Истории от Олеся Бузины: Украинец от Бога

Практически все «национальное возрождение» профинансировал миллионер Чикаленко.

Зная критичную направленность моего творчества, читатель вправе спросить: а были ли, на мой взгляд, в украинской истории положительные персонажи? Да и я сам часто задаю себе этот вопрос. Жадный и хитрый Грушевский, пославший мальчишек под Круты, а сам сбежавший из Киева, а потом, когда все улеглось, упросивший большевиков пустить его назад на родину? Да еще и написавший советскому правительству, что он готов переступить через трупы убитых красными украинских героев! Какой же это положительный персонаж? Обычный негодяй и мошенник. Первый глава украинского правительства Винниченко, торговавшийся в 1920 году с теми же красными за пост уже в правительстве Советской Украины? Прощелыга и больше ничего. Его ясновельможность Павло Скоропадский, почувствовавший себя украинцем только в тот момент, когда ему предложили стать гетманом и бросивший на произвол белых офицеров, защищавших его от Петлюры? Пусть гетман был умен, образован, остроумен, но на героя он никак не тянет. Петлюра? Но как же быть с тем, что он докатился до должности цепного пса при Пилсудском и, не моргнув глазом, отдал Польше не только все наследие Даниила Галицкого, но еще и пообещал сохранить власть польских помещиков на той урезанной, куцей, марионеточной Украине, которую ему пообещали в 1920 году с польского панского плеча? Только мученическая смерть от пули наемного убийцы примиряет меня с Петлюрой.

Роешься в памяти, роешься, а из темноты вылезает только чья-то хитро улыбающаяся рожа со словами: «Маємо те, що маємо»… И, вдруг, в тот самый момент, когда меня уже готово было охватить отчаяние, я вспомнил: ЧИКАЛЕНКО! Евгений Харлампиевич Чикаленко — херсонский помещик и меценат, без которого, уверяю вас, никакой Украины не было бы. Имя его сегодня подавляющему большинству наших сограждан ничего не говорит. Но это он — человек, богатство которого вряд ли уступало создателю Аскании-Новы барону Фальц-Фейну, профинансировал практически все украинские идеологические проекты начала ХХ столетия. Украинские газеты и журналы выходили за его счет. Студенты получали от него стипендии. Писатели — то, что сегодня называется грантами. А политические партии — финансовые инъекции, запускавшие их готовые остановиться в любой момент сердца.

Добряк. Сразу виден отеческий характер Евгения Харлампиевича

Чикаленко знал всех в тесном украинском движении. И Грушевского, и Винниченко, и Михновского, и Сергея Ефремова. В Центральной Раде сложно найти хоть кого-то, кто не был бы его приятелем. Точнее, его «утенком», которого Евгений Харлампиевич, по собственному шутливому выражению, «высидел». После Фальц-Фейна, промышлявшего примерно, в тех же местах что и мой герой, остались страусы и лошади Пржевальского, а после Чикаленко — весь тот зоопарк, который мы называем «національним відродженням».

Евгений Чикаленко, родившийся в 1861г., был прямым потомком запорожских казаков. Часть из них после ликвидации Сечи была переведена на Кубань. Из другой части составили Бугское казачье войско. Вот в нем-то и нашел свое место дед Чикаленко, Иван Михайлович. Он дослужился только до урядника — казачьего унтер-офицера, а его двоюродный брат (кузен, как называл своего пращура по боковой линии Евгений Харлампиевич) погиб в войне 1812 года. «В храмі Спасителя в Москві, — писал в мемуарах Чикаленко, — де на стінах вирізані імена убитих в Наполеонівську війну офіцерів, стоїть і ім’я прапорщика Годорожія-Чикаленка, кузена мого діда».  

