Анатолий Вассерман: о будущем, интеллекте и социализме

Анатолий Александрович Вассерман широко известный в России. Оставивший свой след в русскоязычном интернет-фольклоре как «Онотоле», ставший объектом многочисленных шуток и анекдотов, он продолжает сохранять чувство юмора и остроту ума.

Специально для нашего блога на Хабре, мы решили взять интервью у Анатолия Александровича, поговорить со знаменитым интеллектуалом об IT, науке, памяти, будущем и даже политике.

— Анатолий, в своё время вы были программистом. Живо ли ещё это увлечение, пишете ли вы программы сейчас?

Нет, к сожалению, последнюю строчку программного кода я написал ещё летом 1995-го года, а сейчас отношусь к компьютеру исключительно как пользователь. Хотя пользователь продвинутый. То есть мои общие представления о программировании помогают мне лучше представлять себе, какими именно средствами обеспечиваются действия программ, с которыми я работаю, и это иногда позволяет представить себе, как лучше добиться от них того, что мне нужно.

— Но с 1995-го года очень многое изменилось!
Но фундаментальные принципы остались. Собственно, главный принцип программирования очевиден: сколь угодно сложную задачу можно разбить на кусочки, настолько простые, что с ними справится кто угодно. С тех пор ничего не изменилось. И этот принцип работает не только в программировании.

— Как, по-Вашему, будет развиваться программирование в ближайшее десятилетие?
Насколько я могу судить по виденным мною статьям и книгам о программировании, магистральное направление сейчас то же, что было магистральным на тот момент, когда моя программистская карьера уже заканчивалась. Это объектно-ориентированное программирование, когда программу собирают из структур, содержащих и данные, и методы их обработки.

Вспоминается официальное сообщение о языке Алгол-68: «всякое действие, описанное в настоящем сообщении, может быть заменено любым иным действием, дающим такой же внешний эффект». Эта фундаментальная концепция, на мой взгляд, ещё довольно долго останется одной из ключевых в программировании. Так же, как до того ключевой была идея структурного программирования, то есть той самой декомпозиции сложной задачи на элементарные компоненты, но только в применении, прежде всего, к методам обработки, а уж затем к структурам данных.

Ну а то, что сейчас появилось множество программных средств, позволяющих представить объекты как графические символы и рисовать взаимосвязи между ними, конечно, удобно, — но это лишь техническая деталь оформления всё той же ключевой идеи. Так что, полагаю, в обозримом будущем вряд ли что-то изменится.

— Благодаря интернету и «коллективному разуму» появились такие вещи, как фреймворки, open source-проекты и т.д. В этом направлении что-то изменится?
Полагаю, что в обозримом будущем магистральным направлением в организации больших программистских коллективов будет работа с открытыми исходными кодами. Почему так? Во-первых, классическое коллективное программирование с единым лидером, вокруг которого собраны исполнители его указаний, работает лишь в ограниченных пределах. Ещё в книге «Мифический человеко-месяц» довольно подробно рассмотрено, почему при такой организации, начиная с некоего уровня численности сотрудников, добавление новых сотрудников только замедляет работу. Так вот, работа с открытыми исходными кодами позволяет распараллелить не только программистскую работу, но и очень многие вещи, связанные с её организацией, — когда сами собою выстраиваются коллективы из нескольких человек, взаимодействующих по каждой конкретной задаче, а главному проектировщику остаётся только принимать или отвергать выдвигаемые решения. В случае с достаточно сложными и обширными проектами работа с открытыми исходными кодами позволяет наращивать производительность быстрее, чем вариант с единым руководителем.

Поскольку мне довелось несколько лет управлять небольшим коллективом из пяти программисток, то я примерно представляю себе, насколько возрастают сложности координации по мере увеличения числа сотрудников. Полагаю, что стихийное образование малых коллективов, складывающихся при работе с открытыми исходниками, порождает, в конечном счёте, меньшие накладные расходы. Судя по тому, что Linux развивается сейчас существенно быстрее Windows при сопоставимом числе разработчиков, делающих хоть что-то значимое, такой путь перспективнее.

