Вторая промышленная революция

Несколько сытых докризисных десятилетий западный мир жил мечтами о постиндустриальном обществе. Перепоручить грязную работу китайцам и вьетнамцам, а самим надеть белые воротнички финансовых консультантов — мифу об эффективности такого пути экономического развития сопротивлялись немногие. Среди них была Германия. Вместо выставок современного искусства на территории закрытых заводов немцы строили новые заводы. Вместо экспорта производства совершенствовали систему профобразования. Германия вошла в мировой экономический кризис на волне новой индустриализации и поэтому стала главной надеждой кризисной Европы. 

Дмитрий Карцев, Сергей Сумленный

Kirow жив

— При социализме здесь было не протолк­нуться, — начальник производственного цеха лейпцигского завода со старорежимным названием Kirow Матиас Кранц, вздыхая, оглядывает свои «владения». Поверить его словам непросто: в огромном помещении цеха нам встречается от силы два десятка человек, здесь поразительно тихо и пустынно. Меньше всего происходящее напоминает то, что называется «работа кипит»: кто-то не торопясь прикручивает гайки, кто-то рассматривает какие-то детали, кто-то просто прохаживается по цеху без видимой цели с ручкой в зубах.

— Свен, ты чего делаешь?

По моим наблюдениям, последние минут пять Свен упорно разглядывал потолок.

— Я? Я думаю.

— А, дело хорошее, да. Думай. И работай.

Свен думает еще минуты три, потом пару минут что-то прикручивает, потом снова начинает думать.

И при таком производственном графике Kirow сегодня является фактическим монополистом на рынке башенных кранов для прокладки железнодорожных путей. Правда, масштабы этого рынка невелики: в год «кировцы» выпускают 5–10 кранов, а их конкуренты с трудом получают заказы на один-два.

Тем не менее Kirow, основанный в 1880 году, за шесть лет до рождения самого Сергея Мироновича Кирова, можно смело внести в число так называемых скрытых чемпионов — термин, придуманный немецким экономистом Германом Зимоном для характеристики фирм, обеспечивающих бесперебойное существование «немецкого экономического чуда» на протяжении более чем полувека.

Крупные концерны — лишь несущий скелет промышленного тела Германии. А мышцы и сухожилия немецкой промышленности — это 22 тыс. почти неизвестных миру мелких и средних промышленных предприятий, 96% которых имеют в штате менее 500 работников. Именно они настоящая основа немецкого промышленного превосходства. Мелкие и средние компании работают и как поставщики промежуточных товаров для крупных концернов (в первую очередь в автомобильной промышленности), и как производители конечной продукции.

Производство уникальных высокотехнологичных товаров и господство на мировом рынке в своей узкой сфере — конек немецких семейных предприятий и предприятий, находящихся в собственности частных фондов.

Например, гамбургская фирма Hauni, принадлежащая благотворительному фонду Koerber-Stiftung, — мировой лидер по производству станков, вставляющих фильтр в сигарету: ей принадлежит около 80% мирового рынка. Франкфуртская семейная компания Glasbau Hahn — мировой лидер по производству самых дорогих и надежных музейных витрин. Расположенная в небольшом западногерманском городке Ремшайд семейная компания Gedore — один из важнейших производителей высококачественных отверток, гаечных ключей и другого инструмента. Да что там говорить! Крупнейший мировой производитель тележек для супермаркетов — баварская компания Wanzl, а крупнейший мировой производитель залоговых замков для тележек для супермаркетов (устройство, позволяющее воспользоваться тележкой только после того, как в замок будет вставлена монетка) — другая баварская компания, Systec.

Исторический выбор

Между тем еще недавно значительная часть европейских политиков полагала, что отказ от промышленности, точнее, ее вывод в развивающиеся страны с дешевой рабочей силой и переход к постиндустриальной экономике нового типа с огромным сектором сферы услуг, в первую очередь финансовых, превратят их страны в вечно процветающие экономики. Во главе движения деиндустриализации встали Великобритания и Ирландия. Этим странам, переживавшим в 70-е и 80-е годы тяжелые времена, казалось самым логичным попытаться превратить безработных сталеваров и токарей в барменов и финансовых аналитиков.

