Только начало дискуссии

Резюме: Русский мир никогда не был антизападническим. Не является им и сейчас. Не надо сводить сложный феномен к одному из идеологических течений внутри него.

Понятие «русский мир» широко используется в нынешнем политическом лексиконе. С удовольствием монополизировать статус истинных защитников русского мира пытаются полки патриотов. С раздражением намекает, что русский мир превращается в опору для государственной идеологии, редеющая кучка либералов. Наконец, этим многозначным термином к месту и не к месту оперируют при анализе политики Кремля политологи всех мастей.

Власть тоже участвует в этом идеологическом «соревновании». В начале года «гарантом безопасности русского мира» открыто назвал Путина один из высокопоставленных российских чиновников. Да и сам президент не без симпатии рассуждал о «человеке русского мира» в ходе прямой линии.

Возможно, о базовой «скрепе» в государственной идеологии говорить преждевременно, но нельзя не отметить, что понятие это превратилось в весьма удобный инструмент объяснения мотивов власти как ее апологетами, так и ее оппонентами.

Поскольку активное употребление самого термина началось еще в период второго путинского президентского срока, «Актуальные комментарии» предложили ответить на несколько вопросов о причинах его появления и сегодняшнем всплеске интереса к нему директора Центра политической конъюнктуры Алексея Чеснакова, который в «нулевые» принимал непосредственное участие в популяризации идей русского мира.

- Выражение «русский мир» вошло в обиход благодаря такой спорной фигуре, как граф Уваров, автору «охранительной» триады «православие, самодержавие, народность». Сейчас «русский мир» стал чуть ли не официальной идеологией Кремля, находящегося в ценностном противостоянии с Западом. Десять лет назад «русский мир» тоже задумывался как консервативный проект?

- Русский мир никогда не был антизападническим. Не является им и сейчас. Не надо сводить сложный феномен к одному из идеологических течений внутри него. Конечно, существуют и будут существовать попытки приватизировать концепт русского мира интеллектуалами и активистами националистического толка. Но обращение к этому понятию задумывалось отнюдь не с опорой на правый сектор. Подтверждением является не только его идеология, но и опыт реализации. Согласитесь, сложно причислять созданный для работы с соотечественниками одноименный фонд «Русский мир» или работавший с креативной молодежью «Зворыкинский проект» к консервативным структурам. А возникли они непосредственно как практическое воплощение идеи русского мира.

- Не могли бы Вы пояснить, на чем основывался подобный подход?

- К середине «нулевых» административных мер, которые поддерживали бы систему власти в стабильном состоянии, было уже недостаточно. Тогда Владислав Сурков как замруководителя администрации Президента, отвечающий за реализацию политической стратегии Путина, стал действовать, исходя из формирующегося в обществе в целом и у политического класса в особенности запроса на новые идеологические конструкты. Эти конструкты, с одной стороны, должны были логично обосновывать переход от политики стабилизации к курсу на развитие, а с другой – являлись бы катализаторами для нового этапа дискуссии о нашем прошлом, настоящем и будущем.

Ключевой стала концепция суверенной демократии. Ее суть в том, что, совершенствуясь, политическая система нашей страны должна оставаться под национальным контролем и обязательно соотноситься со спецификой русской культурной традиции. Это обращение к национальной культуре, причем к культуре не в узко-политологическом, а в более широком смысле, должно было иметь не только историческое, но и современное объяснение. Экстраполяцию в пространстве и во времени. В результате и возникла объединяющая концепция русского мира.

- Вы хотите сказать, что термин «русский мир» обязан Суркову возвращением в политический оборот?

- Несомненно. Хотя на моей памяти первым, кто стал использовать этот термин в обсуждениях в Администрации, был руководитель Фонда эффективной политики Глеб Павловский. Глеб Олегович к тому времени уже несколько лет выпускал в интернете «Русский журнал» и создал «Русский институт». В рамках этих двух форматов организовывались новые дискуссионные площадки, на постсоветском пространстве велся поиск интеллектуалов, издавались книги и т.д. Но это все происходило локально. Павловский предложил масштабировать эту работу. Предложение было вполне естественным, если учесть его давние дискуссии с историком Михаилом Гефтером на эту тему.

- Когда это произошло?

