Катар: Непропорционально великая держава

Первые два года «арабской весны» были отмечены небывалой политической активностью крошечного государства – Катара, который играл ведущую не только региональную, но, пожалуй, и мировую роль во время событий в Ливии, а потом в Сирии. В условиях всплеска протестной активности арабских масс Доха смело заняла сторону «народа», открыто агитируя за перемены в соседних странах. По иронии истории позиция главного защитника и покровителя восстаний в Северной Африке досталась абсолютной монархии.

В отличие от властей большинства стран региона, которых «арабская весна» откровенно напугала, катарское руководство чувствовало себя уверенно. Ситуация в стране оставалась стабильной, форма правления относительно прогрессивна по сравнению со многими соседями, но при этом централизована и управляема сверху вниз. Главное – правящий режим воспринимался как легитимный и в стране, и за ее пределами. Обладая богатыми источниками «мягкой силы» и при этом не будучи связанными с престарелыми и недееспособными режимами в Тунисе, Египте, Ливии, катарские лидеры воспользовались массовыми протестами в этих странах, чтобы резко нарастить свою региональную роль – вроде бы из альтруистических побуждений. Отсутствие внутренних сдерживающих факторов при принятии решений позволило официальным лицам во главе с бывшим эмиром шейхом Хамадом бен Халифа Аль-Тани и его премьер-министром шейхом Хамадом бен Джассим Аль-Тани превратить Доху в главного внешнего игрока на фронтах сирийской гражданской войны. Однако свертывание «арабской весны» в Египте в июле 2013 г. бросает опасный вызов новому эмиру Катара шейху Тамиму бен Хамад Аль-Тани, который взошел на трон за неделю до поразительного «демонтажа» всех революционных завоеваний в Египте.

КАТАР И ИСЛАМИЗМ

До 2011 г. катарская региональная и внешняя политика была сосредоточена на дипломатическом посредничестве. Энергичные усилия по достижению мирного урегулирования в Ливане, Йемене, Судане и других странах арабского и мусульманского мира снискали Дохе славу «неустанного миротворца». Страна стала пользоваться заслуженной репутацией вполне беспристрастного и честного поверенного, не обремененного историческим багажом, который лишал мобильности региональных тяжеловесов: Египет и Саудовскую Аравию.

Наиболее убедительно миротворческие усилия Катара можно объяснить желанием создать благоприятный имидж государства и тем самым – условия для проведения независимой внешней политики. Это своеобразная попытка преодолеть «дилемму безопасности», с которой сталкиваются небольшие страны наподобие Катара, через позиционирование себя в качестве нейтрального, но влиятельного партнера непохожих региональных и международных акторов. Монархия обрела больше пространства на мировой арене, нежели то, на которое могло рассчитывать такое маленькое государство, а позитивный образ позволяет привлекать иностранные инвестиции, бизнесменов и туристов.

Демонстративное поведение Катара во время «арабской весны» поначалу кажется отступлением от описанной стратегии, однако коррективы курса скорее вызваны резким изменением обстоятельств, чем фундаментальным сдвигом подхода. Палестинский ученый Халед Хруб считает действия Дохи естественным продолжением ее активной и все более настойчивой внешней политики в последнее десятилетие. Во время событий 2011 г. катарские правители были уверены в том, что согласованных и организованных беспорядков у них дома не случится, поэтому посчитали возможным вести себя более напористо по всем направлениям. К тому же решительные действия в отношении стран и режимов, Катару неблизких (в отличие от правящей в соседнем Бахрейне семьи Аль-Халифа, которой позволили и даже помогли жестоко подавить волнения), способствовали тому, чтобы перенаправить внимание вовне от проблем, связанных с отсутствием либерализации внутри самого Катара.

Реакция Дохи на «арабскую весну» стала продолжением более ранних тенденций. После 1995 г., когда к власти пришел Хамад бен Халифа Аль-Тани, внешнюю политику Катара отличало стремление к постоянному уравновешиванию явно конкурирующих между собой политических сил. Так, и в 2011 г. монархия заявила о себе в качестве союзницы Запада в арабском мире (требования гуманитарной интервенции в Ливии и политического урегулирования в Йемене), одновременно активно поддерживая исламистские движения в регионе. Решение использовать свое влияние и вес для поддержки исламистов, зачастую связанных с «Братьями-мусульманами» и региональными ответвлениями этого движения, также было кульминацией длительных перемен. Гидо Штейнберг, эксперт в области политического исламизма, отмечает, что в какой-то момент «Доха признала: исламисты станут следующей крупной силой в североафриканской и ближневосточной политике, и поэтому начала прилагать усилия для сближения с ними… Вокруг Юсуфа аль-Карадауи [живущий в эмиграции в Катаре египетский идеолог “братьев”] стало формироваться сообщество “Братьев-мусульман” в изгнании».