У прямо противоположного немецкого экономического выбора были свои исторические предпосылки. С одной стороны, богатые и, по сути, непрерывавшиеся традиции качественного промышленного производства, восходящие еще к началу XIX века. С другой — стремительное восстановление страны после Второй мировой войны, произошедшее именно благодаря сохранению и при­умножению этих традиций. И пока остальные западноевропейские правительства размышляли о том, куда бы подешевле вывести производство, их немецкие коллеги резонно посчитали, что рубить сук, на котором сидишь, глупо, и продолжали инвестировать в собственную индустрию.

— Надо честно признать: все эти шестьдесят лет у нас не было другого выбора, кроме как продолжать форсированными темпами индустриализировать страну, — говорит Вольфганг Тиль, профессор Университета Констанца. — Наши старые колонии оказались поразительно слабы с ресурсной и человеческой точки зрения, наши связи в Азии и Южной Америке были утеряны с уходом старой элиты после падения Третьего рейха. Промышленность внутри страны была нашим единственным шансом.

Наконец, гигантским стимулом для новой волны индустриализации стало воссоединение с Восточной Германией. Огромная территория, отсталая по инфраструктуре, технологическому уровню и качеству жизни, но в то же время обладающая разнообразными промышленными мощностями, требовала гигантских капиталовложений и огромного труда. Деньги — более триллиона евро — предоставило государство, и процесс освоения Восточной Германии стал отличным толчком к развитию немецких компаний. В итоге в то время, когда в Великобритании сворачивались целые отрасли, в Германии работники металлисты отгружали новые балки для строительства мостов через Эльбу и Шпрее.

Помимо прочего, большинство из 16-миллионного населения бывшей ГДР составляли именно промышленные рабочие. И хотя они не привыкли работать на западных производствах, общее техническое образование у них было — по общему признанию немецких предпринимателей — на вполне достойном уровне. Во всяком случае его оказалось вполне достаточно, чтобы, пройдя небольшой курс переподготовки, после неуклюжего «Трабанта» начать собирать современный Volkswagen. Понятно, что и немецкому правительству такого рода дополнительное образование обошлось значительно дешевле, чем полноценная переподготовка кадров. По оценкам экспертов, специальные образовательные программы для рабочих стоили не более 100 млн евро — капля в море капвложений в восточные земли.

Промышленность сыграла роль реального, а не бумажного объединителя страны. Произошедшая в 90-е годы быстрая очистка восточногерманского экономического ландшафта от компаний, неэффективно использовавших и материальные, и человеческие ресурсы, пошла на пользу Восточной Германии. Уже сегодня производство в так называемых новых землях стремительно растет.

Экология премиум-класса

Каждое из немецких предприятий выбирает свою стратегию новой индустриализации.

— Мы делаем ставку на сохранение в Германии производства автомобилей премиум-класса, — рассказывает Ираче Гамен. Улыбчивая уроженка Каталонии, закончившая Мюнхенский университет, она отвечает в отделе развития концерна Daimler за безопасность и тестирование новых моделей. — Это вполне логично. Люди готовы много заплатить за надпись Made in Germany, и могу вам как иностранка сказать — она того стоит.

— Что вы имеете в виду?

— Все стереотипы о дотошности немцев — это не стереотипы, а правда. Мне, испанке, вы можете поверить. Тут проверяется каждая деталь, и если что-то будет не так, они лучше забракуют всю машину полностью, чем отдадут ее покупателю с малейшей неисправностью. Я бы вам рассказала, как проходят экстренные совещания по какому-то массовому браку, поверьте, то еще зрелище. Но, к сожалению, это корпоративная тайна.

— Каковы сейчас главные тренды в деятельности Daimler?

— Знаете, немцы не только отличные учителя, но и замечательные ученики. Еще несколько лет назад, когда я только начинала работать в концерне, слово «страсть» здесь было не услышать. Сегодня поговорите с любым инженером — он вам про это уши прожужжит! Это потому что немцы посмотрели, что делают американцы и японцы, и поняли, что одной надежности и статусности сегодня мало — клиент должен влюбиться в свою машину, испытывать к ней чувства. Автомобиль для немцев всегда был членом семьи, но теперь к нему должно быть почти сексуальное влечение, — фрау Гамен улыбается совершенно очаровательно. — Кроме того, в Германии очень важна тема защиты окружающей среды, и к 2020 году мы планируем выпустить в продажу полноценный электромобиль S-класса.

