Как французский президент поссорился с американским

Как французский президент поссорился с американским

Была ли студенческая революция в Париже импортирована из-за океана?

1 июля 1966 года Франция вышла из НАТО. Столь радикальный поступок стал следствием обострившихся отношений между Парижем и Вашингтоном. Сильный и независимый де Голль был неугоден мировому гегемону. Французский президент в этом противостоянии действовал в открытую. Американский по традиции воспользовался тайными механизмами.

На протяжении всей своей политической карьеры де Голль проводил национальную политику, задача которой состояла в отстаивании независимости Франции, в противостоянии диктату сверхдержав, каковыми являлись СССР и США. Более того, главным пунктом его доктрины был девиз «Великая Франция».

Но еще в 1944 году, будучи «простым генералом», во время с беседы с Рузвельтом де Голль понял, что дело это крайне непростое, требующее не только искусной дипломатии, но и крепчайшей мускулатуры. «Слушая американского президента, я окончательно убедился, что в деловых отношениях между двумя государствами логика и чувство значат очень мало в сравнении с реальной силой, что здесь ценится тот, кто умеет схватить и удержать захваченное; и если Франция хочет занять прежнее своё место, она должна рассчитывать только на себя», - писал он впоследствии.

Именно к этому де Голль и стремился на посту президента Пятой республики, которую, по сути, он и создал. Но при этом прекрасно понимал, что «бодаться» с Советским Союзом у Франции недостаточно ресурсов. И «задвинуть» вторую свехдержаву, США, тоже не намеревался. Де Голль не стремился к открытой конфронтации, с кем бы то ни было. Он создавал союзы с другими государствами, поддерживал партнерские отношения с Америкой, устанавливал контакты с СССР, стремясь поломать биполярную модель мира. И при этом добивался ведущей роли Франции на европейской арене, учитывая при этом интересы и других стран. Многое делая для объединения европейских государств, он всегда настаивал на принципе сохранения своего национального суверенитета каждым государством при вступлении его в европейское сообщество.

В этом смысле весьма красноречиво высказывание Ричарда Никсона по поводу 100-летия со дня рождения де Голля: «Я встречал многих руководителей всего мира, и большинство из них казались мне по существу провинциалами. Я говорю это не для того, чтобы их критиковать. Но отметить, что во время этих встреч, состоявшихся как во время моего президентства, так и в другие моменты, они размышляли лишь о своих собственных странах и об отношениях с Соединенными Штатами. Де Голль обладал общим видением. Разумеется, он не выпускал из виду отношения между Францией и США, во время наших дискуссий мы часто обсуждали этот вопрос. Но весь мир не был ему чужим. Он знал Латинскую Америку, Азию, Африку, и, само собой разумеется, Европу. В этом отношении он был одним из гигантов в области стратегической мысли».

Планы послевоенной интеграции в определенной степени были реализованы в 1958 году, когда был создан Европейский экономический союз (ЕЭС), в который вошли Франция, ФРГ, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Вашингтон на первых порах относился к этой идее вполне благосклонно, рассчитывая, что тон в Союзе будет задавать Западная Германия, многим обязанная Штатам. Однако за счет энергичных действий де Голля локомотивом ЕЭС стала Франция. И тут уж Вашингтон рассердился всерьез. Созданная система тарифов и беспошлинного перемещения товаров внутри Союза, барьеры, препятствующие внешним экономическим интервенциям, - все это больно ударило по американскому экспорту в Европу.

Такое положение вещей пытался переломить вначале Эйзенхауэр, затем Кеннеди, и, наконец, Джонсон. Но ни политические, ни экономические рычаги результата не дали. Забегая вперед, отметим, что действенным оказался неафишируемый внешнеполитический механизм.

Короче, де Голль стал для Вашингтона костью в горле. Его лозунг «Великая Франция» за океаном читали как «Франция не Америка». А это не лезло ни в какие «демократические» ворота.

