Мужеству на журфаках не учат

От редакции: Журналистов телеканала Life News Олега Сидякина и Марата Сайченко освободили из лап украинских силовиков (или кто их захватывал и удерживал?) и привезли в Москву. Их и внештатного корреспондента телеканала Russia Today Федора Завалейкова наградили по указу президента России орденами Мужества. В локальных конфликтах и горячих точках в плен попадает слишком много журналистов – тех, кто призван информировать жителей Земли о ходе еще одного выяснения отношений между представителями homo sapiens, которых разделили политические, национальные, религиозные или экономические разногласия. Плен – это унизительно, больно и долго. Подготовить к нему можно спецназовца, но журналиста…

По просьбе редакции Terra America военный обозреватель Александр Чуйков опросил своих коллег и попытался рассказать нашим читателям, как это бывает.

* * *

Выбирая профессию журналиста, освещающего боевые действия, всегда надо быть готовым к пуле, которая прилетит из-за угла, к фугасу на дороге, по которой едет твоя машина, к встрече с диверсионной группой противника, для которой любой журналист – лакомый кусок для захвата. Это часть профессии. Ради этого адреналина в крови многие коллеги и едут «на войну». Плюс, конечно, оплата таких командировок значительно выше, чем поход на пресс-конференцию в мирной Москве…

Больше всего «шансов» быть захваченным в заложники – именно во время локальных конфликтов или гражданской войны. Нет четкой линии фронта, шанс «нарваться» может быть в любом месте. При этом любая редакция перед командировкой обычно четко позиционирует ту сторону конфликта, с которой ты будешь работать. И волей-неволей ты становишься если не участником конфликта, то представителем одной из сторон.

В первую чеченскую большинство российских СМИ поддерживало сторонников Дудаева, обвиняя федеральные силы во всех смертных грехах. Только несколько государственных телекомпаний и информационных агентств отражали официальные политические позиции Кремля, жили на военной базе Ханкала вместе с войсками или в правительственном квартале в центре Грозного. Однако в ту войну полевые командиры по приказу Мовлади Удугова на свои «тайные» пресс-конференции приглашали и их.

Работа на той или иной стороне конфликта не гарантировала безопасность. Самая громкая история произошла с телегруппой НТВ, которую возглавляла Елена Масюк. Практически всю войну Масюк работала на стороне противника, снимала эксклюзивные кадры нападений на российские воинские колоны, пленных солдат и офицеров. Но даже это не уберегло ее от похищения. Правда, это случилось уже после вывода российских войск из республики. Примерно в это же время были похищены и журналисты ОРТ, ИТАР-ТАСС и Радио России. В Чечне царило безвластие.

Что в плену пережили ребята – могут рассказать только они. Но предпочитают молчать. Вспоминать не хочется. Но практически всегда в основе плена лежала ошибка. Либо собственная, либо ошибка сопровождающего. Мой старинный приятель рассказал о своем ощущении плена, попросив по моральным соображениям не называть его имени. О плене после войны он старается забыть. Хотя после него неоднократно ездил в Чечню… Вот что он поведал.

* * *

Мой плен – это моя личная ошибка. Недооценил ситуацию, не просчитал опасность. Сам залез в капкан. Зимой 1996 года возвращался из Кизляра, больницу в котором захватил Салман Радуев, в Грозный. На блок-посту в Хасавюрте стояли сибирские ОМОНовцы. Мы с ними крепко выпили, и они помогли найти таксиста, который согласился на ночь глядя поехать в чеченскую столицу. Проехать туда можно было двумя дорогами: так называемой «верхней», через станицу Червленная, или «нижней» – напрямик. «Верхняя» дорога была безопасней, но гораздо дольше. По «нижней» ― от границы Дагестана через Новогрозненский до столицы Чечни всего 86 километров – несколько часов в пути.

Когда буквально несколько дней назад я проезжал через Новогрозненский, там было все спокойно, хотя все знали, что это «ваххабитское гнездо». Сейчас на фоне кизлярских событий к селу подтягивались федеральные войска для зачистки и блокирования возможных путей отступления боевиков Радуева. На въезде в село уже стоял российский блок-пост. Машину не пропускали ни за какие деньги.

«Иди пешком, на той стороне села тоже наш блок»,

 – сказал солдатик.