- На одном из совещаний у Владислава Юрьевича – это было в начале 2004 года – в связи с грядущими президентскими выборами обсуждали политический потенциал соотечественников, тех, кто ассоциирует себя с Россией и русской культурой. Павловский активно апеллировал к термину «русский мир». Сурков оценивал идею позитивно. Он увидел в ней серьезный потенциал и не только поддержал Павловского, но и сам впоследствии использовал термин в лекции о русской политической культуре.

Современную политическую культуру России он рассматривал непосредственно в контексте демократической трансформации русского мира. Российская демократия неизбежно включает в себя «исторический фундамент национальной государственности», - отмечал он.

- Согласно замыслу Суркова, Россия должна была позиционировать себя как национальное государство европейского типа?

- К середине нулевых разрушилась поддерживаемая властью в 90-е идеологическая установка, что новая, демократическая Россия – это страна, возникшая почти что на пустом месте, как неизбежная альтернатива России советской. Своеобразная «терра инкогнита», без современных институтов народовластия, без гражданского общества, без традиций и т.д. Многие оценки на тот момент были вполне справедливым. Но не все. И, несмотря на то, что радикальные либералы пытались превратить мнение, что никакая преемственность институтов в условиях демократического транзита невозможна, в аксиому, стали постепенно реанимироваться некоторые институты, связанные с советский эпохой.

Ведь нам с самого начала предлагали ложную альтернативу – либо полностью заимствуйте уже «проверенные» на Западе политические институты, либо готовьтесь к катастрофе. Шансов на собственную политичеcкую и социальную инженерию не предполагалось. Словам Черномырдина «у нас какую партию не строй, все равно КПСС получается» придавали исключительно шутливый смысл. Публично говорить об использовании позитивных элементов партийного и государственного строительства советского периода, не будучи поднятым на смех или признанным ретроградом, было нельзя. Но любой непредвзятый наблюдатель видел, что часть институтов советского периода вполне можно было адаптировать под новые реалии. Они уже стали не только элементами системы, но и частью культуры. Доказательством этому служит реанимация их сейчас, хотя нередко и в перверсивных формах.

- То есть была какая-то линия на объединение исторических этапов в единое целое?

- Сурков всегда действовал нелинейно. Поскольку политика – это сначала cмысл, или, как он говорил – текст, то Сурков считал, что необходимо научиться на опережение действовать на идеологическом поле и самим предложить бюрократии объяснение для ее действий. Понятия «суверенная демократия», «гражданское общество», «инновации», «русский мир», «русская политическая культура» позволили на тот момент создать необходимую дискурсивную матрицу, в рамках которой стало возможным содержательное обсуждение будущего страны. Без всего этого «базового набора интеллектуала» не было бы последующего запроса со стороны правящего класса на идеологию развития.

- Как из «русского мира» возникли гуманитарные и инновационные проекты?

- Вообще, понятие русский мир имеет как минимум две проекции. С одной стороны, мы подразумеваем всю многовековую русскую традицию, русскую историю, культуру и язык, которые сотни лет объединяли разные народы на всем пространстве Руси, Российской империи, СССР и нынешней России.

С другой – речь идет обо всех современных носителях русского языка и русской культуры, их идеях, конкретном жизненном укладе и даже общих мечтах.

Обе эти проекции соединимы. Нужно лишь обладать воображением и пытаться не консервировать, а развивать их. Думать о будущем.

Сурков, кстати, всегда подчеркивал, что речь должна идти и о том, какой образ будущего русского мира мы хотим сделать основой современной политики. Не увлекаться переписыванием надписей уставным шрифтом, а создавать новые образы будущего.

Идеи Суркова и Павловского тогда нашли поддержку у Путина. В 2006 году Путин впервые сам использовал это выражение. Для меня это не удивительно. У Путина, как у человека, прожившего часть жизни в Германии, у петербуржца, европейский взгляд на этот феномен, а не такой, как у московских квасных патриотов. Петербуржцы ведь всегда сидели на открытом подоконнике.

- В чем практически выражалось стремление застолбить фронтиры русского мира?

- Можете почитать выступления того же Суркова. Но идеология – это не только тексты, но и символические форматы. Таким большим форматом является, например, празднование Дня народного единства. Кстати, в следующем году будет ровно 10 лет восстановлению традиции отмечать 4 ноября. Придание этой дате смысла праздника русского мира тоже следует признать заслугой Суркова.

