Трагедия посткоммунистической эпохи в Восточной Европе

Непосредственно перед Рождеством 2010 года обезумевший сотрудник общественного телевидения в знак протеста против спорного экономического курса правительства выбросился с балкона в румынском парламенте во время выступления премьер-министра страны. Мужчина, который остался в живых после попытки самоубийства, как сообщают, выкрикнул перед прыжком: «Вы вырвали хлеб из ртов наших детей! Вы убили будущее наших детей!». В больнице протестовавший, одетый в футболку с надписью «Вы убили наше будущее!», был опознан, как 41-летний Адриан Собару, чей болеющий аутизмом подросток-сын недавно остался без государственной поддержки в результате последних шагов Бухареста по урезанию расходов бюджета. Его попытка самоубийства транслировалась по общественному телевидению Румынии, также как и речь премьер-министра Эмиля Бока перед неудавшимся вотумом недоверия его консервативному кабинету. Меры строгой бюджетной экономии, против которых выступал г-н Собару, включали 25-процентное уменьшение выплат таким же, как он, госслужащим, и кроме того, резкое сокращение социальных пособий родителям детей с ограниченными возможностями, которые он также получал до недавнего времени. Согласно комментариям румынского новостного агентства Agerpres, отчаянные выкрики мужчины в зале парламента отдались болезненным эхом тому, что звучало в 1989 году во время антикоммунистической революции, сбросившей в Румынии независимый и, в общем, прозападный режим Николае Чаушеску.

Экономический хаос

Ужасающий прыжок г-на Собару, впоследствии переданный телекомпаниями всего мира, вызвал волну сочувствующих настроений у многих румын, которые увидели в этом обличение жестокой несправедливости посткоммунистического периода. Румыния увязла в тяжелой рецессии, и за 2010-й год в ее потрёпанной экономике ожидается спад по меньшей мере в 2 % после сокращения на 7,1 % в прошлом году. Вместо того чтобы попытаться помочь безработным, и социально незащищённым слоям населения, правительство в Бухаресте, которое, по сообщениям, пронизано коррупцией, панибратством и кумовством, урезало на четверть выплаты в публичном секторе, а также уменьшило все социальные траты, включая субсидии на отопление помещений для малоимущих, также как и пособия по безработице, беременности и родам, и нетрудоспособности. В то же время, ставка налога с продаж в стране была повышена с 19 % до 24 %, так как власти стремились удержать дефицит бюджета в пределах 6,8 % для того, чтобы соответствовать обязательным финансовым требованиям Европейского союза, в который Румыния вступила в январе 2007 года.

Такая политика жёсткой экономии вызывает раздражение у миллионов румын, едва сводящих концы с концами в стране, где среднемесячный доход на душу населения составляет около 400 долларов. Яростные уличные протесты, собравшие десятки тысяч румын, отражают глубокую неудовлетворённость массовой нищетой и продолжающимся экономическим кризисом, поставивший Румынию на грань банкротства. «Это не капитализм, в капиталистических странах у вас есть средний класс» – сказала журналисту Associated Press администратор круглосуточного магазина в Бухаресте. Но румынское общество, пожаловалась она, разделено на крошечное меньшинство очень богатых людей и широкие массы обедневших слоёв населения. [1]

В то время как запечатлённая в тот предрождественский день в стенах румынского парламента человеческая трагедия вполне характеризует всепроникающую нищету балканской страны и раздавленные надежды на лучшую жизнь, она могла бы легко произойти в любом другом из кризисных государств экс-коммунистического мира, которые в равной степени страдают от высокой безработицы, повальной бедности, падающего уровня доходов, беспощадных урезаний общественно-значимых трат и жизненных стандартов. Примерно во время отчаянной попытки самоубийства г-на Собару многие из 20 тысяч врачей больниц Чешской Республики уволились в массовом порядке, протестуя против решения кабинета премьер-министра Петра Нечаса сократить все социальные расходы, в том числе и на здравоохранение, как минимум, на 10 % для поддержания на плаву расшатанных государственных финансов. Этот вал отставок был частью кампании «Спасибо, мы уходим», начатой недовольными медиками по всей стране в целях оказания давления на власти в Праге. Столкнувшись с наихудшим из кризисов здравоохранения в истории экс-коммунистических государств, подвергавшим опасности жизни многих больных, чешское правительство пригрозило ввести чрезвычайное положение, при котором врачи должны были бы возвратиться к своей работе, либо подвергнуться правовым и финансовым санкциям.