На центральной площади шел митинг против федеральных войск. Казалось, весь Новогрозненский вышел на улицу. Протискиваясь сквозь толпу, пряча мобильный телефон под курткой, я натыкался на неприязненные и удивленные взгляды – русский среди толпы чеченцев, ожидающих российские танки. Толпа смыкалась прямо за спиной, как вода, поэтому повернуть назад возможности не было. Над площадью парами на малой высоте проносились Ми-24. Пугали, заходя на боевую позицию для стрельбы. Как скрутили, я даже не понял. Просто взяли за плечи и кисти, завернули руки и сквозь расступающуюся толпу повели в сторону подержанной «шестерки». В машине уткнули ствол пистолета под ребра – сиди тихо. Ехали недолго, немного в сторону от площади по боковой улице.

Уже в доме обыскали, забрали паспорт, редакционное удостоверение, сотовый телефон (этот вид связи там не работал – не было вышки), отняли сигареты – у нас не курят. Допрашивать не стали, было уже поздно. Отвели в комнату с решетками на окнах:

«Спи, завтра говорить будем».

Проснулся. Пожилой чеченец принес завтрак и много чая. Через час пришли. Провели через двор в другой дом. В комнате сидел мужчина лет сорока, одетый в камуфляж, с пистолетом Стечкина на поясе и в шерстяных домашних носках. Представился Мусой, полевым командиром. Допросы напоминали пластинку, которая крутится на одном месте:

– Ты из ФСБ?

– Нет. Я журналист.

– Нет, мы знаем, что ты из ФСБ. Просто с удостоверением журналиста.

Такой разговор длился до вечера, время прерываясь сентенциями:

«Мы на своей земле, а вы агрессоры, убиваете мой народ».

Вечером, после ужина Муса пришел в комнату-камеру. Долго рассказывал, что он трактористом работал в колхозе, потом колхоз развалился. Семьи стало нечем кормить, а потом началась война. Разговор шел доброжелательно, но Муса постоянно намекал, что у них есть источники среди кадровиков в ФСБ, которые меня сейчас проверяют:

«Если соврал, что журналист – расстреляем».

Разговор постоянно прерывался треском рации и переговорами по-чеченски.

Ночью практически не спал, думал, как можно выпутаться или сбежать. Рано утром, часов в пять пришли трое молодых ребят. Мешка на голову не одели, но руки заковали в наручники. Повезли. Рядом с дорогой был полузасыпанный арык. Через липкую чеченскую грязь отвели к кустам за арыком: «Молись». Через минуту начали стрелять под ноги, заставляя буквально плясать. Расстреляв по автоматному рожку, снова сунули в машину и повезли обратно в дом.

После завтрака и до вечера – опять испорченная пластинка допросов:

«Ты из ФСБ, мы все знаем!».

К вечеру попросил их связаться с Удуговым, назвать мою организацию и фамилию. Связались по рации прямо при мне. Удугов что-то долго говорил по-чеченски. Потом по-русски заявил:

«Я его знаю. Это наш информационный враг номер два после ОРТ. Если начнут штурмовать – убей. А тело подкинь русским солдатам».

После разговора отвели обратно в комнату. Сутки не трогали, молодой парень только приносил поесть и выводил в туалет. Ночью по окраинам Новогрозненского работала артиллерия. Утром вывели на допрос:

«Извини, но мы тебя сегодня убьем! Начнется штурм, погибнут люди. Нас не поймут, если мы тебя оставим живым».

Поздно вечером уже знакомые молодые чеченцы погрузили в машину и повезли. Остановились метрах в ста от российского блок-поста. Вернули документы и телефон.

«А сейчас беги к своим. Успеешь – выживешь. Нет – отправишься к своему богу». Побежал рывками, петляя, «качая маятник».

Ребята в машине забавлялись и палили из открытых окон. Пуля порвала куртку на плече. С блока ударил пулемет. Машина резко, с визгом покрышек, развернулась и ушла в село. Я рухнул прямо перед блок-постом на асфальт. Сил двигаться больше не было.

