Председатель Союза журналистов России Всеволод Богданов заявил, что хочет созвать в середине декабря заседание для того, чтобы внести изменения в профессиональный этический кодекс. Изменения касаются освещения «острой межэтнической ситуации» и этической стороны её освещения. По мнению г-на Богданова, подобная ситуация не должна сводиться к оскорблению народа и его культуры, нужно избегать грубости, которая присутствует сегодня в некоторых журналистских материалах.

Что стоит отметить: во-первых, если прочесть уже имеющийся этический кодекс, то можно найти в нём следующее.

Журналист уважает честь и достоинство людей, которые становятся объектами его профессионального внимания. Он воздерживается от любых пренебрежительных намёков или комментариев в отношении расы, национальности, цвета кожи, религии, социального происхождения или пола, а также в отношении физического недостатка или болезни человека. Он воздерживается от публикации таких сведений, за исключением случаев, когда эти обстоятельства напрямую связаны с содержанием публикующегося сообщения. Журналист обязан безусловно избегать употребления оскорбительных выражений, могущих нанести вред моральному и физическому здоровью людей.

То есть ровно ту самую норму об оскорблении народа и его культуры, которую хочет продублировать г-н Богданов. Повторяется ситуация с законом об оскорблении религиозных чувств граждан после танца протестных женщин в Храме Христа Спасителя. Зачем нужна специфическая избирательная норма, когда есть и в итоге оказалась применена статья за повторяющееся раз за разом хулиганство?

Во-вторых, уже по первому предложению процитированного абзаца понятно, где находится реальность и где этический кодекс. Собственно, это стало понятно ещё в конце 80-х — начале 90-х годов, когда силами тогдашнего профессионального сообщества была рождена первая редакция этической хартии. Прошло лет пять, и те, кто приносил возвышенные клятвы свободе и объективности, с огорчением осознали, что теперь один работает на Гусинского, второй на Березовского, третий на Ходорковского, и всем надо кушать. Так что, конечно, все по-прежнему пытались следовать своей высокоморальной хартии, но в свободное от работы время.

Нынешний вариант этического кодекса в редакции СЖР чуть более новый и чуть более применяемый теми, кто чуть более серьёзно относится к своему членству. Сколько таких журналистов, легко посчитать, прикинув, кто на деле уважает честь и достоинство людей, которые становятся объектами их профессионального внимания. Например, представителей органов власти. Или, как указано в кодексе, воздерживается называть по именам родственников и друзей тех людей, которые были обвинены или осуждены за совершённые ими преступления, за исключением тех случаев, когда это необходимо для объективного изложения вопроса, а также воздерживается называть по имени жертву преступления и публиковать материалы, ведущие к установлению личности этой жертвы. С особой строгостью данные нормы исполняются, когда журналистское сообщение может затронуть интересы несовершеннолетних. Включаем телевизор и слышим всё — имена и фамилии преступников, их жертв, места преступлений, всё грязное бельё криминалистики в цвете, звуке и кое-где в 3D. Или сколько тех, кто прилагает все силы к тому, чтобы избежать нанесения ущерба кому бы то ни было неполнотой или неточностью, намеренным сокрытием общественно значимой информации или распространением заведомо ложных сведений. Тут речь идёт уже не о бортовых номерах метеоритов и стрелках осциллографов, и не про вымирание жанра опровержения как такового — это тоже есть в кодексе, журналист обязан исправить ошибку, если опубликовал ложный или искажённый материал и при необходимости извиниться.

Суть дела в том, что кодекс в большей своей части написан для другой журналистики, — не отечественной, а какой-то абстрактной. Такой, какой она виделась в 1994 году его составителям. В нём есть жёсткая формула насчёт неподчинения государству в профессиональных вопросах, но нет никаких механизмов её применения, кроме доброй воли самих журналистов. В наше время если уж есть добрая воля, то формальный кодекс не особенно и нужен. Тем более что работать в СМИ можно, не будучи членом СЖР, и многие журналисты ими и не являются.

