«Идеальное» в американском понимании

Автор: Юрий Тюрин

От редакции. 31 октября на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова состоялся второй семинар из цикла «Америка: возвращение идеального». Участники семинара обсудили, в какой мере либеральная и консервативная идеологии Америки, столкнувшиеся в президентской гонке, могут быть приложимы к общественной жизни нашей страны. Будет ли уместной рецепция американского либерализма или консерватизма в России, где оба этих термина имеют несколько иную интерпретацию? В дискуссии приняли участие как преподаватели и студенты факультета, так и приглашенные эксперты, в том числе авторы и члены команды авторов Terra America. Уже после данного мероприятия свою статью, посвященную данному вопросу, прислал известный публицист Юрий Тюрин, выпускник философского факультета МГУ, проживающий с начала 1990-х годов в Копенгагене.

***

Гигантский цивилизационный рывок, который совершила Америка во второй половине ХХ века, несомненно обусловлен теми идеалами, которые исповедовали США, американская элита и американское общество в целом на протяжении своей истории.

Эти идеалы были сформированы в предшествовавший исторический период и являются абсолютно естественными для людей данной конкретной культуры, оказавшихся в определенной ситуации в том самом месте, в хорошо известный нам отрезок времени. Некоторая странность этих идеалов именно для нас связана почти исключительно с тем, что мы получили их как данность в информационную эпоху почти в полном отрыве от исторического контекста. Проблема в том, что этот радикальный отрыв, смысловой gap, мы, гордясь своим школьным знакомством с американскими историей и литературой, почти никогда не сознаём.

Но сначала хотелось бы сказать пару слов о теминах.

Что такое «идеальное» в классическом постсоветском понимании? Ответив на этот вопрос, мы поймём, почему такое внутреннее психологическое сопротивление вызывает у нас сочетание слов «Америка» и «идеальное».

Понятие «идеального», разрушенное большевистской «практической» идеологией даже на бытовом уровне, воспринимается у нас поэтому в духе постмодерна, иронично и критически априори.

«Идеалисты» – это те, кто максимально далёк от реальности поэтому никогда не увидит своих мечтаний воплощенными в жизнь. Комиссаров большевизма раздражала тонкая грань между «идеалами» (которые, они считали, были у них самих) и «идеализмом», который они стремились масимально дискредитировать, ибо обоснованно связывали его с религией.

Коммунистическая идеолгия ушла, но критическое восприятие «идеализма» в нашей культуре, увы, осталось. Никому в голову, скажем, не придёт в обычном культурном контексте связывать такие понятия, как «идеальное», «идеалы» и «верующие», «Церковь». Саркастическая ирония плавно переходит в культурный шок, когда человек на собеседовании при приёме на работу понимает, что его просят вполне серьёзно объяснить, какие идеалы и ценности исповедует организация, в которой он хочет работать. Понятие «идеального» – это одно из тех понятий-инвалидов, которое ещё ждёт своего исцеления и реабилитации в русском языке.

В действительности идеальное, по крайней мере в политике, может быть прагматично и практично, даже технологично, при этом вполне антигуманно, и вообще лишено моральных оценок – но при этом оставаться идеальным. Некие «идеалы» вполне могут быть «выше» представлений морали и прочих «человеческих слабостей» в сознании тех, кто их исповедует. Как это работает, можно наблюдать в истории, скажем, прекрасно документированного европейского Средневековья и далее – в печально прославившуюся своими революциями эпоху Просвещения. В этом отношении американское «идеальное» принадлежит по смыслу к той же традиции.

Но «идеальное» в политике не было бы идеальным, если бы не основывалось всё-таки на высоких идеалах. Именно в Америке, на мой взгляд, эту высокую веру научились – максимальным усилием интеллекта и воли – трансформировать в объективно существующую реальность. В то, чего здесь не было раньше. «Смотри, я творю всё новое!» – именно эта цитата из Библии по-прежнему столь же любима в Америке, что, конечно, не является случайным. Именно в этом направлении, на мой взгляд, следует рассматривать американское идеальное.

***

Далее, что касается американского политического спектра: того зачастую весьма условного деления политиков, политических партий и политических движений на «правые» и «левые» – которое необходимо исследовать именно в контексте уже здесь сказанного.

Хотелось бы обозначить прежде всего одну важную вещь: на мой взгляд, американский политический спектр, с его разделением на консерваторов и либералов, ближе традиционному русскому сознанию, чем европейский, с его «правыми» и «левыми». И вот почему.