Заберите свои зеленые фантики

Опора на собственные силы, которые позволяют «схватить и удержать захваченное», прежде всего относилась к военной сфере. Не будем забывать, что де Голль был боевым генералом. В конце 50-х он решил создавать собственный ядерный потенциал, чтобы не полагаться на защиту двух ядерных держав – США и Великобритании. Понятно, что и эта затея в Вашингтоне не вызвала восторга. И Франции, в отличие от Великобритании, пришлось все делать самостоятельно, без какой бы то ни было помощи со стороны США.

Справедливости ради, конечно, нужно сказать, что в 1959 году Вашингтон выделил де Голлю некоторое количество обогащенного урана. Но на том все и кончилось. А ведь британская бомба была, по сути, сделана американскими специалистами.

Франция самостоятельно разработала и испытала в 1960 году атомную бомбу. Затем была сделана термоядерная бомба. У Пятой республики появились и свои собственные средства доставки – ракеты и стратегические бомбардировщики. А затем и атомные субмарины с термоядерными крылатыми ракетами на борту. Франция стремительно возрождала свое величие.

Но это не вписывалось в концепцию биполярного мира. Париж формировал в Европе третий «вселенский центр». Именно в Европе, а не во Франции. Потому что де Голль постоянно прорабатывал различные варианты военно-политического союза: «Шестерка» без участия Великобритании – сателлита США, Франция-ФРГ с французскими ядерными гарантиями, франко-английский ядерный союз.

И это Вашингтон также не радовало.

В результате отношения между Францией и США постоянно обострялись. В конце концов, жесткая политика диктата и шантажа, проводимая Вашингтоном в отношении «мятежного» Парижа, вынудила де Голля пойти на ряд решительных ответных мер, подчас весьма эксцентричных.

В феврале 1965 году он объявил об отказе использования доллара в международных расчетах и о переходе на единый золотой стандарт. Вскоре французский фрегат доставил в США 750 млн. долларов – первый транш, который Франция намеревалась обменять на золото. При этом все было сделано по правилам: доллары на нескольких фурах были доставлены в Казначейство США, где согласно Бреттон-Вудскому соглашению и могла быть обменена одна зеленая бумажка на 35 унций желтого металла. (1 унция = 28,56 гр).

В результате США лишились почти 75 тонн золота. Это, конечно, не подорвало американскую экономику. Но создало опасный прецедент: несколько стран начали поговаривать о том, что были бы не прочь пойти по стопам Франции. Второй корабль с оставшимися 750 миллиардами к берегам США отправлен не был. В определенной степени потому, что Вашингтон намекнул: его встретит штурмовая авиация.

Ситуация усугублялась.

В сентябре 1965 года де Голль заявил, что Франция не считает себя связанной обязательствами перед Североатлантическим блоком. Это было вызвано не только субъективными обстоятельствами, но и более чем объективными. США в тот период проводили в НАТО политику «партнерства с братьями своими меньшими». Так, например, они настаивали на том, что созданные при совместном финансировании надводные корабли с ядерным оружием на борту будут подчинены натовскому командованию, голоса в котором должны быть распределены соразмерно доле каждой страны в финансировании программы.

1 июля 1966 года де Голль сдержал свое слово. Все французские войска, относившиеся к НАТО, были переподчинены национальному командованию. И с территории республики начали эвакуировать 29 натовских баз с 33 тыс. человек личного состава. Штаб-квартира Североатлантического блока была срочно переведена из Парижа в Брюссель. Правда, при этом де Голль сохранил членство Франции в политсовете НАТО.

С этого момента де Голль стал личным врагом американского президента Линдона Джонсона. Обоюдная риторика мало чем отличалась от обмена любезностями между Кремлем и Белым домом.

Де Голль был обречен.

Кто мутил в Париже воду?

Весной 1968 года в Париже вспыхнули студенческие волнения, стремительно охватившие всю страну. Что в конце концов привело к серьезному кризису. В этой ситуации де Голль подал в отставку. Гегемонии Штатов больше ничто не угрожало.

Невозможно не понять, что между двумя этими событиями существует четкая причинно-следственная связь.

Но можно предположить, и небезосновательно, что существует связь и между недовольством Вашингтона сложившейся к середине 60-х годов ситуацией и отставкой Шарля де Голля.

