Художник Ильяс Айдаров: «Перформансы пройдут, истинное останется»

Культура Интересный собеседник. Художник Ильяс Айдаров: «Перформансы пройдут, истинное останется»   26 февраля 09:00   СЕРГЕЙ ЛУКОНИН Ильяс АЙДАРОВ – правнук татарского просветителя, имама татарской Красной мечети города Уральска, духовного наставника и учителя великого татарского поэта Габдуллы Тукая. Внук основателя казанской оперы С. Айдарова, именем которого назвали улицу в Казани. Его называют «Моцартом в живописи»… Впрочем, это эмоциональное выражение скорей можно отнести к метафоре. Но моцартовская лёгкость и лучезарность колорита, изящество рисунка художника, равное архитектурной гармонии – несомненно, в его творчестве присутствует.

Настенька и Бим.

Ильяс Айдаров.

– Ильяс, у Вас такое именитое наследство. Может быть, по этой причине Вам, – относительно, конечно, – было просто брать высоты в изобразительном искусстве? Или всё-таки – мешало?

– Наоборот – это счастье, что в такой творческой атмосфере жил, впитал культуры татарского и русского народов, и не представлял себя в другой жизни. Я шёл по стопам отца и старшего брата, которые были архитекторами. Тут можно говорить о генах, а не о протекции. Довольно легко поступил в городскую художественную школу. Потом поехал в Москву и, конечно же, благополучно стал студентом архитектурного института. И наши с братом жены тоже учились в нём. В какой-то момент выставлялся, поступили предложения, мол, раз архитектурой занимаешься, давай книжки делай, журналы иллюстрируй. Дали для пробы, и получил первый заказ для журнала «Огонёк». А потом пошли заказы других редакций. И книжки стал иллюстрировать. Это занятие меня затянуло.

– Что дала Вам работа в книжной иллюстрации?

– Богаче стал внутренний мир. С удовольствием брал рукопись и читал. Мне это было очень интересно.

Прогулка.

– В Москве Вы жили на Малой Грузинской, в примечательном в то время доме…

– Это был скандальный и знаменитый дом, в котором жили Высоцкий, Никита Михалков, Мариэтта Шагинян, режиссёр Митта.

– Не пытались писать с них портреты?

– Тогда – нет. Теперь с интересом работаю. Был такой случай, когда моей дочери было шесть лет, она была влюблена в Пугачёву.Я написал её портрет. Потом мне звонят: «В такой-то час Пугачёва тебя ждёт». Беру видеокамеру – и с дочерью иду к Алле Борисовне. Она говорит: «Все художники продают, а тут приехал – подарить картину».

Портрет ей понравился.

– Ваш дом на Грузинской был знаменит эпатажными выставками. Принимали в них участие?

– Я поступил в горком графиков и, конечно, потихоньку выставлялся – салагой был. Познакомился с известным художником-авангардистом Дробицким. В соавторстве с Семеном Ципориным много делал книг. Когда ко мне приходят люди, смотрят мои работы или каталоги, то говорят, что я не имею своего лица. А всё почему? В первую очередь отношу это к иллюстрированию книг. Большое удовольствие получаю. Ну, сами посудите, разные авторы – разные литературные жанры, разная художественная техника. Здорово!

Я, как бы сказать проще – без конкретного «я». Но рука-то одна! Каждая тема, каждый городской или сельский пейзаж, портрет – это новый для меня приём, новая техника, новый материал. В конечном итоге многое зависит от внутреннего состояния. В этом, очевидно, и состоит моя индивидуальность.

Соловецкий остров.

– Бывая часто на выставках, особенно в ЦДХ на Крымском валу, ловишь себя на неутешительной мысли: такое впечатление, что немало художников слабо владеет рисунком. А ведь это основа любого ремесла и последующего за ним мастерства, которая не зависит от того, в каком направлении художник работает, пусть это будет чистейший авангард. Владели же тот же Пикассо, Малевич, Модильяни рисунком – да ещё как!

– Я абсолютно с вами согласен. И добавить нечего, кроме возмущения.

