Мировую экономику тормозит жесткая политика ("Arab News", Саудовская Аравия)

Гордон Браун (Gordon Brown)

Четыре года назад мировые лидеры на заседании «Большой двадцатки», посвященном кризису, договорились, что они будут совместно работать над переходом от рецессии к росту и процветанию. Они решили, что глобальный рост будет обеспечиваться сочетание политики, нацеленной на рост национальной экономики, с согласованным международным вмешательством.

Однако этого не произошло. В 2009 году на стимулирование экономики был выделен 1 триллион долларов, однако после этого в моду вошла бюджетная консолидация, и с тех пор, год за годом миллионы людей продолжают сталкиваться с безработицей и снижением стандартов жизни.

Только сейчас появились некоторые основания считать, что в национальной макроэкономической политике ряда стран начался давно ожидаемый сдвиг.

Новое японское правительство поддержало идею «минимизации инфляции», разработав стимулирующий пакет объемом в миллиарды долларов, нацеленный на создание 600 000 рабочих мест.

Бен Бернанке (Ben Bernanke) стал первым за десятилетия главой Центрального банка, объявившим, что он будет принимать меры не только против инфляции, но и против 6-процентного уровня безработицы. Некоторые уже назвали это «политикой Волкера наоборот».

Новый глава банка Англии Марк Карни (Mark Carney) говорит, что «момент, когда процентные ставки застряли на нулевой нижней границе, наиболее удобен, чтобы заняться номинальным ВВП».

Рука об руку с этой сменой курса везде, кроме еврозоны, идет изменение политики в Китае. Может показаться, что на ноябрьском съезде Коммунистической партии было всего лишь снова выражено знакомое, но до сих пор не выполненное пожелание частично переориентировать экономику с экспорта на внутреннее потребление, однако на сей раз оно было дополнено конкретным обещанием удвоить к 2020 году средний внутренний доход на душу населения.

Теоретически необходимость перемен вполне очевидна. Хроническая нехватка спроса возникла по двум причинам.

Во-первых, как объявил МВФ в конце 2012 года, отрицательный эффект бюджетной консолидации на занятость и спрос оказался сильнее, чем многие ожидали. Во-вторых, эффективность количественного смягчения, судя по всему, иссякает. Как заметил бывший шеф BBC Гэвин Дэвис (Gavyn Davies), «потенциал предложения в экономике начинает определяться или обусловливаться слабостью внутреннего спроса. Ограниченность спроса в течение чрезмерно долгого времени приводит к тому, что потенциал предложения начинает снижаться, чтобы ему соответствовать».

Это новое равновесие можно поколебать, только увеличивая спрос.

Но почему сейчас, когда сдвиг парадигмы, к которому мы стремимся с 2009 года, наконец, начал проявляться, мы видим так мало оптимизма? Почему эксперты продолжают снижать прогнозы на 2013 год и даже на 2014 год, и почему речь все чаще заходит о потерянном десятилетии? На мой взгляд, дело в том, что, хотя страны сейчас принимают национальные стратегии роста, они упустили вторую сторону принятого в 2009 году решения — глобальное вмешательство. Вопрос в том, хватит ли одних национальных инициатив, чтобы поддержать импульс роста без действий на глобальном уровне, или он снова иссякнет под давлением узкой самоубийственной политики.

Существуют угнетающие свидетельства того, что нехватка глобального спроса уже начала порождать стагнацию.

Главный экономист МВФ Оливье Бланшар (Olivier Blanchard) приводит крайне неприятные цифры, показывающие, что бюджетная консолидация угнетает экономику Запада.

Сотрудник Национального института экономических и социальных исследований Джонатан Портес (Jonathan Portes) приходит к тем же выводам: экономия в одной стране снижает спрос в другой.

«В Германии производство упало на 2%, в Британии - на 5%, в Греции – на 13%», - пишет он.

