Год после болотной: непризнанные уроки

Волна протеста схлынула, но все предпосылки для следующей в новой российской реальности наличествуют

Официальным поводом для волны протестов годичной давности стали «фальсификации на выборах», которых на самом деле было не больше (если не меньше), чем в прошлые разы. Общество отреагировало на них, потому что изменилось само — и эти изменения никуда не делись с вырождением «болотного проекта».  

Битва за контроль над протестом началась прямо на Болотной площади, и наблюдать вблизи борьбу за микрофон было даже несмешно.

Разумеется, ее выиграли либералы: благодаря деньгам, медиа, а главное — связям с властью, видным и в переговорах по проведению акций, и в избирательности репрессий. Изумительно, как, например, пресловутая «Анатомия протеста» обходит Навального. Либеральный клан не раз демонстрировал единство своих оппозиционных и властных частей. Этот боксер бьет с двух рук — и отказ Медведева от борьбы вызвал желание добыть власть по-другому. Да и глобальный бизнес, штурмовой пехотой которого служат либералы, в кризис экономит ресурсы: ему уже дорого иметь в России младшего партнера и хочется получить младшего менеджера, как в 90-е.

Попытка либерального реванша в исполнении многих выглядела продолжением промоутерской деятельности: Акунин и Парфенов получили контракты, звездочки-ведущие — корпоративы, и даже Кудрин, казалось, отказавшийся своей активностью от поста председателя Банка России, вот-вот возглавит «мегарегулятор», независимый от правительства и включающий Банк России в качестве лишь одной из частей. Но в целом либеральный «штурм и натиск» провалился.

Не только потому, что сложно идти в разведку с людьми, которые вообще-то идут на рыбалку. В силу чуждости России либералы могут одерживать в ней лишь пирровы победы. Оседлав протест, они выхолостили его и оттолкнули протестующих так, что уже с 12 июня заметная часть перестала доходить до конца шествий, чтобы не слышать «вождей», а 15 сентября часть дошедших и вовсе провела собственный, самодеятельный митинг.

Расширяясь, протест все более выражал Россию — и становился все более социал-патриотическим, все более чуждым либералам. 6 мая они шли под красными знаменами — потому что других почти не было. И, страшась этой российской стихии, либералы стали подтормаживать протест, «сливать».

А поскольку нужный в мире хаос пока обеспечили Северная Африка и Ближний Восток, Путин в глазах Запада вновь стал приемлемым лидером России.

Пока Навальный или кто-то еще не подрастет, разумеется. …Тем не менее после Болотной Россия живет в другой реальности. Но не потому, что Россию «перепахала» Болотная, наоборот, — потому что Болотная всего лишь «обналичила» новую реальность.

В 2010–2011 годах Россия пережила три фундаментальных сдвига.

Конец экономической базы «социальной стабильности»

Прежде всего, бобик нефтяной экономики сдох, хотя добросовестные блохи держали его на ногах. Еще в середине 2000-х было доказано: поддержание социально-политической стабильности требует роста ВВП не ниже 5,5% в год. Этот результат был чрезвычайно утешителен, пока рост без усилий государства превышал 7%, но после провала конца 2008 года ситуация изменилась. В 2011 году нефть подорожала на 38,2%, а рост впервые не ускорился, замерев на 4,3%. Стало ясно (и замедление 2012 года это подтвердило), что созданная модель экономики — «распил монополизированной нефти» — к более высокому росту непригодна и 5,5% не даст никогда.

Следовательно, сохранение социально-политической стабильности в ее экспортно-перераспределительном понимании невозможно. Ведь когда ресурсы растут медленнее аппетитов, группы влияния начинают рвать друг друга — и слабейшие несут потери на фоне общего процветания. Как правило, когда сладких пряников перестает хватать для всех, «отсечение» происходит снизу — за счет привыкшего к относительному социально-потребительскому комфорту населения. Нетрудно догадаться, что у нас так и случилось. Лишь предвыборная накачка деньгами в 2011 году позволила нарастить реальные доходы «электората» на символические 0,8%. Однако с учетом примерно двукратного занижения официальной инфляции и ускоренного обогащения наиболее богатых реальные доходы 90% менее обеспеченных россиян снизились в 2011 году не менее чем на 7,5%. Обеднение, хотя и менее интенсивно, идет и сейчас. Именно оно — главный могильщик «вертикали коррупции», порой еще принимаемой за «вертикаль власти».

