Лёгкость войны. Выносимая и не очень

«Репортер» публикует текст известного журналиста Андрея Бабицкого. В свое время он прославился репортажами с войны в Чечне, а еще больше тем, что был арестован там и впоследствии освобожден при чрезвычайно скандальных обстоятельствах. Побывав в Донбассе во время затеянных сепаратистами выборов, он попытался классифицировать местный электорат

Сомневающиеся

Это не самый часто встречающийся типаж в Донбассе, но, я думаю, люди, привыкшие все подвергать сомнению, необходимы любому обществу, поскольку они в первую очередь обращают внимание на то, что мешает жить и развиваться.

Мы сидим в кафе в центре Донецка. За окном дождь, на улице малолюдно, в промозглой осенней мгле слегка мерцают редкие фигурки. Погода располагает к меланхолии.

Знакомый из Донецка, которого я не видел полтора месяца (условно назовем его Алексеем, он просил не разглашать его имени), как-то явно поменялся в своем отношении к происходящему. Он и раньше не был фанатичным сторонником ДНР и ЛНР, но в целом считал, что жизнь, несмотря на весь катастрофический контекст, меняется все же в нужном направлении, Донбассу нужны независимость и собственное общественно-политическое устройство. Претензии к Майдану у него были точно такие же, как и у большинства жителей города. Теперь же он выглядит осунувшимся и уставшим. У Алексея высшее образование и многолетний опыт в торговом бизнесе. Сейчас из-за прерванных связей дело стоит.

— Знаешь, — объясняет он мне, — появились люди, которые не могут больше терпеть весь этот бардак. Один тут говорит мне: «Я желаю победы Украине, чтобы вошла сюда и навела порядок».

— Ты тоже желаешь? — спрашиваю.

— Упаси господь! — отмахивается он. — Киев здесь сто лет не нужен. Но и наши не сильно лучше. Я вообще не верю, что украинцы — по любую сторону — могут вдруг внезапно зажить по-человечески, без воровства, без семейственности этой, без бандитизма. Хуже — да. Вон Майдан загнал Украину в полную ж…, в полную, — повторяет Алексей. — И наши полезли туда за ними.

— А был выход?

— Выхода, может, и не было. На захват власти надо было реагировать. Но мы же вошли в процесс со всеми старыми болячками: криминалом, вороватостью, отсутствием привычки уважать закон и т. д. Все это из-за войны приобрело гигантские масштабы.

— Но Захарченко «отжимы» машин и имущества, говорят, свел почти на нет, — уточняю я.

— Ну, насчет совсем на нет — не знаю. Но меньше этого стало в разы уже давно. По слухам, они заняты разработкой других уровней. Чтобы не раздражать население, босоту слегка притормозили, а сами сейчас оценивают бизнесы — средний и крупный. Там уже происходит масштабный такой передел. Это называется «взять под внешнее управление». Собственник уехал, закрыл свое дело, ДНР приходит и открывает его без ведома хозяина. Объясняют это тем, что городу необходимы работающие предприятия, а людям — зарплаты. Но ведь все мы хорошо знаем, что с формой собственности иногда происходят удивительные вещи.

— В сравнении с Сухумом, Цхинвалом, Грозным Донецк фактически не пострадал. Вам не приходится нищенствовать, как всем вашим предшественникам. И порядка больше в разы.

— Ну да, — говорит мой знакомый. — Но живешь-то в своей ситуации и сравниваешь не с тем, что хуже, а с тем, что лучше. И, кстати, — вспоминает он, — у нас есть вещи, которые я очень ценю. Затопили, дети в садик и школу пошли, не отключают свет и тепло, если люди задерживают оплату коммуналки, кровли ремонтируют, стеклят выбитые окна в жилых домах, городской транспорт ходит, как в мирные времена. Все понятно. Но на уровне общения с рядовыми представителями очень много раздражающих моментов. Я тут на блокпосту столкнулся со знакомым, с которым пять лет проработал в торговле. У нас было полное взаимопонимание, он дельный, дружелюбный, открытый мужик. Мы обнялись. «Привет!» — «Привет!» — «Куда пропал?» Так, формально. А потом он вдруг спрашивает меня: «А тебя уже проверили?» И говорит своим «коллегам»: «Ребят! Вы как следует посмотрите, может, он разведчик укропов». Что тут началось! Они машину чуть по винтикам не разнесли.

— На выборы идешь? — интересуюсь я (разговор происходит за два дня до голосования).

— Какое там, — отвечает. — Это же балаган, а не выборы. Назначили парня, считай, от сохи, чтобы он не прекословил Москве и выполнял в точности все ее пожелания, а мы теперь голосуй за него. Это разве народная власть? Меня жена, правда, гонит голосовать: дескать, становление государства, легитимация, Москва нам поможет. Но я лучше домашними делами займусь.

— Если предположить, что его действительно поставила Москва, чем это плохо?— спрашиваю Алексея.

— Плохо тем, — уверенно отвечает он, — что у Москвы очень большие интересы: огромная страна под санкциями, рубль валится, уровень жизни падает. Кремль вынужден вести сложную игру: где-то нажать, где-то отступить. И если в какой-то момент ему понадобится пожертвовать интересами Донбасса, он это сделает не задумываясь. И в этот момент здесь должен находиться человек, который скажет: «Нет, так не пойдет, это обернется для нас катастрофой». А Захарченко просто возьмет под козырек и сделает все как скажут.

В тему. Вечером в день выборов пообщался с Артемом — таксистом, с которым мы ездили в прошлый мой приезд по Донбассу. У него похожая история. Жена настаивала, чтобы он шел голосовать, Артем не пошел, сославшись на работу. На самом деле просто не хотел.

— Звоню знакомому, — говорит он мне. — Понятно, спрашиваю: «Ты голосовал?» А он мне: «А как я пойду? Помнишь старушку, что у нас на перекрестке торговала рыбой? Нет ее. Боевики сбили».

В сухом остатке: сомневающиеся имеют обыкновение абсолютизировать моменты хаоса, полагая, что скверную человеческую природу не переделаешь.

Энтузиасты

У энтузиастов с пониманием перспектив дела обстоят не лучше, но они исходят из того, что все проблемы решить за раз не получится.

— Да знаю, знаю, — раздраженно машет рукой Станислав Яковлевич.

Ему 62 года, он бывший военный. Познакомились мы на избирательном участке в Киевском районе Донецка на территории школы для слепоглухонемых детей. Он пришел туда около девяти утра, посмотрел на очередь из трех сотен человек, обреченно присвистнул и отправился восвояси. Я задержал его, спросив: «Не будете голосовать?»