Еще хуже последствия бюджетной консолидации для отношения долга к ВВП. Как отмечает Портес, ожидалось, что консолидация будет повышать бюджетную устойчивость. Вместо этого она только усугубляет ситуацию. «Это не так только в экстремальных случаях— например, в случае Греции. В общем же бюджетная консолидация в Евросоюзе увеличила отношения долга к ВВП как в Германии, так и в Британии. И в еврозоне в целом, и в Британии результатом скоординированной бюджетной консолидации стал рост отношения долга к ВВП примерно на пять процентных пунктов. Для Британии в 2013 году это означает отношение долга к ВВП, приближающееся 75 % вместо 70%. Мы не бежим, чтобы оставаться на месте - мы определенно движемся не в том направлении».

Как полагает историк Роберт Скидельски (Robert Skidelsky), проблема заключается не только в том, что политика экономии производит на экономический рост больший негативный эффект, чем ожидалось, но и в том, что количественное смягчение быстро достигло пределов того, чего с его помощью можно добиться.

«Большая часть денег количественного смягчения осталась внутри банковской системы и так и не пришла в реальную экономику. Политический курс, который избрали большинство европейских правительств, был в большой степени неправильным», - утверждает он. И, разумеется, именно в Европе сейчас пессимизм сильнее всего, политику переосмысляют меньше, чем где бы то ни было, а реакция на происходящее наиболее слабая.

В 2011 году МВФ предсказывал, что в 2012 году европейская экономика вырастет на 2,1%. Вместо этого она сократилась на 0,2%, и теперь МВФ предполагает, что в 2015 году она будет на 7,8 % меньше, чем он думал всего два года назад.

Единственной «реакцией» на это стала готовность прибегнуть к помощи ЕЦБ как кредитора последней инстанции. Разумеется, теоретически банк может повысить плановый показатель инфляции в еврозоне на два-три года, не нарушая никаких договоров. Но эта мера сталкивается с сопротивлением – и не только в Германии. В результате Европа, увязшая в цикле экономии, переживающая потерянное десятилетие и недостаточно уверенная в себе, чтобы предпринять шаги по борьбе с безработицей в еврозоне, которая превысила 11% и затронула почти 20 миллионов человек, в сущности, тормозит весь мир.

В итоге спустя четыре года вместо восстановления мы получили торжество самоподдерживающегося пессимизма. Предполагается, что излишек задолженности обрекает нас на высокую безработицу и медленный рост и что, пытаясь противостоять этому бюджетным стимулированием или методами денежно-кредитной политики, мы ничего не добьемся. Я с этим не согласен. Никто не приговаривал нас к мизерным темпам роста.

Мир недостаточно быстро выходит из рецессии, так как мы не смогли понять, что должна сделать быстро меняющаяся мировая экономика, чтобы поддержать высокие темпы роста. Наши результаты будут оставаться скверными, пока мы будем продолжать придерживаться той модели глобальной экономики, которая полагается на то, что страны будут самостоятельно решать свои проблемы и разрабатывать выходы только для себя, не пытаясь заниматься реальным глобальным сотрудничеством. Этот путь может привести нас только в тупик шовинизма и протекционизма.

Это великая и плачевная нелепость нашего времени - наша экономика стала глобальной, но наша политика на инстинктивном уровне остается сугубо локальной. Если «вся политика локальна», как однажды провозгласил спикер Палаты представителей США Тип О’Нил (Tip O’Neill), не означает ли это, что у глобальной координации мало сторонников и те, кто выступают за нее, не смогут получить поддержку в своих странах? Если это правда, то, несмотря на рост глобальных вызовов, повестка международных саммитов будет сокращаться, а их неэффективность будет, в свою очередь, подтверждать мнение о том, что они никогда не станут ничем кроме говорильни.

Между тем глобальная договоренность нужна сейчас сильнее, чем когда-либо. Проще говоря, дело в том, что еще 10 лет назад Америка могла бы стать движущей силой восстановления мировой экономики. Возможно, через 10 лет потребительский спрос растущего азиатского среднего класса заполнит образовавшийся вакуум. Однако сейчас – впервые за десятилетия – ни одна экономика не способна в одиночку продвигать мировую экономику вперед.