В современном российском, постсоветском политологическом сознании существует миф, точнее целых два мифа. Мифы, которые тем и отличаются от идеалов, что имеют совсем другое отношение к объективной реальности.

Первый миф – это советская вера в абсолютное разделение политики и политиков на «правых» и «левых», и далее, сопутствующее ей подозрение в «каком-то фашизме» каждого, кто мыслит шарообразно и оптически, говоря о слиянии правого и левого «на крайних концах» политического спектра.

Второй миф – это то, что касается эйнштейновской в анекдотическом смысле веры, будто «всё относительно» в мировоззренческой вселенной. Бессовестные и беспощадные политические разводки постсоветской эпохи, тоталитарные технологии морального релятивизма, равно как и перманентно истерические медиа-пыточные сюжеты тех лет о «красно-коричневой угрозе» не могли не остаться без последствий. Это не упрёк россиянам – просто возможности сопротивления человеческого сознания имеют свои границы. Но хорошо бы начать наконец избавлять российское национальное политическое мышление от обоих мифов.

В России думают, что хорошо понимают структуру именно что не американского, а европейского политического спектра.

Это верно лишь на первый взгляд. Но это объясняется нашим общим с Европой послевоенным прошлым. Нацизм был объявлен «правым», социализм «левым», на этом и порешили. Европа двинулась «влево», а послевоенный Советский Союз был критикуем из Европы за «правые элементы», такие как милитаризм и патриотизм, в его тогдашней политике. Так незаметно, но прочно было позабыто понятие идеального в политической сфере. Нынешние российские «влиятельные либералы» и «их оппоненты из правого и левого лагеря» – наследие того же линейного (по-прежнему идеологизированного, но при этом де-идеализированого) мышления.

***

Давайте лучше вспомним русскую традицию – традицию русского политического рассуждения, европейского и национального одновременно, от александровской эпохи, через тургеневских «Отцов и детей», вплоть до думских дебатов межреволюционнй эпохи, связанной с рождением российского парламентаризма – одним словом, ту уничтоженную традицию рассуждения, которая хронологически предшествовала большевизму. Тогда, может быть, мы лучше поймём и современную Америку.

Вспомним, кто такой настоящий «русский либерал»?

Это образованный человек, несомненно патриот. Этот тот, кто не боится «порядок новый учредить», – то есть реформатор.

Но какой реформатор?

Тот, кто «ярем барщины старинной оброком легким заменил» – то есть позволил крестьянам вместо полурабского крепостного труда на его поле заниматься любым видом посторонних заработков – и выплачивать ему опреленную сумму с дохода, становиться хоть мастерами, хоть купцами, хоть заводчанами и тому подобное.

Освободитель. Освободитель именно труда и именно маленького реального человка с её правом на личное достоинство – а не только «освободитель крупного капитала от государства».

И что очень важно: замен барщины оброком был делом добровольным. Негде заработать? Возвращайся на своё поле.

То есть в чем здесь смысл? Русский либерал, «в отличие от консерватора», не боится предпринимать что-то новое, облегчая жизнь людям и делая их богаче. Русский либерал легче, чем консерватор, относится к религии, он – довольно-таки либертарианец.

Но в каком опять же смысле речь идёт об этом? То есть он не «тащит крестьянских девок в усадьбу», он – за образование и просвещение, он живёт сам, и даёт жить другим. Можно представить себе этот тип, не правда ли?

Теперь представим себе, что русского либерала не лишили жизни, как сперва Александра Второго в 1881 году, а потом и всех остальных русских либералов в 1917 и позже.

А, наоборот, русский либерал развился и стал политической фигурой современной нам российской цивилизации. Образованный человек, гуманист. Выступающий за инвестиции в образование, науку и здравоохранение, за равноправие и социальные программы, за ограничие произвола спецслужб и, конечно, за поддержку малого и среднего бизнеса.

Перенеся этот тип на американскую почву, мы и получим примерно американского либерала. Типичного демократа, говоря языком чистой политики. Конечно, всё имеет свою цену – о поддержке сексуальных меньшинств и иммиграционной политике скромно умолчим.

Но говорить, что «мы – не Америка и нам их не понять» тогда можно будет только при прочих равных. Например, при сопоставимом уровне жизни или если бы иммирация в Россию сегодня была бы столь же малой, как и иммиграция в Америку...