Земля в Новороссии, как называли тогда нынешний юг Украины, отвоеванный при Екатерине II у Крымского ханства, стоила копейки. Экспорт хлеба давал баснословные прибыли. Если дед Евгения Чикаленко был простым урядником, то его отец был уже одним из богатейших херсонских помещиков, выслуживший на гражданской службе дворянство. Маленького Евгения отдали на учебу во французский пансион в Одессе. Но там ему в руки попался том Гоголя: «Тарас Бульба зробив на мене таке вражіння, що я цілими днями не міг ні про що думати, як тільки про запорожців у червоних жупанах з оселедцями на голові: вечорами я довго не міг заснути і все мріяв про те, як би його, як Колумб, найти нову землю і там заснувати Запорізьку Січ; або величезною китайською стіною обнести давнє Запоріжжя, про яке раніше я читав у нашому підручнику, але на звертав уваги».

Наша Родина 100 лет назад. Кто скажет, что в ней тогда уже перевелись амазонки?

Приехав на каникулы в родные Перешоры, Евгений поделился своими фантазиями с братом, но тот выругал его и сказал, что примет меры, «щоб мене вилікували від тих фантазій». Но всю последующую долгую жизнь Чикаленко будет пытаться вернуть выдуманного гением Гоголя Тараса Бульбу на землю Украины. А получаться будут только Грушевские, Винниченки и прочие «гадкие утята».

Отец Евгения Чикаленко рано умер. С матерью он разошелся еще до смерти, и детей воспитывал дядя — жесткий и ехидный реалист. Учеба в Одесском пансионе, где вольного сына степей заставляли разговаривать по-французски, быстро надоела. Мальчишку, грезившего идеями воскрешения запорожцев, перевели в Елисаветградское реальное училище. Там он жил в семье Тобилевичей — создателей первого украинского профессионального театра. Три брата Тобилевича — это те самые Панас Саксаганский, Николай Садовский и Иван Карпенко-Карый, известные школьникам по сценическим и литературным псевдонимам. А их отец, Карп Тобилевич, — прототип главного героя одной из самых смешных украинских комедий, написанных его сыном, — «Мартына Борули».

Как вспоминал Чикаленко, «крім революційної літератури, ми захоплювались Добролюбовим, Писарєвим, а особливо Чернишевським… «Что делать?» Чернишевського зробило на мене таке вражіння, що я, захопившись Рахметовим, зняв матрац з свого ліжка і довший час спав на голих дошках, як і той герой Чернишевського. Багато з нас захоплювались так званим нігілізмом і відкидали поезію, музику, а деякі доходили до негування звичайних правил пристойності: наприклад, скидали на головній вулиці чоботи і сушили на тумбочках умисне найбрудніші онучі»…

Мог бы Чикаленко не вспоминать эти портянки, которые сушили прямо на тротуаре его однокашники по реальному училищу в Елисаветграде? Наверное. Но он любил писать правду со всеми смачными подробностями. Поэтому и деятели украинского освободительного движения встают со страниц его мемуаров, как живые. Иногда кажется, что они даже пахнут — кто портянками, кто супом, кто деньгами.

Настроения у подростка Чикаленко были идеалистические: «Я, як і багато моїх товаришів, мріяв про те, що, як буду дорослим, то роздам свій маєток селянам, а сам припишуся до селянської громади, провадитиму життя простого селянина і буду таким способом проливати світ в народну масу».

На каникулах будущий меценат стал читать сельским хлопцам Тараса Шевченко и Марко Вовчок. Дядя, узнав об этом, высмеял его: «Ти мужикам читаєш, а вони бздять тобі під ніс».

Чикаленко с друзьями. Простые и доступные «новые украинцы» нач. XX в.

ПРОГРЕССИВНЫЙ ЦАРИЗМ.

Не в пример нынешним шароварным патриотам, Чикаленко хорошо понимал, что Украина возникла благодаря… Российской империи. «До Хмельниччини Україна кінчалася Чернігівщиною, Прилуччиною та Лубенщиною за Дніпром, одрізана від Чорного моря татарами, а тепер вона займає вдвоє більші простори на лівім березі Дніпра, ніж на правім, і колонії свої розкидала, як аванпости, далеко за Волгою, за Каспієм, по всьому Сибіру аж до Зеленого чи Сірого Клину над Великим океаном. Це компенсація за Віслоччину та Засяння, що поляки забрали у нас силою на заході, певне, навіки. А український народ завоював оцю величезну територію не мечем та гарматами, а плугом». 

