Сходство между Германией и Китаем ("Stratfor", США)

Джордж Фридман (George Friedman)

В прошлый уикенд я вернулся из продолжавшейся месяц поездки в Азию и Европу. Я обнаружил три вещи: во-первых, европейцы зациклены на Германии и озабочены по поводу России, во-вторых, азиаты зациклены на Китае и озабочены по поводу Японии, в-третьих, посещение семи стран в пространстве от Тихого до Атлантического океана за 29 дней приводит ваше сознание в уникальное состояние, в котором серый цвет — единственный; сохранение в памяти гостиничного номера в текущем городе и способность не спутать его с номерами в предыдущих двух городах уже является достижением.

Мир не становится меньше. Не существует прямого рейса из Соединенных Штатов в Сингапур, и мне потребовалось провести в пути 27 часов для того, чтобы туда попасть. Есть прямой рейс из Мюнхена в Сеул, но поскольку я стартовал в Париже, это путешествие также заняло около 17 часов. Если сравнивать с тем, сколько времени потребовалось Магеллану для совершения кругосветного плавания, и учитывать то, что он был убит на Филиппинах, у меня нет оснований для жалоб. Однако следует признать, что скорость глобальных путешествий не растет, как и глобальная экономическая система. Существует общее ощущение опасности — как в Европе, так и в Азии. Но нет общего понимания того, что именно является опасным.

Я был в Сеуле на прошлой неделе, когда начала распространяться новость о возможной волне европейского кризиса и появились признаки того, что Германия, вероятно, будет менять свое отношение к режиму жесткой экономии. Поразительным было то, насколько мало это, казалось, заботило высокопоставленных чиновников и ведущих бизнесменов. Я находился в Чешской Республике, когда поступило сообщение о демонстрациях в Гонконге. Чехи рассматривали их как далекое событие, о котором у них было какое-то мнение, однако они считали, что происходящее там вряд ли их затронет, каким бы ни был результат.

Много разговоров ведется в последнее время о глобализации и взаимозависимости, которая из нее вытекает. Очевидно, что весьма верным является утверждение о том, что происходящее в одной части мира воздействует на остальные его части. Создается впечатление, что восточные и западные оконечности евразийского материка как будто смотрят друг на друга с неправильной стороны телескопа. То, что находится близко, является важным. А то, что происходит на большом удалении, — это проблемы других людей, которые находятся очень далеко.

Германия и Китай как экономические центры

Существует симметрия в подобном взгляде. Европа беспокоится о Германии, а Азия — о Китае. В фундаментальном смысле эти страны имеют много общего. Китай является второй по величине экономикой в мире. Германия является четвертым среди крупнейших экспортеров. Обе страны находятся в центре региональных торговых блоков — Германия формально, Китай неформально. И Китай, и Германия зависят от своего экспорта. Экспорт Германии, по данным Всемирного банка, составлял в 2013 году 51% ее валового внутреннего продукта — 1,7 триллиона долларов. Экспорт Китая равен 23,8% от более крупного ВВП и составляет около 9,4 триллиона долларов.

Эти две страны, находящиеся в центре своих региональных систем, являются исключительно эффективными экспортерами. Для сравнения: Соединенные Штаты экспортируют лишь 14% своего ВВП. Однако именно эта способность экспортировать делает и Германию, и Китай уязвимыми. Обе страны создали производственные системы, превосходящие их способность потребления. Для Германии увеличение потребления может иметь лишь незначительную эффективность, потому что она уже потребляет почти на пределе своих возможностей. В Китае спрос выше, однако большая его часть приходится на примерно один миллиард человек, не обладающих покупательной способностью и не имеющих возможность покупать товары. Китай является производителем для регионального и глобального рынка. Китайское общество живет на отвесной скале. На ее вершине находится меньшинство, способное покупать товары. В глубокой долине у ее основания располагаются люди, лишенные подобной возможности — и они не способны быстро забраться на вершину скалы. Поэтому реальное потребление в Китае, как и Германии, неспособно поглотить экспорт страны.

По этой причине экономическая жизнеспособность как Германии, так и Китая в значительной мере зависит от поддержания экспорта. Независимо от размеров их импорта, именно экспорт поддерживает внутренний социальный порядок этих стран за счет обеспечения значительного количества рабочих мест в данный конкретный момент, а не в каком-нибудь сценарии будущего, включающем в себя перестройку баланса трудовых ресурсов. Для Германии, в истории которой был период масштабной социальной дезорганизации в 1920-е годы, поддержание полной занятости затрагивает самые основы социального устройства страны. Для Китая, Коммунистическая партия которого сформировалась в результате роста безработицы в Шанхае в 1927 году, поддержание полной занятости является бастионом для защиты государства. Обе страны рассматривают безработицу не только с точки зрения экономики, но и с точки зрения социальной стабильности и выживания государства. Поэтому экспорт для них — это не только простые цифры, но и фундамент страны.