Формально Катар придерживается ваххабизма и ханбалистской школы исламского права, а ее акцент на повиновении правителю явно идет вразрез с популизмом движения «братьев», призывающего простых мусульман к противодействию властям, если того требуют обстоятельства. Это не помешало укреплению связей, которые берут начало с наплыва в страну «Братьев-мусульман», спасавшихся от гонений со стороны националистических и социалистических движений в Египте времен Насера в 1950-е и 1960-е гг., и из Сирии после резни в Хаме, устроенной Хафезом Асадом в 1982 г. для истребления радикальных исламистов. Многие из тех, кто нашел убежище в Катаре, устроились на работу учителями и госчиновниками, формируя политические взгляды молодого поколения. То же наблюдалось и в других странах Персидского залива. Однако если Кувейт и (в меньшей степени) Саудовская Аравия попытались одомашнить или «окультурить» гостей, Доха расширяла и диверсифицировала связи с региональными ветвями этого движения, не позволяя его активистам развернуться внутри Катара. Хотя аль-Карадауи и его сообщники получили возможность высказывать свои взгляды на канале «Аль-Джазира» после его создания в 1996 г., их пребывание в Катаре было негласно обусловлено тем, что они не станут вмешиваться во внутренние дела эмирата и комментировать происходящие там события. Как отмечает Бернард Хейкель, «Катару удалось искусно управлять энергией “братьев” и направлять ее во внешний мир».

Благодаря взаимодействию с видными деятелями исламистского движения Катар наладил тесные связи со многими оппозиционными лидерами, готовыми играть ведущую роль в революционных волнениях в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии и Йемене. Поначалу лейтмотивом народных бунтов и восстаний служили общие требования политических и экономических свобод, уважения человеческого достоинства и социальной справедливости. Заводилы не выдвигали специфических исламистских лозунгов и не ставили целей и задач создания исламского государства. Однако организационный потенциал исламистов предопределял тот факт, что они смогут лучше воспользоваться открывающимися электоральными возможностями и ростками представительной демократии.

Это позволило Катару оказывать двоякое воздействие на страны, переживавшие волнения: благодаря личным связям с бывшими изгнанниками, вернувшимися из Дохи на родину, и через институциональное влияние, поскольку «братья» стали влиятельным игроком в этот переходный политический период.

ИДЕАЛЬНАЯ ВНУТРЕННЯЯ СИТУАЦИЯ И ЕЕ ПРЕДЕЛЫ

С точки зрения соотношения ресурсов и потребностей Катар находится в уникальном положении. Он практически обезопасил себя от любого выражения недовольства в политической или экономической сфере. Уровень ВВП на душу населения в 440 тыс. долл. во много раз превышает показатель развитых стран Европы и Северной Америки. Чувство комфорта и безопасности, превалирующее среди граждан, неизбежно ведет к политической апатии и заглушает стремление к демократическим преобразованиям – жители Катара не склонны раскачивать лодку. Ежегодный опрос арабской молодежи показал, что число тех, кто считает демократию важным институтом, сократилось с 68% в 2008 г. до 33% в 2010 году. Это резко контрастирует даже с соседними государствами, такими как ОАЭ, где процент заявивших о важности демократии существенно вырос с 58% в 2008 г. до 75% в 2011 году.

Аналогичные результаты выявил Опрос об общемировых ценностях, проведенный (впервые в истории) в декабре 2010 г. научно-исследовательским подразделением Катарского университета. Накануне «арабской весны», начавшейся в разгар сбора анкет, эта крупнейшая и наиболее показательная выборка настроения продемонстрировала, что почти две трети респондентов (64%) считают «экономический рост» национальным приоритетом на предстоящее десятилетие. Цифра существенно превышала число тех, кто желает видеть более «представительную» демократию (16%) или даже «мощную оборону» (15%). Более того, катарцы заявили о гораздо более высоком уровне доверия государственным институтам (полиция, армия, суды и государственные учреждения), чем их сверстники в других арабских странах: 75% и 74% соответственно полностью удовлетворены полицией и армией; для сравнения – в Марокко этими институтами довольны лишь около 30%.

