Социализм с китайской спецификой. Часть I. «Бухаринский» поворот

Вопреки расхожему мнению, Дэн Сяопин не является основным автором концепции социализма с китайской спецификой. Это впоследствии, в полном соответствии с китайской традицией, ему приписали все заслуги в разработке нового курса. Дэн вообще никогда не считал себя ни специалистом в области марксизма, ни специалистом в области экономики – он был организатором и политиком, принимавшим решения, касающиеся общей стратегии и конкретной тактики внутрипартийной борьбы.

Китайский НЭП и «раскрепощение сознания»

Эксперименты по возвращению от практики «народных коммун» к семейному подряду начались еще в 1977-м году в двух провинциях – Аньхуй и Сычуань, которыми руководили, соответственно, Вань Ли и Чжао Цзыян (оба впоследствии стали главными проводниками реформ в Китае, Вань Ли – в должности зампремьера Госсовета – китайского Совета министров, а Чжао Цзыян – в должности премьера и Генерального секретаря ЦК КП). Они поддержали, как говорится, «инициативу снизу», руководствуясь лозунгом Дэна: практика – критерий истины (по китайски – «шиши цюши», другой перевод – «искать истину в фактах»). Именно этот шаг, наряду с повышением закупочных цен на продукцию сельского хозяйства, привел к росту сельскохозяйственного производства и решению проблем с продовольствием.

Реформы в городах также были во многом вынужденной мерой – после завершения Культурной революции в города хлынула масса некогда высланной в «народные коммуны» молодежи, и ее надо было как-то трудоустраивать (за два года население городов выросло более чем на 25 млн человек). В связи с этим руководители ЦК КПК и Госсовета согласились разрешить деятельность «индивидуальных дворовых предприятий» с числом рабочих не более семи (в обоснование этого в четвертом томе «Капитала» Маркса нашли рассказ о капиталисте, эксплуатировавшем восемь рабочих, и, в соответствии с китайской конкретной логикой, заявили, что если Маркс говорит именно о восьми, то меньше – это уже не капитализм и не эксплуатация). Результатом явился бум в сфере обслуживания – появились мелкие частные ресторанчики, обувные и пошивочные мастерские, парикмахерские и т.п. Что позволило не только частично решить проблему занятости, но и оживить торговлю в городах.

Однако самую важную в принципиальном смысле меру – создание так называемых Особых экономических районов – можно целиком записать в заслугу Дэн Сяопину. Именно он в начале 1979-го года предложил создать особые зоны для привлечения иностранного капитала (под иностранцами имелись в виду прежде всего «хуацяо», представители китайской диаспоры за рубежом). Эти зоны должны были стать анклавами рыночной экономики в социалистическом Китае. Уже в июле 1979-го года решением ЦК и Госсовета были созданы четыре такие зоны – в Шэньчжэне (рядом с Гонконгом), Чжуае (рядом с Макао), а также в городах Шаньтоу пров. Гуандун и Сямэне пров. Фуцзянь.

Вопреки распространенному мнению, смешанные предприятия с участием иностранного капитала в соответствии с Законом 1979-го года строго контролировались и регулировались – доля иностранного инвестора не могла превышать 50%, предприятия подчинялись исключительно китайской юрисдикции и должны были получать специальные разрешения на вывоз прибыли за рубеж (основные положения Закона действуют и сегодня). От остальной территории страны эти районы были отделены прочной границей, для пересечения которой требовалось (и требуется сегодня) специальное разрешение. Тем не менее грамотный выбор расположения данных зон, возможность использовать дешевую китайскую рабочую силу, гарантии со стороны государства и искусная игра на патриотических чувствах китайцев, проживающих за рубежом, привели к тому, что Особые экономические районы почти сразу же начали бурно развиваться. Спустя несколько лет их число увеличили до 14.

Идеологическим обоснованием всех этих новаций послужил венгерский и югославский опыт (на тот момент именно Югославия из всех стран социалистического лагеря дальше всего продвинулась по пути сочетания планового и рыночного хозяйствования, в связи с чем заслужила, в том числе и со стороны КПК, обвинения в «ревизионизме»). Однако главное, на что опирались китайские идеологи при обосновании необходимости перехода к экономике смешанного типа, сочетающей плановые и рыночные регуляторы – это ленинская концепция новой экономической политики в СССР. Причем в первую очередь – работы теоретика НЭПа Николая Бухарина, в 1979 – 1981 гг. переведенные на китайский язык и широко обсуждавшиеся специалистами по всей стране (в которых, кстати, приводились аргументы в пользу иностранных концессий, существовавших некоторое время в Советском Союзе).