Такую деликатную работу делают, естественно, чрезвычайно скрупулезно, чтобы даже намек на столь вероломное вмешательство во внутренние дела другого государства не вскрылся. Это в Латинской Америке можно почти открыто менять, как перчатки, своих «сукиных сынов». Европа же – дело тонкое, здесь откровенное вероломство способно напугать партнеров по НАТО.

Действительно, предпосылки студенческих волнений, каковыми нам их подают, выглядят весьма надуманно: французская молодежь была ограничена в свободах. Остается предположить, что французская студенческая молодежь какая-то совсем особая, можно сказать, инопланетная. Потому что ее права и свободы практически ничем не отличались от прав и свобод в других странах Западной Европы.

Ей не давали протестовать против войны во Вьетнаме, которую вели США. А это и вовсе нелепо. Де Голлю такие протесты были на руку. Ну, арестовали шестерых, которые во время демонстрации у представительства компании «Амэрикен экспресс» дубасили полицейских, надзиравших за порядком. Так и это во всей Западной Европе, когда разгорался левацкий терроризм, было в порядке вещей. Никто особо не роптал: мы делаем свою работу, копы – свою.

Естественно, складывающейся ситуацией роста левого насилия и постарались воспользоваться, скажем так, американские силы, стремившиеся половчее убрать мятежного генерала. Ультраправые на такую роль не подходили – их вполне устраивал девиз «Великая Франция». Рабочих также непросто было всколыхнуть, поскольку в стране наблюдался экономический подъем. (Правда, студенты их вскоре спровоцировали на дежурное требование повышения зарплаты. И они начали захватывать заводы. Но легко успокоились, получив небольшую надбавку).

Вызывает изумление, с какой скоростью в отсутствии мобильных средств связи разгорелся пожар. Можно утверждать - не стихийный, а прекрасно организованный. И как он быстро распространился на всю страну. Такие результаты возможны лишь при управлении процессом из единого центра. И, естественно, при заблаговременно составленном плане. План прекрасно учитывал твердый характер президента, который был не намерен уступать «смутьянам». Что называется, нашла коса на камень. Точнее – ее на камень направили.

Существуют косвенные свидетельства того, что в «революционном процессе» принимали участие профессионалы спецслужб. Например, в Нантере, пригороде Парижа, студенты за два дня разоблачали засланных в их ряды полицейских агентов и устроили выставку с их фотографиями. И тут одно из двух, либо агенты были полными дебилами, либо студентам кто-то тайно передал список с их фамилиями.

Новый де Голль народился

После ухода де Голля Франция начала сворачивать свои амбиции. Величие демонстрировалось только в ограниченном регионе. Традиционно пикируясь с Великобританией, Париж поддерживал патриотический дух сограждан регулярными промышленными войнами с островами – мясной, шоколадной и прочими.

А в 2009 году Саркози вернул Францию в НАТО. При Саркози и особенно при нынешнем Олланде говорить даже о минимальном стремлении к проведению независимой оборонной политики как-то совершенно нелепо. Франция по примеру Великобритании рвется из связок и сухожилий, чтобы угодить Вашингтону. И по мановению его пальца очертя голову бросается в военные авантюры: ливийскую и сирийскую. А это окончательно подрывает ее некогда завоеванный авторитет на Ближнем Востоке.

О величии Франции принято вспоминать на парламентских и президентских выборах. Но, пожалуй, реальный смысл в эти слова вкладывает Мари Ле Пен, дочь своего отца, которым в свое время пугали Европу. Однако мудрая дочь с крайнего правого фланга активно смещается к центру. О чем свидетельствуют результаты последних выборов в Европарламент, на которых «Народный фронт» получил большинство голосов от Франции.

Конечно, политические настроения не только во Франции, но и в Европе сместились вправо. Однако и Ле Пен проявляет гибкость, в связи с чем теперь ее партию называют ультраправой лишь до недавнего времени преобладавшие в Европарламенте постаревшие и поднабравшие респектабельности леваки-шестидесятники. Если же внимательно читать ее программу, то возникает ощущение, что у Мари был и еще один отец – де Голль. Он был бы ее деятельностью вполне доволен.