Примечательно, что катарская общественность не продемонстрировала такого же уровня доверия международным организациям: лишь 8% верят в работу ООН. Анализируя полученные данные, Юстин Генглер из SESRI и Марк Тесслер из Мичиганского университета отметили, что гражданское общество и общественная жизнь в Катаре «не подрывают устои традиционного общества и господствующего режима, а скорее являются их продолжением: наиболее активны те, кто получает максимальную выгоду и кто может больше всего потерять от любого пересмотра политического статус-кво».

Это не означает, что в катарском обществе не существует разных мнений. Интеллектуалы и ученые начали выражать сомнения в правомерности стратегий национального развития в эпоху головокружительного экономического роста. Особое беспокойство вызывает демографический дисбаланс, в результате которого граждане становятся в собственной стране постоянно сокращающимся меньшинством, если оценивать их как процент от общего населения. В преддверии чемпионата мира по футболу в 2022 г., подготовка которого предусматривает осуществление крупномасштабных и очень дорогих проектов, начинает ощущаться дефицит финансовых ресурсов, а также инфраструктуры для абсорбирования множества новых рабочих рук. Свыше 130 тыс. человек прибыли для работы в Катаре только с января по май 2013 года. Государственные и социальные службы просто не справляются с таким наплывом. То же можно сказать и об индустрии жилищного строительства, которая за тот же период смогла вывести на рынок только 10 тыс. квартир. Общее чувство неловкости и дискомфорта сквозит, например, в комментариях бывшего министра юстиции Наджиба аль-Нуаими для «Бюллетеня стран Персидского залива»: «Катар слишком много тратит последние пять лет, оставляя внутренние дела в плачевном состоянии. Если это продолжится до 2016 г., нам придет конец. Катар просто развалится как государство… На 2016 г. приходятся очень большие выплаты по облигационным займам, и если государство не сможет заплатить по долгам, с нами будет то же, что с Дубаем в 2008 году».

Несмотря на некоторые пессимистические прогнозы, чемпионату мира по футболу, право на проведение которого Доха выиграла буквально накануне «арабской весны», уделяется огромное внимание. Он призван позиционировать страну как тихую и безопасную гавань на фоне волнений, охвативших ближневосточный регион, продемонстрировать растущую роль эмирата на международной арене.

НА ВОЛНЕ ОБЩИХ ЦЕННОСТЕЙ

На ранних этапах «арабская весна» не представляла прямой угрозы Катару или его интересам за рубежом, напротив, очень способствовала их продвижению. Репутация Каддафи позволила Дохе, не опасаясь издержек, занять позицию обличителя диктатуры и тиранических режимов. Аналогичную возможность Катар получил, когда Сирия при Асаде лишилась легитимности на международной арене. В обоих случаях переход от посредничества в конфликтах к политике вмешательства был представлен как естественное развитие катарской дипломатии. Ее эффективность определялась двумя факторами – вертикальным устройством элиты, где решения принимаются строго сверху вниз, и способностью мобилизовать все возможности государственного капитализма для достижения поставленных целей. Кроме того, цели Катара несколько неожиданно оказались в одном русле с «общемировыми ценностями», что способствовало международной легитимации политики Дохи.

Неудачи в проецировании жесткой силы, которые испытали на Ближнем Востоке ведущие мировые державы (кампании в Ираке, Афганистане), открыли окно возможностей для обладателей «мягкой силы», на аккумулирование которой Катар потратил много сил начиная с 2000 года. По мере того как глобализация меняет само понятие «силы» в мировой политике и общее представление о каналах, по которым она может транслироваться, Катар и, в меньшей степени, ОАЭ смогли продемонстрировать, что небольшие страны способны играть непропорциональную их размерам роль на мировой арене. Растущая эффективность «мягкой силы», стабилизирующая роль суверенных фондов благосостояния, а также умелые инвестиции по миру позволили Катару выгодно разыграть свои козыри.

Во время кризисов в Ливии, а затем в Сирии наглядно появилось нечто новое: объединение различных инструментов «мягкой силы» с арсеналом силы жесткой, военной, для достижения определенных целей в регионе. Этот подход лежал в основе не слишком разрекламированного сдвига Дохи от дипломатического посредничества к интервенционистской внешней политике. Таким образом, действия Катара в 2011–2013 гг. можно рассматривать как последовательное продолжение его стратегии улучшения государственного имиджа и независимой внешней политики, но одновременно как реакцию на новые реалии Ближнего Востока.