Поэтому инициатива г-на Богданова так напоминает деятельность наших законотворцев после кощунственной акции в храме. Не то чтобы была нужна эта отдельная статья про религиозные чувства, просто в обществе сформировался такой чистый, почти осязаемый запрос на справедливость, что было спокойнее прореагировать, продемонстрировать деятельность, чем не делать ничего и ждать, что тебя запишут в соучастники. В этом было больше рефлекторного, чем содержательного.

Сам кодекс — дело, конечно, хорошее и даже местами возвышенное. Вот только смотреть телевизор по-прежнему невозможно, потому как без крупного ДТП ни один выпуск новостей, даже утренний, не обходится, а от количества сериалов про бандитов и тех, кто их ловит, просто рябит в глазах. Их у нас больше, чем в США ситкомов на всех каналах, вместе взятых.

В то же время новости о том, сколько в стране каждый месяц открывается новых заводов, люди собирают на народных началах и кустарным способом. При том, что у нас нет цензуры, на том же телевидении процветает самоцензура и следование формату, который устанавливается во многом самими журналистами руководящего звена — по привычке. Как раз среди них членов СЖР достаточно, однако, несмотря на то, что это в полной мере является намеренным сокрытием общественно значимой информации, профессиональное сообщество никак не в состоянии самоустранить вопиющее нарушение этического кодекса. Вместо этого оно его самопорождает, потому что в реальности состоит из тех, кто, как писал «Однако», в своё время приватизировал журналистику точно так же, как коллеги-гуманитарии приватизировали культуру.

Совсем недавно такая же беда была в кинематографе — приватизаторы снимали два вида кино, одно прокатное для быдла, другое фестивальное о том, как тяжело жить творцу в стране, полной быдла, которое ещё и с неохотой платит за картины творца. Фестивальное неплохо каталось на Западе, прокатное еле-еле шло дома. Потребовалось немногим живым людям в индустрии снять «Легенду №17», народу ногами и деньгами выразить своё уважение и признательность, а Минкульту — взять и выправить правила игры, чтобы ситуация с диким скрипом и скрежетом начала хоть как-то меняться. До сих пор у нас люди сами для себя скидываются на кино, которое хотят смотреть.

Есть мнение: дай им такую возможность, люди бы и на новости для себя скинулись, чтобы не смотреть вот это, для быдла, с беспросветными смертями, ДТП и серийными маньяками вместо новых заводов и отечественных достижений, которые происходят, но остаются вне медийной реальности. Не надо сусальной фальши в плюс, но и не надо фальши в минус, а она сегодня повсюду. Но если зритель может проигнорировать фильмы, которые считает недостойными, и пойти на те, что нравятся, тем самым лишив недостойных творцов своего рубля, а теперь с помощью Минкультуры отобрать ещё и рубль, переданный им через руки государства, то влияния на деньги СМИ (либо «назначаемых на кнопку», либо спонсорских изначально) у него нет. Поэтому формальная инициатива СЖР, конечно, важна как маркер, — помимо прочих проблем, у нас и этническую преступность освещают в половине случаев некорректно, и сама по себе тема уже очевидно становится новым хребтом разлома общества и страны.

Однако реальных изменений в подаче материалов ждать не стоит, пока формальные декларации не подкреплены механизмом принуждения и никак не влияют на корпоративную модель поведения в журналистике.

Другой вариант — пока самый мощный неформальный рычаг влияния, финансирование СМИ, следом за финансированием кинематографа не начнёт зависеть от иных, ориентированных на людей, критериев.

Пока что теленовости совершенно не страдают от того, что всё меньше людей находит в себе силы их смотреть, про интернет-СМИ и говорить нечего, у них полный карт-бланш — и от несоблюдения кодекса никто из них также не страдает.