Описывая дни своей молодости, Чикаленко совершенно честно указывает причины слабости украинского движения. Александр II, по его словам, «був дуже популярний серед усіх верств людности за визволення селян з неволі, за новий суд, земство та инші реформи». Убийство этого царя террористами-народовольцами «обурило тоді проти революціонерів як більшість інтелігенції, так і все селянство, яке казало, що пани вбили царя за те, що він відібрав від них кріпаків». Он признает, что «про самостійність України, суверенність її державного життя тоді ще, чи вже, й мови не було. Відсутність якого б не було протесту проти указу 1876 году, яким заборонено було українське слово, доводила повне безсилля української інтелігенції і повну темноту народу».

Все надежды первых «будителей» Украины 80-х годов XIX века были на то, что заграница нам поможет: «Німці не потерплять дальшого зміцнення Росії і колись зорганізують коаліцію проти неї і розіб’ють цю величезну державу на її природні складові частини: Фінляндію, Прибалтику, Польщу, Україну і т.д. А до того часу нам треба сидіти смирно, тихо і в межах дозволеного»… 

Мудрая политика Александра III не оставляла никаких шансов на немецкое вторжение. Первым делом этот царь открыл Крестьянский банк, в котором можно было получать дешевые кредиты бывшим крепостным для покупки земли. Дворянские поместья потихоньку стали переходить в руки кулаков. Крестьяне так увлеклись идеей личного обогащения, что им было не до самостийной Украины. Как вам читать у Чикаленко такое: «Олександр ІІІ, вступивши на престол, повів рішучу боротьбу з революціонерами; винищивши майже зовсім народовольців, він заходився коло реформ на користь селян, аби відібрати грунт у революціонерів. Він заснував Селянський земельний банк, за поміччю якого багато панських земель перейшло в руки селян, тим більше, що жидам було тоді заборонено купувати та орендувати землю, чим відкинуто було одного з діяльних конкурентів, охочих до купівлі землі».

Тем не менее, поместье самого Евгения Харлампиевича было образцовым. Он вел дела на заграничный манер, улучшая породы скота, методы обработки земли и импортируя американскую технику: «Бажаючи облегшити працю робітників, я позаводив у себе в господарстві американське знаряддя. Американський фермер сяде собі на плуг з сідалом і, не втомлюючись, виоре скільки йому треба… Але виявилось, що для нашого некультурного робітника це знаряддя не підходить: як тільки господар чи економ скриються з очей, він починає дрімати, сидячи на вигідному пружинистому сідалі, і врешті засне, а коні теж, не чуючи принуки, йдуть повільніше, поки не постають та, гризучи  траву, не позаплутуються. Бачачи це, селяни, бувало, кажуть мені: «Нашому чоловікові треба такого плуга, щоб видирався йому з рук, щоб він упрів… Так само, як торгувати нашому чоловікові можна тільки дьогтем та білою глиною, чи вапном, щоб не міг з’їсти свого краму». Справді, довелося більшість американського знаряддя скласти до сільськогосподарського музею».

Несмотря на яростный саботаж трудолюбивых крестьян Херсонщины, засыпавших верхом на американских плугах и сноповязалках, передовику капиталистического производства Евгению Чикаленко удалось добиться того, что даже комиссия имперского Министерства земледелия и государственных имуществ признала, что хозяйство помещика Чикаленко ведется «чрезвычайно правильно и искусно», и присудила ему за это золотой нагрудный знак.

К сожалению, новатор был вынужден констатировать, что его прогрессивные начинания не оказывают никакого влияния на хозяйства его односельчан: «Я упевнився в тім, що селяни вважають недоступними для себе всякі поліпшення, які можна легко їм перейняти, тільки через те, що вони заведені у великому господарстві… Мені стало очевидним, що тільки маленькі зразкові поля, розміром не більші за середнє селянське, можуть впливати на селянське господарство».