Справедливость вместо хлеба и зрелищ

Второй сдвиг 2010–2011 годов — складывание нового социального большинства. Расточительная и запоздалая антикризисная социальная политика 2009 года все же сохранила благосостояние — и уже в 2010 году, с началом восстановительного роста, большинство не испытывало нехватку денег для покупки еды и одежды.

Когда человек перестает выживать и начинает жить, ему становится мало «хлеба и зрелищ», и он предъявляет государству новый запрос — на справедливость.

А государство забыло, что так бывает: прошлый раз этот запрос предъявлялся в начале 90-х. Более того, он невольно противоречил образу жизни клептократии: разграблению советского наследства с легализацией в фешенебельных странах в качестве личных богатств.

Обществу, потребности которого качественно выросли, государство, исчерпавшее свою экономическую модель, уже не могло обеспечивать даже прежних условий жизни, ставших для общества недостаточными.

Лобовое столкновение возросших потребностей с сократившимися возможностями высекает протест. Он был активным лишь у малой части «рассерженных горожан», но в пассивной форме отторжения от власти и раздраженностью даже ее неловкостями (не говоря уже о социальном геноциде и административном экстремизме) протест проник повсеместно.

Сквозной саботаж в «вертикали власти»

Он был усилен и сконцентрирован на государстве сломом культуры управления. На протяжении всей истории низшие и средние уровни управления, попав в критическую ситуацию, самопроизвольно, без команд сверху и угроз снизу переходили из режима головотяпства в режим подвига.

Эта особенность на протяжении многих веков была одним из скрытых резервов России.

В конце 2010 — начале 2011 года ряд событий — от выступлений на Манежной площади до стихийного саботажа во время «ледяного дождя» — показал: этого резерва больше нет. В критических ситуациях среднее и нижнее звенья управления часто отказывались исполнять даже прямые служебные обязанности, дополнительно раздражая население.

Причина этого слома тоже связана с особенностями культуры. При слабости традиций, религии и закона источником норм морали для значимой части общества служит поведение его руководства. Коррупция, которой занята заметная часть последнего, — неформальное управление скрытыми активами. Не вовлеченным в нее подчиненным она невидима: вместо напряженной работы своих руководителей они замечают лишь безнаказанное и щедро вознаграждаемое пренебрежение своими обязанностями.

И подчиненные начинают подражать начальству в том, что им доступно, — в демонстративной безответственности, смачном публичном пренебрежении своими обязанностями.

Как только система управления отошла от ужаса, пережитого ею в конце 2008 — начале 2009-го, это подражание стало массовым и сломало традицию ударной работы в чрезвычайных условиях.

Что принес протест?

Несмотря на провал первого этапа протеста и отсутствие его перелива в регионы этой осенью, кое-какие результаты он принес. Прежде всего, власть испугалась и дважды пошла на попятный.

Поняв, что отмена политических прав разрушает уже ее саму, она упростила регистрацию партий, вернула (хоть и карикатурные) выборы губернаторов, приостановила отмену выборности мэров и стала картинно задумываться о выборности сенаторов. При всей дешевизне данного популизма он в будущем может принести плоды.

С другой стороны, увидев, как либеральный клан жаждет вернуться обратно в 90-е годы, государство начало ограничивать его всевластие.

Среди символических действий стоит отметить учреждение антилиберального Изборского клуба, среди кадровых — назначение нескольких компетентных и уже потому нелиберальных министров. Пока они ничего в корне изменить не могут, но ведь и министры когда-то получают власть. Первый этап протеста полезен уже тем, что он обнажил во всей лживой убогости физиономию либерализма перед поколением, просто не заставшим 90-е годы.

Спрос на протест сохраняется

Несмотря на тактический крах протестного движения, стратегические причины, порождающие его (и системный кризис), неизменны, так как являются реализацией жизненных интересов временно победившей правящей тусовки.

Глобальный кризис делает условием выживания общества сокращение издержек. Сокращать коррупционные издержки нельзя: это если и не основа государственного строя, то уж точно основа благосостояния правящего класса.

Поэтому он урезает остальные издержки: производственные (вместе с производством благодаря ВТО) и социальные — в рамках «снятия социальной нагрузки с бизнеса» (в том числе, чтобы больше денег можно было выжать из него в виде взяток).

