Цивилизационные ценностные экспансии

Цивилизационные ценностные экспансии

Выступление Владимира Лексина "Цивилизационные экспансии и испытание новыми ценностями" на семинаре "Сравнительный анализ государственного управления переходными социально-экономическими системами: Россия–Китай" в 2011 году.

***

Во второй половине XX и в начале XXI века самые большие изменения в политической, экономической и социальной жизни планеты были результатом не крупномасштабных войн, а цивилизационных экспансий. Обратить в свою веру правителей, правительства, крупный бизнес и население самых различных государств, внушить представления о привлекательности и возможности обретения новых ценностей (тем более что последние имеют свойство материализоваться во вполне ощутимые блага) оказывается более выгодным и внешне гуманным, чем ведение боевых действий или банальный захват территорий с соответствующими ресурсами.

Такого рода экспансии оказываются особенно успешными, если общество и его цивилизационная среда уже подготовлены к этому недовольством происходящим и поэтому обуреваемы жаждой перемен.

И в России, и в Китае цивилизационные экспансии в новейшей истории обеих стран вносили перемены прежде всего в мировоззрение и в мировосприятие людей, и этот процесс обычно проходил в форме обретения "свободы" и пресловутого "раскрепощения сознания".

Китайская "культурная революция" была попыткой насильственно, жестко и грубо остановить влияние Запада даже в тех его проявлениях, которые китайские власти того времени усматривали в советском культурно-идеологическом влиянии.

Об этом периоде в жизни Китая написано немало серьезных исследований, но я хотел бы обратить внимание на более популярное (по-моему, трижды издававшееся), бесхитростное, но поразительно глубокое повествование Дэ Сижи о том, как двое китайских "детей Арбата", направленных на "трудовое перевоспитание" в горную деревушку, чудом привезли с собой запрещенного (!) Бальзака и как это переменило судьбу их самих и простой крестьянской девушки.

[Дэ Сижи. Бальзак и портниха китаяночка. СПб, 2001. Автор (его имя дано во французском правописании) сам прошел юношеское трудовое "перевоспитание", после возвращения в Пекин и обучения в университете уехал продолжать образование в Париж, через десять лет после этого получил премию в Каннах за фильм "Китай, боль моя", а в 2000 г. его первый роман, о котором идет речь, стал во Франции "книгой года".]

Эта небольшая книга — о страхе и любви, но не в последнюю очередь — о том, что такое иные цивилизационные ценности и в чем их сила.

В России переход к ныне существующей структуре общественных отношений тоже произошел в значительной степени под воздействием экспансии западной системы ценностей, энергично вытеснившей многие базовые ценности советской цивилизации. [Утверждение о правомерности отождествления советской действительности с особым типом цивилизации дискуссионно, но я считаю, что для такого отождествления есть все основания. См. Лексин В.Н. Цивилизационный кризис: мир и Россия // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2009, No 6, с. 31.]

Этот процесс применительно к российской действительности 1990–2010 гг. неплохо изучен, и я постараюсь кратко охарактеризовать его на примерах сопоставления с нашим великим соседом Китаем, где так же, как и в России, исходным основанием перемен было и остается социалистическое наследие, где осуществляется перевод экономики на рыночные начала и где реформы были инициированы и проводятся исключительно "сверху".

Сравнительный анализ политических и экономических различий в целях, средствах и технологии проведения российских и китайских реформ, равно как и сравнение их (пока еще неокончательных) результатов, стал предметом многих исследований и публикаций. Особенно продуктивными представляются работы сотрудников Института экономических исследований Дальневосточного отделения РАН и Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН. Приведу пример такого анализа, характеризующий различия в построении так называемой экономики знаний, считающейся непременным атрибутом пореформенной экономики и в России, и в Китае [Унтура Г.А. Экономика знаний в Китае и России: проблемы и перспективы // Пространственная экономика, 2009, No 4. С. 88–105.]. Используя методику измерений, предложенную Всемирным банком [Основные положения этой методики изложены в ряде отечественных публикаций, в том числе Гапоненко А. Контуры наукоемкой экономики // Экономист, 2005, No 10; Янсен Ф. Экономика инноваций. М., 2002, и др.], автор показывает, что пока еще Россия по уровню индекса экономики знаний находится немного впереди Китая, но это происходит "главным образом за счет накопленного научного потенциала", причем наша страна за 1995–2008 гг.опустилась в рейтинге этого индекса на 5 позиций, а Китай — поднялся на 20.