Если ведущие экономические державы не договорятся, мировая экономика продолжит показывать далекие от оптимальных результаты. В течение 150 лет – до 2010 года – Запад (то есть Америка и Европа) превосходил остальной мир по ВВП, промышленному производству, торговле, инвестициям и потреблению. Сейчас мы вступили в переходную стадию, в рамках которой остальной мир начал производить, торговать и инвестировать больше Европы и Америки — но, что важно, не обогнал их в области потребления.

Модели потребительских расходов — а вслед за ними глобальное распределение доходов и богатства — будут меняться лишь постепенно, отражая баланс населения в мире. Сейчас расклад таков, что развивающиеся рынки производят большую часть товаров и услуг, но зависят от того, смогут ли они продать эти товары и услуги западным потребителям. Пока это не изменится, ни один из континентов не сумеет добиться успеха без другого. Фактически, без глобальной координации мир сам роет себе яму, разыгрывая некую масштабную версию «дилеммы заключенного».

Это мир, в котором ни одна из крупных экономик не может преуспеть сама по себе, но при этом ни одна не доверяет другим настолько, чтобы попробовать действовать совместно и скоординировано.

Ирония ситуации заключается в том, что в 2009 году авторы инициативы «Большой двадцатки» отлично осознавали эту взаимозависимость.

МВФ согласился подготовить Программу взаимной гарантированной оценки, демонстрирующую преимущества скоординированных попыток способствовать росту не только в области производства, но и в областях занятости и борьбы с бедностью. Тем не менее, к 2010 году ориентиры глобального роста были мертвой буквой. Те кто, всегда протестует против точных ориентиров роста, подняли голос против четкой глобальной политики и в защиту бюджетной консолидации. На фоне резких заявлений о китайских «валютных манипуляциях» снова зазвучали знакомые аргументы о валютных курсах.

Перед саммитом «Большой двадцатки», прошедшим осенью 2010 года, корейское правительство проявило крайне похвальную инициативу, предложив компромиссный вариант, согласно которому каждая из крупных экономик должна была бы устанавливать пределы пофицита или дефицита своего счета текущих операций (Китай и, скажем, Германия – профицит не больше 4%, Америка – дефицит не больше 4% и т. д.). Китай в частном порядке дал понять, что он готов в этом участвовать.

Министр финансов США Тим Гайтнер (Tim Geithner) также публично выразил свою поддержку. Однако досадное недопонимание между сторонами привело к тому, что корейский проект оказался мертворожденным.

Именно неспособность подготовить глобальный пакт, посвященный экономическому росту, угнетает мировую экономику. Способствовать росту национальных экономик необходимо, но не достаточно. Даже самые смелые из национальных инициатив могут проваливаться не потому, что задавать ориентиры роста неправильно, а потому что невозможно поддерживать нужный темп роста, не наладив глобальную координацию. Таким образом, любые перемены в экономической политике сугубо на национальном уровне – например, борьба с безработицей - будут иметь ограниченный эффект (и могут себя дискредитировать) из-за отсутствия благоприятного глобального контекста.

Следует учитывать, что этот политический вакуум в наши дни порождается слабостью руководства национальных центральных банков, а не нежеланием правительств задумываться о глобальном лидерстве. На это можно возразить, что проблемы с принятием политических решений на национальном уровне отражаются и на глобальном уровне. Но есть и более глобальная причина неудач глобального сотрудничества: никто не готов противостоять повсеместно распространившемуся по миру протекционизму. Он стал обычным явлением и в Европе, в которой процветают антииммигрантские партии, а богатые страны Европейского Союза отказываются помогать бедным, и в Америке в которой широко распространена враждебность к Китаю и к разговорам о глобальных соглашениях и договоренностях. Разжигание валютных войн политики сейчас считают тактикой, которая лучше соответствует настроениям избирателей, чем обсуждение глобального координирования.