На основе этих работ и сочинений Конфуция и Сунь Ятсена, из которых были заимствованы некоторые термины вроде «сяокан» («общество средней зажиточности») сформировалась концепция «начального этапа социализма». Было объявлено, что после левых экспериментов Мао Цзэдуна по «коммунизации» всей страны Китай «вынужден» «сделать шаг назад» и вернуться к тому, с чего начинали. Причем, в полном соответствии с концепцией Бухарина, предполагалось, что начальный этап строительства социализма займет длительный период, ведь КНР представляет собой страну куда более  отсталую, чем СССР во времена НЭПа.

В дальнейшем, по мере развития реформ «концепция начального этапа социализма» сменилась понятием «социализм с китайской спецификой», что должно было подчеркнуть китайские корни строящегося социализма, а не только его связь с марксистской теорией. Опыт же особых экономических зон трансформировался впоследствии в концепцию «одна страна, две системы», позволившую интегрировать Гонконг и поставить на повестку дня вопрос объединения с Тайванем.

Все эти идеологические новации получили одобрение и поощрение со стороны Дэн Сяопина, который изучал в свое время работы сторонников «новой экономической политики» в СССР (годы учебы Дэна в Москве пришлись как раз на расцвет НЭПа). Именно Дэн выдвинул лозунг «раскрепощения сознания», то есть избавления от догматического отношения к марксизму и идеям Мао Цзэдуна, и, начиная со второй половины 1978 года, всячески поощрял развернувшееся в Пекине «движение за демократию» (выражавшееся в том, что на специально выделенной на углу улиц Чаньаньцзе и Сидань стене – «стене демократии» – каждый, кто хотел, мог вывесить дацзыбао с критикой и предложениями).

С помощью этого движения Дэн Сяопин в первую очередь рассчитывал отодвинуть (и отодвинул) от власти наследника Мао и сторонника «двух абсолютов» («абсолютно все решения и указания председателя Мао – правильны») Хуа Гофэна. Одновременно на Западе это способствовало созданию имиджа Дэн Сяопина как демократа и реформатора. В конце 1978 года журнал «Тайм» признал китайского лидера «человеком года» и поместил на обложке его фотографию.

Правда, как только лозунг «раскрепощения сознания» и «движение за демократию» сыграли свою роль, они были свернуты, началась «борьба с буржуазной либерализацией», и были выдвинуты «четыре основных принципа», позволяющих продолжить реформы: социалистический путь, диктатура пролетариата, руководство со стороны КПК, марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна. «Диктатура пролетариата» со временем была заменена на «диктатуру народа» (во времена Цзян Цзэминя в соответствии с идеей «трех представительств» было объявлено, что пария представляет интересы всего народа), марксизм и идеи Мао Цзэдуна несколько отошли в тень. А вот два других принципа – социалистический путь и руководство со стороны КПК – продолжают и сегодня оставаться основополагающими.

Критика китайского опыта в СССР

В Советском Союзе отношение к реформам Дэн Сяопина как со стороны руководства, так и со стороны научного и журналистского сообщества было крайне негативным. Во-первых, реформы в Китае пришлись на тот период, который в нашей историографии принято называть периодом «позднего застоя». Не секрет, что эта эпоха отличалась очень высокой степенью догматизма. Достаточно указать на тот факт, что в СССР репрессированный в конце 20-х годов Бухарин был реабилитирован только через шесть лет после того, как его учением заинтересовались в Китае. Понятно, что китайские теории построения социалистического общества в Москве были встречены в штыки и расценены как ревизионистские. Хотя, замечу, в кулуарных, а тем более «кухонных» разговорах предпринятые руководством КНР меры по стабилизации и развитию китайской экономики признавались вполне оправданными.

Однако признать их таковыми открыто было невозможно. И не только в связи с догматичным подходом советского руководства. Серьезным препятствием был также антисоветизм Дэн Сяопина (в этом отношении являвшегося достойным и верным наследником Мао Цзэдуна) и, соответственно, всего руководства КПК, находившегося под его влиянием.

