Завершившийся в ночь на 10 октября визит в Анкару президента Украины Виктора Януковича стал еще одним важным свидетельством продолжающегося активного проникновения Турции в обширные регионы Юго-Восточной Европы, постсоветского пространства, Ближнего и Среднего Востока, где правительство Реджепа Тайипа Эрдогана умело сочетает политические и экономические рычаги. «В вопросе торгово-экономических отношений мы готовим судьбоносное решение - это подписание соглашения о создании зоны свободной торговли между нашими государствами. Мы уже идем к завершению», - цитирует слова украинского президента его пресс-служба. Премьер Эрдоган со своей стороны пообещал, что благодаря созданию зоны свободной торговли товарооборот между Турцией и Украиной может достичь к 2015 году 20 млрд долларов по сравнению с 6,2 млрд долларов на конец 2012 года. [1] Для сравнения: товарооборот между Украиной и Россией по итогам 2012 года составил 45 млрд долларов. Однако планируемое Киевом на вильнюсском саммите программы «Восточное партнерство» в ноябре подписание Соглашения об ассоциации и зоне свободной торговли с Европейским союзом способно лишить украинские товары российских рынков. В этом случае уже Турция может стать главным внешнеторговым партнером Украины со всеми вытекающими для страны неоднозначными геополитическими последствиями.

Для того, чтобы попытаться разобраться в этих последствиях и в целом оценить причины, характер и перспективы проникновения Турции в стратегически важные регионы евразийского пространства, необходимо проанализировать современную систему приоритетов Анкары на трех основных направлениях, которые, помимо взаимоотношений с Брюсселем, уже сегодня являются для нее приоритетными. Речь идет о Балканах, Кавказе и Ближнем и Среднем Востоке. Говоря словами декана экономического факультета Стамбульского университета Мидхата Динчера, «Турция проводит политику по реализации соответствующей деятельности в двух географических частях с тем, чтобы стать членом Европейского союза и расширить свою активность в Евразии». [2] Влиятельный турецкий дипломат, президент Агентства международного сотрудничества в Анкаре Умут Арик однажды высказался более определенно и «масштабно», подчеркнув важность политики Турции, которая «создает баланс и стабильность на Балканах, в регионе Черного моря, на Кавказе, в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии». [3]

Начнем с Балкан. Отмечаемое на протяжении  последних двух десятилетий укрепление позиций Анкары в этом регионе не встречает серьезных сомнений или подозрений со стороны Запада. Последний традиционно видит в своей союзнице по НАТО пусть и мусульманское, но одновременно светское государство с большим историческим опытом действий в регионе, способное дополнять деятельность самих США и ЕС. Трудно не согласиться с тем, что «подобное предположение насчет «благотворной» деятельности Турции на Балканах имеет на Западе длительную традицию». [4] Так, еще госсекретарь США Корделл Халл в своих мемуарах, опубликованных в 1948 году, записал следующее: «Мы пришли к выводу, что Турция уже на протяжении длительного времени оказывает стабилизирующее влияние на Балканах». [5]

Кроме того, активность Анкары в регионе в значительной степени ограничивает проникновение в среду местных мусульман Саудовской Аравии и Ирана, которое в силу целого ряда причин является для США и ЕС еще менее желательным. Наконец, толерантное отношение Вашингтона и Брюсселя к возрастающей активности Турции на балканском направлении носит своеобразный «компенсационный» характер. Это своеобразный бонус Анкаре за вот уже не одно десятилетие заблокированное вступление в Евросоюз.

Разумеется, турецкая сторона активно использует созданное ей Западом на Балканах  широкое «окно возможностей», подводя под свою балканскую политику прочную историко-идеологическую базу и встречая в местных столицах показательное понимание. Это, в частности, характерно для значительной части болгарского общества. Не случайно ряд болгарских ученых трактуют процессы, происходившие в болгарском обществе в XIX веке, как часть «модернизационных процессов, охвативших Османскую империю, связанных с Танзиматом». [6] Аналогичные тенденции прослеживаются в Сербии и Черногории, не говоря уже об Албании и Боснии и Герцеговине. Не случайно один из ведущих современных албанских историков Бечир Мета считает главным историческим оппонентом своей страны не Османскую империю, а Грецию с ее «шовинистической политикой»; причем особую роль в реализации греческих устремлений он отводит «греко-американскому лобби»... [7]

