Стариков Е.Н.: Адаптанты

По данным социологического опроса, проведенного ВЦИОМ, адаптанты связаны как с органами власти (59 процентов опрошенных), так и с криминальным миром (56 процентов). 40,9 процента респондентов считают, что для получения высоких доходов профессиональная квалификация и знания не нужны. Иначе говоря, нужны не образование и ум, а хитрость и наглость, отсутствие комплексов и “умение крутиться”. Этот факт опровергает расхожую мифологему демпрессы о том, что социальный отбор идет по таким критериям, как ум, работоспособность и инициативность. (“Если ты такой умный, то почему ты не миллионер?”) Ум и работоспособность - качества высококвалифицированных рабочих и интеллигенции, которые сейчас почему-то не обогащаются, а усиленно люмпенизируются. Как говорит народная поговорка, золото тонет, а всплывает... то, что всплывает.

Кто такие адаптанты?

“Социальная адаптация” и “адаптант” - термины сугубо научные, социологические. Чтобы не забивать читателю голову уныло-академической бодягой, скажем для краткости, что в современных российских условиях адаптант - это человек, успешно приспособившийся (адаптировавшийся) к нашей сволочной реальности. Обычно с такими людьми морально здоровое общество борется как с преступниками. Ну а если их число превысило некую критическую массу и они захватили власть в обществе? В таком случае они начнут активно переделывать общество “под себя”, разрыхляя и разлагая его. В идеале хаос - вот “наилучшее” состояние общества, с точки зрения наших адаптантов.

В специфических условиях современной России социальная адаптация приобретает негативный ценностный смысл. Соответственно, слово “адаптант” становится синонимом слов “подлец”, “подонок”. Меняет знак полярности и понятие “дезадаптант”. Это человек, не смирившийся с охватившим общество маразмом и отказывающийся жить по новым правилам, которые навязывают ему адаптанты.

Означает ли все вышесказанное, что адаптант и современный российский предприниматель - одно и то же? Нет, не означает. Ибо сами термины “предприниматель”, “капиталист”, “бизнесмен” - предельно тощие абстракции, ничего не говорящие нам о качестве рассматриваемого капитализма. Как совершенно правильно отметил историк Г. Мирский, “бизнесмены бизнесменам рознь, и капитализм, даже находящийся еще в стадии становления, бывает разного сорта”.

В свою очередь социолог Т. В. Наумова пишет: “Мало кто из нынешних богатых самостоятельно пробился наверх... Современная российская буржуазия, не стесняя себя никакой моралью, накопила состояния, опираясь не на интеллект и умение работать, а благодаря приближенности к властным структурам и махинациям, получая задаром предприятия...”. Однако кроме финансово-криминального космополитического капитала есть еще и русский национальный производительный капитал. Это принципиально иной социальный тип, близкий веберианскому “идеальному типу” предпринимателя. Последние социологические исследования подтверждают правомерность подобной дифференциации предпринимателей в нашей стране. Российскими социологами разработана классификация социальных типов наших предпринимателей, позволяющая дифференцировать их на культурных (цивилизованных) и “диких” (нецивилизованных). К сожалению, последних - большинство. Им присуща антисоциального свойства адаптация к условиям социальной среды. “Подобный способ адаптации, - пишет социолог Л. Е. Душацкий, - можно назвать примитивно-криминально-аморальным”.

От воинствующе активных криминал-адаптантов, переделывающих Россию “под себя”, следует отличать адаптантов пассивных - ведущих растительное существование конформистов-приспособленцев. Их способ адаптации - снижение своих потребностей до минимума, отказ от каких-либо притязаний на лучшее будущее, смирение с “рыночным” маразмом, довольство доходами, позволяющими держаться на поверхности жизни, не умирая с голоду. Между прочим, минимизация потребностей населения чревата такими последствиями, как (во-первых) минимизация трудовой отдачи, то есть понижение производительности труда, и (во-вторых) заужение внутреннего потребительского рынка. Как видим, последствия эти далеко не рыночные, а совсем наоборот.

Развал экономики - отнюдь не препятствие для деятельности активных адаптантов (далее мы будем для краткости именовать их просто адаптантами), а, наоборот - своеобразный питательный раствор, естественная среда обитания. “Оказывается, - пишет Л. Е. Душацкий, - и к этим условиям часть бизнесменов может легко приспособиться, извлекая определенные дивиденды Из смутного времени. Очевидно, что активное приспособление предполагает не просто принятие адаптантами условий такими, какие они есть, но всестороннее взаимодействие с ними ради превращения в комфортную среду обитания”.

