет, прежде всего, о Моргартенской битве (Schlacht am Morgarten), которая произошла в 1315 году и в ходе которой плохо вооруженное крестьянское ополчение разбило рыцарское войско под командованием Герцога Леопольда Габсбургского. 

В швейцарском историческом сознании эта битва играет такую же роль, какую в российском играет Ледовое побоище. Роднит эти два сражения еще и тот факт, что они давно уже превратились в символы, вокруг которых сложилась целая вселенная мифов, с научной точки зрения не всегда, мягко говоря, корректных.

Второй важной датой является произошедшая в 1415 году оккупация войсками Старой Конфедерации территорий, на которых потом возник кантон Аргау. Сегодня этот регион страны считается «среднестатистической Швейцарией», так что можно предположить, что без него современная Конфедерация была бы другой страной.

Третья дата касается битвы при Мариньяно (Marignano). В ходе этого сражения войска французского короля Франциска I и подразделения Венецианской республики наголову разбили в 1515 году армию швейцарцев. Конфедерации пришлось отказаться от контроля над Герцогством Миланским в пользу Франции. Четвертое важное историческое событие связано с Венским конгрессом и с гарантиями «вечного нейтралитета», полученными Швейцарией от великих держав в 1815 году.

Все эти даты стали не только «опорами» швейцарского национального самосознания, но и еще и полем непрекращающегося сражения историков и политиков за право толковать их значение. Возьмем, например, сложные отношения Швейцарии с Европейским союзом. Политические партии пытаются активно использовать исторические аналогии для того, чтобы оправдать свой либо анти-, либо проевропейский курс.

С этой целью сложные проблемы получают у них зачастую очень простые объяснения, и это уже пропаганда: политически выгодная, научно часто ложная. О том, что думают на сей счет историки, никто, как правило, не вспоминает, потому что наука рассматривает исторические события под совсем иным углом зрения. Научное же толкование истории, как правило, сложно и не годится для выступлений на митингах. 

Факты и мифы

Битва при Моргартене впервые была документально зафиксирована монахом-францисканцем Йоханесом фон Винтертуром, известным также под именем Витодуранус (Johannes von Winterthur, Vitoduranus, 1300 — 1348). Произошло это спустя 30 лет после описываемых событий. С тех пор это сражение стало настоящим символом так называемого «сопротивления» швейцарцев «экспансии» Габсбургов, выражением и иллюстрацией особого «духа вольности», присущего, якобы, швейцарцам уже в то время.

С точки зрения историка, такое толкование данных событий представляется, однако, весьма сомнительным. Начнем с того, что проблемой для «швейцарцев» в начале 14-го века была вовсе не «экспансия» Габсбургов, а как раз отсутствие у них достаточного интереса к этим заброшенным и труднодоступным регионам Европы.

А между тем наличие покровительства со стороны высшей политической инстанции, в данном случае императорской власти, было необходимым фактором защиты и условием формирования той или иной политической конфигурации в том или ином регионе тогдашней Европы.

Но что делать, если императорская власть оказывалась настолько далеко, что у нее просто руки не доходили до того, чтобы обеспечить на данной территории какие-то устойчивые отношения господства и подчинения?

Вот и пришлось швейцарцам прибегнуть к правовым гарантиям друг другу, и этот-то принцип взаимных политических обязательств, фиксировавшихся обычно в формате так называемых «союзных грамот» («Bundesbrief»), и положил начало сложному процессу складывания Швейцарской Конфедерации.

Так что когда мы читаем в очередном справочнике о том, что Швейцария возникла в результате противостояния экспансии Габсбургов, мы имеем дело с ошибкой, с логикой мышления, характерной для века 19-го, но никак не 14-го. В этом смысле Моргартенская битва была не «швейцарским Сталинградом», но всего лишь локальным вооруженным конфликтом, одним из многих.

Об этом, кстати, как и о конфликте уже между современными кантонами Цуг и Швиц на почве интерпретации всех этих событий можно прочитать в очень интересной монографии швейцарского историка Роже Саблонье (Roger Sablonier, 1941-2010) «Основание (Конфедерации) без конфедератов» («Gründungszeit ohne Eidgenossen», 2008 г.). Появись такая монография в русском контексте, она могла бы условно называться «Выстрел „Авроры" без пушки и без корабля».