ПИК И НАЧАЛО СПАДА

В течение нескольких месяцев 2011 г. казалось, что «арабская весна» – это переломный момент во взаимоотношениях Запада и арабского мира, поскольку происходившие одно за другим восстания бросали вызов стереотипным представлениям западных людей о данном регионе. На ранних этапах волнений те нации, лидеры которых были достаточно дальновидны, чтобы возглавить процесс, получали политические, экономические и оборонные преимущества. Активность Катара (особенно в Ливии), умелое использование инструментов жесткой и «мягкой» силы находили отклик среди западных держав, которые считали эту страну своим ближневосточным рупором, агентом миротворчества и демократизации. Подобное признание увенчало десятилетние усилия Катара и позволило избавиться от негативного имиджа, осложнявшего взаимоотношения администрации Джорджа Буша с Дохой. Катар сыграл ключевую роль и в поддержании отношений между Западом и арабским миром на раннем этапе сирийского кризиса. Тогда эмират призвал Лигу арабских государств к решительным действиям после того, как работа СБ ООН забуксовала.

Успех лидеров Катара очевиден, о нем можно судить по комплиментам, звучащим на Западе. Министр обороны Франции Жерар Лонже выразил чувства многих, когда на радостях заявил (по поводу участия Катара в создании бесполетной зоны в Ливии), что «впервые Европе удалось достичь с арабским миром такой степени взаимопонимания». Еще более высокая похвала прозвучала из уст Барака Обамы по окончании его встречи с эмиром Катара в Белом доме в апреле 2011 г.: «Думаю, нам не удалось бы сформировать широкую международную коалицию, включающую не только страны НАТО, но и арабские государства, без лидерства эмира». Однако вечером того же дня на обеде для частных доноров в Чикаго тон Обамы был несколько иным. Не зная о том, что микрофон включен, он высказался об эмире следующим образом: «Довольно влиятельный парень, пропагандирующий демократию на Ближнем Востоке. Реформа, реформа, реформа – об этом денно и нощно вещает “Аль-Джазира”. Но сам он не слишком спешит реформировать свою страну. В Катаре демократизация идет ни шатко ни валко. Одна из причин в том, что доход на душу населения в Катаре – 145 тыс. долл. в год. Это позволяет легко гасить любые конфликты».

Ливийская кампания стала кульминацией в процессе «взросления» Катара и превращения его в заметный фактор международной политики. Но далее начался вполне естественный спад. Активное внешнее вмешательство, в том числе катарское, в Сирии не предотвратило сползания страны в пучину кровавой гражданской войны. Вскрылись факты теневого и не всегда приглядного участия Дохи в ливийском кризисе. Излишняя напористость стала вызывать ревность влиятельных соседей. В общем, недовольство Катаром начало расти, а это уже подрывает основы, созидавшиеся годами, в частности, репутацию эмирата как дипломатического посредника, поскольку его беспристрастность под вопросом. Повсеместно усиливается скептицизм относительно мотивов Дохи, особенно после того, как стало известно о рискованных играх катарского руководства, поддерживавшего «Братьев-мусульман» в Северной Африке и других местах. Главная опасность, по словам Лины Хатиб, в том, что «отсутствие последовательной внешней политики повышает риск дестабилизации в Катаре под воздействием внешних и внутренних факторов, и это идет вразрез с одним из главных мотивов катарской внешней политики: сохранение внутренней безопасности и стабильности».

Новое руководство, пришедшее к власти в Катаре 25 июня 2013 г., столкнулось с необходимостью противостоять этой негативной динамике. Отстранение через неделю от власти в Каире правительства «Братьев-мусульман» вынудило Доху работать в режиме сдерживания кризиса и заставило нового молодого эмира шейха Тамима бен Хамад Аль-Тани дистанцироваться от задиристой политики своего отца и, что еще важнее, от политики Хамада бен Джассима. Катар, щедро поддержавший в финансовом отношении каирское правительство «братьев», не участвовал в финансовой и топливной помощи переходному правительству, сменившему в июле президента Мурси, ее предоставили Саудовская Аравия, Кувейт и ОАЭ на общую сумму в 12 млрд долларов. Прежнее руководство эмирата публично поддержало политические силы и группировки, которые затем себя дискредитировали или были вытеснены на периферию политической жизни, нынешнее руководство вынуждено действовать на новом поле региональной политики. И эти новые условия почти диаметрально противоположны благоприятному для Дохи раскладу сил в начале «арабской весны», когда национальные интересы Катара совпадали с целями мятежников в странах Северной Африки.