«Моторы». Вот этим людям Чикаленко привозил сенокосилки из Америки

После этого Чикаленко стал уменьшать свою собственную запашку и отдавать землю крестьянам в аренду за четвертую часть урожая. Но наделы он отдавал только с тем условием, чтобы на них поддерживался обязательный севооборот, а земля обрабатывалась теми же методами и инструментами, что и при пане. Передовой помещик даже выдавал арендаторам лучшие сорта семян. Поначалу крестьяне, привыкшие работать по найму, неохотно расширяли свое хозяйство. Их приходилось даже уговаривать брать землю в аренду! Но постепенно мужики втянулись, почувствовали вкус к самостоятельному хозяйствованию и перестали дремать на удобных сидениях американских плугов.

А ЖАБА НЕ СПАЛА!

Большую часть прибыли от своего поместья Чикаленко вкладывал в свое хобби — создание Украины. Но дело продвигалось крайне туго. Пришло, скажем, однажды в голову меценату пожертвовать 1000 рублей (гигантскую по тем временам сумму — 200 месячных жалований младшего офицера!) на написание популярной истории Украины в одном томе. Редакция журнала «Киевская старина» охотно приняла эти деньги и объявила конкурс. Но никто в назначенный срок не написал книжку, и даже не сел за нее! Только краем уха Чикаленко услышал, что историю Украины в одном томе пишет «кацапка» из-под Мурманска Александра Ставровская — супруга украинского историка Ефименко. Добрый Чикаленко распорядился выплатить ей аванс. Но когда госпожа Ефименко закончила свое произведение, завистники из «Киевской старины» во главе с профессорами Грушевским и Антоновичем заявили, что оно написано «не с тех» позиций, и отказались книгу публиковать. Так жаба задавила первую популярную историю Украины для детей.

Если бы вы знали, сколько еще раз Евгению Чикаленко приходилось попадать в подобные ситуации! Даст деньги потенциальным Тарасам Бульбам на «українську справу», а те их украдут или прогуляют.

Украинец от Бога-2

Всего сто лет назад меценат Евгений Чикаленко столкнулся с тем, что никто не понимает его газету на «украинском языке», а на Правобережье не знают, кто такой Тарас Шевченко.

Открытка Василия Гулака. Техника вторгалась в жизнь традиционной Украины начала ХХ века

До революции 1905 года на территории Малороссии, как официально называли в Российской империи Украину, не было газет, печатавшихся на украинском языке. Деятелям «украинства» казалось, что как только цензурные преграды упадут, украиноязычная пресса сразу же завоюет бешеную популярность. Искренне надеялся на это и Евгений Чикаленко. Тем более, что он стал спонсором первой такой газеты — «Громадська думка». Фактически она выходила за счет «вливаний» Евгения Харлампиевича и еще одного мецената — сахарозаводчика Василия Симиренко.

«Громадська думка» стала выходить в конце 1905 года. Клюнув на новинку, поначалу на нее подписались целых 4093 человек. А через полгода их количество упало до 1509-ти. В редакции начались склоки. Кто виноват?

Весьма амбициозный и неуживчивый составитель первого словаря украинского языка Борис Гринченко утверждал, что газета не имеет успеха, потому что она «зовсім не українська, а російська, тільки писана українською мовою», и потребовал сменить редактора Матушевского. Редактор отвечал, что узкими украинскими вопросами интересуется не больше тысячи человек, а остальные требуют от газеты информации, которой живет вся Россия.

Некоторые высказывали мысль, что «Громадська думка» провалилась, потому что печатает запоздавшую информацию и не может конкурировать с русскоязычной «Киевской мыслью», буквально забитой телеграммами от собственных корреспондентов со всего мира.

Чикаленко. Меценат-мемуарист

МОВА НЕ ДЛЯ ВСЕХ.

Чикаленко ухватился за голову. В конце концов, он давал деньги на это предприятие, и он же нес главные убытки. Как бизнесмен Евгений Харлампиевич попытался разобраться в причине бегства читателей. И пришел к парадоксальному выводу. «Украинский» язык «Громадської думки» был не понятен самим украинцам. Редакция, по примеру галицких газет, забивала статьи польскими и немецкими словами — лишь бы они были не похожи на русские. А простой украинец всю эту дурь не понимал, как не понимает сегодня все эти «летовища» и «етери», которыми морочит головы зрителям наше телевидение. 