В результате любой политик, стоящий на платформе, которая предполагает что-нибудь кроме сугубо внутренних и зачастую протекционистских экономических инициатив, оказывается в невыгодном положении. Глобальное мышление и действия на глобальном уровне не только не приносят голосов – ты теряешь голоса, если не ведешь себя прямо противоположным образом. Сейчас принято проецировать все экономические проблемы на национальный уровень и делать вид, что ты противостоишь исключительно внутренним затруднениям. Вот почему как в Европе, так и в Америке, долги и дефициты – безусловно, предмет для долгосрочного бюджетного планирования — фактически рассматриваются как единственная причина экономической стагнации и служат основной темой для обсуждения в ущерб обсуждению экономического роста, занятости и либерализации торговли. Грубо говоря, оппозиционному политику выгоднее говорить избирателям, что проблемы его страны связаны с расточительностью и что экономические трудности носят локальный характер (и, соответственно, могут быть решены на локальном уровне), а не порождены сложным международным кризисом, с которым труднее бороться. На таком фоне большинство избирателей вправе будут думать, что глобальный финансовый кризис был вызван транжирством нескольких наращивавших долги и дефициты национальных правительств, хотя исторические книги, безусловно, будут рассказывать правду о том, что кризис начался с глобального банковского коллапса.

Между тем, как ни странно, несмотря на протекционистские настроения, срывающие сотрудничество, мы стоим на пороге глобальной сделки, способствующей росту. В ее основе лежит понимание того, что в мире существует огромный массив избыточных сбережений и большой неиспользуемый потенциал, который необходимо мобилизовать, и того, что ключ к росту находится в руках у растущего азиатского среднего класса. Однако Китай, вполне способный расширить потребительский спрос и принять импорт с Запада, будет продолжать чувствовать, что он не может поднимать спрос среди своего среднего класса, пока есть опасность потерять западные рынки. Индийское правительство хочет открыть Западу свою экономику, но к несчастью страх Индии перед глобальной неустойчивостью встречает меньше понимания со стороны остального мира, чем мог бы. Этот порочный круг отсутствия доверия и медленного роста торговли могут разорвать только совместные действия «Большой двадцатки». Если бы Китай был уверен, что он не лишится экспортных рынков, он смог бы расширить внутренний потребительский спрос и принять на свой рынок западные товары. А если бы Америка была уверена, что она сможет продавать свои товары в Азии, это также повысило бы потребительскую уверенность на Западе.

В прошлые десятилетия глобальное экономическое координирование выглядело чем-то второстепенным - вещью, к которой стоит стремиться, но которую не нужно считать приоритетом. Сейчас оно из предмета роскоши превратилось в предмет первой необходимости. Разумеется, если координированный подход (который, на мой взгляд должен включать в себя глобальную инфраструктурную инициативу по использованию неиспользуемых сбережений, чтобы удовлетворять неудовлетворенные потребности) будет работать, «Большой двадцатке» и МВФ придется намного чаще проводить углубленную оценку потенциала роста и привлекать к этому Всемирный банк, региональные банки развития и сами страны. Со временем «Большой двадцатке» понадобится нечто вроде собственного администратора. Как блестяще показал Скидельски, основываясь на теории Кейнса, новую волну экономической слабости не следует считать неминуемым последствием банковского коллапса – она отражает кризис глобального политического лидерства, порожденный деятельностью конкретных людей.

В 2013 году нам стоит скорректировать афоризм Типа О’Нила: «Вся политика тоже должна быть глобальной».

Гордон Браун – колумнист Reuters, но взгляды, выраженные в статье, принадлежат ему лично. В 2007-2010 годах г-н Браун был премьер-министром Британии, сейчас он -советник Всемирного экономического форума.

Оригинал публикации: Stubborn politics dragging down global economy