Если попытаться одним словом дать моральную характеристику адаптанта, то таким словом будет “сверхнаглость”. Торжествует великий закон наглости: среди наглейших побеждает сильнейший, а среди сильнейших - наглейший. Характерно, что даже в солидной академической монографии группа из девяти авторов-социологов не удержалась от ярко публицистической оценки адаптанта: “Торжествует жлоб, социальный хам!” (Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества, М., 1996, с. 316). “Во всяком случав, нецивилизованность бизнеса, как показало исследование, является фактором успеха” (Душацкий). По данным социологического опроса, проведенного ВЦИОМ, адаптанты связаны как с органами власти (59 процентов опрошенных), так и с криминальным миром (56 процентов). 40,9 процента респондентов считают, что для получения высоких доходов профессиональная квалификация и знания не нужны. Иначе говоря, нужны не образование и ум, а хитрость и наглость, отсутствие комплексов и “умение крутиться”. Этот факт опровергает расхожую мифологему демпрессы о том, что социальный отбор идет по таким критериям, как ум, работоспособность и инициативность. (“Если ты такой умный, то почему ты не миллионер?”) Ум и работоспособность - качества высококвалифицированных рабочих и интеллигенции, которые сейчас почему-то не обогащаются, а усиленно люмпенизируются. Как говорит народная поговорка, золото тонет, а всплывает... то, что всплывает. Что же касается инициативности, то и здесь дела обстоят отнюдь не так, как утверждает деммифология. Свидетельствует исследователь Владимир Иваницкий: “Успеха добиваются, идя путями рискованными. Но не индивидуальными. Со стороны кажется: извилины полторы, пороха не выдумает. А деньги гребет. В частности, потому, что для этого здесь пороха выдумывать ни в коем случае не надо. Есть отлаженные, четкие пути, повторяющиеся процедуры” (“Знание - сила”, 1998, № 1).

Еще один характерный признак адаптанта - занятость исключительно посреднической деятельностью. Сама по себе посредническая деятельность в рамках рыночной экономики - отнюдь не грех. Но адаптанты не просто заняли свободные экономические ниши, а насильственно навязали себя в качестве посредников, используя криминальный террор, связи с коррумпированным чиновничеством. Таким образом, адаптанты не устанавливают, а блокируют, насильственно разрывают естественно возникающие связи между агентами рынка. Адаптанты, как правило, - посредники-монополисты - от азербайджанцев на продовольственных рынках до уполномоченных банков * . Непреодолимой стеной встают они между производителями-продавцами и покупателями, сдирая и с тех и с других чудовищный процент за свою бесполезную, паразитарно-хищническую деятельность, навязанную насильно. В случае очистки хозяйственного механизма от банды посредников все общество почувствовало бы огромное финансовое облегчение.

В России господствует псевдорынок, где цены и товарные потоки контролируются посредниками, а не производителями. Примерно 75-90 процентов совокупной прибыли в российской экономике приходится на торговые операции - по сравнению с 65-80 процентами прибыли, получаемой в сфере производства в развитых странах. Весьма примечательно, что бесчисленные фирмы-посредники не создают внутри страны конкурентной атмосферы и работают не на понижение а на повышение внутренних цен.

Каково процентное соотношение в общей численности населения адаптантов, “приспособленцев” и дезадаптантов? Социологи дают на этот вопрос довольно точный ответ. По их оценкам, к современному “рынку” адаптированы примерно 20 процентов населения, а 25 процентов полностью дезадаптированы и никогда не смогут адаптироваться в силу индивидуальных особенностей личности (возраст, состояние здоровья, семейное положение, сформировавшийся менталитет). Оценка доли адаптантов хорошо соотносится с социологическими данными о доле выигравших от реформ. В течение 1995 - 1997 годов их численность держалась на уровне 20-23 процентов (с некоторой тенденцией к сокращению). Больше половины (55 процентов) находится в “подвешенном состоянии”; часть из них пытается “приобщиться” к новым реалиям, но реалии эти таковы, что “выпихивают”, отталкивают от себя - попытки активной адаптации не удаются. И тогда срабатывает стратегия пассивной адаптации - приспособленчества. Так что подавляющая часть этих 55 процентов населения - конформисты-приспособленцы. А между тем, как считают социологи, “успех реформ” во многом зависит от поведения и ориентации именно этой “середины”.

* Наиболее “элитная” часть адаптантов наживается на посредничестве с Западом. Напомню, что “компрадор” в переводе с португальского - “посредник”.