Логику Анкары применительно к Балканам и полыхавшим в данном регионе в последнее двадцатилетие региональным конфликтам, пожалуй, точнее и откровеннее других разложил по полочкам известный турецкий политолог, специалист в области экономической истории Мехмет Али Киличбай в статье, показательно озаглавленной «Мы на самом деле европейцы». «Турция в большей степени является продуктом Балкан, нежели Средней Азии», - формулирует он отправной тезис и продолжает: «Сегодня в нашей стране, разумеется, проживают люди, чьи предки пришли из Средней Азии, но есть и те, чьи предки прибыли с Балкан. Кого больше? Несомненно, последних. Это представляет собой несомненную и нерушимую опору турецкого «европейства». Балканы оставили глубокие следы в турецком этническом, культурном и общественном бытии». Именно этими соображениями Киличбай объясняет активное вмешательство своей страны в этногражданскую войну в Боснии и Герцеговине 1992-1995 годов, а впоследствии – в косовский конфликт: «Поэтому и важна Босния. Пускай никто не обманывает себя! Происходящая там драма не является продуктом христианско-мусульманского столкновения. Босния не является и единственным местом, где проливается мусульманская кровь. Те, кто не поднимают голос против ирано-иракской войны, гражданских войн в Афганистане и Алжире, межйеменской войны, резни в Индонезии и на Филиппинах, не имеют права выступать по поводу пролития мусульманской крови в Боснии. Столкновения в Боснии не являются ни столкновением цивилизаций, ни борьбой Востока и Запада. Между теми тремя народами, которые едят одну и ту же пищу, поют и слушают одни и те же песни и говорят на одном и  том же языке, друг на друге женятся и выходят замуж, нет цивилизационных и культурных различий. Различные религии не означают различных цивилизаций… Война в Боснии представляет собой попытку выбросить Турцию из Европы, послать ее на Восток, изгнать ее на тот Восток, к которому она никогда не принадлежала и для которого она всегда была и остается маргинальной. Это судьбоносная война, которую ведут против нас фашисты, стремящиеся взять реванш за Косово. Мы – балканцы, мы – европейцы. Отказ от собственного происхождения никому не может принести ничего хорошего». [8]

Нынешнее состояние отношений между Евросоюзом и Турцией, характеризующееся перманентными «заморозками», позволяет прогнозировать дальнейшее все более активное проникновение Анкары в мягкое европейское «подбрюшье» – на Балканы. И не приходится сомневаться, что турецкие политики будут встречать в столицах этого региона самую положительную реакцию, учитывая собственные неоднозначные коллизии балканских государств в их отношениях с Брюсселем и общую кризисную ситуацию на пространстве ЕС. В этой ситуации ожидания балканских правящих элит и Турции во многом объективно совпадают. Эксперт канадского Королевского военного колледжа в Кингстоне (Онтарио) Фредерик Лабарр выразил сущность политики стран Юго-Восточной Европы и той же Турции в отношении Евросоюза следующей формулой: «Все, что они могут желать от структур ЕС и, конечно же, от норм ЕС - это сохранить за собой привилегию остаться суверенными государствами». [9]

На вышеуказанную благоприятную для Анкары геополитическую основу на Балканах хорошо ложатся собственные усилия турецкой стороны по укреплению экономических позиций в регионе. Решение данной задачи облегчается наличием исторически сходных социально-экономических моделей, большим количеством проживающих в Турции выходцев с Балкан (только албанцев в это стране проживает, по некоторым оценкам, свыше 1,3 млн человек), а также присутствующей в балканских странах острой потребностью в инвестициях, которую не могут или не желают удовлетворять американские и западноевропейские инвесторы и кредиторы. При этом география турецких инвестиций на Балканах показательно совпадает со стратегическим широтным коммуникационным коридором, проходящим через районы с преобладающим мусульманским населением и включающим в себя, в частности, болгарский  Родопский край, Южную Сербию, Новопазарский санджак, Косово, Македонию, Боснию и Герцеговину и Албанию. Согласно данным Министерства финансов Турции, самые важные прямые турецкие инвестиции направлены в Боснию и Герцеговину. На противоположном, последнем, месте по этому показателю находится Сербия. Особняком стоят торгово-экономические отношения Турции с самопровозглашенной «Республикой Косово». Товарооборот Анкары и Приштины за первый год так называемой косовской независимости почти удвоился, увеличившись с 90,8 млн евро до 158,9 млн евро. В Албании Турция занимает третье место среди иностранных инвесторов после Италии и Греции. Среди инвесторов Боснии и Герцеговины Турция занимает четвертое место после представляющих Евросоюз Австрии, Словении и Германии. Не приходится сомневаться, что за вычетом Евросоюза Турция с точки зрения экономического потенциала «будет все более масштабно и активно присутствовать на Балканах», констатирует в этой связи американское агентство в сфере разведки и  безопасности Stratfor. [10] «Турция однозначно заинтересована в том, чтобы инвестировать в стратегические отрасли на Балканах – такие как телекоммуникации и аэродромы. Это является частью их хозяйственной стратегии, преследующей цель доминирования в ключевых экономических секторах на Балканском полуострове», - свидетельствует Фади Хакура, эксперт лондонского Королевского института международных отношений. [11]