«Национально-консервативные круги в Швейцарии очень любят рассуждать на тему Моргартенской битвы, поскольку это событие является для них удобной темой, позволяющей „исторически обоснованно" вести борьбу против „засилья чужаков". Разница состоит только в том, что место Габсбургов сейчас занял Европейский союз и другие международные наднациональные органы», — считает швейцарский историк Томас Майссен, автор популярной монографии «История Швейцарии» («Geschichte der Schweiz», 2010 г.).

Более того, «Швейцария такой, какой мы ее знаем сейчас, начинает принимать свои очертания только в 15-ом веке. Габсбурги же были тогда иногда противниками, но очень часто и партнерами Конфедерации», — подчеркивает Т. Майссен.

Может ли быть нейтралитет между Богом и дьяволом?

Не менее интересна в этом смысле и битва при Мариньяно, которая в общественном сознании швейцарцев и сейчас прочно связана с переходом Конфедерации к политике нейтралитета.

Действительно, поражение в Северной Италии затормозило швейцарскую экспансию на южном направлении, начало которой положила блестящая победа Берна, этой «швейцарской Пруссии», вместе с союзниками, над герцогом Карлом Смелым Бургундским (Charles le Téméraire, 1433-1477) в ходе Бургундских войн (1474-1477 гг.). Потеря возможности контролировать Милан стала для Швейцарии обидной утратой очень привлекательной колонии. Однако означало ли это поражение начало кардинального поворота во внешней политике Конфедерации?

Как ни парадоксально, теория и практика нейтралитета была в Швейцарии изначально внутриполитическим инструментом. Ведь одолев Карла Смелого, Швейцария тут же погрязла в ожесточенном конфликте, возникшем из-за раздела полученных в ходе этих войн территориальных приращений в лице кантонов Фрибур и Золотурн.

Страна стояла на грани исчезновения с исторической карты Европы, и по легенде ситуацию спас Святой Николай (Никлаус) из города Флюэ (Niklaus von Flüe; 1417-1487), аскет, мистик, святой патрон-покровитель Швейцарии. Именно он убедил поссорившиеся кантоны перейти во имя единства страны к политике взаимного нейтралитета, так что и именно здесь, а не в битве при Мариньяно, следует искать его истоки.

«После сражения при Мариньяно нет никаких следов отказа Швейцарии от активной внешней политики», — указывает Томас Майссен. «В 1536 году Берн окончательно подчинил себе территорию нынешнего кантона Во (Waadt), аннексировав также бывшие савойские области к югу от Женевского озера. И если что и повлияло на внешнеполитический курс страны, то уж скорее это была Реформация, которая лишила кантоны возможности вести единую внешнюю политику.

В самом деле, например, союз протестантского Цюриха и католического Люцерна с Испанией был просто немыслим. Отсюда и отказ от наступательного курса на внешней арене и переход к нейтралитету во имя единства страны». Но Томас Майссен подчеркивает и еще один аспект.

«Во время религиозных войн понятие «нейтралитет» в Швейцарии вообще было изгнано из обихода, ведь нейтралитета в отношениях Бога и дьявола быть не могло. И только в рамках процесса секуляризации внешней политики по итогам Вестфальского мирного договора 1648-го года понятие «внешнеполитический нейтралитет» приобретает знакомое нам сейчас наполнение».

Аргау — недостающее звено

Конечно, Венский конгресс с точки зрения развития современного швейцарского нейтралитета сыграл огромную роль. «Но при этом следует учитывать, что он был частью общеевропейской логики обеспечения политического равновесия Держав. А потому он стал своего рода их уступкой в пользу Швейцарии, которая в качестве нейтральной буферной зоны между Австрией и Францией была нужна всем в равной степени», — указывает Т. Майссен.

По мнению этого историка, вообще любая тесная привязка исторической даты к только одному явлению (1315 год — к борьбе против «агрессии» Габсбургов, а 1515 и 1815 годы — к нейтралитету) может легко ввести в заблуждение, являясь слишком узким толкованием куда более сложных событий. «А между тем среди всех вышеупомянутых исторических юбилеев самый важный юбилей является и наименее известным, а именно, речь идет о завоевании региона Аргау в 1415 году», — подчеркивает Т. Майссен.

Напомним, что тогда Швейцария с точки зрения административно-территориального деления представляла собой весьма интересную структуру. Ядро страны образовывал «клуб» так называемых «старых кантонов» («Alte Orte»), всей полнотой власти в которых обладала родовая аристократия или патриции.