Можно также вспомнить оставшиеся большей частью без освещения продовольственные бунты в Латвии, широко разрекламированной как «Балтийское чудо» любимице господствующих средств массовой информации Запада. Там глубоко непопулярный Валдис Домбровскис, занимавший пост премьер-министра, был повторно утверждён в должности в 2010 году, несмотря на осуществлённое им жёсткое понижение социальных расходов, а также и без того невысокого уровня жизни латышей (вместо этого избирательная кампания сосредоточилась на отвратительном конфликте между латышскими националистами и значительным в масштабах страны русскоязычным меньшинством). Согласно видному исследователю, профессору экономики Университета Миссури Майклу Хадсону, крутые правительственные сокращения ассигнований на социальное обеспечение, образование, здравоохранение, общественный транспорт и прочие основополагающие направления содержания социальной инфраструктуры грозят подорвать экономическую безопасность, долгосрочное развитие и политическую стабильность в странах постсоветского блока. Поэтому молодые люди толпами эмигрируют в поисках лучшей жизни, чтобы не подвергаться лишениям в экономике без возможности трудоустройства.

Например, более чем 12 % всего населения Латвии (и гораздо большая часть его рабочей силы) теперь работает за границей.

Когда «неолиберальный пузырь» в 2008 году лопнул, пишет профессор Хадсон, консервативное правительство Латвии влезло в долги перед ЕС и МВФ на кабальных условиях их погашения, которые навязали настолько строгий режим экономии, что латвийская экономика съёжилась на 25 %  (соседние Эстония и Литва испытали в равной мере отвесный экономический спад), а безработица, в настоящее время находящаяся на уровне в 22  %, продолжает расти. Представляя собой гораздо больше, чем десятую часть населения своей страны, работающую в настоящее время за рубежом, латвийские гастарбайтеры оправляют на родину всё, что они могут сэкономить, чтобы помочь выжить своим нуждающимся семьям. Дети латышей (каковых немного в силу падения количества регистрируемых браков и рождаемости), таким образом, «остались сиротами», вызывая у социальных исследователей удивление, как может этот народец численностью в 2,3 миллиона выжить в демографическом отношении. [2]

Всё это результаты посткоммунистических аскетичных бюджетов, которые поставили простых людей на колени, при этом выручая международных кредиторов и местных банкиров.

Рост праворадикального популизма

Серьёзный экономический кризис и растущая безработица на протяжении всего пост-коммунистического мира привели к власти радикальные политические партии и политиков, использующих правую-националистическую риторику. Венгерская «Фидеш» (Венгерский гражданский союз), беззастенчиво правонационалистическая партия, завоевала 52,73 % голосов на парламентских выборах в апреле 2010 года.

«Йоббик» (движение «За лучшую Венгрию»), крайне правая ксенофобская партия, пришла третьей с 16,67 % голосов. Посреди бедственного экономического спада правые националисты заполучили большинство избирателей, вытащив из нафталина традиционный для Венгрии поиск козлов отпущения в лице этнических меньшинств и обвиняя евреев и цыган, в частности, в широко распространённой в стране нужде и безработице. Когда Оскар Молнар, лидер Фидеш, будучи избранным в новый парламент, провозгласил: «Я люблю Венгрию, люблю венгров и предпочту интересы Венгрии интересам мирового финансового капитала или еврейского капитала, стремящихся поглотить весь мир, но особенно Венгрию», – он даже не получил замечаний от кого-либо из своих коллег по партии.

В декабре 2010 года партия Фидеш благодаря большинству в две трети голосов в Парламенте, несмотря на сильнейшее противодействие средств массовой информации смогла протолкнуть закон, ужесточающий полномочия правительства в осуществлении контроля над частными СМИ.

Новый спорный закон вызвал на улицах Будапешта многочисленные демонстрации против вводимой правительственной цензуры, на которых венгры несли пустые плакаты. Он также привлёк порицание Европейского Парламента (Венгрия стала членом ЕС в мае 2004-го) за то, что явил собой «угрозу свободе прессы» и «серьёзную опасность для демократии» предусмотренными в нём огромными штрафами и иными мерами юридической ответственности для тех СМИ и источников в интернете, которые бы посмели публиковать или вещать «несбалансированную» или «безнравственную» информацию, особенно ту, что критична по отношению к правительству страны, в которой один из трёх граждан живёт за чертой бедности. Критики сетовали на то, что самое ограничительное законодательство о СМИ в Европе будет душить плюрализм и повернёт для демократии время вспять в этой бывшей коммунистической стране.

