The American Conservative (США). Восстание богатых

Представители нашей финансовой элиты как новые сепаратисты

Майк Лофгрен. 25 августа 2012

 

illustration: Miguel Davilla


Это случилось в 1993 году во время дебатов в Конгрессе о Североамериканском соглашении о зоне свободной торговли (НАФТА). Я обедал с сотрудником аппарата одного из немногих конгрессменов-республиканцев, выступавших против политики так называемой «свободной торговли». До сих пор я помню то, что сказал мне этот человек: «У богатой элиты этой страны намного больше общего с их коллегами в Лондоне, Париже или Токио, чем с рядовыми американскими гражданами».

Это было только начало периода, когда реальности перевода производства в оффшоры, монетизации экономики и растущего неравенства в доходах начали проникать в общественное сознание, поэтому тогда это утверждение казалось шокирующим и непривычным.

К концу "холодной" войны многие авторы предсказывали упадок традиционного национального государства. Некоторые, наблюдая кончину Советского Союза, предсказывали распад территориального государства на ряд независимых стран по различным этническим, религиозным или экономическим признакам. Так произошло на Балканах, с бывшей Чехословакией, с Суданом. Другие предсказывали ослабление государства из-за появления оружия четвёртого поколения и неспособности национальных армий к этому адаптироваться. Трясина Ирака и Афганистана говорила в пользу этой теории. Выходили многочисленные книги о глобализации и о том, как она будет стирать границы. Но я не слышал о какой-либо хорошо разработанной в то время теории о том, что сверх-богачи и корпорации будут стремиться к отделению от национального государства.

Я не имею в виду сепаратизм в физическом смысле, через отделение территории от государства, хотя это время от времени случается – например, Эрик Принс, итак родившийся с серебряной ложкой во рту, связанный с ещё большим состоянием «Amway», и сделавший ещё одно состояние на посту генерального директора частной охранной фирмы «Blackwater», в 2011-м году перевёл свою фирму (сейчас она переименована в «Xe») в Объединённые Арабские Эмираты. То, что я имею в виду, говоря об отделении, – это уход в анклавы, внутренняя эмиграция, при которой богатые сами устраняются из общественной жизни страны и от какого бы то ни было беспокойства о её благополучии, рассматривая её только как место для извлечения своей добычи.

Наша плутократия сейчас живёт подобно британцам в колониальной Индии: находясь в стране и управляя ей, они, однако, не являются её частью. Если кто-то может позволить себе частную службу безопасности, на общественную безопасность он не обращает внимания; если у него в собственности самолёт «Гольфстрим», разрушающиеся мосты его не так уж беспокоят – а жизнеспособный общественный транспорт даже не появляется на экране его радара. Имея частных врачей по вызову и зафрахтованный самолёт, чтобы добраться до клинике «Майо», зачем беспокоиться о «Medicare»?

Жить в стране, но не быть её частью – вот что делает нынешних американских сверх-богатых безразличными и невежественными. Возможно, этим объясняется, почему расхожие анекдоты про Митта Ромни всегда кажутся слегка натянутыми. Я говорил на эту тему с ведущим радиопередачи, который рассказал историю о Роберте Рубине, бывшем министре финансов, а также исполнительном директоре «GoldmanSachs» и «CitiGroup». Личный шофёр вёз Рубина через Манхеттен на некое мероприятие с участием таких же, как он, Богатых и Знаменитых. По пути они попали в пробку, и, прибыв на место – с опозданием – Рубин пожаловался высокому чину из муниципалитета, чьей обязанностью было за этим следить. «Где была пробка?» - спросил чиновник. Рубин, проживший большую часть своей жизни на Манхеттене, – там, где с востока на запад идут улицы под номерами, а с севера на юг их пересекают авеню, – ответить не смог. Этот супер-богач, который определяет наши политические установления, явно обитает в другом, более рафинированном измерении.

В какой-то степени богатые всегда уединялись от взоров толпы простых смертных; их обыкновением на протяжении веков было отправлять своих отпрысков в частные школы. Но сейчас эти привычки усугубляются ощутимой враждебностью плутократии по отношению к общественному просвещению и образованию, что и продемонстрировал Майкл Блумберг.