Вокруг располагался пояс «совместных владений» («Gemeine Herrschaften»), фактически колоний привилегированных «старых кантонов». И наконец, по окраинам проходило третье «кольцо» в составе «союзных областей» («Zugewandte Orte»). Наполеон разрушил эту структуру, уровняв в 1803 году в своем «Акте о посредничестве» все регионы в правах. Это его решение, кстати, на Венском конгрессе не было отменено, потому что оно было действительно мудрым, подарив стране столь всех и сегодня удивляющую стабильность.

Но с точки зрения логики этой сложной системы, напоминавшей «матрёшку», завоевание Аргау играет важнейшую роль. «Без плодородного Аргау, ставшего житницей страны и мостом между востоком Швейцарии и ее южными, северными и центральными регионами, современной Конфедерации просто не было бы, причем не только с чисто территориальной точки зрения. Ведь замкнув кольцо „совместных владений", Аргау стало важным кирпичиком в сложной системе колониальных владений „старых кантонов". А для управления этими владениями потребовался некий высший орган.

Им стал общешвейцарский „Собор" („Tagsatzung"), который возник, правда, гораздо позже, в 1481 году на основе Договоров, подписанных в городе Станс („Stanser Verkommnis, Stanser Verträge") по инициативе Никлауса фон Флюэ. Но очень важно понимать, что „Собор" был не только структурой для управления территориальными приращениями, но и одновременно основой современного швейцарского парламентаризма.

Без завоевания Аргау, запустившего процесс создания качественно новых для Швейцарии надрегиональных структур управления, не было бы нынешнего швейцарского менталитета, в основе которого находятся идеалы федерализма и субсидиарности».

Битва за право толковать события истории

Все эти сложные исторические проблемы показывают только одно: между научным историческим дискурсом и общественными структурами мышления и толкования важных событий национальной истории пролегает практически непреодолимая пропасть. Отсюда сам собой возникает вопрос — а зачем вообще нужны пышные исторические празднества в связи с какими-то круглыми датами?

С какой целью мы провозглашаем 2015 год «юбилейным»? Поможет ли он популяризации новейших достижений исторической науки, или же он станет поводом для проведения далеких от науки громких пропагандистских компаний, помогающих политикам легитимировать свои сиюминутные политические интересы?

«Такие юбилеи дают шанс еще раз обратиться к сложным историческим вопросам, они могут стать импульсом для проведения новых исторических научных изысканий», — говорит председатель Швейцарского исторического общества Саша Цала (Sacha Zala).

Он предлагает вспомнить, что в 2014 году столетие со дня начала Первой мировой войны стало во всех воевавших тогда странах поводом взглянуть на события, связанные с войной, с качественно новых позиций. «Впрочем, может быть, в данном случае мы имеем дело с уникальным исключением», — подчеркивает он.

«Да, риск непримиримого столкновения научного и вульгарно-общественного дискурсов существует. Но при этом сами историки во многом несут свою часть вины за наличие в обществе искаженных толкований смысла и значения тех или иных исторических событий. В рамках общественных дискуссий они подчас представлены очень слабо, проигрывая поэтому политическим пропагандистам битву за право продвинуть свое видение истории», — резюмирует С. Цала.

История не должна быть служанкой политики

Дебаты на предмет исторических мифов и их роли в обществе характерны отнюдь не только для Швейцарии. Почти везде в развитых странах, где реально обеспечена свобода научных исследований, история давно уже перестала быть «служанкой политики». Она превратилась в оппонента политики, видя свою первоочередную задачу в том, чтобы ставить под вопрос любые исторические мифы и легенды, столь удобные в качестве боеприпасов для крупнокалиберной артиллерии политической пропаганды.

«В 19-ом веке история была строительным раствором для возведения зданий современных европейских наций. Однако в период после Второй мировой войны на Западе начала развиваться критическая историческая наука, в рамках которой историки окончательно простились с ролью адвокатов государственных интересов», — указывает С. Цала.

С этим согласен и Томас Майссен. «Со времени окончания Второй мировой войны исторический дискурс на Западе изменился кардинально. Сегодня историки обязаны принимать участие в международных дебатах. Национальная история должна становиться частью международной. Только уверенное движение в „международных водах" способно сегодня придать национальной истории убедительность и вообще оправдать само её существование».