Однако Балканы – не единственный стратегически важный регион евразийского пространства, испытывающий на себе умелое сочетание политико-дипломатических и торгово-экономических рычагов в рамках исповедуемой нынешними турецкими властями политики «мягкой силы». Аналогичная картина прослеживается и по другим региональным направлениям – разумеется, со своими вариациями.

(Продолжение следует)

Примечания

Состоявшийся 23-24 декабря 2013 года визит в Пакистан премьер-министра Турции Реджепа Тайипа Эрдогана засвидетельствовал дальнейшее расширение ареала геополитической активности Анкары. Официальной темой переговоров стало обсуждение перспектив сотрудничества в энергетической области. В частности, речь шла об участии турецкой стороны в реализации амбициозных планов пакистанского правительства по сооружению в стране сети тепловых и гидроэлектростанций. Со своей стороны кабинет Наваза Шарифа уже пообещал турецкому бизнесу беспрецедентные налоговые льготы в случае инвестиций в энергетический сектор Пакистана.

Активность Турции в Евразии определяется далеко не только и не столько сиюминутными расчетами. Речь идет об одном из ключевых направлений в рамках концепции внешней политики «стратегической глубины» министра иностранных дел Ахмета Давутоглу [2]. Данная концепция исходит, в частности, из необходимости и возможности возрождения в современных условиях неоосманизма. [3] При этом регион Ближнего Востока понимается максимально широко (в духе американского «Большого Ближнего Востока») и включает не только Иран, но и страны афгано-пакистано-индийского геополитического узла.

Активизация самостоятельной политики Анкары в этом регионе объективно осложняет отношения Турции и США. В последние десятилетия Белый дом рассматривал Турцию как своего верного союзника в мире ислама. Однако с начала 2000-х годов ситуация в американо-турецких отношениях стала более запутанной, в том числе вследствие определенной поддержки Анкарой радикального палестинского движения ХАМАС и, соответственно, ухудшения отношений с Израилем. Ряд шагов, сознательно предпринятых ранее кабинетом Реджепа Тайипа Эрдогана, свидетельствует о стремлении Турции восстановить гармонию в отношениях со своим мусульманским окружением на Ближнем и Среднем Востоке, во многом утерянную сначала в результате внешнеполитических экспериментов Кемаля Ататюрка, а затем – в силу однозначно проамериканской и евроатлантической ориентации. [4] При этом арабы исторически рассматривают Османскую империю и ее преемницу Турцию как единственную мусульманскую державу, способную взаимодействовать на равных с немусульманскими силами.

За последнее двадцатилетие внешняя политика Турции претерпела серьёзные изменения в плане укрепления основ неоосманизма. Если занимавший пост премьер-министра Турции в 1996-1997 годах Неджметтин Эрбакан стремился не к турецкой гегемонии, а к выстраиванию равноправных отношений с государствами Ближнего Востока и в целом мусульманского мира, то Эрдоган явно претендует на роль арбитра и даже «большого брата» в мусульманских делах, в чём встречает определённую поддержку со стороны ряда политических деятелей Ближневосточного региона. Так, ещё в январе 2010 года тогдашний премьер-министр Ливана Саад Харири, посещая с визитом Анкару, обратился к Эрдогану с прямым призывом помочь ливанским политическим партиям и политикам «преодолеть взаимные разногласия» и совместно предпринять усилия в целях налаживания прочного «регионально-единоверного сотрудничества». [5]

В этих же целях Турция самостоятельно предприняла и ряд практических мер, в частности отменила визовый режим с шестью арабскими странами (Сирия, Иордания, Ливан, Ливия, Тунис и Марокко). Сам Эрдоган оценил это как первый шаг на пути реализации проекта «регионального "Шенгена"», включающего в себя обширные районы не только Ближнего Востока, но и Северной Африки.

При этом наибольшую активность Турция проявляет сегодня по отношению к важнейшему геополитическому четырёхугольнику Израиль – Сирия – Ирак – Иран.