Судя по тому, какой популярностью «реформа» общественного образования пользуется среди миллиардеров и их не облагаемых налогами фондов, есть подозрение, что это только рычаг для перекачивания более чем 500 млрд. долларов в год из средств федерального правительства, штатов и муниципалитетов, выделяемых на образование, в частные карманы, то есть свои и своих друзей. То, что провернула «Halliburton» с материально-техническим снабжением американской армии, приватизаторы школ сделают с общественным образованием. Сто лет назад от Эндрю Карнеги мы получили, по крайней мере, несколько симпатичных общественных библиотек. Таких, как он, придерживающихся принципа Noblesseoblige («положение обязывает»), сейчас среди нашей отколовшейся плутократии нет.

Во время обеих мировых войн даже люди из Гарварда или светские львы Нью-Йорка могли почувствовать вес армейского ранца. Сейчас служба в армии – удел лохов из трудящихся классов, из чьих ипотечных кредитов просто нарезали долговых облигаций и продали их доверчивым инвесторам, чтобы купить себе ещё один «Бентли» или отстегнуть наличных, чтобы заполучить Рода Стюарта – спеть на вечеринке в честь дня рождения. По отношению к остальной Америке у супер-богатых наблюдается не noblesse, а нечто вроде презрения.

Стефен Шварцман, миллиардер, управляющий хэдж-фондом «BlackstoneGroup», который нанял Рода Стюарта для выступления на своём юбилее за 5 млн. долларов, считает, что именно простонародье лишено социальной ответственности. Говоря о малооплачиваемых гражданах, которые не платят подоходного налога, он сказал: «Нужно снять с себя последнюю рубаху. Я не говорю, сколько людей должно это сделать. Но все мы должны быть частью системы».

Но миллионы тех американцев, которые не платят федеральный подоходный налог, платят федеральный налог на зарплату. Этот налог регрессивный, и маленький грязный секрет состоит в том, что за последние несколько десятилетий эти налоги стали составлять всё большую и большую долю в федеральных доходах. В 1950-м году отчисления от заработной платы и другие федеральные отчисления в виде налогов составляли 10.9% всех поступлений в федеральный бюджет. К 2007-му году, это последний «нормальный» год для экономики, после которого поступления в федеральный бюджет начали падать, они составляли уже 33.9%. Напротив, подоходные налоги с корпораций составляли 26.4% в 1950-м году. К 2007-му году их доля упала до 14.4%. Так кто снимает с себя последнюю рубаху?

Хотя действующего президента есть за что критиковать, – в частности, это расширение и углубление им неконституционного надзора в государстве, начатого при президенте Джордже Буше, – при Обаме общая федеральная налоговая нагрузка не увеличивалась, она даже была снижена. Примерно половина воздействия пакета стимулирующих мер на дефицит была результатом мер по сокращению налогов. Временное сокращение налогов на зарплату и различные другие меры по сокращению налогов составили остальную часть сокращений, которые мы наблюдали за последние три с половиной года. И всё же по поводу ереси со стороны президента, заключающейся в том, что миллиардеры, получающие основную часть своих прибылей за счёт доходов с прироста капитала, должны платить налоги в том же размере, что и остальные простые смертные, Шварцман сказал про Обаму: «Эта война. Это подобно нападению Гитлера на Польшу в 1939 году». Для миллиардера из хедж-фонда отстаивать подобным образом свои исключительные налоговые привилегии перед остальными гражданами равнозначно демонстрации своего положения исключительности, возможности быть неприкасаемым. Он живёт в отдельном мире – как душой, так и телом.

Шварцман извлекает выгоду, пользуясь лазейкой - так называемым «правилом минимальной доходности»: финансовые акулы, как правило, получают свои компенсации в виде доходов на прирост капитала, а не жалованья, тем самым снижая ставку своего подоходного налога с 35% до 15%. Но это не единственный способ, которым мистер Последняя Рубашка извлекает прибыль: 6.2% налога соцстрахования и 1.45% налога медицинского страхования действуют только для заработной платы и окладов, но не для распределения доходов с прироста капитала. Соответственно, Шварцман обходит систему двумя путями: мало того, что ставка его подоходного налога меньше половины верхней границы, он обкрадывает и систему социального обеспечения, про которую другие его коллеги-миллиардеры, такие как Пет Петерсон, говорят, что она нежизнеспособна и её необходимо урезать.

