Так называемое литвинство в современной Белоруссии – это один из идеологических продуктов, предназначенных для расчленения русского (восточнославянского) мира. Сегодня уже немало тех, кто отождествляют себя с потомками «древних литвинов», отличая их от литовцев и представляя белорусский народ прямым наследником «литвинского этноса». Белорусские ученые справедливо отмечают, что это явление может стать серьёзной проблемой для белорусов – почти десять миллионов человек рискуют заблудиться в трёх соснах в центре Европы [1].

Литвинство как белорусский аналог украинской бандеровщины претендует на древность происхождения и, будучи этнической химерой, работает на углубление духовного, культурно-исторического, территориального раскола жителей Белоруссии, России и Украины. 

Сегодня литвинство востребовано, его отзвуки можно обнаружить в самых разных местах. Например, в выступлении Александра Лукашенко, заявившего 17 октября 2014 года на пресс-конференции для российских СМИ: «Я не допускаю, чтобы Беларусь стала очередным государством, у которого Россия по каким-то причинам заберет часть территорий или всю Беларусь… Когда мы, президенты, об этом говорим в узком кругу, я говорю: мол, Владимир Владимирович, вы не переживайте, у нас нет напряжения в этой части. Это вы должны напрягаться, потому что часть псковских, смоленских и брянских земель когда-то принадлежала Беларуси» [6].

В перспективе литвинство подразумевает приход к власти «националистически настроенной элиты, противопоставляющей себя соседним этносам, особенно близким». Подразумевается также «вхождение «на равных» в великую демократическую европейскую семью». «Литвинизм» пока не сложился в какую-то серьёзную идеологию, но мало кто рискнёт обойти или игнорировать столь перспективный проект, начиная от радикалов и до «партии власти»… Наблюдается тенденция к… давлению на белорусов с требованием определиться с литвинским мироощущением» [2]. 

Так было некоторое время назад. Однако время идёт, и литвинство уже перестало быть причудой националистически настроенных маргиналов из среды прозападной белорусской оппозиции. О своём «литвинстве» сегодня может открыто заявить высокопоставленный белорусский чиновник. Например, руководитель белорусской Гостелерадиокомпании (ГТРК РБ) Геннадий Давыдько, который до того, как возглавить пропаганду на Гостелерадио Белоруссии, был актёром провинциальных театров, играя, в частности, русского в пьесе классика белорусской литературы, известного под псевдонимом Янка Купала. 

В годы горбачёвской «перестройки» пьеса Янки Купалы «Тутэйшыя» («Местные») оказалась востребованной русофобами, она стала элементом воспитания белорусских школьников в духе радикального национализма. Позднее, в 2012 году, вспоминая о своём сценическом прошлом, Геннадий Давыдько заметил: «Роль русского ученого в пьесе Янки Купалы «Тутэйшыя», который утверждает, что нет никакой Белоруссии, а есть лишь северо-западная окраина Российской империи, я играл в гротесковых тонах, по-злому играл. А как по-другому? Вообще, считаю, что эта пьеса актуальна и по сей день. Это вечная тема для нас, белорусов (я больше предпочитаю слово лiцьвiны). На нашей территории постоянно идёт война Запада и Востока, экономическая, политическая, духовная... Война чужих интересов. Это надо понимать» [3].

Попутно заметим, что Давыдько пропагандирует наряду с литвинизмом легализацию проституции и лёгких наркотиков, причём заниматься этим он начал еще в бытность депутатом белорусского парламента, то есть до того, как его назначили на ответственную должность в аппарате государственной пропаганды. [3, 4]. 

Белорусские идеологи литвинизма предлагают считать литвинами этнических белорусов, хотя в Великом княжестве Литовском, Русском и Жемайтском (ВКЛ) словом «литвины» обозначался не этнос, а подданство. Специалисты [1, 2, 5] считают, что слово «литвины» в ВКЛ стало со временем, по мере разрастания маленького княжества в большое государство, выражать не национально-культурную, а политическую идентичность, которой оставалось существовать ровно столько, сколько и самому государству, де-факто изчезновшему в XVIII веке, а де-юре еще раньше. В средневековых иностранных исторических документах понятия «литвин» и «литовец» не разделялись. Литвинами (литовцами) назывались также представители балтских племён, в отличие от русинов (русских). 

