Худший кошмар для Азии: японо-китайская война

Давайте не будем преуменьшать вероятность войны в Восточной Азии или обманывать себя, что Соединенные Штаты могут оставаться в стороне от происходящего между Китаем и Японией. Для Запада тяжело понять природу нынешней конкуренции или страстей. С интеллектуальной точки зрения у нас нет проблем с пониманием споров, которые азиатские соперники предъявляют друг другу. Например, и Токио, и Пекин претендуют на владение Сенкаку/Дяоюйдао, крошечный архипелаг вблизи Тайваня и Рюкю. Китай жаждет получить внешний контроль над воздушным и морским движением, следовательно, отсюда его новая зона идентификации ПВО (ADIZ) в Восточно-Китайском море и усилия, направленные на изменение правил, регулирующие использование морского достояния. Подводные энергетические ресурсы порождают трения о том, где чертить линии, ограничивающие исключительные экономические зоны (ИЭЗ). И так далее.

Факты этих случаев внешне просты. Они говорят о том, как поделить территорию и т.п. Но в этом и заключается опасность - опасность при условии, что материальные, исчисляемые вещи - это все, что приводит в тупик. Это вдвойне верно, когда территория и прочее находятся под управлением спора по тривиальной ценности. По логике затрат и выгод стратега Карл фон Клаузевица, что Сенкаку или Скарборо Шол заслуживают минимального времени или ресурсов от любого из акторов. Поэтому комментаторы задаются вопросом, почему компромисс так труден, когда ставки настолько малы по объективным стандартам. Они считают это непонятным, что великие державы рискуют войной из-за "необитаемых скал в Восточно-Китайском море". Некоторые наблюдатели за Азией поддерживают тон о готовности обществ к борьбе за "внутренне ничего не стоящие" географические особенности.

Почему, спрашивается, претенденты не могут просто разделить разницу - восстановливая региональную гармонию в придачу, и жалея ненужные затраты и невзгоды других? Столь пристальный интерес к объектам с маленькой очевидной ценность кажется глупым, если не иррациональным, и обречен на провал.

Так ли это? Мастер по научной фантастике Роберт Хайнлайн может пошутить, что западники поняли эти вопросы, но не обратили на них внимания. Великие вопросы охватывают не только конкретные интересы к теме, но и более важные принципы. Хайнлайн придумал термин GROK в своей классической книге "Чужак в чужой стране". Он означает "понимать так основательно, что наблюдатель становится частью наблюдаемого". Это означает, чувствовать что-то в своем кишечнике, не только зная интеллектуально. Он появился в отчаянии возможности одного человека по-настоящему знать другого. Grok "означает почти все, что мы подразумеваем под религией, философией и наукой." Но такое "глубокое понимание", говорит Хайнлайн, ускользает от большинства людей как цвет ускользает от "слепого". Результат: невольным дефицит эмпатии к союзникам и потенциальным противникам.

Тем не менее, GROK обращает внимание на мрачные стратегические реалии. Это противоборство больше, чем островки или ADIZ. Никак не меньше, что природа азиатского порядка находится под угрозой. Сделать мир безопасным для демократии или олигархии, или режима, который находится у власти, является одним из основных импульсов для внешней политики. Во времена Фукидида народы щедро платили за сохранение или установление региональных порядков, дружественных их собственным национальным интересам и устремлениям. Окружив себя режимами-единомышленниками, нация надеется сохранить благоприятный, спокойный статус-кво. Как это было в древности, то же остается и сегодня. Империалистическая Япония перевернула азиатскую иерархию в 1894-1895 гг., разбив флот династии Цин и захватив такие объекты, как Порт-Артур на Ляодунскои полуострове. Это начало делать Азию безопасной для японской империи.