Это отсутствие желания пожертвовать своей рубашкой может объяснить, почему Ромни был настолько скромен в вопросе об освобождении его от налоговых деклараций о доходах. Тот, кто имеет доход 264 млн. долларов чистыми, может позволить себе пошутить, что он «безработный», - как будто он один из потерявших работу металлопрокатчиков в Янгстауне – как будто на самом деле он говорит шифром, что источник его доходов отнюдь не заработная плата, подлежащая налогообложению. Его эффективная ставка по федеральным налогам – 14% – ниже, чем у многих рабов почасовой оплаты.

После крупнейшего финансового банкротства за 80 лет и, как следствие, длительного и крутого падения уровня жизни в Америке – кто является кандидатом от одной – из всего лишь двух партий, которым разрешено быть конкурентоспособными в американской политике?

Никто иной, как Митт Ромни, человек, который говорит, что «корпорации как люди».
Противостоять ему будет нынешний президент, который, чтобы конкурировать, привлечёт до миллиарда долларов. Большая часть этой добычи поступит из тех же корпораций, управляющих хедж-фондами, от специалистов по слияниям и поглощениям, от манипуляторов заёмными средствами, которых президент будет осуждать, как это сейчас модно - для проформы.

Супер-богатые отделились от Америки, даже несмотря на то, что ужесточили свою хватку на её рычагах управления. Но как это исторически развивалось, что это означает для остальных из нас, и к чему это, по всей вероятности, должно привести?

То, что это поклонение богатству – и, как следствие, особый статус для богатых как своего рода интеллектуалам - должно было возникнуть в Соединённых Штатах, едва ли должно нас удивлять, учитывая ту особую разновидность протестантизма, семена которого были привезены сюда с Британских островов. Начиная с пуританства Новой Англии, существует давняя и тесная связь между освящением богатства и экономическими и социальными отношениями в Америке. Класс богатых стоит особняком, потому что это – избранные.

Большинство современных американцев, если они вообще задумываются об исторических корнях нашего поклонения богатству, будут говорить что-то о свободных рынках, здоровом индивидуализме и мифе Горацио Алджера – всё это в чисто секулярном контексте. Но, пожалуй, самым заметным толкователем богатства и бедности как печати Каина, в 19-м веке был Рассел Герман Конуэлл, хитрый баптистский священник, основатель, пожалуй, первого религиозного течения, достаточно большого, которое впоследствии получило название «мегацеркви», он же автор безмерно популярной речи «AcresofDiamonds» («Поля владений») 1890-го года, которая сделала его богатым человеком. Вот его слова:

«Я говорю, что вы должны стать богатыми, и это ваш долг – стать богатыми. Человек, который разбогател, возможно, самый праведный из тех, что вы найдёте в обществе. Позвольте мне сказать яснее…девяносто восемь из ста богатых в Америке честны. Именно потому, что они богаты. Вот почему им дарованы деньги….Я сочувствую бедным, но из множества бедных тех, кто достоин сочувствия, очень мало, …Сочувствовать человеку, которого Бог наказал за его грехи, ..значит поступать неправильно… будем помнить, что нет бедняка в Соединённых Штатах, которого не сделали бы бедным его собственные недостатки».

Очевидно, Конуэлл был сделан из более прочного материала, чем авторши нравоучительных сочинений из толка евангелистов. Хотя этому несколько противоречит то обстоятельство, что Конуэлл был изгнан из армии во время Гражданской войны за дезертирство со своего поста.

Для Корнуэлла, как и для современного уклоняющегося от уплаты налогов миллиардера-экспата, знак доллара имеет тенденцию затмевать флаг США.