Немецкая пресса главным образом чернила премьер-министра Венгрии Виктора Орбана не столько за попытку надеть намордник на местные СМИ, сколько за стремление к установлению однопартийного господства Фидеш и превращение Венгрии в тоталитарный «Фюрерштат»[1] (венгерские комментаторы схожим образом жаловались на ползучую «Орбанизацию» своей страны). Кароль Вёрёш, главный редактор венгерской ежедневной газеты «Népszabadság», выразил недовольство тем, что новый закон о СМИ требует «втравить в души журналистов чувство страха» и что венгерское «цельное конституционное государство систематично растворяется». [3] Но чувствуя прочную общественную поддержку, исходящую от злобных антикапиталистических, антиевропейских и антиамериканских настроений рядовых венгров, ввергнутых в пучину глобализации, похожий на Берлускони популист Орбан, как и в прошлом, занял вызывающую позицию, предостерегая ЕС от продолжения вмешательства во внутренние дела Венгрии: «Это ЕС следует приспособиться к Венгрии, а не Венгрии к ЕС…» (Венгрия официально приняла ротационное шестимесячное председательство в ЕС 1 января 2011 года). Но о чём догадываются многие венгры, так это о том, что новый закон о СМИ был всего лишь хитрой уловкой для отвлечения общественного внимания от ужасных экономических проблем.

Другая авторитарная фигура, Бойко Борисов, бывший глава полиции с тёмным коммунистическим прошлым и, как говорят, связями с местным криминальным миром, руководит Болгарией. Последняя стала членом ЕС в январе 2007 года, несмотря на то, что была самым коррумпированным и криминализованным государством в бывшем восточном блоке, не считая пользующимся дурной славой Косово, где правит мафия (ещё один позорный кандидат на будущее членство в ЕС уже в 2015 году). Едва ли электоральный успех Борисова, похожего на Муссолини, и его правой GERB (Граждане за европейское развитие в Болгарии) в июле 2009 года был неожиданным в стране, чьё положение стало наиболее символичным в отклонившейся от нормы посткоммунистической траектории региона, и общераспространённой болезни неудовлетворённости. Почти по любому макроэкономическому показателю Болгария теперь в худшем состоянии, чем в коммунистическом прошлом.

Официальная статистика показывает, что как валовой национальный продукт (ВНП), так и доход на душу населения рухнули, система социальных гарантий распалась, и даже физическое выживание многих доведённых до нищеты болгар находится в опасности. Непосредственным результатом рыночно ориентированных «реформ» стало разрушение промышленности и сельского хозяйства, безработица, инфляция, вопиющее неравенство в доходах, подавляющая бедность и даже недоедание. Организованная преступность и характерная для здешних мест коррупция в форме протекций для родственников и знакомых, покупка должностей, присвоения и растраты, взяточничество, торговля влиянием, контрабанда, рэкет, незаконные азартные игры, проституция и порнография нанесли тяжелые потери посткоммунистическим стандартам качества жизни и средствам существования населения. Другим неблагополучным следствием является широко распространившееся пренебрежение социально-экономическими правами простых болгар, для многих из которых 8-часовой рабочий день теперь всего лишь воспоминание.

Бедственная экономическая среда, в свою очередь, породила довольно изменчивый и непредсказуемый политический климат. Ни один из кабинетов министров, образованных в течение бурного посткоммунистического периода, не продержался  у власти больше одного срока (а часто даже меньше этого). Такое непостоянство служит примером шаткой и непредсказуемой природы политики в Болгарии ввиду катастрофической ситуации в экономике и кричащей неспособности существующих партийных элит предложить для нее заслуживающего доверия решения. Сытые по горло экономическим спадом, безответственным отношением правительства, воровством в верхах, буйно разросшейся преступностью, болгары раз за разом голосуют против всех кандидатов (или за аутсайдеров), выражая тем самым протест засилью во власти некомпетентных, пекущихся исключительно о себе, продажных и криминализованных клик партийных политиков, преследующих только личную прибыль. Однако пока страданиям их, кажется, конца и края не видно, особенно после того, как правительство Борисова навязало жёсткий усечённый бюджет, срезающий не менее 20% всех общественных расходов.

При этом политика превратилась в намного больше, чем выгодный бизнес – более выгодное, а также куда менее рискованное, чем любой из приносящих доход видов деятельности занятие. Это преобразовало политические партии в нечто сродни акулообразным бизнес-корпорациям – хорошо организованным кружкам беспринципных и хищных искателей ренты, стремящихся завладеть браздами правления для собственного обогащения через эксплуатацию вялых, скотоподобных масс населения и грабёж ресурсов Болгарии, особенно сейчас, когда страна может рассчитывать на получение существенных средств зарубежной помощи и инвестиций из ЕС. Мощные экономические интересы зачастую криминального происхождения выстроились позади и финансируют каждую из главных политических партий, добавляя устойчивые плутократические элементы в то, что по существу является клептократической мафиозной олигархией. Вот почему обычнее люди не видят разницы между своим прогнившим насквозь правительством и болгарскими организованными преступными группами. Неудивительно, что болгары имеют склонность отзываться о своей стране, как о «мафиозном государстве», «банановой республике», «цирке» и «Абсурдистане». Они всё ещё ожидают давно обещанного прибытия «нормального» капитализма и «нормальной» демократии, где личная экономическая безопасность, сносные зарплаты и приличный уровень жизни придут на место сегодняшней безработице, крайней нищете и общественному унынию.  Около 1,2 миллиона болгар (16 % населения), в основном молодые люди, уже проголосовали ногами в поисках лучшей жизни заграницей (гонимая бедностью эмиграция помогла уменьшить население посткоммунистической Болгарии от почти 9 миллионов в 1989 году до приблизительно 7 миллионов сегодня).

