Почему палки и камни опасны для современных технологий ('Foreign Policy ', США)

Роза Брукс

Ареф Карими (Aref Karimi)/AFP/Getty Images

«Я не знаю, каким оружием будет вестись Третья мировая», — предупреждал президента Трумэна Альберт Эйнштейн, — «но Четвёртая — точно палками и камнями».

Нет толку спорить с Эйнштейном, он несомненно прав насчёт Четвёртой мировой войны. Однако в знаменитом изречении Эйнштейна высказано предположение, что, вплоть до момента когда мы скатимся обратно в каменный век, технологии ведения войны будут развиваться только в одном направлении: они будут становиться всё более продвинутыми, сложными, совершенными и смертоносными.

Сегодня многое из сказанного о войнах будущего подкрепляет данное предположение. Мы убеждены, что маховик инноваций вращается в одну сторону. Высокотехнологичные меры одной стороны приведут к ответным действиям другой стороны, которые будут встречены ещё более совершенными контрмерами, и так далее до бесконечности - или до тех пор, пока какая-нибудь эйнштейновская катастрофа не оборвёт цикл, низвергая нас обратно в эпоху палок и камней.

Однако в предостерегающих словах Эйнштейна упускается одна деталь: несмотря на всё наше техническое развитие, война так и не пошла дальше простых палок и камей, и даже сегодня их разрушительная сила остаётся на удивление состоятельной.

Технологическая телеология

О сохраняющейся роли палки и камня забыть легко. Когда мы думаем об истории военного дела, нам на ум приходят постоянно усложняющиеся технологии. Без сомнения, в истории полно примеров эскалации технологических циклов «мера, контрмера и контр-контрмера». С увеличением смертоносности мечей и копий толще становилась броня. С утяжелением брони стали нужны лошади для увеличения скорости и маневренности, а с изобретением стремени повысилась смертоносная эффективность кавалерии. Развитие больших луков проложило путь к войне на расстоянии и сокращению числа конных войск, вооружённых мечами и копьями, тем не менее впоследствии мушкеты и артиллерия заменили большие луки, автоматическое оружие заменило однозарядное и так далее до атомной бомбы — к которой работа Эйнштейна проложила столь неоднозначный путь.

Или рассмотрим радиоэлектронную войну. Например, во время Второй мировой войны союзные войска разработали активную гидроакустическую станцию для обнаружения погрузившихся немецких подводных лодок, в то время как установленные на кораблях высокочастотные радиопеленгаторы использовались для перехвата радиосигналов, посылаемых всплывшими подводными лодками. Затем Германия оборудовала свои подводные лодки радарными детекторами, в результате чего союзники разработали радар сантиметрового диапазона, который не могли обнаружить немецкие детекторы. В воздушной войне эволюция радиолокационных систем для обнаружения приближающихся самолётов привела к использованию отражателей и развитию систем генерации радиолокационных помех, что в свою очередь привело к контрмерам, направленным на усложнение генераторов помех для скачкообразного изменения частоты и самонаведения на источник излучения.

В каждом из указанных случаев технологические нововведения в военном деле приводили к новым нововведениям со стороны противника, и сегодня, как и во время Второй мировой войны, мы часто склонны предполагать неизбежность такой технической эскалации.

Именно такое предположение лежит в основе современного видения не только парадигмы ведения войны в воздухе и на море Пентагона , но и кибернетических угроз . В кибернетическом пространстве развитию интернет-коммуникационных систем противопоставляется развитие новых методов их обнаружения и нарушения интернет-связи. Нанесение кибернетических ударов привело к разработке новой кибернетической защиты, которая привела к новым и более совершенным технологиям нанесения кибернетических атак. Аналогично, парадигма ведения войны в воздухе и на море основывается на предположении, что технологии идут вперед: воздушное и морское превосходство США стимулирует почти равных конкурентов, то есть наших заклятых друзей, таких как Китай, на разработку технологий абсолютного доминирования. И таким образом, следуя логике, мы должны инвестировать в технологии противодействия указанным мерам.

На это, конечно, обычно нужны деньги и много. Также обычно требуются значительные инвестиции в ВВС и ВМФ, два вида войск, условно говоря, отодвинутые в сторону за десятилетия медленной, вялотекущей сухопутной войны в Ираке и Афганистане. Боясь оказаться не у дел, армия и морская пехот а продвигают своё высокотехнологичное видение будущего. Как утверждал в статье Ллойд Фримен, морская пехота нуждается в преобразовании, так как «в будущих конфликтах [сухопутные войска] будут играть только вторичную роль. Сухопутные войска больше не будут выигрывать войны. За них это будут делать компьютеры, ракеты, самолёты и беспилотники». В будущем, как заявляет Фримен, слоган «каждый морской пехотинец — винтовка» нужно будет трансформировать в новую концепцию «каждый морской пехотинец — ПАН (передовой авиационный наводчик)». «Морские пехотинцы освоят десятки различных платформ связи и станут экспертами в них», — продолжает Фриман. — «Они будут давать видео в режиме реального времени».

Возможно, да, возможно, нет.

И вот что мы, кажется, торопимся забыть: развитие военных технологий может идти в обоих направлениях. В биологической эволюции нет телеологии: простое необязательно становится сложным, и пока формы жизни изменяются и эволюционируют в ответ как на случайные мутации, так и условия среды, они необязательно «идут вперёд». В современном военном деле верно то же самое: высокотехнологичные меры не всегда компенсируются ещё более высокотехнологичными. Иногда верно совершенно обратное: cамыми эффективными контрмерами являются низкотехнологичные — и в истории это было продемонстрировано так же часто, как и обратное.

