|
Если наши пожары идут на экспорт, то в качестве импорта мы получаем инфляцию
В Кремле обсуждают продовольственную безопасность. ФАС и суды обличают хлебопеков в ценовом сговоре. Чиновники винят в росте цен на гречку, молоко, сахар (далее — по списку) спекулянтов и журналистов. По сути же власти столкнулись с первой посткризисной социально взрывоопасной ситуацией. И оказались, мягко говоря, не на высоте.
Да, небывалая жара, засуха и пожары — это стихия. Но на то мы, граждане, и нанимаем госаппарат, чтобы сглаживать подобные пиковые нагрузки. У нас же все получилось с точностью до наоборот. Я не говорю о том, что на чрезвычайную ситуацию никак не отозвались ни Госдума, ни Общественная палата, ни “Единая Россия”. Предлагаю сосредоточиться на том, кто на деле оказался главным спекулянтом, скомандовавшим ценам “вира!”.
Сводки с рынка сродни пожарам: рекорды бьют цены на гречку (с начала года они, по официальной статистике, выросли на 85%, причем только за последний месяц — на 33%), за ними вверх устремились цены на молоко, яйца, сахар, соль, пиво и мед. Дорожает хлеб. И, увы, это только начало.
Административным зажимом цены не остановить. Еще на страницах советской “Литературки” Анатолий Рубинов выдал афоризм на все времена: “Цены — не рак, они задом не ходят”. А тут еще важно, что перспективу их продолжительного роста нарисовали вполне рукотворным образом.
5 августа Правительство РФ ввело запрет на вывоз зерновых. То была настоящая спецоперация — накануне и первый вице-премьер, курирующий аграрный сектор, Виктор Зубков, и министр сельского хозяйства Елена Скрынник утверждали, что зерна хватит и для внутреннего потребления, и для экспорта. Наши экспортеры, не говоря уже о мировом рынке, были захвачены врасплох.
9 августа Владимир Путин подробно изложил логику принятого решения. “Страна потребляет примерно 77—78 млн. тонн зерна в год. В этом году нам потребуется в связи с событиями, связанными с засухой, около 78 млн. тонн. По последним прогнозам Минсельхоза, урожай будет значительно скромнее, чем мы предполагали в начале года. Это будет 65, а может быть, даже и 60 млн. тонн. Это означает, что мы полностью закрываем, несмотря на такой урожай, свои внутренние потребности. За счет чего? Даже если возьмем скромный сценарий — 60 млн. тонн. У нас есть 9,5 млн. тонн в запасе, в интервенционном фонде, и плюс 21 млн. тонн — переходящий остаток прошлого года. То есть у нас 90 млн. тонн, а нужно для внутреннего потребления 78. Но вопрос заключается в том, с чем страна останется на следующий, 2011 год? Мы не знаем, какой будет урожай и какой у нас будет переходящий остаток 2011 года. (...) Если кто-то ждет 21 или 31 декабря текущего года, то напрасно, потому что мы должны будем смотреть на наше решение о снятии запрета на экспорт только по результатам уборочной кампании текущего года”, — отметил Путин.
Подобные расчеты приводила в конце августа и министр Скрынник. По ее данным, собрано было уже 42 млн. тонн зерна. К этому она прибавляет запасы, которые, согласно “ревизии Росстата”, “с учетом того, что имеется у личных подсобных хозяйств”, на 1 июня составили 25,8 млн. тонн. До внутреннего потребления в 78 млн. тонн рукой подать, а уборка в Сибири и на Урале, где “планируется хороший сбор”, только разворачивается. Министерский вывод: оснований для роста цен нет, если же цены все равно растут, то это спекуляция, с которой должны бороться ФАС и компетентные органы.
Такова арифметика. И она соответствует колхозно-госплановской, а не рыночной логике. По рыночной логике во главе угла стоять должен не пересчет зерен и не запрет экспорта, а давление на цены через зерновые интервенции или налоговую поддержку зернопроизводителей.
Есть алгебра рынка. Его главный инструмент — не тонны или баррели, а цены. Конечно, цены зависят от тонн и баррелей, спроса и предложения, но рынок живет ожиданиями, которые прежде всего и движут цены. Для кого-то это — спекуляция и повод обращаться в органы. Для рынка же это — способ строить быстро меняющиеся прогнозы. Непреложный факт состоит в том, что, принимая решение, влияющее на рынок, надо учитывать его ценовой эффект, для определения которого одной арифметики не достаточно. А как раз алгебраического расчета решению об эмбарго явно не хватает.
Не буду углубляться в оценку вероятности того, что приведенные расчеты могут оказаться слишком оптимистичными. Важно, что запрет экспорта не означает отказа от импорта. Минсельхоз представил оценки внешнеторгового оборота зерна. При урожае в 60—65 млн. тонн экспорт российского зерна в этом сельхозгоду (с 1 июля 2010 года по 30 июня 2011 года) составит от 2 до 4,5 млн. тонн. Для сравнения: в прошлом сезоне Россия экспортировала 22,4 млн. тонн зерна. Есть у министерства и оптимистичный прогноз, по которому экспорт составит 10,6 млн. тонн за счет все тех же “переходящих запасов”, которые Путин предлагал приберечь на будущее. Наряду с падением экспорта Минсельхоз прогнозирует значительное повышение импорта зерна: Россия может ввезти 2,5—3 млн. тонн.
А теперь главный вопрос: как эмбарго повлияло и будет влиять дальше на цены — что на внутреннем, что на внешнем рынке?
Конечно, рынок раскачивается, и есть кому его качать, но общая тенденция ясна. Российский рынок увидел во введении эмбарго панику властей, и поэтому цены не только не остановились, а продолжают уверенно набирать вертикальный ход.
Мировой рынок испытал шок от решения Москвы, которое управляющий директор Всемирного банка Нгози Оконджо-Ивеала прокомментировала так: запрет на экспорт, введенный Россией, может повлечь за собой попытки мировых экспортеров зерна сделать то же самое, и результатом станет повышение цен и глобальный продовольственный кризис. Другими словами: российское зерновое эмбарго — это экспорт наших пожаров на мировой рынок.
Похоже, правительство и само это хоть запоздало, но поняло. 30 августа эмбарго было незначительно смягчено, зерно теперь можно вывозить, например, на космодром в Байконуре или в качестве гуманитарной помощи.
Мировой рынок успел несколько успокоиться. Но свой ценовой след эмбарго все равно оставило. На биржах в США бушель (более 35 литров) пшеницы сейчас стоит около 6,6 доллара, в начале августа из-за решения Москвы цена на него доходила до 7,8 доллара. Но сравнивать имеет смысл с июлем, когда тот же бушель можно было купить за 4,8 доллара.
Совершенно очевидно, что растущая зерновая инфляция прямо отзовется ростом цен по самым разным продуктовым цепочкам: от хлеба до мяса и от молока до горячительных напитков. Как на внутреннем, несмотря на вводимый ежедневный мониторинг и мобилизацию антимонопольщиков с прокурорами, так и на мировом рынках. И через импорт продовольствия, объем которого неминуемо возрастет, мировой рынок свой “должок” России непременно вернет.
Главным импортным продовольственным товаром у нас станет инфляция. И ее импорт уже не запретишь.
материал: Николай Вардуль
Вернуться назад
|