Крах всенародной поддержки

Вскоре после падения коммунизма бывшие страны советского блока и другие региональные посткоммунистические государства были экономически неолиберализованы (довольно многие из них также были расчленены территориально) и, за исключением маленьких прозападных местных элит, которые вели себя как бандиты, их население обеднело до уровня третьего мира. Почти все из этих двадцати восьми евразийских стран познали на своем опыте долговременный экономический упадок катастрофических размеров (до сих пор только Польша преодолела свой ВНП эпохи коммунизма). Мрачный экономический регресс, глубоко укоренившаяся коррупция и повсеместное разочарование в народе лишениями и потерями уже кажущегося бесконечным переходного периода подрывают престиж новой власти и даже веру населения в западную демократию и рыночный капитализм. Новая порода жадных и безжалостных плутократов с неуёмным желанием богатства и власти награбило – путем несправедливого и купленного процесса приватизации – активы экономики, прежде находившейся государственной собственности, и воссоздало у себя дома худшие эксцессы диккенсовского капитализма 19 века, как будто никогда не существовало социального прогресса 20-го века. Посреди вездесущей безработицы, безденежья, недоедания и даже голода, во всех больших городах выросли особняки на многие миллионы долларов, похожие на дворцы символы наживы, доставшейся нечестным путем, и богатства, недосягаемого для простых людей, которые борются просто ради того, чтобы оплатить ежедневные счета, найти работу и жилье по средствам.

Этот «новый класс» соединённых политическими связями нуворишей с роскошным образом жизни в стиле La Dolce vita[2], кажется, готов совершить любое преступление ради прибыли и быстрого самообогащения, действуя в соответствии с принципом короля Людовика XV «После меня хоть потоп», разбивая везде надежды людей на улучшение своей участи и модернизацию их страны по образу и подобию «цивилизованной» нации. Единственный вид бизнеса, процветающий во многих «развивающихся рынках», по всей видимости, – это организованная преступность, которая обычно управляется клептократами из правящих кругов.

Пока паразитическая прослойка «новых богатых» олигархов жиреет день ото дня – частично уклоняясь от налогообложения под прикрытием вновь заимствованной системы весьма регрессивных законов «о пропорциональном налогообложении», – граждане бывших коммунистических государств теперь обязаны оплачивать из своих карманов все, бывшие до этого бесплатными, государственное медицинские услуги, даром что они ещё должны платить подоходный налог, налоги на недвижимость и с продаж – кое-что, не входившее в круг их обязанностей при коммунистическом строе. Кроме того, существует монетизация и (или) приватизация ранее бесплатных образовательных услуг, особенно в сфере высшего образования, а также новые частные школы, колледжи и университеты, где обучающиеся вынуждены оплачивать свое образование, включая многочисленные взносы, которые должны вноситься за вступительные экзамены и другие обязательные тесты, предусмотренные на каждом уровне обучения.

Государственные субсидии всех направлений от здравоохранения, образования и юридической помощи до обеспечения жильем, энергией и  общественным транспортом исчезают в схватке, затеянной с целью урезания социальных расходов и выравнивания бюджетных дефицитов, равно создающей больше сложностей для выживания обычных людей в их ежедневной борьбе за существование. Регион стал полигоном для того, чтобы узнать до какой степени трудящиеся могут быть лишены своих социально-экономических прав, таких как законодательно установленный минимальный размер оплаты труда, оплачиваемый отпуск, всеобщее бесплатное здравоохранение, образование и правовое обслуживание, пенсионный возраст 60 лет для мужчин и 55 для женщин, или даже защита профсоюзов. Но несмотря на взлетевший уровень безработицы и неполной занятости, железную дисциплину рынка и отсутствие соцобеспечения, или даже самого элементарного социального единства, старая шутка коммунистической эры «они (работодатели) делают вид, что нам платят, мы (работники) делаем вид, что работаем» представляется сегодня намного более отражающей действительность, чем во времена коммунизма. Люди не испытывают сейчас большого желания работать сколь-нибудь усердней на новых частных (и часто иностранных) хозяев, которые видимо, заинтересованы только в выжимании из них настолько большей прибыли, насколько может быть низким уровень оплаты труда и социальных льгот.