Примерная численность адаптантов в 20 процентов населения заставляет нас вспомнить о так называемом квинтильном коэффициенте. Он представляет из себя дробь, в числителе которой - совокупный доход 20 процентов населения с наибольшими доходами, а в знаменателе - доход 20 процентов наиболее бедного населения. Чем больше коэффициент, тем сильнее имущественная дифференциация и социальная поляризация в обществе. Возьмем за точку отсчета 1991 год. Тогда квинтильный коэффициент был равен 2,6. В 1993 году - 5,3 (35% / 6,6%), 1-е полугодие 1995-го - 8,3 (46,6% / 5,6%), конец 1995-го и 1996-й - 8,5 (46,7% / 5,5%). Как видно из приведенных в скобках дробей, доля “нижних” 20 процентов неуклонно уменьшается, в то время как доля “верхних” 20 процентов (то есть адаптантов) в национальном пироге постоянно нарастает. По данным председателя комитета Госдумы по безопасности Виктора Илюхина, в 1997 году эта доля превысила 50 процентов. Эта дифференциация доходов носит беспрецедентный характер и не может быть объяснена действием одних лишь “рыночных механизмов”. Проще говоря, эта дифференциация носит не столько рыночный, сколько криминальный характер.

Финансовый крах 17 августа 1998 года еще более уплотнил ряды на нижней и верхней ступеньках. Если в начале 98-го средняя зарплата достигала 190 долларов, а пенсия - 60 долларов, то уже в октябре средняя зарплата упала до 60-ти, а пенсия - до 25 долларов. На 35 процентов возросло число людей, оказавшихся за чертой бедности, и, согласно прогнозам, это число будет увеличиваться: разоряется многомиллионная армия “челноков” и лоточников.

Для того чтобы в условиях постоянного уменьшения национального пирога могли процветать и богатеть адаптанты, остальные социальные группы, оттесненные от процесса дележки, просто обязаны люмпенизироваться, причем по мере уменьшения пирога процесс люмпенизации не может не усиливаться как вширь, так и вглубь, захватывая все новые группы населения и делая жизнь люмпенизированных ранее все более невыносимой, ведя к их прямому физическому уничтожению (вымиранию от голода, болезней, самоубийств), что на языке международного права однозначно определяется как геноцид. То есть необходимым условием существования адаптантов является деградация и физическая гибель всех других социальных групп. Ибо сами адаптанты национальное богатство (“пирог”) не создают, они его только потребляют, да и другим приумножать не дают. Отсюда еще один небезынтересный вывод: неизбежен такой момент, когда уже и самим адаптантам мал станет этот пирог. Тогда неизбежна схватка пауков в банке и автоматическое уменьшение числа адаптантов за счет “съеденных” себе подобными. Недаром социологи отмечают общую тенденцию к сокращению численности “адаптированных”. Как свиньи, роющие под корнями дуба, адаптанты уничтожают объект своего собственного паразитирования - Россию, вследствие чего, если процесс пойдет до конца, с гибелью “объекта” погибнет и большинство адаптантов, часть же сбежит в другие страны (где эту породу людей вряд ли встретят с восторгом).

Итак, торжество адаптантов означает постепенное физическое вымирание сначала дезадаптантов, а потом и “приспособленцев”, в силу чего противоречия между адаптантами и всем остальным народом носят антагонистический характер.

Адаптанты - не столько социально-экономический класс (“предприниматели”), сколько социально-психологическая общность (“новые русские”), в которую входят представители почти всех социальных классов и групп: некоторых - почти целиком, из некоторых - лишь одиночки-отщепенцы. Но сам раскол на адаптантов и всех прочих людей проходит “по вертикали” через асе “горизонтальные” слои и страты общества, доводя их до внутренней поляризации. И все-таки наибольшее количество адаптантов скапливается в строго определенных социальных группах (классах) общества. Рассмотрим эти группы.

Аппарат

Если в 1988 году численность российских чиновников вместе с соответствующей “обслугой” составляла не менее 10 млн. человек, то к началу 1993 года их численность, по оценке социолога С. Бестужевой-Лады, как минимум, удвоилась. С этой оценкой можно спорить: по другим данным, численность аппарата на сегодняшний день составляет “всего лишь” 15-17 млн. человек. Точной цифры не знает никто.