То же относится и к индексу развития человеческого потенциала. Отмечается, в частности, что

Россия крайне медленно осваивает "мировой запас знаний" и что в Китае объем этого освоения в 70 раз больше, чем у нас, что в Китае происходит "целенаправленное и формированное наращивание своей научной элиты",

что в тридцати городах реально функционирует сеть технопарков, где размещено около 50 тыс. предприятий и занято 6,5 млн человек.

Интересны результаты предельно конкретизированного анализа реформационной ситуации, проведенного нашими коллегами из Института социологии РАН, которые решили выяснить, "насколько экономические реформы и институциональные изменения (в Китае. — В.Л.) соотносятся с культурной средой и реальными практиками, насколько проводимые преобразования культурно легитимны, насколько справедливыми видятся гражданам страны механизмы распределения и нормы, сформированные изменениями общественного устройства". Авторы вводят понятие "культурной легитимности реформ, когда проводимые меры воспринимаются населением как справедливые в долгосрочной перспективе, т. е. ведутся в согласии с базисными культурными ценностями и осуществляются в интересах большинства граждан и демократического развития".

[Данилова Е.Н., Черныш М.Ф. Опыт российских и китайских реформ: результаты сравнительного исследования в Санкт-Петербурге и Шанхае. "Мир России", 2010, No 4. С. 25–52. Исследование проводилось совместно российскими и китайскими социологами.]

Е.Н.Данилова и М.Ф.Черныш приводят известное высказывание Е.Т.Гайдара о том, что люди, как правило, не склонны благодарить правительства за улучшения, но убеждены в их ответственности за потери" и считают, что это действительно так, однако важна и вышеуказанная культурная легитимность изменений. "Ведь теоретически чем ниже уровень легитимности, тем сильнее принуждение. Многие теоретики подчеркивали необходимость обоснования легитимности реформ или изменений, проводимых правящим классом. Еще Вебер, элитисты (в их числе — Г.Моска) предполагали, что элиты могут осуществлять преобразования, не просто обладая властью de facto, но при условии стремления найти для этого моральные и законные оправдания и умелого применения "политической формулы", которая соответствует ожиданиям, вырастающим в массах".

Сравнение вестернизации России и Китая на примере ситуации в двух крупнейших городах этих стран основано на большом массиве информации, которую я опускаю и процитирую лишь некоторые выводы.

"С точки зрения структурно-функциональной модели, — пишут Е.Н.Данилова и М.Ф.Черныш, — культурная легитимность преобразований вытекает из консенсуса по поводу общих ценностей, в частности справедливости распределительных и иных механизмов, норм, принятых в обществе, и устанавливаемых правил...

По многим пунктам представления россиян и китайцев о том обществе, в котором они живут, схожи. Анализ показывает, что российские представления о должном и сущем поляризованы в гораздо большей степени, чем китайские.

Представления китайцев менее жесткие, однозначные, а в структуре факторов, определяющих доход, больше меритократических критериев: образование и вклад в работу коллектива. В этой ситуации логично предположить, что уровень расхождения двух нормативных планов — идеального и существующего — в Санкт-Петербурге больше, чем в Шанхае... В Санкт-Петербурге, по мнению горожан, плодами перехода к рынку пользуется прежде всего высший слой общества — привилегированные управленцы и предприниматели. В Шанхае плоды реформирования распределяются более широко. От реформ выигрывают не только те, кто занимает ведущие позиции в государственном управлении или бизнесе, но и те, кто обладает квалификационным, культурным капиталами... В Санкт-Петербурге в большей степени, чем в Шанхае реформы воспринимаются как игра с нулевой суммой, в которой привилегированные группы присваивают себе львиную долю продукта, производимого экономикой. В целом результаты исследования дают основания считать, что культурная легитимность реформ в Шанхае выше, чем в Санкт-Петербурге".