В свою очередь на Volkswagen, где даже в заводских цехах многие рабочие ездят на велосипедах, нам демонстрируют уже готовый Golf с электрическим двигателем, который тоже вскоре будет запущен в массовое производство.

— Обычно электромобиль — это что-то ультраинновационное, совершенно отличающееся от нормальной машины, а мы, наоборот, решили сделать обычную машину, чтобы у человека не было стресса от езды в чем-то, ему совершенно незнакомом. Обычный Golf, только с электродвигателем.

Экология в Германии движет вперед целые отрасли промышленности. Компания Roth & Rau из крохотного саксонского городка Хоэнштайн-Эрнстталь — один из ярчайших примеров новой индустриализации Восточной Германии. Созданная в июне 1990 года — уже после падения Берлинской стены, но еще до подписания договора об объединении Германии, — сегодня компания является абсолютным мировым лидером по производству модульных линий для нарезки кремниевых кристаллов. Это оборудование необходимо для производства солнечных батарей. Компания контролирует 49% мирового рынка такой техники и лидирует в разработке программного обеспечения для ее производства.

— Мы практически не почувствовали кризиса. После некоторого спада продаж в 2009 году мы ожидали, что в 2010-м превысим пока рекордный результат 2008 года, — говорит вице-президент компании Бернд Рау. В 2009-м оборот компании составил 197 миллионов евро, в 2010-м превысил 200 миллионов. Объем инвестиций в разработки увеличился в 2010 году с 11 до 25 миллионов евро.

Roth & Rau — одна из десятков немецких компаний, лидирующих в мировой индустрии альтернативной энергетики. Амбициозная программа перевода энергоемкой немецкой экономики на экологические рельсы, начатая еще правительством социал-демократов и зеленых, дает сегодня очевидные плоды. Немецкий рынок альтернативной энергетики процветает, а немецкие компании, поймавшие волну подъема, легко захватывают мировые рынки, обеспечивая себе господство в этой области на ближайшие годы, о какой бы отрасли «зеленой энергетики» ни шла речь: солнечных батареях, ветрогенераторах, геотермальной энергетике.

Мануфактуры наших дней

Свой ответ на вызовы новой экономики дают и небольшие компании. Сегодня при поддержке местных властей и промышленных магнатов вокруг университетов и научных центров создаются все новые технопарки — промышленно-научные кластеры. В расположенном на побережье Северного моря Вильгельмсхафене Институт Фраунхофера тестирует лопасти ветрогенераторов, а также различные типы опор генераторов для установки в открытом море — чтобы немецкие компании, например Siemens, могли оставаться мировыми лидерами в вопросах получения электричества с помощью ветра.

В Берлине региональные власти открыли свой технопарк Адлерсхорст и выдают ссуды выпускникам технических вузов, желающим открыть свой бизнес, — целые улицы технопарка заполнены табличками с названиями компаний, в зданиях также расположены мастерские.

— Мы делаем уникальные сверхчувствительные камеры собственной конструкции для проверки качества солнечных батарей, — говорит  33-летний основатель компании GreatEyes Мартин Регели. Выпускник Берлинского университета, он придумал, как проверять элементы солнечных батарей на дефекты, не прибегая к дорогостоящим лазерным установкам, и продает сегодня камеры своей конструкции по всему миру. Мастерская по изготовлению устройств находится здесь же, вся работа идет вручную. — В чем-то мы мануфактура прошлых веков, только высокотехнологичная.

Слово «мануфактура» стало в последние годы самым популярным и на таком предприятии некогда «большого стиля», как Kirow. Прежде здесь работали 2,5 тыс. человек, сегодня всего 180. Но этого вполне достаточно.

— Да, когда-то, при социализме, мы делали до сотни кранов в год. Это был поток, это был конвейер, это был масштаб, — признает Матиас Кранц. — Но с другой-то стороны, вот мы выпустили кран — и забыли. Что с ним, как он работает, какие поломки — нас это уже как бы и не касалось. Сейчас другое дело: мы следим за каждым изготовленным нами краном и каждый делаем под конкретные нужды клиента. В зависимости от того, где он будет строить пути, какие именно, насколько длинные, — теперь мы все учитываем.