– В пору своей юности я читал интервью с Пикассо во французском журнале «Экспресс». Смысл его сводился к тому, что его абстракционизм – чистейшей воды профанация, одурачивания зрителя во имя заработка. Но, как Вы наверняка знаете, Пикассо был великолепный классический реалист.

– Продолжу вашу мысль. В работах моих коллег мне может что-то нравиться или не нравиться. Но когда я знакомлюсь с художником, независимо от его вкусов и пристрастий, и вижу за всем этим профессионализм, то я отношусь к нему с уважением.

Пикассо я терпеть не мог. Но вот однажды я посмотрел о нём фильм. И увидел его работы, выполненные в юности – в студенчестве. Оказалось, он гениальный рисовальщик, художник-реалист! Я был потрясён. И потом до меня стало доходить, что с ним не так всё просто, что в любом искусстве можно и нужно шалить, если это не противоречит главному в искусстве – мастерству.

Я очень люблю реализм, и мои некоторые работы вы можете назвать абстрактными, мазнёй. Но они мне дороги. Пикассо преломлял фигуры, лица, ракурсы, совершал на холсте что-то невообразимое. Но вот когда я увидел юношеские работы, то стал его уважать. Хотя дома у себя я вряд ли хотел его работы повесить.

Конечно, если бы Пикассо в дальнейшем своём творчестве оставался реалистом, то он бы был в общем списке хороших современных художников, а так он – единственный и уникальный.

– От «Чёрного квадрата» Малевича исходит тёмная энергия, и к живописи её природного толкования вряд ли имеет отношение…

– Я думаю – это философия и какой-то гениальный ход в плане скандала. А как о художнике – ну о чём тут говорить!

– В ряде ваших работах плоскость холста «оживает», обретает плоть уже в ином измерении, а форма создаёт органичную среду с реальным пространством. Как архитектор Вы строго придерживаетесь гармонии. Как Вы считаете, Ильяс, современное искусство находится на взлёте или на переломе?

– Наверное, на переломе, нежели в упадке. Можно рассуждать о творческом поиске. Но лично я не воспринимаю заполонившие галереи арты и перформансы. Говорят, это современное искусство. Для меня – бред какой-то, надуманное и скоро пройдёт, а истинное останется.

Портрет Т.Васильевой.

– Ваше творчество мне напоминает Никаса Сафронова. Не в смысле стиля, манеры исполнения – здесь вы абсолютно разные художники. Но есть у вас общее: извините, грубо говоря, тусовочность. И вы, и он активно пишете людей, которые в обществе на слуху, на виду благодаря СМИ: топ-модели, актрисы, кино-дивы, люди шоу-бизнеса. Это что, ваше поведенческое кредо – или вынуждены крутиться среди элитной публики ради денег, ради личного реноме? Откровенно скажите.

– Откровенно отвечу. Во-первых, я вряд ли тусовочный, поскольку у меня трое маленьких детей и нет времени тусоваться. Ну, и не любитель появляться среди подобной публики, о которой вы говорите. В этом смысле у Никаса есть возможность. И он, конечно, гениален в плане пиара, я могу только ему позавидовать и учиться у него. Вот у меня, как вы помните, получилось с Пугачёвой. Потом как-то раз я повесил у себя в мастерской фотографию, где я с Пугачёвой. И когда приходят ко мне гости, они говорят: «О, ты с Пугачёвой!». Появилась ещё фотография с другой знаменитостью, и так далее. Но в любом случае, независимо от статуса и популярности моих моделей, мне всегда интересно рисовать творческих людей.

– Вы много лет живёте в Москве – можно сказать, обрусели. Однако, все мы родом из детства. В какой степени чувствуете себя татарином?

– Татарином, скорей всего, по происхождению. До отъезда из Казани я с дедушкой и бабушкой общался только на татарском языке. В Москве я постепенно стал отходить от татарских корней. Но если касаться художественного творчества, то конечно, так или иначе, кровь татарская проявлялась во мне.