В Администрации рассматривались тогда две альтернативные идеи. Выбирали между 4 октября и 4 ноября. Дата 4 ноября олицетворяла историю победы русского гражданского общества, как своеобразного суверена, возникшего из инициативы народа, в 1612 году освободившего страну от оккупантов и учредившего новую власть. Дата 4 октября рассматривалась потому, что побаивались решительно расходиться с советским опытом и видели в запуске первого спутника символ торжества человеческого разума. Отдавали дань достижениям и одновременно обращались бы к таким темам, как будущее, инновации, изобретательность. Своеобразный праздник технократа.

В итоге 4 ноября выбрали потому, что в календаре не было ни одной праздничной даты, связанной с дореволюционной российской историей. Предполагалось, что это станет большим праздником большого русского мира. Президент стал ежегодно в этот день вручать государственные награды людям, имеющим заслуги в распространении русской культуры. А вскоре был создан фонд «Русский мир» для сохранения единого культурного пространства и поддержки русского языка. Сурков предложил, чтобы фонд возглавил известный политолог Вячеслав Никонов, активно занимающийся проблемами постсоветских республик и имеющий хорошие связи с русской диаспорой.

- Вы говорили про «русский мир» как идею, которая обращается к истории, традиции, и ее практическое воплощение. А что касается второго значения «русского мира»?

- Роль традиций не стоит преуменьшать. Как и роль религиозного фактора. Не случайно такие технологически развитые общества, как американское и японское, чрезвычайно религиозны. Нам, воспитанным в атеистической советской среде, это кажется странным. Но пока самые религиозные нации создают самые совершенные образцы инноваций.

Сурков настаивал, что в современном мире суверенитет и национальная культура невозможны без новой экономики, без современного образования, но при этом считал православную веру важнейшим элементом идентификации русских. Его, кстати, всегда раздражали попытки некоторых социологов огульно обвинять православие в торможении «демократического и инновационного кода нации». Православные люди русского мира внесли весомый вклад в развитие современной технической цивилизации. Понимая значение символических персон, Сурков в 2009 году инициирует «Зворыкинский проект» для поддержки молодых изобретателей. Была учреждена национальная премия в области инноваций имени Зворыкина. Сурков даже убедил Константина Эрнста в необходимости сделать фильм «Зворыкин-Муромец».

Сейчас часть «аналитиков» пытается по-своему переписать картину недавних событий. Причем делает это либо невнимательно, либо ангажированно – что в вопросах возникновения политического запроса на инновации, что в вопросах поиска актуальных идеологических концептов. Может, поэтому и появляется искусственное противопоставление нынешнего «увлечения Бердяевым» прежнему «увлечению Ильиным». Тут легко вспомнить и проверить, что Путин порой цитировал Бердяева и в нулевые. А Сурков в своей лекции для «Единой России» в 2006 году вспоминал бердяевское «без свободы не может быть справедливости».

- В чем же сегодня проблема? Почему все это опять становится предметом для обсуждения?

- Нормальное, живое общество порой возвращается к тем или иным идеям. Переосмысливает их. Переоценивает. Дискуссия о русском мире еще не окончена. Она только начинается. У идеи широкого толкования русского мира в стране много противников. У части патриотов, которые хотят закрыться в удобной «крепости Россия», любой, кто пытается думать не так, как они, вызывает подозрения в национал-предательстве. Хотя, по-моему, национал-предательство состоит как раз в лишении русского мира необходимых ему простора и перспективы.

Да и среди радикальных либералов врагов у русского мира хватает. Россия воспринимается ими как failed state, как второсортная страна, которая должна без всяких колебаний заимствовать западный опыт. Происходит это на самом деле не столько из убеждения в преимуществах западной культуры, сколько из-за неуверенности в своих силах и банальной неспособности что-то изобрести – не только в технологиях, но и в области интеллектуального продукта.

Настоящая элита суверенной страны не должна стесняться заявлять претензии на собственную позицию. Современная демократия, существующая в неограниченном собственном культурном мире, своем по праву наследства и по праву авторства – вполне достижимая цель. Конечно, тут еще много работы. Авансом можно получить членство в Восьмерке, но нельзя гарантировать успех в Будущем. Место тут не гарантирует успеха. Все как раз наоборот. Если кому-то не нравится эта идеология – пусть предложит свою версию. Только желательно без примитивного польского импорта.

| Актуальные комментарии