Успехи Китая в продвижении по избранному реформационному пути, ведущему к лидерским позициям в глобальном мире, бесспорны так же, как несомненно и наличие множества острейших проблем быстрого наложения изменений во всех сферах жизни на ее сформированное в течение тысячелетий цивилизационное основание, лишь ненадолго скорректированное политикой позднего маоизма. Это и новые проблемы территориальной неравномерности развития страны, и растущее социальное расслоение общества, и вестернизация образа жизни городской молодежи, и многие другие.

Думаю, что будущее Китая и сопредельных с ним стран (в первую очередь России) будет во многом зависеть от того, как удастся ввести западные ценности в культуру и быт полуторамиллиардного народа, как удастся сохранить целостность страны и социальный мир в условиях связанного с этим неравенства.

Чжунго — Срединная (точнее — Центральная) страна — постепенно и пока еще неуклонно перемещается в центр политического, экономического и культурно-исторического мира, но и весь этот мир не менее последовательно перемещается на территорию Срединной. И в то время как Китай завоевывает западный мир своими товарами, сам Китай завоевывается ценностями западного мира, а точнее — ценностями, воплощенными в образе жизни современного западного человека со всеми потребительскими атрибутами этой жизни.

Думаю, что самое серьезное испытание, через которое предстоит пройти реформирующемуся Китаю, — испытание западными ценностями бытового благополучия. Не забудем, что подавляющая часть населения Китая до сих пор живет, по евро-американским представлениям, за чертой бедности. Не забудем, что ныне на душу населения в Китае приходится менее 40% пахотных площадей, 15% — леса и 60% — минеральных ресурсов от среднемирового уровня. Не забудем, что уже сейчас, производя около 4% мирового ВВП, Китай потребляет 7,5% мирового производства нефти (второе место в мире), почти четверть мирового производства алюминиевого проката, более 30% — угля и железной руды, около 40% — стального проката и цемента. Да, эти ресурсы во многом идут в экспортно-переработанном виде на мировые рынки, но ведь не менее половины их объема остается на территории Китая и воплощается в его предприятия и объекты инфраструктуры, в его собственную энергетику и транспорт, в индивидуальное потребление его граждан.

Китай, как никакая другая страна, способен показать, что современное общество перепотребления и переприсвоения — тупик существования человечества. Все знают (но редко говорят) о том, что

если Китай поставит задачу достижения среднеевропейских стандартов потребления, образа и уровня жизни для всего своего населения, то для решения этой задачи потребуются ресурсы всей планеты.

Каким бы низким ни казался западным наблюдателям уровень жизни подавляющей части населения Китая, эта страна уже начинает проходить испытание благополучием. Незаметно появилось второе поколение китайцев, пришедших из деревень в центры экономического развития. Около тридцати лет назад родители этих китайцев практически за плошку риса начинали строить новые заводы, автострады и небоскребы и со временем, получая 30–40 долл. в месяц, чувствовали себя вполне благополучными. Но у них родились и выросли дети (более 100 млн человек). Прекрасное образование и информационная открытость нового Китая вкупе с небедным (по китайским меркам) существованием изменили их взгляды на жизнь, и молодые горожане захотели зарабатывать не меньше, чем их западные сверстники, иметь "социальный пакет", располагать таким же жильем и т.п.

Это новое массовое мироощущение, переходящее в новые для Китая действия. В провинции Гуандун прошли забастовки на предприятии Honda, то же повторилось на заводе, где собираются компьютеры и другая продукция Apple, уже был случай массового самоубийства на предприятии с мировым брендом и т.д. — и везде поводом было одно и то же: несоответствие оплаты труда представлениям о его должном (по западным или японским стандартам) уровне.

Осознает ли руководство Китая грядущие опасности? Да, осознает, так же как и то, что успехи Китая в мировой экономике до сих пор были во многом связаны и с более низкой по сравнению со странами — импортерами китайской продукции заработной платой, меньшими социальными расходами предприятий и государства. И неслучайно, что на прошедшем осенью 2010 года Пятом пленуме ЦК КПК, где принимались планы на 12-ю (2011–2015 гг.) пятилетку, был декларирован переход к "обществу умеренного благосостояния" как своеобразной альтернативы западного общества агрессивного потребления.

Источник