Население средневековой Литвы состояло из литовцев и русских (сейчас их относят к белорусам, но на самом деле белорусы появились намного позже). Местные наблюдатели и соседи, говорившие на славянских языках, разделяли литвинов (балтов) и русских внутри ВКЛ, но если дело касалось межгосударственных отношений, все жители княжества становились литвинами. То есть литвин – это не этноним, это так называемый политоним, или обозначение подданного. Здесь можно провести аналогию с СССР, где понятие «советский» также означало политическую, а не национально-культурную принадежность, поэтому оно и исчезло вместе с распадом государства. 

Литвин как этническое обозначение использовалось только по отношению к балтским племенам. Название литвин по отношению к жителям Великого княжества Литовского – это аналог названию московит по отношению к жителям Великого княжества Московского. И те и другие в массе были русскими, но когда дело доходило до княжеских междоусобиц, они разграничивались по названию княжеств. Были же помимо русских московитов русские тверичи, рязанцы, суздальцы и многие другие. 

Термин «литвин» в качестве этнонима впервые фиксируется в порубежной Чёрной Руси. Он «встречается рядом с этнонимом «русин» как обозначение не совпадающей с ним группы населения. Впоследствии, по мере нарастания противоречий между верхами Великого княжества и коронных польских земель, термин «литвин» все чаще начинает употребляться как политоним для обозначения всех жителей ВКЛ. 

Например, после разделов Речи Посполитой польские землячества в российских университетах традиционно подразделялись на «литвинов» и «короняжей». Такое деление происходило не по этническому, а по историко-географическому признаку: уроженцы бывшего Литовского княжества, то есть Литвы и Беларуси, и уроженцы польских коронных земель, то есть собственно Польши и Украины. Тем не менее жители ряда селений Чёрной Руси, будучи белорусскоязычными католиками, в отличие от большинства населения, относящего себя к полякам, продолжали считать себя именно «литвинами». Так же определяла себя и часть местной шляхты. Эти разные значения термина «литвин» надо чётко различать. 

Одно дело - «литвин» как политоним, как обозначение всех жителей Великого княжества независимо от их этнической и религиозной принадлежности, другое дело - «литвин» как этноним, как обозначение особой этнической группы в составе населения ВКЛ. В этом отношении уже в XX веке характерна судьба известной семьи Ивановских - трех родных братьев. Старший брат Ежи стал польским националистом, близким к Ю. Пилсудскому, второй брат Вацлав - белорусским националистом, впоследствии коллаборационистом (уничтожен подпольщиками в оккупированном немецкими фашистами Минске), а младший брат Тадеуш - литовским националистом. Он называл себя Тадасом Иванаускасом и уже взрослым человеком выучил литовский язык, стал литовским академиком. Группы подобного рода «литвинов» и выступили носителями «нового-старого» этнического самосознания, не совпадающего ни с польским, ни с русским, ни с собственно литовским. Их предтеч от единоверцев-поляков отличали язык, культурное своеобразие и связь с виленским центром и его администрацией, которую они обслуживали. От единоязычных «русинов» их отделяла католическая религия.

Белорусские историки отмечают, что промежуточное положение «литвинов» порождало у них ощущение этнической ущемлённости вкупе с притязаниями на главенствующее положение в Великом княжестве. Эти притязания не признавались как большинством русинов, считавших их религиозными ренегатами, так и поляками и ополяченным большинством белорусской и литовской шляхты. «Литвинов» почитали за «нечистую», «кресовую» разновидность польской католической общности.

В какой-то точке религиозное размежевание и размежевание этническое нерасторжимо сливались, образуя грань цивилизаций. Уже в самих истоках отдельного «литвинского» этнического самосознания присутствовал элемент сектантства, сословной ограниченности, закомплексованности. Неумолимо растворяясь в польской среде, эти люди очень болезненно воспринимали уход с исторической арены Великого княжества Литовского и превращение его в польскую провинцию. Болезненность самосознания не давала им раствориться окончательно: всегда оставался некий нерастворимый остаток, поддерживавший существование «литвинского» этнического меньшинства. К концу XIX века в этой среде возникнет белорусский национал-сепаратизм, который будет нести в себе те же родовые черты [5].

Все это очень существенно для понимания такого явления, как литвинство. Нельзя позволять невеждам противопоставлять белорусов балтам, стоявшим у истоков властвующей элиты ВКЛ, а также размежёвывать их с великороссами и малороссами, «недостойными» быть ближайшей этнической родней новоявленных «литвинов» и прочих «тутэйшых» пропагандистов, вносящих в белорусское общество идеологическую агрессию.