В октябре 93-го грянул очередной этап “аппаратной революции”: “Чиновная пехота, захватив центр города, теперь штурмует и предместья. Все пустующие служебные площади уже захвачены, взор устремился на жилые комплексы и учебные здания. Происходит не приватизация, а “аппаратизация” жилого и ведомственного фонда столицы”, - констатируют через несколько дней после очередной “победы демократии” “Известия”. Теперь государственные учреждения занимают уже около 20 процентов жилого фонда столицы (“Комсомольская правда”, 12.02,94). Торжество победителей закрепляется небезызвестным Указом президента РФ № 2267 от 22 декабря 1993 года, выделяющим федеральных госслужащих в особую касту со своим уставом и льготной системой финансового, медицинского, бытового и иного обеспечения. Таким образом права чиновников на спецкормушку закрепляются юридически. Причем этот и другие документы регламентируют спецкормушку только в общих чертах, оставляя предельно размытыми ее границы. В этом принципиальное отличив дохода нашего чиновника от ситуации с его западными коллегами, у которых доход ограничен должностным окладом и потому легко контролируем. “Доход нашего чиновника, - пишут “Известия” (13.05.97), - размазанный по всевозможным надбавкам к должностному окладу, выслугам, премиям, удвоенным отпускным пособиям с оплатой проезда до места отдыха и обратно, дотированным квартирам, дачам, столовым, поликлиникам и больницам и т. д. и т.п., в принципе не поддается учету... Для спецкормушки характерна форма оплаты, размывающая грань между законным и незаконным”, что является сильнейшим стимулом к коррупции. Российский управленческий аппарат - отнюдь не инструмент в руках государства, предназначенный для реализации интересов каких-либо классов и социальных групп (буржуазии, например). Наш аппарат - сам по себе “класс” (если соблюдать терминологический пуризм, правильнее было бы говорить о “классоподобном социальном слое”) со своими собственными корыстными интересами, всемогущий благодаря своей аппаратной организации, теневым связям и особому корпоративному духу; слой, насквозь коррумпированный, а следовательно, дисфункциональный, замкнутый на обслуживание не общественных, а своих собственных интересов. Пожалуй, это единственный “класс” российского общества, достигший полного осознания общности собственных экономических интересов и ставший таким образом “классом для себя” *.

Коммунистическое государство рухнуло, но глубинный фундамент его - корпоративное право аппаратчиков распоряжаться значительной частью собственности в стране - по-прежнему остался. Более того, упразднение жесткого контроля коммунистического государства над административным аппаратом (особенно в провинции) привело к росту доходности бюрократических должностей. Теперь у аппарата - прямой и никем не контролируемый доступ к распределению и перераспределению общественного имущества. Аппарат отнюдь не обменивает власть на частную собственность, а в процессе хищнической, бесконтрольной приватизации “приплюсовывает” частную собственность к своим прежним сословным привилегиям и властным функциям.

Известно, что значительная часть чиновничества, особенно низшего, получает мизерные зарплаты, что свидетельствует о неоднородности самого аппарата; данные социологических исследований дают достаточные основания для предположения о растущем разрыве между управленцами разных уровней. “В то время как материальные возможности высших руководителей систематически увеличиваются, уровень благосостояния управленцев второго и третьего эшелона почти сравнивается со стандартами жизни рабочих” **. Нищий чиновник, распоряжающийся от имени государства многомиллиардной собственностью, оказывается лицом к лицу с предпринимателем, рвущимся к этой собственности и владеющим крупными суммами денег. Устоять от соблазна в подобных условиях могут только гиганты духа, а на гигантах массовые профессии не держатся. Как пишет исследователь российской “элиты” Ольга Крыштановская, “чиновничество само зачастую ищет людей из числа “новых русских с криминальными связями, чтобы выгодно продать им свои услуги. Если в середине 80-х годов на подкуп представителей государственных органов и правосудия тратилось до 33 процентов криминального капитала, то ныне эта цифра, по данным МВД, достигла 50 процентов. Изменилась и сама форма взятки. Должностному лицу оплачиваются поездки за рубеж, некоторые включаются (обычно через членов семьи) в реестры акционеров приватизируемых компаний и проч”. (“Социологические исследования”, 1995, № 8.) Зачастую аппаратчики сами создают на основе наворованной госсобственности разного рода коммерческие предприятия, тут же наделяя их множеством льгот и привилегий.