Был выдающийся художник-иллюстратор Геннадий Новожилов. Я набрался наглости, позвонил ему. С комком в горле: «Геннадий Викторович, я вас обожаю как художника, картинки собираю. Хотел бы с вами познакомиться». Он отвечает: «Оставьте свой телефон». Буквально через несколько дней он мне звонит и говорит: «У меня командировка сорвалась, готов с тобой встретиться». Я приготовил гуся, накрыл стол, пригласил, как дорогого гостя. Мы душевно посидели, показал ему свои работы. И он мне сказал по поводу моего татарского происхождения: «Ты человек восточный и видно, что копаешься в деталях. Это хорошее качество для иллюстрирования. А что касается твоего творчества – ты на ногах, у тебя хорошее образование, архитектурное. Но обращай больше внимания на людей, на их фигуры, чем они характерны». В качестве примера привёл историю Великой Отечественной войны. Как, допустим, изображать автомобиль, какие складки были на одежде у немцев. Он ходил в музей и смотрел. У них был совершенно другой характер складок. То есть настолько вживался в материал, прежде чем приниматься за работу. Спустя некоторое время он, шутя, сказал: «Пора камушки собирать. Ты у меня хлеб отбираешь». Он имел в виду, что я не по своей воле в редакции получил заказ. Хотя он сам мог эту работу сделать. Для меня это был комплимент.

Старая Казань. Дом Шамиля (ныне Литературный музей Габдуллы Тукая).

– В ваших планах задействованы поездки, встречи с обыкновенными людьми, которых Вы могли бы отобразить и почувствовать свои татарские корни.

– Это моя мечта – съездить в глубинку России, встретиться со стариками, которые берегут свои национальные традиции. В конце концов, помочь им, чем смогу: организовать, например, школу рисования для детей. И это произойдёт, я уверен.

– Судя по Вашей биографии, Вы, Ильяс, человек благополучный. Картины Ваши – и, кстати, Вашей дочери Алисы, – с видами Казани даже побывали на борту международной космической станции. И всё-таки – Вы испытываете ностальгические чувства? Ведь Ваша молодость прошла в совсем иной стране – в Советском Союзе?

– Испытываю в той мере, когда сегодня становишься свидетелем (и невольно соучастником) безобразий, которые творятся в современном искусстве, где превалирует коммерция. А потому, в угоду прихотям толстосумов, мы становимся свидетелями деградации художников, подчас очень талантливых, вынужденных простаивать с копиями мастеров на Крымском валу и получать заказы буквально за гроши. При этом обывателю навязываются мещанские вкусы. Как раньше на базарах продавали поделки – коврики с лебедями. В годы моей юности, как к ним ни относиться, я чувствовал себя гораздо увереннее, чем сейчас. Несмотря на относительное благополучие, о котором вы говорите. Тогда я знал, что государство даёт бесплатное профессиональное образование, обеспечивает социальную защищённость – и не только мне, как художнику, но и всем людям в равной степени, независимо от их профессий.

– А где, как нынче модно говорить, свобода?

Первый танец.

– Свобода самовыражения, подчёркиваю, в искусстве – нет ничего ценнее! Но если она основана на лжи и лукавстве, то грош ей цена. Она хороша и удобна бизнесу, в котором свободой и не пахнет, потому что имеет свои жёсткие законы производства и потребления.

– Ильяс, когда мы договаривались нашей встречи, я обратил внимание, что вы связывали её со своими сыновьями, которых должны встретить или проводить, в школу. И вообще часто потом говорили о них, о жене Полине, о старших дочерях. Невольно напрашивается вопрос, ответ на который предсказуем. Что для Вас в жизни главное?

– Семья. Только ею дышу и в ней черпаю силы для творчества.

Однажды ко мне приехал мой сын Эмиль в мастерскую. Он своими делами занимается, что-то клеит, подойдёт к мольберту, посмотрит, потом опять уходит. Потом он опять пришёл. Сидит, сидит. Я в это время знал, как и что именно надо рисовать, поэтому писал уверенно, сходу.

И вдруг он говорит: «Пап, тебя кисть слушается». Надо же, – подумал я, – так крепко сказать семилетнему пацанёнку! Это меня так тронуло, аж до слёз!