Объединение преклонения перед богатством, христианской морали и американского образа жизни достигает апофеоза в вышедшей в 1925 г. книге Брюса Бартона «Человек, которого никто не знает». Сын священника-конгреционалиста, Бартон, работавший директором рекламного агентства, представляет Христа в виде успешного комиссионера, публициста и настоящей ролевой модели для современного бизнесмена.

Но это специфически американское кредо испытало серьёзный удар после краха 1929 года, и богатство перестало приравниваться к благочестию. Хотя число самоубийств на Уолл-Стрите и было преувеличено в народной памяти, Джесси Ливермор – пожалуй, самый известный из спекулянтов Уолл-Стрита, застрелился, так же, как и несколько других его собратьев по ремеслу. Это тогда ещё существовавшее старомодное чувство стыда сейчас напрочь отсутствует у сверх-богачей. Хотя многие представители элиты и ненавидели Франклина Рузвельта – взгляните на известную карикатуру в журнале «NewYorker», где богатая светская львица говорит своим спутницам: «Пойдёмте с нами. Мы собираемся в «Trans-Lux» освистывать Рузвельта», - у многих из них хватило ума просчитать ставку – им нужно было пожертвовать немногим из своего состояния, власти и престижа, чтобы сохранить остальное, особенно с учётом краха парламентской системы в Европе того времени. Даже такой бандит-бутлегер, как Джон Кеннеди-старший, примирился с «Новым курсом».

И так это продолжалось поколениями: богатые могли получать ещё большее богатство; сказочные состояния были сделаны во время Второй мировой войны - мне вспоминается Генри Дж.Кейзер – но они облагались налогом на непредвиденную прибыль. И олигархи, подобные Кейзеру, сооружали Плотину Гувера и суда «Либерти», а не синтетические производные ценные бумаги, которые ускорили последний экономический крах. В 1950-м году многие республиканцы давили на Эйзенхауэра, чтобы он снизил верхнюю преобладающую предельную ставку налога на доходы, составлявшую 91%, но он, ссылаясь на свою озабоченность по поводу дефицита, им отказал. В свете наших нынешних 15 триллионов национального долга – Айк был прав.

Характеристикой той эпохи было широко и неправильно цитируемое – и неправильно понятое – заявление главы «GeneralMotors» и министра обороны Чарлза Е.Уилсона («Чарли Мотор»), который сказал, что уверен: «то, что хорошо для страны, хорошо и для «Дженерал Моторс», и наоборот». Он выразил, хоть и неловко, точку зрения, что судьбы корпораций и граждан связаны. Это точка зрения мира, отличного от нынешнего режима сокращения производства, перевода в его оффшоры, прибылей без производства и монетизации экономики. Сейчас господствует мильтон-фридмановская экономическая догма, утверждающая, что корпорация, которая действует, неся ответственность перед обществом, ненадёжна. Однако, так или иначе, в 1950-х годах стране удавалось показывать более высокие темпы роста ВВП, чем те, которые мы наблюдали в последние десятилетия.

После катастрофы 2008 года, худшей со времён Великой депрессии, богатые, вместо того, чтобы проявить скромность и умерить свои требования, на этот раз сделали рассчитанную ставку на то, что они являются политически неуязвимыми – магнаты Уолл-Стрита гневно и с успехом отклонили ограничение на компенсации для топ-менеджмента – даже для тех банков, которые были спасены за счёт средств налогоплательщиков. И то, что я видел в Конгрессе после краха 2008 года, подтверждает сказанное некогда экономистом Саймоном Джексоном: что Уолл-Стрит и стоящие за ним могущественные властные структуры, которые контролируют Уолл-Стрит, захватили аппарат управления в Вашингтоне. Обе партии находятся в плену, который наши деды назвали бы властью денег. Одна партия скрытна и лицемерна в своей погоне за деньгами, другая с энтузиазмом предаётся ей как воплощению Американского Пути. Решение Верховного суда по «Американским гражданам» около двух лет назад определённо вызвало бы у партии популистов 19-го века реакцию, сходную с их «Платформой Омаха» 1892 г.* Она назвала бы Верховный суд, вместе с остальным политическим аппаратом, органами власти, развращёнными деньгами.