Военные триумфы часто отстают от своих политических целей. Но, как мой коллега и друг Салли Пейн заметил, первая китайско-японская война была ограниченной войной, последствия которой были ограничены. Режим Цин остался на месте после поражения, но Симоносекский договор, который прекратил конфликт, означало затмение Японией Китая в качестве центральной силы в Азии. Условия Договора, в частности, передача Тайваня Японии - изменили региональный порядк, в котором мы все еще живем сегодня. Действительно, профессор Пейн указывает, что китайская внешняя политика с 1895 года стремилась отменить Симоносекский договор, а японская внешняя политика стремилась подтвердить его.

Короче говоря, Имперская Япония вытеснила Китай со своего места на вершине азиатской иерархии через ограниченную войну. Китай хотел бы отыграться, имея на это свое законное право - в китайском сознании - следуя через аналогичную ограниченную дипломатию принуждения. Классический стратег Сунь Цзы учит командиров искать возможности для достижения непропорциональных эффектов через незначительные количественные силы. Пекин, очевидно, различает такую возможность в Восточно-Китайском море. Он надеется сделать Азию безопасной для своего бренда коммунистически авторитарного капитализма.

Но геометрия любого будущего конфликта будет более сложной, чем китайско-японская война один на один. Любопытно, что Соединенные Штаты являются не столь тихим партнером в обеспечении остатков Симоносекского договора с изменениями, внесенными по итогам русско-японской войны (1904-1905), Второй китайско-японской войны (1937-1945), а также Тихоокеанской войны (1941-1945). Американские официальные лица настаивают на том, что Вашингтон не имеет особого интереса чей флаг развевается над островами и атоллами, разбросанными в азиатских водах. Это правда. Но она имеет сильную заинтересованность в сохранении системы, утвердившейся с 1945 года.

Разрешить какому-либо одному прибрежному государству менять правила, чтобы ограничить свободу морей и небес, или вырывать территорию или водные просторы у другого - может создать опасный прецедент. Если Пекин вносит изменения в систему один раз, почему он не сможет делать это не снова и снова? И если Китай это сделает, почему региональные державы в других странах мира не смогут ему последовать? Для Соединенных Штатов эта ссора связана не с точками на карте, но с принципами. Вот почему Сенкаку и ADIZ имеют значение для американцев. Назовите это провокацией, если хотите. Но сомнительно, что любая администрация США сможет легко воздерживаться от китайско-японской спора оружием.

Так что Токио, Пекин и Вашингтон имеют жизненно важные доли в этом соперничестве. Означает ли это гипотетическую войну? Клаузевиц призывает государственников дать ценность, которую они назначают их «политическому объекту», или политическим целям, управлять «величиной» и «продолжительностью» этих усилий, которые они используют для достижения этих целей. Чем важнее цель, тем больше и дольше жизней, сокровищ и материального обеспечения расходует воюющая сторона. Серьезные интересы гарантирует серьезные инвестиции. Все три заинтересованные стороны в Азии, таким образом, могут оказаться готовы понести тяжелые потери, и в течение долгого времени, чтобы обрести свой путь.

Вот в чем загвоздка: Клаузевиц пророчествует, что каждый соперник, памятуя, что он может отстать, будет применять больше силы, чем минимум, чтобы избежать капитуляции от преимуществ первого действия противника. Лидеры опасаются позволить сопернику ударить по ним. Делать больше и раньше поможет оставаться впереди конкурентов и укрепить свои перспективы победы. Динамика эскалации войны захватывает, если каждый делает больше, чем просто затраты и выгоды, которые подсказывает логика. Вашингтон и Токио должны признать это в своих внутренних и совместных обсуждениях.

Фатализм Клаузевица представляет собой начало стратегической мудрости. Можно с уверенностью предположить, что все конкуренты будут стремиться к достижению своих целей с помощью минимальной силы - предпочтительно без сражения вообще. Никто не смакует опасности войны. Это в равной степени допускает предположить, что они рассматривают территориальные уступки, изменение статуса или морских свобод еще хуже, чем войну.