Одновременно, государственное образование и наука, также как и искусство и учреждения культуры, подвергаются опустошению во имя сохранения «денег налогоплательщиков» (к примеру, в некоторых переходных странах национальные академии наук были закрыты или близки к этому).

В этих пораженных кризисом странах, со значительно ухудшившимся уровнем жизни, ростом безработицы, бедности, пауперизма, преступности, распространением алкоголизма и наркомании, вместе с непозволительными для большинства ценами на базовые товары и услуги, такие как еда, жилье и топливо, общественное удовлетворение тем, как государство фактически исполняет свою роль, почти везде минимально. И там, где есть большие противоречия между народными ожиданиями и действиями государства в плане обеспечения необходимыми товарами и услугами, как почти во всех посткоммунистических странах, приверженность к демократическим позициям со временем понемногу размывается. Несостоятельные режимы, которые обманывали чаяния общества на протяжении долгих периодов времени, могут потерять свою легитимность, подвергая себя опасности системного кризиса и неустойчивости (например, образцовый случай Веймарской Германии). Многие граждане посткоммунистической эпохи, будучи предоставленными своим ужасающим условиям жизни и работы, расстаются со своей длительно питаемой верой в капитализм западного образца и либеральную демократию. Отрицательное отношение народа к происходящему, таким образом, не может не затронуть демократическое мироощущение (то, как воспринимается ценность демократии) и потому так называемый «дефицит демократии» статистически вполне различим во всем регионе. Местные правящие элиты медленно теряют законность своей власти.

В результате, общественные протесты и социальные волнения являются обычным делом, включая массу неоднозначных «цветных» революций – успешных и нет, в зависимости от степени западной поддержки, оказанной им, – против избранных народом, но часто глубоко непопулярных правительств. В январе 2011 года, в качестве примера, в ходе антиправительственной демонстрации в столице Албании Тиране несколько протестующих были застрелены, а 150 ранены. Консервативный премьер-министр Албании Сали Бериша поклялся, что не даст свалить свое правительство, но оппозиция провела новые акции в Тиране и других албанских городах, и пообещала устроить даже больше выступлений в будущем. Сторонники оппозиционной Социалистической партии возлагают на власть ответственность за широкое распространение финансовых нарушений, местной преступности и коррупции, экономический упадок и кричащую нехватку коммунальных служб. Они также требуют проведения повторных выборов, обвиняя правительство в массовых злоупотреблениях во время оспариваемых выборов 2009 года, которые правящие демократы Бериша выиграли с крайне незначительным преимуществом. В дальнейшем, напряжение возросло, стоило Бериша публично обвинить своих оппонентов социалистов в попытке «восстания по тунисскому сценарию», намекая на недавнее запачканное кровью свержение президента-диктатора Туниса, при котором было много погибших. Похожие антиправительственные выступления регулярно имели место в постсоветской Грузии, несмотря на усилия «демократической» власти подавить всех несогласных. Недовольная оппозиция винит грузинского лидера, любителя жёстких мер, Михаила Саакашвили в бедственной войне с Россией 2008 года и потерю удачи страной. «Подавляющее большинство населения на грани нищеты. В Грузии ничего не работает, кроме полицейского государства» – сказала приехавшим иностранным журналистам представитель оппозиционной Консервативной партии Лаша Чхартишвили в феврале 2011 года во время демонстрации в отставку Саакашвили у здания парламента в столице Грузии Тбилиси.

«Диктаторский режим Саакашвили обречен пасть, потому что есть конец человеческому терпению». [4]

На данную минуту, все взоры прикованы к мусульманскому миру и степени трансформации политической жизни под воздействием продемократических усилий арабских народов на всем Большом Ближнем Востоке. Однако фитиль для такого восстания имеется везде, особенно в посткоммунистических частях мира. Беспорядки,  вскипающие как протест против бедности, безработицы и эндемичного официального воровства после более чем 20 лет некомпетентного, продажного и лживого посткоммунистического руководства – в сочетании с разрушительными экономическими экспериментами в духе laissez faire[3] на всем протяжении бывшего советского блока, –  породили региональную нестабильность, при которой выживание некоторых поддерживаемых Западом режимов видится все в большей и большей опасности. Это подтверждается беспрецедентными неофициальными предположениями, сильно напоминающими время до падения коммунизма – такими, как многие комментарии читателей местных медиа форумов, например – о непрочности и обратимости нового посткоммунистического порядка и его возможной замене «революционной демократией» в латиноамериканском стиле. Это ощущение ненадёжности и хрупкости положения режима усилилось волной коммунистической ностальгии, охватившей многие посткоммунистические народы.