Чикаленко был честным человеком. Поэтому в мемуарах, описывая провал первой украиноязычной газеты, он признал: «Мова нашої газети для них зовсім чужа, нею обурюються й люди, які щиро хотіли б, щоб розвинулася наша преса».

Никакого выработанного литературного языка, понятного большинству «украинцев», не существовало! Вот вам отрывок из воспоминаний Евгения Чикаленко: «Один селянин-полтавець, П. Оправхата, великий націоналіст, з жалем казав мені, що ми самі відвертаємо читачів від нашої газети якимись видуманими словами, виразами, що їх ніхто не розуміє, і для прикладу привів навіть таку фразу з газети: «Не варто було в’язневі тікати, бо на брамі стояла варта». Виявилося, що на Полтавщині не розуміють слів: не варто, в’язень, брама і варта. Окрім того, багато шкодив і правопис: всі звикли до російського і зразу не розбирають нашої газети і з обуренням кидають її і не хотять читати».

Но и люди образованные, например, полтавский помещик Бобир-Бохановский, по словам Чикаленко, жаловался ему на выдуманный язык «Громадської думки»: «Хіба це по-нашому? Це по-хорватськи або по-словацьки, тільки не по-нашому: ну, прочитайте самі хоч оцю передову статтю: «Суспільний рух з протягом часу набрав такої сили і прибрав таку форму, що уряд наш і т.д. Ну, хто розбере цю фразу? Що таке «суспільний», що таке «рух»?

Після моїх пояснень він і каже:

— От і треба було так і сказати: «С теченієм времені наше движеніє приняло такії розміри і форму, що правительство наше» і т. д.».

Размышляя о причине конфуза, Чикаленко пришел к выводу, что читатели исчезли  не только из-за того, что «мова нашої газети для них зовсім чужа», но и по той причине, что, как он выразился, «народня мова на Україні не однакова: полтавці не розуміють і обурюються словами подільськими, навіть київськими». По сути, еще в начале ХХ века Украину заселял не единый народ, а несколько племен, говоривших на сходных диалектах: волыняне, подоляне, полтавчане, черниговцы… Они плохо понимали даже друг друга  — тем более, срочно изобретенную оторванными от народа интеллектуалами украинскую «мову». 

Бахмач начала прошлого века. Любой может сравнить, как изменилась эта жд-станция сегодня

Ни простая народная, ни образованная интеллигентная Украина не воспринимала того искусственного «украинского» языка, который выдумывала назло всем крошечная группка полупомешанных на своих идеях националистов!

Не знали будущие «украинцы», и кто такой Тарас Шевченко. Тот же Чикаленко (украинизатор из украинизаторов — десятки тысяч царских рублей выбросил на свою панскую затею, чтобы не скучать!) не без юмора вспоминал, как до революции он разъезжал в целях пропаганды своих идей по железным дорогам в вагоне третьего класса — вместе с народом — и специально держал развернутым «Кобзарь»: «На правобережних залізних дорогах ніхто з селян не поцікавився, яку я книжку читаю, хоч я навмисне лишав розгорнутого «Кобзаря» на лавці; на лівобережних дорогах раз-у-раз селяни питали мене про книжку, яку я держав в руках, або просили почитати»… Пытаясь найти объяснение этому феномену, Чикаленко пришел к выводу, что Шевченко часто бывал и долго проживал на Полтавщине. Там о нем хоть что-то слышали. А для так называемой Правобережной Украины он оставался совершенно неизвестным — чужим.

Мемуары и дневники Евгения Чикаленко сегодня замалчивают именно по этой причине. Они красноречиво свидетельствуют, что никакого всеукраинского народного культа «Великого Кобзаря» не существовало (его насадят сверху через школу только большевики-украинизаторы в 20-е годы), а то, что мы сегодня называем «державной мовой», не понимали даже украинские крестьяне, во имя которых якобы трудились деятели «відродження».

Кроме того, содержание «Громадської думки» противоречило взглядам потенциальных подписчиков. Чикаленко признал, что она «взяла тон занадто ворожий до всіх заможних клас та до духовенства і ставилася прихильно тільки до робітників та до селянства, а вони нічого не знали про газету, бо або неграмотні, або так малограмотні, що не вчитають газети».