Борьба за, казалось бы, незначительные пакеты акций, таким образом, может перерасти в крупный пожар, настроив Китай против американо-японского альянса. Сколько страстей может возникнуть вокруг Восточно-Китайского моря среди комбатантов? Китай и Япония будут точно втянуты в них. Споры, с обсуждением суверенитета - особенно территории и ресурсов - как правило, направлены на воспринимаемую ценность политического объекта через высшую точку. Токио и Пекин, кроме того, остро осознают, что статус-кво после 1895 г. вступило в игру. На языке Клаузевица цели такой качественной ценности открыты и усилия имеют потенциально огромную величину.

Американский пыл точно неизвестнен. Соединенные Штаты могли бы вступить в длительный конфликт. Это может противостоять несоответствию между, казалось бы, еще убедительными абстрактными интересами и народной апатией к этим интересам. Право на использование общего достояния является, несомненно, важным интересом США. Поэтому мы и находимся рядом с друзьями в сучае опасности. Обыватель, несомненно, согласен, если адресовать эти вопросы к нему. Но сколько высокопоставленных и рядовых граждан действительно обращают внимание на важность системы в их повседневной жизни? Очевидно, что немногие.

Если это так, два антагониста имеют огромную ценность, чтобы их цели столкнулись в Восточно-Китайском море, один при наличии значительного, но далекого союзника, чья приверженность может оказаться под сомнением. Клаузевиц снова говорит о современных делах - утверждая, что никто не придает той же актуальности чужим причинам, которые он считает собственными. Союзник с меньшим вкладом в игру вяло участвует в деле, и ищет возможность для выхода из него, когда ситуация обостряется.

Если старый скептик прав, американо-японский альянс может оказаться под ударом в военное время. Токио и Вашингтон имеют одну и ту же цель, сохраняя к возглавляемый США порядок в Восточной Азии. Консенсус о среде и как ею управлять, казалось бы, цементирует единство союзников. Но, как Клаузевиц напоминает нам, важность привязана к цели - не только сама цель имеет значение. Один союзник может считать, что приоритет цели - это 50 на 50. Токио имеет статус и территориальные интересы, проявляя свое внимание и энергию в этом споре. Тем не менее, далеко не ясно, что американская политейя - государство и общество - оценивает опекунство над морским порядком или защитой японских земель так же высоко. Подозрения могли просочиться в союзные консультации с Токио, ставя под вопрос преданность Вашингтона, а Вашингтон возмутился возможностью быть втянутым в войну.

В конце концов, результат может прийти к тому, кто хочет получить его больше всего. Будет ли Китай или транстихоокеанский альянс работать больше и быть более устойчивым, проявляя энтузиазм? Фукидид напоминает потомству, что страх и честь, а не только объективные интересы продвигают человеческие дела. Шотландский философ Дэвид Юм расширил эту мысль, добавив, что "Интерес и амбиции, честь и стыд, дружба и вражда, благодарность и месть являются главными действующими лицами во всех публичных делах, и эти страсти имеют очень упорную и неразрешимую природу."

Философы, таким образом, утверждают, что страсти украшают наиболее рациональные расчеты. Ближайшие угрозы важным интересам заостряют внимание. Угрозы отдаленные, казалось бы, эфирным интересам, вызывают меньший пыл и, таким образом, меньше политической поддержки от людей с улицы - даже если они согласны с необходимостью борьбы с такими угрозами. Если американские лидеры ведут нацию на войну в западной части Тихого океана, их ждет довольно трудная задача продать эту войну. Война или не война, такая мобилизация по поддержке обязанностей Америки будет стоить немало. Сейчас самое хорошее время, чтобы начать такую кампанию.

Что же все это нам дает? Японо-китайская война может разразиться по вопросам, которые Запад сочтет несущественными. Это могла бы быть коалиционная война, и она может быть большой, плохой и долгой. Американо-японский альянс может стать прочным в раннем становлении, сгладив "подземные" трещины в этом альянсе. Тем не менее, транстихоокеанский альянс может рассеять решимость борьбы под американским флагом, подчеркнув эти трещины. Эти вопросы стоит уточнить в смежных кругах сейчас, до того, как все сложится не очень хорошо.