Европейский союз превращается в Советский Союз с человеческим лицом ("Die Welt", Германия)

Хенрик Бродер

Европейская идея превратилась в тоталитарную идеологию с опасной тягой ко всеобъемлющей опеке всего и каждого. Есть много причин для тревоги и пессимизма.

Фото: Getty Images/Lonely Planet Images
Ленин и Сталин на знамени в военном музее «Сталинградская битва»

Что-то витает в воздухе. Ветер колышет листву, мышки спрятались в норки, и хотя прогноз на ближайшие дни не предвещает потрясений, люди с волнением смотрят в небо. Наступило затишье перед бурей. Предвыборная кампания медленно набирает обороты. Речь идёт о социальном равноправии, справедливом распределении благ, контроле качества продуктов питания, обеспечении всех детей местами в детских садах и защите частной сферы от хищения электронных данных.

Одна тема, правда, практически не обсуждается: Европа. Её упорно замалчивают, несмотря на то, что европейский долговой кризис утих всего несколько недель назад, и всё больше признаков указывает на то, что в скором времени придётся принимать очередной миллиардный пакет финансовой «помощи» для Греции. Разумеется, как и предыдущий пакет, он будет направлен не нуждающимся грекам, а банкам, раздавшим грекам кредиты и, тем самым, загнавшим себя в кризис.

За исключением «Альтернативы для Германии» все партии обходят стороной тему «Европы», хотя в своих программах они как один присягают ей на верность, исповедуя европейскую интеграцию, которая однажды позволит им провозгласить «Соединённые Штаты Европы» – политический контрполюс и экономический противовес «Соединённым Штатам Америки».

Политический мораторий

Ещё год назад лозунг «За расширение евроинтеграции» был у всех на устах. Почему же сейчас ничего не слышно о грандиозных планах, которые в корне изменят нашу жизнь? Почему канцлер Германии посещает бывший концентрационный лагерь с тем, чтобы там произнести речь об ужасах прошлого? И почему ведущие социал-демократы (Габриэль, Штайнбрюк, Штайнмайер) на уличном празднике читают детям сказку о «Бременских музыкантах»? Не потому ли, что они так заворожены содержащейся в ней фразой «Всё это лучше смерти будет», как если бы речь шла об их личных перспективах на послевыборный период?

Я не верю в теории заговора, не верю даже в возможность договорённостей в политическом бизнесе, где каждый сам себе «ближний свой». Но в данном случае можно действительно предположить, что между партиями заключён политический пакт: промолчишь ты, промолчу и я. Потому что первый же, кто откроет рот или шевельнётся, запустит лавину.

В конце концов в течение прошлых месяцев Ангела Меркель неоднократно заявляла: «Рухнет евро – рухнет Европа!». Лишь тактический жест угрозы с целью продвижения своей «политики без альтернатив»? Или выживание Европы действительно зависит от сохранения евро? Как-никак Европа существовала и до введения евро в 2002 году. И если евро когда-нибудь будет отменён (ибо ничто не вечно под луной), Европа продолжит своё существование, пусть и не в том виде, который соответствовал бы планам брюссельских еврократов.

Невлиятельный Европарламент

Осознаю, что подобными репликами я успел зарекомендовать себя как «еврокритик», «евроскептик» или даже «противник Европы». Вера в Европу стала своего рода светской религией, первая заповедь которой гласит: «Прими всё, что возвещает Брюссель!». Тот, кто поступает иначе – еретик. Он не будет предан сожжению, как во времена инквизиции, в худшем случае его пригласят на ток-шоу «hart aber fair» («жёстко, но справедливо» – прим. пер.), где разъяснят, что если Европа придёт в упадок, то виной тому будут критиканы, доведшие её своей писаниной, что называется, до ручки.

По такому принципу функционируют все тоталитарные системы. Они выступают с намерением осчастливить людей, а если представления людей о счастье расходятся с представлениями тех, кто хочет им помочь это счастье обрести, то нужно «посодействовать», да так, чтобы последний скептик понял: лучше плыть по течению, а не против него.

У Евросоюза есть все шансы превратиться в Советский Союз с человеческим лицом. Конечно, без трудовых лагерей, пыток и дефицита потребительских товаров. Однако с таким «разделением властей», которое само это понятие превращает в фарс. Европарламент выполняет по большей степени декоративную функцию: он принимает резолюции. Власть же находится в руках Европейской комиссии, которая выступает в роли как исполнительной, так и законодательной власти – нечто новое в истории «демократических» институтов, задача которых наблюдать друг за другом и контролировать.

Брюссельская мания регламентирования

28 народных комиссаров, полномочия которых сформулированы достаточно размыто, в чём-то пересекаясь, в чём-то противореча друг другу (один из комиссаров поощряет выращивание табака, другой финансирует информационные кампании о вреде курения), заняты тем, что регламентируют жизнь 500 миллионов европейцев. От Лапландии до Калабрии, от Мазурии до Алгарви все должны использовать одинаковые лампочки. Они должны, независимо от ситуации в той или иной стране, экономить энергию и воду, через равные интервалы времени проверять автомобили в объединении технического надзора и перед походом в магазин заучивать наизусть «директивы ЕС о маркировке продуктов питания».

Мания регламентирования, присущая еврократам, не способствует улучшению качества жизни, она всего лишь поддерживает в движении аппарат, разросшийся до размеров государства, стоящего над остальными государствами: 28 народных комиссаров, 754 депутата и почти 50 000 должностных лиц и работников, которые постоянно выдумывают что-то новое для оправдания собственного существования, например, регламентацию о допустимости рекламы жевательной резинки без сахара, способствующей «реминерализации зубов», лишь при наличии указания на то, «что после приёма пищи положительный результат наступает только после 20 минут жевания».

В то время как условия жизни в Европе должны становиться однородными, европейцы хотят диверсификации. Еврократы пытаются сварить густой суп, в то время как Европа превращается в пёстрый ковер. Даже малые этнические группы – косовары, македонцы и черногорцы – стремятся к независимости. Если в 1988 году, незадолго до наступления нового тысячелетия, в отборочном турнире чемпионата Европы по футболу принимало участие 33 национальных государства и федерации, то в 2012-м их было уже 53, в том числе такие экзоты, как Молдавия и Фареры.

И нет ничего, что могло бы этому противостоять. Попытки сгладить все различия неизбежно ведут к обратному результату. Не существует никакой европейской нации, европейской идентичности и европейского нарратива. Как и европейской внешней политики и чувства европейской общности, пригодного для чего-то большего, чем размежевание с США. Европа, в лучшем случае, – это зона свободной торговли, внутренний рынок с открытыми границами. И этого вполне достаточно.