— Помогает ли Ваша отличная память в Вашей повседневной жизни, кроме побед в интеллектуальных шоу?
Очень помогает. Прежде всего, в моей основной работе — публицистике. Когда прямо по ходу написания статьи я могу вспомнить хорошие примеры, её иллюстрирующие, это существенно ускоряет работу. Даже при том, что за подробностями я всё равно лезу в книги или в интернет. Но хорошая память позволяет быстрее сложить общую картину. Надо сказать, что хорошая память — это, прежде всего, ассоциативное мышление. Как показывают многие наблюдения и эксперименты, человек запоминает всё, что проходит через его органы чувств, и вопрос не в том, чтобы запомнить, а в том, чтобы вспомнить. А этому очень помогает изобилие ассоциаций. Чем их больше, тем больше шансов, что по какой-то из этих ассоциаций Вы в нужный момент вытащите необходимый фрагмент памяти.

— А Вы как-нибудь тренируете свою память?
Нет, я никогда не тренировал память специально, и даже никогда не прибегал к каким-нибудь мнемоническим приемам. Разве что числа Е и Пи запоминал мнемонически. Для того же числа Пи, с точностью, достаточной для любых практически значимых расчётов, работает простой «стишок»:

Нужно только постараться
и запомнить всё как есть:
три, четырнадцать, пятнадцать,
девяносто два и шесть.

Но это исключение. У меня мышление ассоциативное, и каждый раз, когда я сталкиваюсь с чем-то новым, я начинаю подыскивать ассоциации в том, что уже знал раньше.

Но тут дело не только в ассоциациях. Есть ещё интересная штука, о которой я постоянно говорю и пишу — цельная картина мира. То есть представление о мире, как о результате взаимодействия некоторых, — достаточно несложных, — фундаментальных закономерностей. Если Вы умеете выводить следствия из этих закономерностей, то уже знаете о мире очень много. Как сказал два с половиной века назад один из создателей французской энциклопедии Гельвеций, знание некоторых принципов успешно возмещает незнание некоторых фактов. Когда у Вас в голове есть цельная картина мира, то любой новый факт находит себе место в этой картине, привязывается к ней и автоматически обрастает множеством ассоциаций, так что его и вспомнить после этого гораздо легче.

До середины 1970-х годов всё образование в мире развивалось в сторону формирования этой цельной картины мира и обретения навыков работы с нею. К сожалению, потом направление развития образования сменилось на противоположное. Дело в том, что цельная картина мира очень удобна для её носителя, но очень неудобна для тех, кто хочет им манипулировать. Если какой-то факт не укладывается в цельную картину мира, то он сразу же вызывает подозрения. И это не всегда связано с тем, что сам факт ошибочен. Бывает и так, что картина мира неверна.

Например, лет 10 назад мне пришлось начать пересмотр своей картины мира в части экономики и политики. Эта часть у меня была выстроена на основе либерализма и либертарианства, то есть учений о благотворности ничем не ограниченной политической и экономической свободы личности безо всякой оглядки на общество. Но накопилось множество фактов, не укладывающихся в такую картину, и я оказался вынужден признать: она у меня неверна. Кстати, сейчас у меня есть довольно много публикаций, где я указываю и на конкретные ошибки этих учений, и на фундаментальные причины, порождающие эти ошибки. Так что работа оказалась очень полезной. Полагаю, если бы у меня не было цельной картины мира, то я бы, скорее всего, просто не обратил внимания на эти факты и не занялся бы соответствующим пересмотром. Человек, располагающий цельной картиной мира, намного меньше поддаётся рекламе коммерческой и политической, его намного сложнее обмануть. Поэтому сейчас и рынок, и политика всей своей мощью нацелены на оглупление человечества, на разрушение цельной картины мира.

Создаётся новая система образования, препятствующего возникновению самой мысли о возможности формирования этой картины. Противостоять этому пока можно, к сожалению, только в индивидуальном порядке. В частности, я рекомендую всем прочесть и обдумать четыре книги:

Фридрих Энгельс — «Анти-Дюринг»,
Станислав Лем — «Сумма технологий»,
Ричард Докинз — «Слепой часовщик»,
Дэвид Дойч — «Структура реальности».