— А вам не кажется, что в эпоху айпадов вы смотритесь несколько анахронично?

— Мы будем нужны, пока люди будут ездить по железным дорогам. А в ближайшие лет пятьдесят, я думаю, они ездить по ним будут, — улыбается Кранц. — Вы, кстати, слышали, что уже разрабатываются проекты перевода уличного движения на рельсы? Это поможет избежать пробок. Так что, может, это за нами, а вовсе не за вашим Daimler будущее.

Сегодня здесь делают штучный товар, и каждый рабочий может наглядно продемонстрировать свое личное участие в его производстве. Отсюда и специфическая атмо­сфера в цеху: здесь делают общее дело, но при этом каждый сам себе хозяин. Это типично для тех самых «скрытых чемпионов»: все — от стажера до владельца предприятия — знают друг друга, здороваются за руку, строят отношения на доверии, и никто не побежит вас штрафовать за то, что вы посреди рабочего дня потягиваете кофе в здешней столовой под бюстами Карла Маркса и Вильгельма Пика — первого президента ГДР. Людей в Германии принято ценить.

Русское лицо немецкого пролетариата

— Если ты попал на Volkswagen, ты король, — не без легкой зависти говорят друзья Йоханнеса Михина. Русский немец, он в начале 90-х вместе с семьей уехал на историческую родину из Казахстана и несколько месяцев назад устроился на автогигант. Мы в деревушке Кесторф, в 20 км от Вольфсбурга, где расположен завод. Только что местная футбольная команда, в которой Михин — центральный защитник, выиграла в матче региональной лиги со счетом 2:1. Настроение у всех соответствующее моменту.

— Вань, ты король?

— Ага, Иван Грозный, — подначивают пацаны.

— Ну, король не король, а с деньгами проблем нет, — улыбчивый и явно довольный собой Михин пьет со всеми пиво за победу.

— А это сколько?

— Цифру я тебе не назову, ты не обижайся, ладно? Но тройка там по-любому первая.

— Этого тебе на что хватает?

— Да на все вроде, — Иван немного задумывается. — У меня жена, ребенок, в отпуск ездим, понятно. Последний раз — в Испанию. Дом думаем взять в кредит. Решаем как. Вообще это тысяч сто — сто пятьдесят. Можно побольше взнос — поменьше потом платить, можно наоборот.

— А машину со скидкой можешь купить?

— Восемнадцать процентов скидки, да. Но вообще народ больше в лизинг берет. Полгода катаешься с условием, что не больше 12 тысяч километров наездишь, а у тебя один процент из зарплаты каждый месяц вычитают. Через полгода берешь следующую, и так сколько влезет. Конечно, не любую модель…

— Учиться не думаешь пойти?

— Может, в следующем году. В принципе «ФэВэ» (так здесь называют Volkswagen. — «РР») готовы оплатить.

— А чем ты занимаешься на заводе?

— Как сказать-то… — Михин переехал в Германию почти ребенком, по-русски он говорит свободно, но о работе ему явно проще изъясняться по-немецки. — Ну, в общем, финальная проверка электроники. Когда машину уже покупают, посмотреть и, если нужно, исправить, чтобы все было на месте, все работало, чтобы каждая деталь… как это по-русски?

— Тютелька в тютельку?

— Ага, вот именно.

Социальный капитализм

То, что рассказал Ваня Михин, является, по сути, практическим воплощением теоретических принципов так называемой социальной рыночной экономики, разработанной на рубеже 40–50-х годов министром экономики ФРГ Людвигом Эрхардом. Лежавшая в послевоенных руинах Германия лихорадочно пыталась решить две задачи: восстановить страну и не допустить повторения экономического кошмара 20-х годов с миллионами голодных безработных, создавших отличную базу и для нацистского, и для коммунистического радикализма.

Именно в первое десятилетие ФРГ консервативное правительство канцлера Аденауэра придумало выход из этой «немецкой ловушки». Он состоит в том, что между властью, компаниями и работниками заключается социальный контракт. Социальная система, система здравоохранения финансируются справедливыми взносами от всех экономических игроков, и, главное, увольнение работника становится очень и очень сложным процессом.