Свойственные аппарату, так сказать, по определению функции управления все более отходят на задний план перед функцией криминального изъятия и перераспределения “взятки-налога”. Теневые отношения и связи становятся стержневыми компонентами аппарата. Тем самым аппарат окончательно превращается в чисто паразитарную корпорацию мафиозного типа. Как лапидарная формула, с математической точностью определяющая суть взаимоотношений внутри правящего “демократически”-аппаратного блока, звучит фраза Дэвида Брукса из “Уолл-стрит джорнэл”: “В высших финансовых сферах России и вообще в политической жизни Москвы поступки определяются не рыночными, а, скорее, коррупционными стимулами”.

* Маркс ввел в научное обращение понятия “класс в себе” и “класс для себя”. “Класс в себе” - общность, не осознающая себя как единое целое, она существует объективно, занимает определенное место в системе производственных отношений, но единства своих интересов не понимает и, следовательно, достойно защищать их не может. “Класс для себя” - общность осознанная, готовая отстаивать свои, отдельные от других классов, интересы.

** Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества. М., 1996, с. 112.

Аппарат, призванный проводить в жизнь “рыночные реформы”, фактически стал главным препятствием на пути построения подлинно рыночных отношений: разрешительная система вместо регистрационной; произвольное распределение собственности и ресурсов “по блату” и за взятку, непомерные налоги, фискальная по своей сути политика аппарата, душащая частное предпринимательство на корню. “На этом историческом этапе практически невозможно провести грань между обложением налогом, конфискацией, вымогательством и ограблением” *. Писано не про нас, а про Англию XII века. Но как похоже! Одно слово - феодализм.

Бандократия

Криминальная ситуация в России отличается тем, что если в других странах сфера криминального бизнеса строго очерчена и изолирована в своем криминальном гетто, то в России эта зона “размыта”, “размазана” по всем сферам общественной жизни. Нет грани между легальным и нелегальным. Таким образом криминальный бизнес стал неотъемлемой частью всего российского бизнеса в целом, а бандократия де факто стала интегрированной и институциализированной частью общества, превращаясь в один из его главных социальных слоев. Как пишет Ольга Крыштановская, “в России нарождается новая общественная группа - криминальная элита, являющаяся частью правящей элиты общества. Она состоит из легализованных мафиози, осуществляющих роль посредников между властями и преступным миром, представляя в верхах интересы последнего”.

Социальная база криминализации общества постоянно расширяется. Происходит “выдавливание”, “выпихивание” огромных масс социально активного населения в криминал. Массовая пауперизация населения толкает его на противоправные способы пополнения своего скудного бюджета. Широчайшее распространение аномии ** привело к тому, что вместо политического сплочения масс на борьбу с адаптантами происходит втягивание миллионов людей в криминальные способы социальной адаптации.

Распространению криминальной субкультуры в стране способствует огромное число заключенных и прошедших через тюрьмы и лагеря. Статистика сообщает, что чуть ли не каждый восьмой взрослый трудоспособный гражданин России в свое время успел “отдохнуть на нарах”. В настоящее время в местах заключения находится более миллиона человек, причем в следственных изоляторах - более 300 тысяч (при общей вместимости СИЗО в 170 тысяч человек). Это значит, что треть всех арестантов в России сидит без приговора суда! Ныне число заключенных сопоставимо с худшими временами сталинского режима. Кто же эти заключенные? Может быть, те самые “крестные отцы” оргпреступности, киллеры и бандиты, по которым как раз тюрьма плачет? Отнюдь нет: судебная система парализована криминальным террором и коррумпирована, так что крупные преступники в тюрьмы, как правило, не попадают. Российские тюрьмы переполнены “бытовиками”. Сидят в основном за кражи - “пустых стеклянных банок, детского велосипеда, двух шоколадных батончиков “Сникерс”, пяти килограммов макаронных изделий, трехлитрового бидона молока, четырех бутылок водки, мешка комбикорма, пухового матраца... Мелочь сидит, потому что нет у нее денег на престижных адвокатов, на взятки следователям” (“Известия”, 23.11,96). По такому показателю, как число заключенных на 100 тысяч жителей, Россия лидирует с огромным отрывом - 694. На втором месте - Украина с 392 гражданами. В большинстве же западных стран эта цифра ниже 100. В Словении, например, - 24. Пройдя через учреждения ГУИН (Главного управления исполнения наказаний), все новые миллионы людей становятся носителями и распространителями уголовной субкультуры. Самое страшное заключается в том, что главным потребителем этой субкультуры становится молодежь. Среди молодого поколения появилась особая фракция - криминальная молодежь. Это наиболее “чистая”, классическая разновидность адаптантов, прошедших адаптационную социализацию *** с младых ногтей и не знавших иной культуры, кроме субкультуры адаптантов: агрессивно-“бескомплексная” поросль юных хищников, не способных ни к какому делу, кроме рэкета и спекуляции; главные потребители и носители не только уголовной, но и кич-культуры, распространяемой субкриминальными СМИ и шоу-бизнесом; англизированно-криминальный сленг вместо русского языка; ненависть к русской культуре; отсутствие всяких социальных норм - стопроцентная аномия; первобытно-стайный тип социальной организации. Недаром темпы роста правонарушений среди несовершеннолетних обгоняют в пятнадцать раз общие показатели роста преступности.