По моим наблюдениям, этих книг в совокупности достаточно, чтобы хоть в общих чертах сформировать цельную картину мира. А дальше уже нужно работать над её уточнением и заполнением.

Кстати, лично для меня формирование цельной картины мира началось с прочитанной в возрасте 9–10 лет детской энциклопедии. Сейчас все 10 томов этого первого издания доступны в интернете. Недавно я их, на всякий случай, скачал в свой архив. Детская энциклопедия, в отличие от взрослой, построена не по словарному принципу, а по тематическому, что способствует формированию цельной картины мира.

Впоследствии хрущёвская и горбачёвская пропаганда разрушила у меня часть картины, посвящённую общественным дисциплинам. Мне пришлось формировать её заново, и сейчас я нахожусь довольно близко к картине, сформированной в детстве. Я убедился: при всех технических поправках на прогресс, марксизм по сей день остаётся достаточно хорошим приближением к реальности в части общественных наук, и есть смысл на него ориентироваться.

Буквально пару дней назад появилась, наконец, в продаже моя книга, под названием «Чем социализм лучше капитализма». Это, в основном, статьи из «Бизнес-журнала», где я рассматриваю прежде всего, какие ограничения информационных технологий способствовали появлению преимуществ капитализма над социализмом и к какому моменту эти ограничения исчезнут. Кстати, это случится довольно скоро. Примерно в 2020-м году социализм станет выгоднее капитализма по всем показателям без исключения, причём именно благодаря развитию информационных технологий. Кроме того, в статьях рассмотрены многие аспекты предстоящего перехода к новому социализму. В конце книги находится разработанная мною и моими коллегами программа исследований, которые надо провести, чтобы этот переход получился наиболее безболезненным. Чтобы никто не пострадал и ничего не потерял. По примерным прикидкам, для этих исследований нужно привлечь специалистов такого качества и в таком количестве, что потребуется финансирование в размере одного миллиона долларов ежемесячно в течение 5 лет. Естественно, из своего кармана я таких денег не вытащу — их там отродясь не бывало. Но надеюсь, что выход книги поможет финансированию этого комплекса задач.

— А целью этого исследования будет представление какого-то стратегического плана развития России?
Нет, не стратегический план развития. Суть в том, что начиная примерно с 2020-го года (при очень неблагоприятном раскладе — с 2022-го, но никак не позже), суммарная вычислительная мощность компьютерного парка, подключённого к интернету, позволит вычислять полный, точный и оптимальный план всего мирового производства менее чем за сутки.

Но это станет возможным лишь в случае общей собственности на все средства производства. Как при социализме. А это, в свою очередь, означает: надо продумать заранее, что предложить каждому собственнику взамен его собственности, чтобы он согласился на такой переход.

Во-вторых, необходимо решить задачу целеполагания, то есть выработки не плана, а главной цели, ради которой мы все работаем. Есть основания полагать, что это алгоритмизируемая задача. То есть её можно решить не на уровне личных усмотрений, а с помощью анализа большого массива разнородных данных.

В данном случае основная сложность именно в разнородности информации, вплоть до фантастических романов. Алгоритмы можно выработать средствами теории рефлексии. Но эта теория, во-первых, развивается всего полвека, а во-вторых, её создатель, Владимир Александрович Лефевр, уже больше четверти века назад уехал в Ирвайн. То есть большая часть специалистов по теории рефлексии сейчас обитает в Калифорнии. Обратиться к ним можно будет только на основе уже выделенного финансирования.

Кроме того, есть большой спектр психологических задач, подлежащих решению ещё до начала вышеописанного перехода, чтобы максимально сократить предпосылки для неизбежных конфликтов. Надо сказать, что все известные недостатки старого социализма так или иначе проистекают из ограниченных возможностей тогдашних информационных технологий. Сейчас эти возможности многократно шире, так что те недостатки уже не повторятся. Но есть ряд других недостатков, которые нужно устранить заранее. В частности, уже сейчас ясно, какие именно психологические проблемы возникнут в новом обществе, и ясно, что эти проблемы решаемы, но пока ещё неизвестно, как именно.