Сейчас мы переживаем время, когда нация доведена до грани, за которой моральная, политическая и материальная катастрофа. Коррупция господствует в мошеннических выборах, в законодательных органах, в Конгрессе, она коснулась даже судейских мантий. Люди деморализованы… Газеты по большей части живут на субсидии, или им затыкают рот, общественное мнение безмолвствует, бизнес повержен, дома обременены ипотекой, трудящиеся разорены, а земля сконцентрирована в руках капиталистов. Городским рабочим отказано в праве организовывать самозащиту, импортированная пауперизованная рабочая сила сбила их заработки…Плоды тяжкого труда миллионов подло украдены, чтобы для немногих создать колоссальные состояния, беспрецедентные в истории человечества, а их обладатели, в свою очередь, презирают Республику и угрожают свободе. То же плодородное чрево государственной несправедливости породило у нас два крупных класса – нищих бродяг и миллионеров.

Не является совпадением то, что когда Верховный суд снял последние ограничения на легализованную коррупцию для политиков, уровень жизни американцев стал падать самыми быстрыми темпами за последние десятилетия. Согласно отчёту ФРС, по состоянию на июнь 2012 года средняя чистая стоимость активов американской семьи упала почти на 40% за период между 2007 и 2010-м годами. Это – снижение не только по сравнению с нашими прошлыми экономическими показателями, но и снижение по сравнению с другими странами, огромное отставание от периода после Второй мировой войны, когда США имели по любым меркам высочайший уровень жизни в мире. Исследование «BertelsmannFoundation» делает вывод, что по показателю экономического равенства, социальной мобильности и предотвращению бедности США занимает 27-е место среди 31 развитых стран, входящих в «Организацию экономического сотрудничества и развития». Слава Богу, мы всё ещё впереди Турции, Чили и Мексики!

Это поднимает тревожащие вопросы для тех, кто называет себя консерваторами. Почти все консерваторы, которые имеют желание голосовать, сходятся на Республиканской партии. Но идеология республиканцев прославляет аутсорсинг и глобализацию; она вступила во владение славными плодами капиталистического «созидательного разрушения». Как бывший сотрудник аппарата конгрессмена-республиканца, я лично был свидетелем того, как поборники нынешнего глобализированного хищнического капитализма, такие как Гроувер Ноквист, Дик Эрми, Фил Грэмм и Лоуренс Кадлоу, превозносили процесс оффшоризации и монетизации как полезный со всех точек зрения. Они не замедлили осудить как социализм любые попытки смягчить влияние этих процессов на общество. Тем не менее, их идеология представляет собой всего лишь вывернутый наизнанку утопизм, абсолютное зеркальное отражение марксизма. Даже если интересы миллионов людей поставлены под угрозу в процессе претворения в жизнь такой идеологии, она является неизбежным результатом научных законов экономики, действию которых нельзя мешать, - подобно тому, как Ленин считал, что его версия законов материализма окончательна и неумолима.

Если морально приемлемый американский консерватизм вообще когда-нибудь отделит себя от псевдо-научной вывернутой наизнанку марксистской теории, он должен осознать, что порядок, традиция и стабильность не имеют ничего общего ни с бездумным преклонением перед Всемогущим Долларом, ни с пиететом перед требованиями богатых. Консерваторам необходимо подумать о мире, который они хотели бы создать: неужели они действительно желают социал-дарвинистской антиутопии?

Цель хищничества супер-богатых и их политических подручных – дискредитировать и разрушить традиционное национальное государство и приобрести с аукциона его ресурсы в свою пользу. Тем самым супер-богатые, в свою очередь, стремятся создать «экономику дорожных сборов», в соответствии с чем всё больше и больше наших дорог, мостов, библиотек, парков и побережий переходят во владение олигархов-приватизаторов, которые собирают с нас дань. Этого хотели Отцы-Основатели? По этой причине они были убеждены, что «правительства учреждаются людьми» – что сама мощь государства должна находиться во владении богатых – подобно тому, как королевства Старого Света были личной собственностью монархов?