Тоска по коммунизму

Существует огромное разочарование не сбывшимися обещаниями революций 1989-го, которые принесли большинству населения бывших коммунистических стран резкий спад уровня жизни. Ширящееся раздражение обнищанием, коррупцией, уличной преступностью и всеобщим социальным хаосом, сопровождающим переход к рыночно ориентированному капитализму и западной демократии, порождает растущую ностальгию по коммунистическому прошлому среди многих простых людей (не относящихся к новым космополитичным и прозападным элитам), когда они смотрят назад со всё большей нежностью на «старые добрые времена» коммунизма – беспокоящая тенденция в регионе, широко известная как «советский шик».

Согласно недавно опубликованному Румынскому обзору оценки и стратегии (Rumanian Evaluation and Strategy Survey) 45 % румын убеждены, что могли бы жить лучше, если бы антикоммунистической революции не случилось бы вообще. После 21 года бурной жизни после коммунизма 61 % участников обзора высказались, что в настоящее время они живут в намного худших условиях, чем при Чаушеску, в то время как только 24 % сказало, что они богаче теперь. Если результатам этого обзора можно верить (опрос был произведен в конце 2010 года путем выборки 1 476 взрослых людей и имеет погрешность в ±2,7 %), Чаушеску превратился в фигуру мученика, к которому большинство румын очень симпатизируют. По меньшей мере 84 % респондентов полагают, что его казнь без справедливого открытого суда была ошибкой, и 60 % даже сожалеют о его смерти. [5] Согласно ещё одному исследованию 59 % румын считают коммунизм хорошей затеей.

Около 44 % опрошенных думают, что эта хорошая идея была не лучшим образом воплощена в жизнь, когда только 15 % считают, что она была применена правильно. Лишь 29 % румын продолжают видеть в коммунизме плохую идею. По данному вопросу между мужчинами и женщинами нет существенных отличий, но положительный взгляд на коммунизм имеет связь с возрастом и местом жительства. Большинство лиц старше 40 лет считают коммунизм хорошей идеей (включая 74 % из тех, кто старше 60 лет и 64 % в возрасте 40-59 лет). Тем не менее, только меньшинство придерживается такой позиции среди молодого поколения, которое даже не помнит режим Чаушеску (49 % в возрасте 20-39 лет и всего 31 % из лиц моложе 20 лет).

Сельские респонденты смотрят более позитивно – только 21 % из них считают коммунизм плохой идеей в сравнении с 34 % городских. [6] И многие румыны с большой охотой вспоминают дни, когда большинство из них имело постоянную работу, предоставленное государством недорогое жилье, бесплатное здравоохранение и оплачиваемый отпуск на побережье Черного моря. «Я сожалею о кончине коммунизма – не для себя, но когда вижу, как много борются мои дети и внуки» – сказал 68-летий механик на пенсии. «У нас была безопасная работа и приличные заработки при коммунизме. У нас было достаточно еды, и каждый год мы проводили отпуск с нашими детьми». [7]

«Советский шик» особенно популярен в среде постоянных жителей бывшей Восточной Германии, где он известен как «остальгия». [8] Согласно статье в консервативном немецком журнале Der Spiegel, «Прославление Германской Демократической Республики» находится на подъеме по истечении двух десятилетий после падения Берлинской стены. Молодёжь и обеспеченные люди находятся среди тех, кто резко отрицают критику Восточной Германии как нелегитимного государства». В недавнем опросе общественного мнения, цитируемом Der Spiegel, больше половины (57 %) бывших восточных немцев защитило бывшую Германскую Демократическую Республику (ГДР). «В ГДР было больше хороших сторон, чем плохих. Были кое-какие проблемы, но жить там было хорошо» – утверждало 49 % из опрошенных. Восемь процентов восточных немцев категорически отвергло любую критику их бывшей родины и согласилось с утверждением, что «ГДР в большей части состояла из хороших сторон. Жизнь в ней была счастливей и лучше, чем в воссоединённой Германии сегодня». Эти результаты опроса, изданные по случаю 20-летней годовщины падения Берлинской стены обнаруживают, что ностальгия по прежней Восточной Германии проникла глубоко в сердца многих бывших восточных немцев. Это уже не просто тоскующие по прошлому старшие поколения, оплакивающие утрату ГДР. «Обрела черты новая форма остальгии» – цитируется высказывание историка Стефана Волле. «Жажда идеального мира диктатуры выходит далеко за рамки прежних правительственных чиновников» – сетует Волле. «Даже молодые люди, не имеющие никакого опыта жизни в ГДР, его сегодня идеализируют». [9]

«В Восточной Германии не наберётся даже половины молодых людей, которые описали бы её, как диктатуру, и большинство верит, что Штази была нормальной разведывательной службой» – сделал в 2008 году вывод о восточногерманской молодёжи политический исследователь Клаус Шрёдер, директор исследовательского института Свободного университета Берлина, изучающего бывшее коммунистическое государство.