Работа по единому плану, в общих интересах, идёт значительно эффективнее, когда каждый человек способен осознать эту общность интересов и необходимость единства плана. А раздробление взглядов и интересов как раз и означает: люди работают не в общих интересах, а в чьих-то частных. Поэтому система, нацеленная, прежде всего, на общий интерес, будет очень способствовать возрождению цельной картины мира и максимальному повышению интеллектуальных и творческих способностей каждого человека. Особенно творческие способности — потому что сейчас при попытке осуществить какую-то творческую идею Вы непременно сталкиваетесь с необходимостью сделать ещё очень многое, тратите слишком много времени. И если говорить о плановой системе, способной отрабатывать любое новшество за сутки, то это снимет очень серьёзные препятствия на пути творчества.

Соответственно в новом обществе творческая деятельность будет востребована куда больше, чем сейчас. Подчёркиваю: речь идёт о реальной творческой деятельности, а не об её имитации, когда Вы всего лишь пытаетесь по-новому скомбинировать плоды чужого творчества. Не о так называемой креативности: она хоть и переводится именно как творчество, но в наших условиях стала обозначением для разнообразных способов имитации. Реальная творческая деятельность в новом обществе будет востребована куда больше, чем в старом. И интеллект в новом обществе будет востребован куда больше.

Раз уж мы заговорили про интеллект: вполне возможно, что в ближайшее время появятся какие-то химические соединения либо манипуляции с генетическим кодом, позволяющие существенно увеличить IQ среднестатистического человека. Если увеличится интеллектуальный потенциал общества, то приёмы манипуляции, основанные на дроблении мышления и на сокрытии информации, будут не сильно эффективны. И тут встает вопрос — куда двигаться? Если человек настолько умён, что не видит интереса в какой-то рутинной работе, а роботы, которые смогут работать на фабриках и на заводах, ещё не созданы, то возникнут серьёзные социально-экономические проблемы.

Роботы для многих видов деятельности не созданы только потому, что человек пока дешевле робота. По мере развития и каждого отдельного человека, и общества в целом появится очень мощный экономический стимул для создания роботов. Как отмечал Энгельс, когда у общества появляется потребность, она двигает науку вперед больше, чем десяток университетов. Полагаю, в новых условиях автоматизация производства существенно вырастет. Что же касается IQ, то я не рассчитываю на то, что рост интеллекта общества снизит уровень мошенничества. Ведь вырастет и IQ мошенников. Кроме того, как показывает обширный опыт, умного человека, на самом деле, можно обмануть с той же лёгкостью, что и дурака — надо просто подсунуть ему другие приманки.

В частности, и у нас, и на киевском Майдане чёртова уйма людей, умных по всем объективным показателям. Но это не мешает им совершенно искренне верить, что возвращение во власть людей, вылетевших оттуда потому, что они уже доказали свою профессиональную несостоятельность, может как-то улучшить положение в стране. Более того, я не раз наблюдал, как вполне умные люди легко клюют на такие простейшие наживки, что даже самая дурная рыба проплыла бы мимо. К сожалению, чем умнее человек, тем большую глупость он в состоянии придумать. И я не рассчитываю, что массовое поумнение человечества само по себе избавит нас от обмана. Для этого нужны совершенно иные средства — в том числе прямая и целенаправленная борьба с обманом, включая уголовный кодекс.

Например, отцы-основатели Соединённых Штатов Америки, принимая первую поправку к Конституции, гарантирующую свободу слова, мотивировали эту поправку правом каждого человека на свободный доступ ко всем сведениям, необходимым ему для принятия обоснованных решений. Это означает, что свобода слова не имеет ничего общего со свободой лжи. Если мы признаём право человека получать сведения, необходимые для принятия обоснованных решений, то тем самым публичная ложь оказывается серьёзнейшим ущемлением этого права. И должна преследоваться по закону — совершенно независимо от права на свободу слова.