Нам конечно же известно об этом. Нам это просто не нравится.

Палки и камни в Афганистане

Рассмотрим совсем недавний опыт США в Афганистане. США вышли на поле боя, имея подавляющее технологическое превосходство, и вместе с тем, и новые слабые места. Талибан, малобюджетный, но вне всякого сомнения изобретательный, противник, быстро разработал низкотехнологичные ответы на наши высокотехнологичные слабые места.

Неспособный одержать верх в прямом столкновении с войсками США, Талибан, например, стал прибегать к использованию самодельных взрывных устройств (СВУ), изготовленных из подручных материалов и приводимых в действие с помощью мобильных телефонов. В ответ мы стали устанавливать на автомобили дорогие глушители сотовой связи, разработанные для предотвращения детонации СВУ с большого расстояния, когда наши войска проезжали рядом с ними. Часто такие глушители приводили к нарушению наших собственных систем связи. Их применение привело к тому, что Талибан стал использовать СВУ с механическим взрывателем. На это мы ответили, снарядив наши войска подповерхностным радиолокатором, разработанным для обнаружения сигнатуры металлических компонентов СВУ. На что Талибан ответил дальнейшим совершенствованием палок и камней, создав СВУ нажимного действия из пенорезины, пластика и дерева.

Мы столкнулись с подобными низкотехнологичными контрмерами и в других областях. Мы сделали масштабные инвестиции в технологии шифрования и наблюдения, созданные, например, чтобы предотвращать использование противником шифрования, но поскольку мы приняли как само собой разумеющееся, что потенциальный противник пойдёт по той же самой высокотехнологичной дорожке при разработке своих систем связи, мы позволили деградировать нашим возможностям обнаруживать простые FM радиостанции.

Большую часть времени войска Талибана не утруждают себя шифрованием, они открыто общаются через простые рации, используя большое число мобильных FM-ретрансляторов для передачи слабых сигналов на большие расстояния. Изначально войска США не обладали оборудованием, необходимым для перехвата таких передач и, как сообщалось, были вынуждены покупать для прослушивания дешёвые «имеющиеся в наличии сканеры диапазона радиоволн на базарах Кабула». Оборудование, необходимое для перехвата радиосвязи талибов, стало стандартным, но оказалось гораздо труднее находить самого врага, так как мы можем найти ретрансляционные вышки, но не талиба со его портативной рацией.

Аль-Каида - тоже обучающаяся организация. Столкнувшись с угрозой со стороны американских беспилотников, Аль-Каида, по поступающим данным, прибегает к низкотехнологичным контрмерам, советуя боевикам использовать грязь и травяные коврики для маскировки техники от наблюдения с воздуха. Такая тактика не будет иметь долгого успеха, но можно поспорить, что в ближайшие годы Аль-Каида найдёт новые низкотехнологичные средства для противодействия американским беспилотникам.

Теперь у вас есть общее представление. Иногда высокотехнологичные меры приводят к высокотехнологичным контрмерам, однако, иной раз высокотехнологичные меры приводят к низкотехнологичным контрмерам. Что хуже, из-за неоправданной веры в наше технологическое превосходство мы становимся опасно уязвимыми к таким низкотехнологичным приёмам.

Мораль сей басни такова

Некоторые будут склонны списать это как артефакт злополучных сухопутных войн США после 11 сентября. Несмотря на то, что 65000 американских военнослужащих по-прежнему находятся в Афганистане, мы уже начали терять интерес к этой войне и её урокам. Нам надо было думать лучше.

В 1970-х годах мы убедили себя, что Вьетнамов больше не будет, и отвернулись от какого бы то ни было опыта, который мы получили в ходе этого жестокого, затянувшегося конфликта (понимание природы асимметричной и партизанской войны, силы национализма и рисков оккупации). Затем, в Ираке и Афганистане, мы мучительно повторно выучили многие суровые уроки Вьетнама - как раз к тому моменту, когда накал войны спал, а общественность потеряла к ней интерес.

Сейчас многие лидеры как военного, так и гражданского мира готовы повторить за нами наш поствьетнамский ритуал ухода от действительности. Не будет больше Ираков и Афганистанов, говорим мы себе, мы не будем вторгаться или оккупировать территории большими сухопутными силами, а также не будем участвовать в запутанных антитеррористических операциях или операциях по поддержанию стабильности, поэтому нам не надо помнить наши ошибки, мы просто пойдём дальше. Уроки Афганистана не будут иметь применения в будущих войнах, поскольку будущие войны, если они будут, будут высокотехнологичными конфликтами с высокоразвитыми странами или противниками, поддерживаемыми такими странами.

Возможно, да, возможно, нет.

Дело вот в чём: даже если сторонники кибернетических войн и концепции ведения войны в воздухе и на море правы, даже если будущие войны будут вестись с высокотехнологичными развитыми странами — большая ошибка считать, что палки и камни не будут играть роли в таких войнах.

В конце концов, у Талибана ушло на удивление мало времени, чтобы понять, что сложным технологиям США можно с лёгкостью противопоставить низкотехнологичные приёмы. Почему мы должны думать, что почти равные нам государства, такие как Китай, не обратили на это внимания?

Роза Брукс — преподаватель права в университете Джорджтауна и старший научный сотрудник по программе Шварца в Фонде Новой Америки (New America Foundation). Она занимала пост советника заместителя министра обороны США в период с 2009 по 2011 годы, а до этого она была старшим советником в Государственном департаменте США. Её еженедельная колонка выходит каждую среду. Параллельно выходит её блог «Другим путём» (By Other Means).