Но согласитесь, «либерал» в американском смысле – и российский, русский либерал середины ХIX века во многом вполне соотносимы. И одного из них вполне можно понять через другого.

То же самое, а мой взгляд, касается типа консерватора. Если мы обратимся к русской традиции консерватизма, мы увидим там нечто подобное «непостижимому» обсуждаемому, т.е. увидим те же принципы и факторы с поправкой «на местность», что создали по большому счету консерватора американского. «За веру, царя и Отечество» вполне себе могло исключать безусловно необходимую фигуру «царя» и замену её «республикой» (или «конституционной монархией») в умах многих русских консерваторов задолго до 1917 года. А уж после 1905 года можно наблюдать на примерах эволюции политических раскладов в николаевских Думах разных созывов, как русский консерватор, от кадетов и далее, становился вполне сравним и соотносим с консерватором американским.

Но Россия тогда была, другой страной, безусловно. Другой страной, чем сейчас. Люди были в буквальном смысле другие, смыслы в понятия вкладывались совсем другие. На фоне случившегося позже почти все тогдашние политики кажутся «благодушными и безответственными маниловыми». Человек сажает цветы на грядке, не догадываясь о приближении цунами...

После ста лет революций нынешняя Россия в культурном, политическом и других отношениях оказалсь несопоставимо дальше от Америки и Европы, чем была сто лет назад.

Однако особого рассмотрения заслуживает «антигосударственная» и «антисоциальная» составляющие американского консерватизма. Это именно то, что сегодняшние русские консерваторы не понимают. И здесь я бы хотел вернуться к понятию идеального, о котором размышлял в начале этой статьи.

Это очень важно, на мой взгляд.

Американский консерватор верит, что сила Америки и американского народа основаны на свободе самоорганизации людей и христианской вере. Отсюда следует и обратное.

Если у людей отнять право на свободную самоорганизацию и заменить его сильным государством; если у людей отнять мощный связывающий их фактор общности и взаимопомощи на неизбежных принципах христианской веры, заменив его государственной социальной обязаловкой – если у людей атрофируется способность к самозащите и свободному действию, то люди утратят свои идеалы и ценности и станут безвольными, жалкими и беспринципными рабами.

В этом – «символ веры» типичного американского консерватора.

В этом причина идеального ужаса свободолюбивого американского консерватора (обычно республиканца) перед сильным и вездесущим государством. Ужаса, который, разумеется, успешно конвертируется в хорошие отношения консерваторов с крупными корпорациями, и вообще бизнес-средой, в их налоговую и социальную политику, которая, разумеется, бьёт сильнее всего по цветным и чёрным гражданам и негражданам США, по иммигрантам с юга, а также по «городским индивидуумам», то есть не связанным с какими-либо религиозными общинами американцам.

Такую вот схему они придумали. А как же иначе? И стал ли немного понятнее этот тип для «русских правых»?

Американский консерватор, кстати говоря, далеко не всегда признается вам во всём этом – в частности, в своих христианских и общинных идеалах. Он будет скорее говорить о свободе – «если вы понимаете там у себя, что мы имеем в виду». Это происходит не от застенчивости или политкорректности – но практически «на автомате», чётко и технологично: потому что есть понятия, которые не вызывают негативной реакции ни в какой из частей американского общества. И при этом эти понятия работают.

Так, «идеальное» становится реальным. Про Град на Холме и другие американские идеальности, где политика, философия и религия буквально сливаются воедино, многие, наверняка уже неоднократно слышали.

Давайте признаемся себе: всё то, что случилось с нашей страной в 1991 году и плоды чего мы пожинаем до сих пор, вряд ли случилось само по себе, если бы не предшествовавшая этим печальным событиям фактическая победа «над советским» американского идеального. Тем, кто жил в те годы в СССР и общался в интеллектуальной среде, хорошо знают об этом.

Но нам сегодня легче будет понять и американскую политику, которая теперь непосредственно влияет на жизнь в России, и американский идейно-политический спектр во всех его составляющих, и исторические корни многих сегодняшних явлений, если мы попытаемся отрешиться от черно-белых схем эпохи большевизма и ельцинизма и начнём беспристрастно изучать блестяще функционирующий терминологический аппарат американского политического космоса, исходя, среди прочего, из хорошо известных нам традиционных смыслов классической русской культуры.