Со времён зиккуратов, возникших в Древнем Вавилоне, так называемые силы порядка, стабильности и традиции опасались восстания снизу. Начиная с Эдмунта Бёрка и Жозефа де Местра после Французской революции, целый жанр политической литературы – классически-либеральных, консервативных, реакционных сочинений – углублялись в эту тему. Название известнейшей книги Ортеги-и-Гассета «Восстание масс» говорит нам кое-что об умонастроениях такой литературы.

Но как быть, если в глобализированной постмодернистской Америке видение того, откуда исходит порядок, стабильность и допустимые рамки управления, а также того, откуда исходит угроза этим ценностям, перевёрнуто с ног на голову? Что, если ближе всех к истине подошёл Кристофер Лэш в своей «Революции элит», где он пишет: «В наше время главная угроза исходит, по-видимому, от тех, кто стоит на вершине социальной иерархии, а не от масс»? Лэш держится того мнения, что элита – под которой он подразумевает не только супер-богатых, но и их лакеев из администрации, и профессиональных апологетов – своей ненасытной алчностью, асоциальными культурными ценностями и отсутствием ответственности перед обществом - уничтожает для страны надежду превратиться в конституционную республику.

Лэш писал это в 1995 году. Сегодня, спустя почти два десятилетия, супер-богатые уже достигли второй космической скорости, которая вывела их из области притяжения общества, которым они управляют. Они уже вне Америки.

 Примечания:
* - Омахская платформа, принятая популистской партией в 1892 г., подытоживала прежде всего идейно-политический опыт фермерских движений: грейнджеров, начавших борьбу против железнодорожных корпораций, гринбекеров с их идеей свободной чеканки серебра; единомышленников Г. Джорджа, выступавших с требованием единого налога на землю. Вместе с ними шли идеологи левого крыла антимонополистической критики Г. Д. Ллойд и Э. Беллами, обращавшиеся прежде всего к городским мелкобуржуазным слоям.

В Омахской платформе, в выступлениях популистских лидеров И. Доннелли, Т. Уотсона, М. Лииз, У. Пеффера, Дж. Симпсона и других подчеркивалась связь принципов популизма с демократической традицией, берущей начало от Джефферсона с его враждебностью к специальным привилегиям и концентрации экономической власти в руках немногих. Хотя популисты обращались к политическим правам и свободам, записанным в Декларации независимости и конституции, в сущности они вкладывали в эти положения новое социальное содержание. «Много ли стоит свобода для человека, умирающего с голоду? Можете ли вы сохранить в комнате тепло зимой при температуре 30° ниже нуля по Фарренгейту чтением Декларации независимости?» — вопрошал главный автор Омахской платформы И. Доннелли.

Антимонополизм был основным принципом всех фермерских движений, становясь по мере развития все более радикальным: от старого полусредневекового понимания монополии как особых привилегий, которых домогаются владельцы крупных состояний, до бескомпромиссного осуждения в манифесте популистской партии «монополий, денежных воротил, гигантских трестов и железнодорожных корпораций, которые ради собственной выгоды погружают народ в нищету».

Популисты также показали связь деятельности правительства с интересами крупного бизнеса. «Наше правительство — это уже не правительство народа, для народа и при помощи народа, а правительство Уоллстрит, для Уолл-стрит и при помощи Уолл-стрит»,— восклицала М. Лииз 90, перефразируя слова из известной речи Линкольна. В свою очередь, Омахская платформа подвергала резкой критике многие звенья американской политической системы, обличала продажность и коррупцию при проведении избирательных кампаний, в законодательных собраниях штатов, конгрессе и судах. Вместе с тем для выступлений популистов типичны поверхностные суждения при оценке экономических явлений. Полагая, что отношения эксплуатации складываются прежде всего в процессе обращения и обмена товаров, популисты направляли острие своей критики против посреднических монополий. Постоянным объектом нападок идеологов фермеров была деятельность финансовых корпораций. И грейнджеры, и гринбекеры также делали акцент на обличение железнодорожных корпораций, а популистская платформа требовала их конфискации.

Оригинал статьи