«Эти молодые люди не могут – и, по сути, не имеют большого желания, – узнавать тёмные стороны ГДР». Исследование Шрёдера дает шокирующее понимание мыслей многих нелояльных граждан экс-ГДР. «С высоты сегодняшнего дня, я убеждён, что мы были изгнаны из рая, когда упала Стена» – приводятся слова восточного немца, тогда как другой, 38-летний мужчина, благодарит Бога за то, что он жил в ГДР, потому что только после воссоединения Германии он впервые увидел бездомных людей, попрошаек и обнищавших людей, которые боялись за свое выживание. Нынешняя Германия характеризуется многими экс-восточными немцами, как «рабовладельческое государство» и «диктатура капиталистов», причём некоторые вообще отвергают само существование объединённой Германии, по их мнению, слишком капиталистической и диктаторской, и уж точно не демократической. Шрёдерер приходит к такому тревожному заключению: «Я боюсь, что большинство восточных немцев не отождествляют себя с существующей социально-политической  системой». По утверждению ещё одного бывшего восточного немца, приведённым в той же статье Der Spiegel, «в прошлом, палаточный лагерь был местом, где люди вместе радовались свободе». И то, по чему он скучает больше всего сегодня, это «чувство товарищества и солидарности». Его вердикт в отношении ГДР ясен:

«насколько я могу судить, в том, что мы имели в те дни, было меньше диктатуры, чем сегодня». Мало того, что он хочет видеть снова ГДР-овские  равные зарплаты и пенсии, но ещё жалуется, что по всей воссоединённой Германии люди лгут и жульничают, а нынешняя несправедливость творится ещё более бесчестным путём, чем в ГДР, где голодные зарплаты и уличная преступность были совсем неизвестны. [10]

В качестве реакции на распространённую в регионе тоску по коммунизму и также перемены во внутреннем состоянии общественного мнения, согласно которому последний польский коммунистический лидер генерал Войцех Ярузельский намного популярней, чем некогда чтимая, но теперь вытесненная на периферию актикоммунистическая икона – экс-глава профсоюза «Солидарность», лауреат нобелевской премии мира и впоследствии президент Лех Валенса – ревностные антикоммунисты Польши пересмотрели уголовный кодекс, включив в него официальный запрет на коммунистическую символику. По новому закону, достойному средневековой католической инквизиции, поляки могут теперь подвергаться штрафам и лишению свободы, если будут, например, застигнуты поющими «Интернационал», или если будут нести красный флаг, красную звезду или знак серпа и молота, а также другие символы коммунистической эры, или даже носить футболку с Че Геварой. Подобным образом чешское правительство консерваторов пытается поставить вне закона Коммунистическую партию Богемии и Моравии (даже при том, что последняя завоевала более 11 % народных голосов во время последних парламентских выборов в мае 2010 года и представлена в обеих палатах национального парламента) по видимости из-за отказа её руководства изъять из наименования партии святотатственное слово «коммунистическая».

Некоторые из экс-коммунистических членов ЕС на днях торопили Брюссель ввести по всему ЕС ответственность за преуменьшение или отрицание преступлений старых коммунистических режимов. «Принцип правосудия должен гарантировать справедливое отношение к жертвам каждого тоталитарного режима» – указали в письме к европейскому комиссару по вопросам юстиции, свободы и безопасности министры внешнеполитических ведомств Болгарии, Чешской республики, Венгрии, Латвии, Литвы и Румынии.

В нём они настойчиво утверждали, что «публичное прощение, отрицание или принижение преступлений тоталитаризма» должны быть криминализованы в каждой стране Евросоюза. Подстрекая антикоммунистических депутатов из посткоммунистических стран, Европейский Парламент уже пропустил противоречивую резолюцию по «тоталитаризму», которая приравнивает коммунизм к нацизму и фашизму.

Однако все подобные карательные меры едва ли обуздали эпидемию коммунистической ностальгии: самая популярной футболкой среди восточных берлинцев сегодня является с надписью: «Верните мне мою Стену. И на этот раз сделайте её на два метра выше!».

Будут ли бывшие коммунистические государства следующими?

