Побочный успех

Резюме: Отдавая должное ходу с химическим оружием, элегантность которого оценили все и который, скорее всего, войдет в дипломатическую историю, приходится признать, что успехи России – производная от провала остальных.    

Россия становится едва ли не ключевым участником всех политических процессов на Ближнем Востоке. Только в эти дни: в Москве один за другим – премьер Израиля Биньямин Нетаньяху и его турецкий коллега Реджеп Тайип Эрдоган. Сергей Лавров участвует в решающем раунде переговоров «шестерки» по Ирану. Заодно отечественные дипломаты пытаются все-таки сдвинуть с мертвой точки сирийскую «Женеву-2», общаясь с Дамаском и представителями оппозиции, и продолжают работу по уничтожению в Сирии химического оружия. Несколько дней назад в Каире прошла российско-египетская встреча в формате «2+2» (министры обороны и иностранных дел), по итогам которой ожидаются оружейные контракты.

Ситуация неожиданная. Еще несколько месяцев назад считалось, что Москва безнадежно теряет позиции на Ближнем Востоке. Последние клиенты, унаследованные от советского прошлого, утрачивают власть в своих странах, новых не образуется, российский курс вызывает неприязнь и отторжение большинства столиц, религиозных и этнических групп в регионе.

С чем связан такой разворот?

Отдавая должное ходу с химическим оружием, элегантность которого оценили все и который, скорее всего, войдет в дипломатическую историю, приходится признать, что успехи России – производная от провала остальных.

На фоне бессмысленной имитации политики, которой занимается на Ближнем Востоке Европейский союз, и шараханий Соединенных Штатов (Китай, как всегда, сознательно в стороне) Россия выглядит солидно, прежде всего благодаря своей последовательности в Сирии и, как ни странно, медлительности по другим вопросам.

Главная причина – то, что происходит с США. Линия Америки в регионе с начала «арабской весны» носит почти исключительно реактивный характер, Вашингтон пытается угадать «правильную сторону истории», руководствуясь в основном идеологическими инстинктами (стремящиеся к демократии массы против тиранов). Это само по себе сбивало с толку, но нынешней осенью ситуация резко усугубилась. Отказ Барака Обамы от объявленной было войны против Башара Асада, с одной стороны, продемонстрировал наличие у Белого дома здравого смысла, но, с другой, нанес сильный удар по репутации Соединенных Штатов, заронив в души региональных союзников сомнения в надежности Вашингтона. И, соответственно, в целесообразности ставки на Америку, по крайней мере, при нынешней администрации.

Последствия не заставили себя ждать. Саудовская Аравия, которая уже приготовилась пользоваться плодами удара по Дамаску, в знак глубокого разочарования выступила с публичным демаршем против США и занялась саботажем переговоров по Сирии.

Тем более что, отказавшись воевать, Вашингтон еще и вплотную подошел к тому, что недавно казалось невозможным, – сделке с Ираном, заклятым врагом саудовцев, по смягчению санкций против Тегерана. Шаг вполне беспрецедентный, до сих пор все санкции, однажды введенные, в дальнейшем только ужесточались вплоть до военной акции возмездия.

За дело взялся и Израиль, который по прежнему ни на йоту не верит умиротворяющим обещаниям иранцев и считает, что Америка совершает не то глупость, не то откровенное предательство. Нетаньяху задействовал все рычаги, причем оказалось, что у израильского премьера чуть ли не больше возможностей воздействовать на конгресс США, чем у президента Соединенных Штатов.

Отношения Обамы и законодателей вообще в свободном падении, по иранскому же вопросу доходит до небывалого абсурда.

В момент, когда Джон Керри отправляется на важный раунд переговоров по ядерной программе Ирана, который сулит качественный сдвиг в направлении компромисса и смягчения санкций, конгресс наносит удар в спину, заявляя об их ужесточении. И увещевания Обамы относительно национальных интересов не производят впечатления на конгрессменов, усиливая ощущение беспомощности второго по могуществу, согласно «Форбсу», политика мира.