Сразу же после возникновения украинского движения в нем резко обозначился раскол между украинцами и галичанами. Их разделяли граница двух империй, вера, психология и финансовые возможности. «Украинский Пьемонт» — тогда, как и сегодня, был дотационным регионом. Он ничего не зарабатывал — только проедал. Фактически меценаты из так называемой русской Украины содержали культурологические общества на территории Галиции  — прежде всего, НТШ («Наукове товариство ім. Шевченка»). За их же деньги строился и Академический дом во Львове. Василий Симиренко только в 1912 году выдал председателю НТШ Михаилу Грушевскому на эти цели 100 тысяч золотых рублей. Этот сахарозаводчик платил украинским организациям 10-процентный налог со всех своих доходов!

Евгений Чикаленко тоже не скупился: «Коли проф. М. Грушевський закликав у часописах українське громадянство до збору грошей на будівлю Академічного дому у Львові, в якому б малидешеве помешкання студенти університету та політехніки, я послав йому на цю ціль, здається, 25 тисяч карбованців, з умовою, щоб студентам з Наддніпрянської України давались кімнати в першу чергу і таким робом вони були б забезпечені хоч недорогою квартирою».

Симиренко. Финансировал все!

УКРАИНА ДАВАЛА, ГАЛИЧИНА ПРОЕДАЛА.

Но, познакомившись с ситуацией в Галичине поближе, Евгений Харлампиевич испытал жестокое разочарование: «Кар’єризм, матеріалізм, безідейність та кав’ярне виховання, як сліпе наслідування поляків, які я тоді помітив у галицьких студентів, і у наших, що там виховувалися, одвернули мене від думки спроваджувати нашу молодь до Галичини в такій мірі, що коли моя дочка намірилася вступити разом з панною Грінчинківною до Львівського університету, то я настояв, щоб вона їхала до Швейцарії, в справжню Європу, а не на «європейський смітник», як тоді називано на Великій Україні Галичину, куди австрійський уряд викидав своїх найгірших урядовців».

Богатый помещик Евгений Чикаленко был экономически абсолютно независим. Он мог сколько угодно фрондировать против Российской империи, но царское правительство свято блюло его экономические интересы как российского дворянина. Владелец Перешор не беспокоился о карьере, не заискивал перед сильными мира сего и не гнул ни перед кем спину. И таких украинцев, как он, в России было много: Терещенки, Тарновские, Скоропадские, сотни родов малороссийского дворянства, крестьяне, богатеющие от тучной земли бывшей Гетманщины и Новороссии.

Совсем другая ситуация была в Галичине. Земля тут принадлежала польским дворянам, торговля — еврейским финансистам, а власть — австрийским чиновникам. Уже тогда Галичина в миниатюре переживала то, что сегодня, как рак, съедает всю Украину — ею управляла Европа напрямую, при этом сотни тысяч галичан убегали в эмиграцию, не зная, чем прокормят семьи. Драпали вплоть до Канады и США. Это и предопределило те черты галичанства, которые зорко подметил Чикаленко: «Тодішня галицька молодь вражала мене своїм поверховим лоском та розвитком, відсутністю солідної освіти, бо вона не працювала поза обов’язковою університетською наукою, не читала книжок, а живилася тільки газетками по кав’ярнях, плітками про старших політичних діячів та боротьбою з поляками за посади, зв’язані з матеріальними інтересами. Їх найбільше цікавило те, хто як «стоїть» матеріально, хто як «ситуований», яка в його «реальність», тобто власність, маєток».  

Самому Чикаленко его меценатство приносило только убытки. Новая газета — «Рада», которую он взялся финансировать на паях с Василием Симиренко, оказалась бездонной прорвой, поглощавшей ежегодно десятки тысяч рублей. И 20 августа 1910 года Чикаленко записывает в дневнике: «Мені вже самому перед собою соромно, що я раз у раз усім і на словах, і в листах скаржусь, що не маю чим тягнути далі «Раду», але, здається, мені не вірять, що я вже другий рік позичаю гроші, щоб оплатити дефіцити по виданню газети… Я просив добути мені десь на льготних умовах 10 тисяч руб. до 1913 року».