Пока внимание западных правительств и общественности сосредоточено на шумных очагах напряжённости и конфликтах арабского мира, люди склонны упускать из внимания или забыть кризис, охватывающий экс-коммунистические страны. Предоставленная буйно цветущему неравенству, обнищанию, властной коррупции и организованной преступности, характеризующим посткоммунистический порядок, обстановка в этих прежде коммунистических землях не менее пожароопасная, чем в Северной Африке и Ближнем Востоке, и в один из ближайших дней она может оказаться куда менее стабильной, чем представляется сейчас.

Являются ли Тунис, Египет или даже Ливия вероятным будущим сценарием для этого беспокойного региона?

На данный момент, многострадальные, но весьма терпеливые граждане из этих переходных стран стискивают зубы в надежде на то, что ближайшие выборы приведут к власти мессианского спасителя на белом коне, который – вместе с гораздо более щедрой помощью из предположительно бездонных кошельков Запада – в конце концов, выведет их обанкротившиеся, впавшие в бедность общества из пропасти, в которую они рухнули. Простые люди в посткоммунистической части мира убеждены, что их демократические революции и высокие ожидания были преданы, разграблены и присвоены разнообразными «темными силами», варьирующимися от экс-коммунистических элит, сменивших свою бывшую политическую власть на власть денег, до продажного союза (в версии многих провинциальных левых) между амбициозными туземными псевдо-«демократами» и прожорливыми западными капиталистами, и, наконец,  коварного заговора с участием МВФ, Мирового Банка, фонда Сороса и «интернациональных иудейских финансов» (обычно в глазах крайне правых националистов). Как усмехнулся Сэр Роберт Чилтерн в остроумной комедии Оскара Уайльда «Идеальный муж», «когда боги хотят покарать нас, они отвечают нашим мольбам».

Лишь время покажет, будет ли ответ на молитвы экс-коммунистических народов в конечном счете подтверждением наказания свыше. С другой стороны, он может открыть для этих борющихся наций широкие перспективы сопротивления подавляющей силе международных банков и транснациональных корпораций путем выбора прогрессивных реформ, нацеленных на создание демократичного мирового порядка, неподконтрольного хозяевам глобализации и прислуживающим им местным компрадорским элитам.

Примечания

[1] George Jahn, “In Romania, Turmoil Fuels Nostalgia for Communism,” Washington Post, January 11, 2011.

[2] Michael Hudson and Jeffrey Sommers, “Latvia Provides No Magic Solution for Indebted Economies,” Guardian.co.uk, December 20, 2010.

[3] “There’s More at Stake than Just Freedom of the Press,” Der Spiegel International, January 19, 2011.

[4] “Saakashvili Has Turned Georgia into A Police State,” Interfax, February 11, 2011.

[5] “45 % of Romanians Say ‘Ceauşescu, Please Forgive Us for Being Drunk in December (1989)’,” Bucharest Herald, December 29, 2010.

[6] Результаты этого обзора, полученные из репрезентативной выборки румын между 22.10.2010 и 01.11.2010, были обнародованы Институтом по расследованию преступлений коммунизма и памяти румынских ссыльных (IICCMER) по адресу http://www.crimelecomunismului.ro/en/about_iiccr

[7] Jahn, “In Romania, Turmoil Fuels Nostalgia for Communism.”

[8] «Остальгия» происходит от немецких слов ost (восток) и nostalgie (ностальгия), и имеет отношение к получившему широкое распространение чувству тоски по многим аспектам жизни в бывшей Германской Демократической Республике.

[9] Julia Bonstein, “Majority of East Germans Feel Life Better under Communism,” Der Spiegel International, July 3, 2009.

[10] там же. Английская Guardian отметила 20-летие падения Берлинской Стены статьей бывшего восточногерманского академика, который подобным образом оплакивал смерть ГДР, которая, как он заявил, предлагала «социальное и гендерное равенство, полную занятость и отсутствие экзистенциальных страхов, а также субсидируемую квартплату». В соответствии с ней, объединение «принесло за собой социальную разруху, высокую безработицу, практику внесения в чёрные списки, грубый материализм и «общество войны всех против всех»…». См. Bruni de la Motte, “East Germans Lost Much in 1989: For Many in the GDR the Fall of the Berlin Wall and Unification Meant the Loss of Jobs, Homes, Security and Equality,” Guardian.co.uk, November 8, 2009.

[1] государство фюрера; прим. mixednews

[2] «сладкая жизнь», «красивая жизнь» богатых, пресыщенных жизнью людей в буржуазном обществе [по названию кинофильма Ф.Феллини (1959)]; прим. mixednews

[3] принцип невмешательства государства в экономическую жизнь; прим. mixednews