Напомню, что этот период характеризуется крайним обострением советско-китайских отношений. Вторжение Китая во Вьетнам, который незадолго до этого заключил с СССР договор, предусматривавший военную помощь в случае, если одна из сторон подвергнется нападению, поставило два государства на грань полномасштабной войны с применением ядерного оружия. Китай, предложивший странам Запада создать «единый фронт борьбы с советским гегемонизмом» и оказавшийся неожиданно для них на острие этого фронта, стал восприниматься (вполне обоснованно) как главный враг Советского Союза на международной арене.

И именно Дэн Сяопин являлся вдохновителем такой политики. Он лично занимался военной подготовкой к вторжению во Вьетнам (в качестве начальника Генерального штаба НОАК и фактически министра обороны) и дипломатическим обеспечением этой операции. На протяжении 1978 года Дэн предпринял серию визитов в страны ЮВА, пытаясь заручиться их согласием, в начале января 1979-го отправился в США (хотя и не являлся главой государства), чтобы согласовать вьетнамский вопрос с президентом Джимми Картером, а на обратном пути сделал остановку в Токио, чтобы подстраховаться и с этой стороны. Китайскими войсками, которые в конце февраля – начале марта пытались «преподать урок» Вьетнаму, командовал близкий друг Дэн Сяопина – командующий Гуандунским военным округом генерал Сюй Шию.

Жесткой антисоветской позиции Дэн придерживался и впоследствии – именно он в середине 80-х настоял на включении в повестку дня советско-китайских пограничных переговоров так называемых «трех препятствий». Именно он, судя по воспоминаниям Чжао Цзыяна, при назначении на пост зампремьера Ли Пэна настоял на том, чтобы последний сначала выступил с критикой СССР (Ли Пэн длительное время учился в Москве и Дэн подозревал его в симпатиях к Советскому Союзу). Причем это было уже тогда, когда к власти в СССР пришел Горбачев и началась перестройка.

И неудивительно, что действия Дэн Сяопина в Москве оценивались негативно (во внутриполитической борьбе в Пекине мы скорее готовы были поддержать консервативно настроенного экономиста-ветерана Чэнь Юня, который, фактически, был на тот момент вторым лицом в стране и выступал против «реставрации капитализма» и функционирования «особых экономических зон»). Кстати, вполне возможно, что именно негативная оценка реформ в Китае помешала руководству Советского Союза выбрать правильный путь реформирования и обновления социализма в нашей стране.

В дальнейшем критика китайского опыта объяснялась уже тем, что Россия после развала СССР пошла по пути либерального капитализма. И мы вновь оказались по разные стороны идеологических баррикад (вплоть до того, что в 1996 году на банкете по случаю визита Ельцина в Шанхай он принялся учить китайцев тому, как нужно правильно реформировать экономику).

В Китае после подавления студенческих волнений в 1986-м и 1989-м гг. (инициатором жестких мер был тот же Дэн Сяопин, которого на Западе прославляли за развитие демократии в КНР) наступил период «урегулирования», то есть консервативной реакции. В экономике он продолжался недолго, правда, для дальнейшей активизации реформ и увеличения числа «особых экономических зон» потребовалось вмешательство уже практически ушедшего на покой Дэна (он вместе с семьей съездил в 1992-м году на юг страны и по возвращении призвал распространить опыт южных провинций на другие районы). А вот в политике на реформах временно был поставлен крест (как и на надеждах на то, что Китай пойдет по пути России, то есть будет копировать западную систему «разделения властей» и западную форму «демократии»). Строительство политической системы продолжилось, но уже исключительно в рамках совершенствования имеющейся структуры: развитие внутрипартийной демократии и коллективного принципа руководства, ограничение сроков пребывания руководителей разного звена у власти, формирование механизма постепенной передачи власти на основе преемственности и т.п.

Российско-китайские отношения стали, в основном, строиться по принципу «невмешательства во внутренние дела». Другими словами, с соседями нужно дружить, и поскольку во внешней политике наши интересы частично совпадают, по поводу внутренних дел – как в случае с покойником: если ничего хорошего сказать не можешь, то лучше и вовсе не говорить.

Такая ситуация сохранялась вплоть до середины 2000-х, когда никто в мире уже не подвергал сомнению успехи Китая, а отношение России к КНР стало резко меняться. Соответственно, увеличился интерес к тому, что происходит внутри КНР, и, прежде всего к принципам так называемого «пекинского консенсуса».