* * *

По словам приятеля, самое страшное в плену – чувство безвыходности, бессилия и неизвестности:

«Ты не принадлежишь себе, не можешь распоряжаться собственной дальнейшей судьбой. Это как лететь в вертолете под обстрелом – ничего не можешь сделать, а новые дырки в корпусе появляются и появляются. Ждешь, когда очередная пуля станет твоей. В конце концов наступает отупение – скорей бы все уже закончилось. И неважно как. В следующих командировках всегда возил с собой гранату. Чтобы больше не испытывать бессилия».

Другой мой собеседник, полковник в отставке, военный журналист и писатель Николай Иванов сам более 100 дней провел в плену между первой и второй чеченскими войнами. Вот что он мне сказал:

«Ребята, которые попали в плен на Украине, при себе имели видеозапись боев с другой стороны. Это сразу выдает принадлежность к противнику. Не должно быть никаких записных книжек, заполненных блокнотов, карт местности с местами блок-постов. Все надо держать в голове. К командировке надо готовиться заранее, а не рассчитывать разобраться на месте».

По его словам, всегда должна быть «боевая настороженность», всегда должно быть ощущение опасности. И не надо «бояться бояться» – разумный страх стимулирует чувство опасности. Он признается, что расслабился и потерял «настороженность». Доверился окружающим людям, сообщив свой маршрут. Там его и захватили:

«Вначале не верил, что это происходит со мной. Была надежда, что скоро это недоразумение разрешится, меня отпустят. Но как только начинают бить, тащить и ставить мордой в землю, то уже понимаешь, что наступает рубеж жизни. Выйду или не выйду. Приказал себе, чтобы не расслаблялся: “Без паники!”. Заставил себя принять ситуацию такой, какой она есть. Не лебезить, не целовать ноги – иначе, как я буду выглядеть потом, если останусь жив? Как я буду вспоминать свое поведение? Журналист Иванов спасал полковника Иванова. И этот стержень военного журналиста – что я потом расскажу? – надо тренировать всегда. Молодцы ребята, выдержали».

В России к профессии военного журналиста, точнее корреспондента в «горячих точках», не готовят. Об этом почти не говорят на журфаках. Никто не объясняет молодым спецкорам как себя вести в плену. А еще лучше – как не попасть в плен. Раньше большинство фронтовых корреспондентов приходили в эту особую профессию, уволившись со службы в армии. Сейчас практически все редакции делают ставку на необстрелянную молодежь, зачастую даже не прошедших срочную службу. Не говоря уже о спецподготовке – таким можно меньше платить.

Спецкурс дает только созданный при Союзе журналистов Москвы совестно с Ассоциацией военной прессы центр «Бастион». Основатель «Бастиона» полковник Геннадий Дзюба дал несколько советов, которые я в заключение и приведу.

* * *

Захват журналистов зачастую происходит на завершающем этапе командировки, когда притупляется настороженность. Когда тебя уже оценили и изучили твои поведенческие особенности. Во время захвата не пытайся сопротивляться, не угрожай. Они находятся на взводе. Если тебя не убили в первые минуты, значит, у них нет цели тебя уничтожить. Сдерживай себя даже с мешком на голове. Потеря контроля приведет к панике и, как следствие, к погашению ее жесткой расправой.

Будь готов к избиениям. Группируйся, закрывай голову. Страх – это нормальная реакция. Чтобы выжить, успокойся и контролируй себя. Не впадай в истерику, не умоляй, не рыдай. Это может вызвать расправу. Если сломаешься – будут постоянно унижать.

Настройся на то, что в короткое время тебя не освободят. Процесс освобождения тяжелый и долгий. Поддерживай себя хорошими воспоминаниями, своими обязательствами и молитвами, дабы избежать физических и психологических срывов. Не сдавайся и верь в освобождение. В моменты унижений и запугиваний – будут бросать в могилу или выводить на расстрел – думай, что ты потом напишешь в воспоминаниях или что о тебе напишут другие.

Не пытайся убежать, если не уверен, что побег будет успешным. Как правило, бандиты знают адреса близких родственников и могут организовать физическое воздействие на них.

В случае проведения штурма для освобождения необходимо немедленно лечь на пол, закрыв голову руками. Даже не пытайся помогать спецназу. Не исключено, что вначале спецназ будет относиться к тебе как к потенциальному террористу. Главная задача – выжить.

После освобождения, контролируй каждое свое слово в ходе публичных интервью. Думай о последствиях. Твои высказывания могут навредить оставшимся заложникам.