ВСЕ ДЛЯ ЛЮБИМОЙ «БАКТЕРИИ»!

Приходилось искать спонсоров и сеять, как выражался Чикаленко, «бактерию украинства» среди соседей. Некоторые проявляли интерес, но не слишком активный. Распропагандировав богатого таращанского помещика Ивана Яневского, отец которого стал миллионером из простых крестьян на торговле скотом, Чикаленко записывает в дневнике 27 августа 1909 года: «Рух наш держиться майже виключно тільки поповичами, а матеріально підтримується двома-трьома капіталістами, що вийшли з низів… Не знаю, чи вийде що реальне з нашої розмови, але прощаючись, Яневський обіцяв бувати у мене. Очевидно, бактерія українства оселилась в ньому і починає потроху реагувати… Яневський висловлювався, що й він почуває за обов’язок допомагати українському національному відродженню. Побачим! Але в розмові з ним я й словом не натякнув, що сподіваюся від нього запомоги на «Раду», щоб не залякати і не відштовхнути його з першого ж знайомства. Нехай пізніше, коли познайомимося ближче».

Газета «Рада». И ее, и «Громадську Думку» не понимали украинцы

«Бактерия украинства», несмотря на все финансовые вливания в нее, хорошо пошла в рост только в годы Первой мировой войны. Чудовищная ошибка трех империй — Австро-Венгерской, Российской и Германской — положила конец экономическому росту и процветанию. Фронты и миллионы человеческих жертв вызвали разочарование в традиционной монархической власти. Только на этой почве трупного разложения (что делать, если это так!) взошли цветы различных национализмов — чешского, польского и, естественно, украинского. Но мечты, ставшие реальностью, не очень радовали мецената. В первый же день 1919 года, когда петлюровская Директория радостно встречает в захваченном у гетмана Скоропадского Киеве Новый год, в дневнике Чикаленко появляется такая запись: «Сьогодні один студент, що служить в вартовому відділі, оповідав про «контрасти» Винниченка в житті. На варті в палаці вони голодні, холодні бачать, як Директорії готуються всякі розкішні страви, подаються вина в такій кількості, що член Директорії Андріївський щодня такий п’яний, що ледве на ногах держиться, очевидно, такі «контрасти» не піднімають авторитету власті. Не дурно один жид казав в редакції «Нової Ради»: «Недавно за Петлюрою шел весь народ, а теперь и десяток душ гимназистов не пойдет!».

Уже в эмиграции в 1921 году в Бадене Чикаленко грустно констатировал: «Я теж гадаю, що Петлюрі не пощастить збудувати держави, коли він схоче і після визволення України стояти на її чолі. Українці ніколи не помиряться на тому, щоб на чолі держави як автократ був їхній чоловік, як це вже бувало на протязі нашої історії… Нашу державу, як і колись, може збудувати тільки якийсь Варяг. Я гадаю, що у Петлюри стане й розуму, й патріотизму на те, щоб, довівши Україну до Установчих Зборів, запропонувати їм запросити якогось англійського чи шведського, чи, може, й німецького королевича, який прийшов би з своєю гвардією, міністрами… і збудував би нам державу. Без королевича якогось хоч «віда дурацького» ми держави не збудуємо, — це для мене тепер ясно».

Таков был печальный итог великого сеятеля «бактерии украинства» — украинца от Бога — Евгения Харлампиевича Чикаленко. Он умер в Праге в 1929 году. В крайней бедности. Полностью разорившись на азартном увлечении своей жизни. Но я не стал бы бросать в него камень. Точно также и даже еще хуже кончили тысячи других помещиков, не имевших никаких хобби, кроме псовой охоты. Революция отобрала у них все. А после Чикаленко остались мемуары и два тома талантливейших дневников с честным свидетельством плодов его селекционной деятельности: «Бачив масу українців, і багато між ними «гадких утьонков», що я висидів в «Раді» і за діяння яких тепер доводиться червоніти».

Как ни странно, но для меня эта фраза звучит достаточно оптимистично. Ведь лебеди, если верить Андерсену, появляются именно из гадких утят. Но ни в каких «варягов» я не верю. Счастье добывается только собственным умом.