Недостатки экономической модели

Проблема основанной на экспорте экономики состоит в том, что экспортер является заложником своих покупателей. Благосостояние Германии и Китая зависит не только от того, как они управляют своими экономиками, но и от того, как их покупатели управляют своими экономиками. Если экономика покупателей начинает испытывать проблемы, покупатели лишаются возможности покупать. Не имеет значения, является ли это результатом провала политики или следствием цикличного спада — экспортер все равно заплатит свою цену. И Германия, и Китай находятся в рискованной ситуации.

Германия и Китай вынуждены считаться с тем, что аппетиты покупателей относительно товаров уменьшаются — это происходит либо в результате ценовой конкуренции, либо вследствие экономического спада. Экономика Европы находится в смятении. Южная Европа страдает от масштабной безработицы, тогда как остальная часть континента демонстрирует более медленный экономический рост, никакого роста или даже спад. Спрос на рынке является исключительно важным для Германии, однако в подобных условиях его весьма сложно поддерживать. Не удивительно, что Германская экономика, судя по всему, движется в сторону рецессии.

Проблемы Китая отличаются от тех сложностей, с которыми сталкивается Германия. В 2008-2009 годах глобальный финансовый кризис уничтожил нижний сектор китайского экспорта. Этот кризис остановил продолжавшийся в течение нескольких десятилетий бурный рост в области дешевого экспорта, который китайское правительство поддерживало далеко за пределами его жизненного цикла за счет систематического сдерживания роста заработной платы и предоставления значительных субсидий производителям — как прямых, так и косвенных. В результате кризиса доля связанного с экспортом ВВП Китая мгновенно понизилась — с 38% в 2007 году до менее 24% в настоящее время. Этот обвал заставляет Китай поддерживать свою экономику с помощью системы жизнеобеспечения, и делается это при ведущей роли государства с помощью масштабных инвестиций в строительство жилья и развитие инфраструктуры. Строительный бум демонстрирует признаки того, что он, наконец, подходит к своему естественному завершению.

Пекин частично связывает свои надежды с оживлением возможностей китайского экспорта — речь идет не о производстве дешевых товаров с низкой добавленной стоимостью, которое когда-то составляло опору страны, а о все более активном производстве товаров с высокой добавленной стоимостью, которые поставляют на рынок такие более развитые экономики, как Южная Корея и Германия. Однако подобные изменения являются долгосрочными целями, и их нельзя реализовать за один или два года или даже за пять лет. Тем временем Пекин будет пытаться поддерживать стабильный рост и высокую степень занятости на фоне анемичного экспортного сектора дешевых товаров, сдувающегося строительного пузыря, не очень активного внутреннего потребления, а также неадекватного производственного сектора в области дорогих товаров.

Возможно, в долгосрочной перспективе региональные партнеры Германии и Китая не будут получать выгоду от немецкого или китайского экспортного потенциала. Стоит отметить, что все опасаются крупной реорганизации, которая может произойти. Мощь Германии и ее способность наводнять товарами рынки на региональном уровне воспринимаются как проблемы, которые необходимо исправить. В то же самое время региональные торговые партнеры Германии отдают себе отчет в том, в результате реорганизации может возникнуть нестабильность, и поэтому соглашаются — особенно это относится к корпоративному и финансовому сообществу — поддерживать существующий порядок с Германией в центре. То же самое, наверное, можно сказать о Китае. Когда я начинал говорить о слабости Китая, уже не возникало никакого сопротивления по отношению к этой идее, как это было несколько лет назад. В то же время никто не хочет видеть смену караула. Западная и восточная части Евразии были сформированы вокруг экономической мощи одной страны — Германии на западе и Китая на востоке. Каждый регион понимает, какую цену он платит немецкой или китайской экономической силе, и каждый регион понимает, что вращение вокруг этих двух стран создает элемент стабильности.