Ключевое направление ликвидации социальной сферы — реформа бюджетных организаций для «повышения платности», то есть снижения доступности здравоохранения, образования, культуры.

Есть место и побочным удовольствиям в виде, например, ювенальной юстиции, нацеленной, похоже, на изъятие детей из относительно благополучных семей вместе с жилплощадью.

Эти и другие шаги не просто будут разрушать повседневную жизнь и психику среднего класса — они будут держать Москву и Питер на грани кипения, медленно разогревая котлы остальных мегаполисов.

Но ключ к России — не города-миллионники, а промзона.

Когда шахтеры Междуреченска вторую ночь не уйдут с площади, управлять Россией станет нельзя и до срыва в системный кризис останутся считанные месяцы. Этот день уже смотрит на нас с офисных календарей — просто мы не умеем его распознать.

Ведь почти все, что разрушает жизнь в обеспеченных мегаполисах, бьет и по более уязвимым промышленным регионам. А кабала ВТО, уже повысившая импорт мяса и закрывшая тысячи рабочих мест (прежде всего в сельхозмашиностроении), бьет именно по ним.

Да, Россия — усталое общество, и малая доля молодежи, равно как и ее разложение, снижает вероятность опасных для властей беспорядков. Но в рамках описанной выше объективно обусловленной стратегии властей это лишь откладывает, но не отменяет дестабилизацию. Кроме того, для кризиса в России не хватает лишь русской молодежи. С кавказской, среднеазиатской и даже китайской — если можно так выразиться, все в порядке.

От конфликтов индустриального общества — к конфликтам рабовладельческого

Архаизация — общемировой тренд, который меняет суть общественных конфликтов.

15 сентября организаторы «Марша миллионов», из 25 тыс. участников которого лишь 14,2 тыс. захотели слушать их на митинге, развлекали свою аудиторию криком, что «нас здесь 100 тысяч». В то же время рядом, в центре Москвы, около сотни мигрантов атаковали полицейских, поинтересовавшихся, чем те занимаются. В ход шли монтировки и камни. Удалось захватить шестерых нападавших, включая гражданина Египта, — остальные «трудолюбивые соотечественники» и сейчас реализуют на наших улицах свои представления о нормальности.

Мигранты, заполнение которыми России, похоже, стало целью правящей тусовки, знают, какие квартиры пустуют в домах, в которых они не могут подняться выше переполненных подвалов. Делая всю черную работу (раз москвичу надо платить за ЖКХ, из него нельзя выжать столько денег, сколько из мигранта), они скоро начнут люто презирать «бессильную нацию бездельников». У них заведутся идеологи: нам уже вполне серьезно — и безнаказанно — пообещали залить Москву кровью. И мы уже слышали в интервью: по их мнению, Москву построили не русские, а Аллах — и именно для них.

Мы должны поднять — и клептократы с русофобами дают для этого возможность — новый русский проект, вновь объединяющий всех, кто готов и способен услышать наднациональный и гуманистичный зов русской культуры. Иначе через некоторое время остатки «рассерженных горожан» могут оказаться «в окопах Москвабада» вместе с остатками ОМОНа и твердым знанием, что никакой земли для них на этом свете не осталось — и не только за Волгой. А клептократы, успешно замещающие сейчас «коренное население» более толерантным к взяткам и менее склонным к защите своих прав контингентом, будут со вкусом проживать свои капиталы в лондонах и даже киевах.

***

Первая волна протеста схлынула, оставив биться на суровом песке общественного недоумения массы хаотически трепещущих энтузиастов, переторопившихся карьеристов, профессионально простодушных шулеров и не до конца подращенного фюрера.

Но она также заставила общество напряженно, «всем телом, всем сердцем, всем сознанием» ждать — в том числе вопреки своим шкурным интересам — грядущего революционного мессию, пробуя на зуб каждое, даже самое мелкое и нелепое, сообщение о протесте: не началось ли, наконец, то настоящее, что не сложилось в прошлом году?

Кто ищет, тот всегда найдет. Кто ждет — допрыгается.

А там — «господа в Париж, быдло к пулеметам». Только разграничительные линии пройдут по-новому.

Корнет Оболенский, расходящиеся на Запад и «в другую сторону» комсомольцы ждут приказа и патронов.

Не отвертитесь — придется командовать тем, что есть.