Если в англо-саксонской традиции ни государство, ни работодатель ничем не обязаны работнику и его увольнение может произойти в любой момент, в Германии даже нерадивого сотрудника часто просто невозможно уволить. И речь идет даже не о сотруднике с пожизненным контрактом (а таких в Германии прошлых десятилетий было достаточно!), а об обычном, нанятом на ограниченный срок. Наем рабочего, особенно в небольшом городке, превращался практически в союз на всю жизнь.

Причем если на крупных предприятиях типа Volkswagen или Daimler стабильное место сохраняется, как правило, в одном поколении, то в успешных небольших фирмах оно до сих пор зачастую переходит от отца к сыну или дочери. Дети хозяина семейной компании играют в одной песочнице с детьми его работников — а через пару десятков лет они будут так же вместе работать на семейном предприятии.

— Я знаю уже три поколения наших работников, а нынешнего менеджера компании, дочку владельца, я помню маленькой девочкой, — с гордостью говорит управляющий компании Gedore, пожилой мужчина, проработавший здесь всю жизнь.

Пережив шок бессердечных 20-х, когда хозяева фирм обрекали работников и их семьи на голодную смерть, промышленные компании нашли выход из морального тупика в возрождении старых немецких традиций превращения компаний в подобие большой семьи. Снова, как в XIX веке, компании начали строить для своих рабочих жилые дома и целые поселки, финансировать школы, больницы и детские сады.

Яркий пример — город Вольфсбург, который начинался в 1938 году c нескольких сотен бараков вокруг завода Volkswagen. Сегодня это типичный «моногород по-немецки», в котором автогигант фактически создал всю социальную инфраструктуру. Причем помимо соображений социальной ответственности здесь была и чистая прагматика: не создав особо привлекательных условий, трудно было заманить новых рабочих в чистое поле.

Прагматические соображения вообще в значительной степени предопределяют социальную политику немецких предпринимателей.

— Поймите правильно: не то что мы хотим как-то возвеличить Германию, наше образование и все такое, — говорят нам на Volks­wagen, — но парень, пришедший к нам на завод из самой обычной немецкой школы, считайте, через месяц-полтора готов пол­ноценно трудиться. Поверьте, в Китае или Бразилии ничего похожего.

Ираче Гамен из Daimler соглашается с конкурентами:

— Здесь действительно самые образованные в Европе рабочие, а это очень важное звено. Мы можем быть совершенно уверенны, что эти люди точно знают свою работу и понимают, что к чему. Важно еще то, что здесь очень тесная связь между университетами и компаниями. Многие профессора параллельно работают на крупные фирмы, обес­печивая им приток кадров из числа самых талантливых студентов.

Но главное — сами молодые немцы совершенно не брезгуют работой в промышленности. В стране, где продукция собственной индустрии является национальной гордостью, никто не считает зазорным пойти на завод.

— У меня перед любым студентом всегда будет преимущество: я свои деньги сам зарабатываю. — Вико Гюнтер, выходец из небольшой тюрингской деревушки, закончил гимназию, самый престижный тип немецкой средней школы, и имел право на поступление в университет, но предпочел работу на Kirow. — А перед каким-нибудь менеджером? Да он пока будет за кредит расплачиваться, я уже своими руками дом построю.

Гюнтер вполне исчерпывающе формулирует работу промышленных предприятий как социальных лифтов.

Мышцы мира

Пожалуй, главный успех новой индустриализации Германии заключается в том, что здесь не стали гнаться за рынками «попсовой» промышленной продукции, которые стремительно и безнадежно захватили американские и азиатские производители. Вместо этого ставка была сделана на производство менее заметных, но не менее необходимых товаров. Сегодня целые отрасли формально более продвинутой промышленности не могут существовать без комплектующих из Германии. Достаточно назвать расположенную в крохотном городке Остбеверн фабрику Friwo, которая делает зарядные устройства для большинства мобильных телефонов. Те небольшие фирмы, которые некогда были мышцами промышленного тела Германии, теперь выполняют ту же функцию в мировом масштабе. 

При участии Ивана Григорьева.