Переменные величины в Восточной Азии и в Европе

Еще одна «дикая карта» существует в каждом регионе. В Европе это Россия. В Восточной Азии это Япония. Россия уже начала активно утверждаться. Она не бросает вызов экономической мощи Германии, поскольку не является промышленным конкурентом для немецкого экспорта. Скорее, эта страна является экспортером энергоносителей, необходимых Германии и Европе и, кроме того, она представляет собой значительную военную силу, пусть даже на региональном уровне. В Восточной Европе, которую я посетил, дискуссии часто обращались к вопросу о том, не заключила ли Германия с Россией какого-то секретного соглашения в отношении украинского кризиса. Если подобное соглашение существует, то тогда этот регион будет вынужден плясать под московско-берлинскую дудку. Если такого соглашения нет, то тогда никто не хочет видеть дестабилизацию Германии. Кроме того, там существует такое ощущение, что ничего в этом отношении сделать нельзя.

В Восточной Азии также есть ощущение, что Япония проводит переоценку своего послевоенного пацифизма и готовится играть более активную военную роль в этом регионе. Озабоченность по поводу ремилитаризации Японии была в меньшей степени заметна в Сингапуре, чем в Корее, но нигде она не является преобладающей. Однако возникало чувство, что в случае перехода Китая в непредсказуемую экономическую фазу, перемены затронут также социальную и политическую область. Все покушения Японии на небольшие острова к востоку от Китая могут предвещать более агрессивные шаги. Моя собственная точка зрения — относительно того, что Китай не обладает такими большими военными возможностями, как это может показаться — была сразу же воспринята и отвергнута. В этом регионе нельзя рисковать. Япония рассматривается как «дикая карта». Эта страна является третьей экономикой в мире, она уже обладает значительными вооруженными силами, и поэтому Токио может посчитать для себя необходимым выступать в качестве противовеса Китаю. По этому поводу существует столько же энтузиазма в Восточной Азии, сколько в Европе по поводу агрессивности России.

Взгляд на обе стороны Евразии

Посещение как восточной Азии, так и Европы позволило мне увидеть две вещи, которые я раньше не особенно замечал. Первая — это симметрия между двумя оконечностями Евразии. Обе они построены вокруг мощной экспортной экономики, которая в настоящее время находится в очень опасных водах. Ни один из этих мощных игроков не пользуется большой любовью у себя в регионе, однако мало кто из региональных торговых партнеров хотел бы столкнуться с рисками, вызванными нестабильностью. И в каждом регионе существует — пока еще за кулисами — игрок, демонстрирующий мускулы и потенциально обладающий возможностью изменить то, каким образом проводится региональная игра.

Вторая вещь, на которую я обратил внимание и которую я бы не заметил, если бы сначала не побывал в Сингапуре, а потом в Европе и в Южной Корее, связана с тем, насколько эти два конца Евразии разъединены. Мы говорим о глобальной взаимной зависимости, и она существует. В то время как каждый регион, независимо от экономической динамики, интеллектуально осознает то, что происходит на другом конце Евразии, каждый из них, однако, рассматривает своего визави как нечто удаленное и, в конечном счете, не связанное с теми вещами, которые вызывают беспокойство. Они знают о существовании друг друга, но не проявляют озабоченности в отношении друг друга, и каждый регион играет в свою собственную игру. Парадоксальным здесь представляется то, насколько похожими являются эти игры.

Основной вопрос, который задавали люди на обоих концах Евразии, звучал так: «Что собираются делать Соединенные Штаты?» Меня все время спрашивали о закате Соединенных Штатов, а затем сразу задавали вопрос о том, что Соединенные Штаты собираются делать на Украине, в Ираке, а также в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях. Складывается впечатление, что Европа и Китай находятся далеко друг от друга, а Соединенные Штаты близко. Есть также разочарование по поводу того, что Соединенные Штаты не готовы играть такую роль, которая была бы в интересах этого региона, и вместо этого настаивают на преследовании своих целей, которые воспринимаются как не очень умные. Хорошо, что я это услышал, поскольку таким образом я получил подтверждение того, что мир не полностью разъединен.

Расстояния, действительно, прерывают связи между людьми. Деньги способны перемещаться за тысячные доли секунды, а полеты на самолете могут продолжаться в течение нескольких часов (слишком долго), однако человеческая жизнь построена вокруг того, что находится рядом и потому является знакомым. Каждый регион считает себя уникальным. Наверное, я был поражен тем, как много они имеют общего, и судьбы Европы и Азии, на самом деле, могут быть похожими. Однако у меня такое чувство, что, несмотря на все наши разговоры о маленькой планете, следует признать, что сходство — это не то же самое, что соединенность.