Позицию Турции в регионе Ближнего и Среднего Востока вполне можно охарактеризовать ныне как стремление, с одной стороны, играть здесь роль союзника и доверенного лица США, с другой – наращивать политический капитал на критике американской политики и определенного сближения с оппонентами Вашингтона, в том числе в рамках осуществления самопровозглашенных посреднических и миротворческих миссий. Примером этому может служить, в частности, принятая по инициативе Турции «Стамбульская декларация» с участием Египта, Ирана, Иордании, Саудовской Аравии и Сирии в целях предотвращения вторжения США в Ирак в 2003 году.

США и евроатлантические структуры долгое время рассматривали Турцию как идеального посредника в разрешении самых «деликатных» ближневосточных споров. Правительство Эрдогана продолжило курс, отвечающий данным представлениям, но лишь до той степени, какая соответствовала его собственным планам выдвижения Турции в лидеры региона и привилегированного партнера ведущих мировых держав, без того, чтобы идти на прямой конфликт с региональными столицами. Подобная игра не осталась незамеченной в США и Израиле, расценившим такие сдвиги в политике Турции как удар по собственным геостратегическим интересам. Однако растущая значимость Анкары в ближневосточных делах объективно заставляют Запад прощать ей многие второстепенные «прегрешения» ради получения поддержки по ключевым вопросам. По ряду свидетельств, Эрдоган и президент Турции Абдулла Гюль ещё с середины 1990-х годов «пользовались симпатией со стороны влиятельных протурецких еврейских лоббистских групп в США», что помогло обоим в решении стоявших перед ними внутриполитических проблем. [6]

При этом Эрдоган и его сторонники сознательно ведут политику, при которой «для европейцев они станут главным образом «ближневосточниками» и мусульманами, а для жителей Ближнего Востока – главным образом секуляристами и проамериканцами». [7]

Сегодня ключевым вопросом для Запада, по которому ему необходима поддержка Турции, является сирийская проблема. И здесь глубокая трансформация политики Анкары очень показательна. 

После того, как сирийские власти под давлением Анкары пошли на рубеже 1990-2000-х годов на сворачивание поддержки действующих в Турции курдских сепаратистов, отношения двух стран стали быстро нормализоваться. Тогдашний президент Турции Ахмет Недждет Сезер прибыл в 2000 году в Дамаск на похороны президента Хафеза Асада, а в январе 2004 года новый сирийский лидер Башар Асад стал первым президентом страны, посетившим с рабочим визитом Анкару. Башар Асад не мог не поддержать готовность Турции играть в регионе более самостоятельную по отношению к США роль. В результате с 2002 года (когда к власти в Турции пришел Эрдоган) и до 2007 года объем двусторонней торговли между Турцией и Сирией утроился. А в одном только 2009 году стороны подписали свыше 40 двусторонних соглашений и протоколов о сотрудничестве в различных областях, среди которых особое место заняло соглашение о создании Высшего совета стратегического сотрудничества двух стран.

Особое значение в данной связи имели соглашения, относившиеся к области совместного использования Турцией и Сирией водных ресурсов, в частности документ о совместном сооружении «Моста дружбы» на реке Аси/Оронт, представляющей собой часть границы между Сирией и турецкой областью Хатай/Искендерун, на которую претендует Дамаск. Данное соглашение было представлено властями Анкары собственному общественному мнению как косвенное признание Дамаском турецкого суверенитета над спорным районом. Турция также обратилась к Сирии с предложением выработать совместный план обеспечения территориальной целостности единого Ирака.

Однако «арабская весна» всё перевернула. Прежние наработки в плане развития турецко-сирийских отношений были принесены в жертву стремлению Анкары добиться своих целей более грубым способом – посредством свержения сирийского режима в русле общей политики евроатлантического Запада. Отказавшись от курса на создание региональной оси Анкара - Дамаск, кабинет Эрдогана перешёл на сторону сил, нацелившихся на свержение Башара Асада. Расчёт, видимо, строился на получение Турцией дивидендов в других районах «Большого Ближнего Востока». Согласно формуле турецкого дипломата, председателя Турецкого агентства международного сотрудничества Умута Арика, Турции принадлежит «определяющее и центральное место в Евразии в целом, а в частности - в Европе и на Балканах, в Причерноморье и на Кавказе, в Восточном Средиземноморье, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии». [8] Нынешняя политика Анкары полностью соответствует такой расширительной трактовке её геополитических устремлений…

(Продолжение следует)