А что касается химических, генетических и прочих средств увеличения интеллекта, то пока не буду говорить о них что-то конкретное. Все доселе исследованные подобные средства обладают множеством нежелательных побочных эффектов. Боюсь, что так будет ещё не одно десятилетие, потому что наше мышление — слишком сложная система. В ней слишком много взаимосвязей между элементами, и в обозримом будущем нам вряд ли удастся просчитать возможные последствия. Поэтому я к таким средствам пока отношусь весьма скептически.

— По Вашему мнению, они не будут в ближайшее время как-то заметно влиять на развитие общества в целом?
Нет. Думаю, что не будут. Более того, на интеллектуализацию общества несравненно больше повлияет возврат к методам преподавания, принятым в 1960-е годы.

— Как Вы относитесь к анонимности в интернете? Если говорить о свободе слова и свободе лжи, то насколько анонимность правильна с точки зрения целеполагания и стремления общества к чему-то единому?
Слова каждого человека оцениваются с учётом предыстории. Если чьи-то слова достаточно регулярно подтверждаются дальнейшим ходом событий, то и к новым его высказываниям можно относиться с вниманием и доверием. У анонима же нет истории. Каждое анонимное высказывание воспринимается как самостоятельное, ничем не подкреплённое. Иногда, — при достаточно долгих и оживлённых дискуссиях, — удаётся распознавать некоторых анонимов по стилю, но это всё-таки не надежно, и чаще всего каждое высказывание анонима воспринимается как самостоятельное и оторванное от всего остального. Поэтому мне кажется, что особого вреда от анонимности в интернете нет, ибо и цена слову анонима достаточно мала.

— Но есть виртуальные персонажи, которые очень долгое время активно действуют в сети.
Виртуальный персонаж — всё-таки не аноним. Это человек, пусть даже без конкретного имени и адреса, но при этом с серьёзной предысторией высказываний, и с ней мы можем ознакомиться. В силу этого такого персонажа воспринимают не как анонима, а как реальную и известную личность. Чистый же аноним — человек, не имеющий никакой истории.

В какой мере человек должен отвечать за свои слова в интернете и как сказывается на достоверности высказываний отрыв виртуальной личности от реальной? Думаю, в большинстве случаев достаточным наказанием оказывается уже то, что после первого же ложного высказывания ценность виртуальной личности резко падает.

— Ваша повседневная жизнь связана с «перевариванием» очень большого объема информации. Какие у Вас есть лайфхаки, позволяющие оперативнее обрабатывать и использовать эту информацию?
Я постоянно читаю несколько знакомых блогов и сайтов, чьи авторы и редакторы уже отбирают и концентрируют значительную часть сведений, интересующих меня. Если какие-то сведения меня особо заинтересуют, то я хожу по ссылкам, представленным в этих публикациях. Но чаще всего мне хватает просмотра самого текста. Так что само наличие некоторых публикаторов изрядно облегчают мне жизнь.

— Если говорить о вашем циркадном ритме, то Вы сова или жаворонок? Как Вы перераспределяете своё рабочее время в течение дня?
В основном я сова. Но жёсткого графика у меня нет — он в значительной степени завязан на контакты с другими людьми, на внешние дела. Ту часть дел, которые я выполняю свободно, я, как правило, делаю вечером и ночью. Хотя это приводит к тому, что я катастрофически не высыпаюсь.

— У Вас есть знаменитая жилетка, где Вы носите очень много гаджетов. Какие из них Вы считаете наиболее эффективными и как они Вам помогают?
Трудно сказать. Большая часть того, что я с собой ношу, — инструменты на разные случаи жизни. От набора иголок и тонкой рыболовной лески, используемой в качестве швейной нитки, до гаечных ключей и отвёрток разнообразного формата. Привычка таскать всё это выработалась ещё когда я был программистом и занимался разработкой систем управления технологическими процессами для свеклосахарных предприятий. Предприятия эти расположены в глуши, поблизости от мест выращивания свеклы. Кроме того, мне приходилось проводить в машинном зале по несколько дней, и всё, что могло понадобиться неожиданно и очень срочно, приходилось держать при себе. Это привело к тому, что сперва я таскал постепенно разрастающийся и тяжелеющий портфель, а когда мне это совсем надоело, стал сам шить себе разгрузки. Сейчас я их заказываю.
— Спасибо!

Источник.