В эту картину стоит добавить неожиданный всплеск активности Парижа. Франция из-за внутренних проблем и вызывающего недоумение руководства вообще-то совсем отошла в тень мировой политики, но на переговорах «шестерки» по Ирану вдруг заняла самую жесткую и непримиримую позицию. Причины называют разные. Одни полагают, что Франсуа Олланд и его кабинет, которым вообще нечем похвастаться, пытаются привлечь к себе хоть какое-то внимание. Не случайно французский президент с помпой отправился в Израиль, чтобы хоть там снискать лавры – как лучший друг еврейского государства и защитник его от Ирана. Другие считают, что Франция мстит Вашингтону, заинтересованному в иранском успехе, за унизительные разоблачения по поводу прослушки граждан и лидеров страны. Наконец, за внезапной принципиальностью Парижа угадывается тень его нового друга Катара, который немало вложил за последние годы во французскую экономику и в отношения с конкретными тамошними политиками.

Последнее озадачивает, получается, что самые влиятельные государства планеты проводят линию региональных игроков несопоставимого с ними калибра.

Очередь, которая выстраивается, чтобы встретиться с российским начальством, неудивительна. Позиция Москвы, связанная с событиями в Сирии, мало кому нравилась и нравится, но она последовательная, по сути, не меняется с самого начала. Создается ощущение, что Россия точно знает, что делает и чего хочет, – в отличие от Америки и остальных. И если, поняв реальный интерес, о чем-то с ней договориться, то можно продвинуться в сирийском вопросе. Что касается других стран «весны», например, Египта, то отсутствие спешки после первой революции, за что Москву многие упрекали, равно как и сдержанность после второй, позволили не наделать ошибок, который наделали, например, те же США, метавшиеся между «сторонами истории».

Ирония заключается в том, что ближневосточный успех Москвы – что-то вроде побочного эффекта. Россия – не Советский Союз и никогда им больше не будет. Поэтому панические рассуждения в американской прессе о том, что по мере неудач Соединенных Штатов и их фактически начавшегося ухода с Ближнего Востока Россия займет освободившееся место, беспочвенны. Кремль на это просто не претендует. Линия, проводившаяся в регионе с 2011 года, продиктована стремлением обезопасить себя от еще более масштабных потрясений, которые, как полагают в Москве, являются следствием вмешательства внешних сил в дела стран Ближнего Востока, ну, и откреститься от «соучастия» в ливийской кампании.

Согласие России на операцию против Каддафи (точнее нежелание ей препятствовать), объяснялось, судя по всему, тем, что президент Дмитрий Медведев полагал: таким образом, Москва просто дистанцируется от темы, для нее не слишком существенной. Оказалось наоборот – бездействие кризис усугубило, был создан прецедент совсем уж сокрушительной «гуманитарной интервенции», а Россия оказалась в центре внимания, преимущественно неприязненного, со всех сторон.

Ближний Восток подтверждает, что международная система – это единый и взаимосвязанный организм, подчиняющийся определенным законам. Неоднородный и взрывоопасный регион всегда был объектом для внешних сил, которые выступали в том числе как регуляторы. И когда «просели» Соединенные Штаты, выполнявшие эту функцию после холодной войны, возник вакуум, требующий заполнения. Россия отказалась от регулирующей роли с распадом СССР, ограничившись защитой остающихся меркантильных интересов.

Но логика международных отношений выталкивает Москву (поскольку других претендентов нет) обратно, по сути, вопреки ее воле. И от России ждут – осознанно или бессознательно, что она возьмет на себя груз ответственности, естественно, за какие-то дивиденды.

Бремя это тяжелое, а с учетом текущих процессов – неблагодарное и бессмысленное. Москва к нему не готова, поскольку отдает себе отчет – одно дело подчеркнуть несостоятельность американцев и совсем другое добиться на Ближнем Востоке нужного результата. Но, с другой стороны, ожидания надо оправдывать, поэтому в ближайшее время поток визитеров в российскую столицу, надеющихся заручиться поддержкой Кремля, не обеднеет.