* Все начиналось с десятины: этот многоликий налоговый мир. М., 1992, с. 183.

** Аномия - моральный хаос, безнормативность.

*** Социализация - процесс усвоения индивидом определенного типа культуры. Социализация включает как контролируемые процессы (воспитание), так и стихийные, спонтанные процессы приобщения к культуре и социуму. В широком смысле слова социализация - процесс формирования личности.

К приведенным выше причинам роста социальной базы криминалитета следует добавить еще две: большое количество беженцев из “горячих точек” бывшего СССР; множество демобилизованных офицеров из силовых структур, в том числе и из таких, как бывший КГБ, ГРУ, спецназ, прошедших школу афганской и чеченской войн.

Общая численность “бойцов” организованной преступности достигла 600 тысяч человек, объединенных в 3000 отдельных преступных группировок и 365 межрегиональных групп. Идет активный процесс их консолидации - вхождения мелких групп в крупные сообщества.

Считается, что в наше время фирму надо создавать только с “крышей”. Услуги последней оплачиваются обычно 10 процентами от чистой прибыли. Это своеобразный “рэкет-налог”, однотипный с чиновничьей “взяткой-налогом”. Обычно для его взимания бандиты “врастают” в фирмы и производства, сажают там своих людей, вводят их в состав руководства. Так что конкретный рэкетирский процент проследить практически невозможно. “Крыша” отслеживает движение товаров и денежных потоков, ведет информационную разведку, осуществляет прослушивание интересующих ее персон и наблюдение за ними. Для обозначения этих организаций Ольга Крыштановская ввела термин ЧСС - частные силовые структуры. ЧСС бывают нелегальные и легальные. Некриминальных ЧСС больше, чем криминальных. Причина - массовые увольнения и сокращения профессионалов из МВД, ГРУ, МО. Эти профессионалы создали свои охранные фирмы. Их “крыши” покруче уголовных. А вообще-то крупные коммерсанты считают, что нет “крыши” лучше РУОПа. По самым приблизительным подсчетам, в некриминальных ЧСС зарабатывают себе на жизнь около полумиллиона охранников.

Деградация и развал Вооруженных Сил России привели к их регионализации с тенденцией к превращению в совокупность региональных ЧСС. В условиях безденежья армия все больше переходит на содержание губернаторов и местных бизнесменов. Экономическая зависимость здесь чрезвычайно высока. По сути дела, речь идет о формировании феодальных дружин, неподвластных центру.

Таким образом вооруженные силы могут оказаться приватизированными так же, как и вся государственная машина.

В настоящее время отмечается стремление бандократии к легализации своих капиталов. На криминальные деньги создаются коммерческие структуры исключительно для легального ведения дел. Возглавляются такие компании подставными лицами с незапятнанной репутацией. “Создаются целые цепочки коммерческих структур, связанных дочерними отношениями, или холдинги. Криминальными в этом случае остаются лишь тайные источники компании. Реальные владельцы бизнеса глубоко законспирированы и известны лишь узкому кругу лиц” (Крыштановская).

Накопив большой капитал, мафиози начинают тянуться к легальной жизни. Их тянет к политической власти, к богеме, к культуре, даже к меценатству. Они все чаще начинают озвучивать патриотические мысли о великой и неделимой России. Как ко всему этому относиться? Высказываются мысли о том, что необходимо официально легализовать криминальные капиталы, чтобы заставить их служить экономическому возрождению России. Некоторые патриотические газеты начинают рассматривать русскую бандократию как патриотическую, оппозиционную нынешнему режиму силу, с которой можно вступить в политический союз. Все это вызывает большие сомнения. Не следует забывать, что нынешний взлет бандократии (в том числе и русской) на недосягаемые экономические высоты обеспечен благодаря существующему в России коллаборационистскому режиму. Именно мафия нанесла России колоссальный ущерб, связанный с крупномасштабной утечкой капитала. Мафии других стран куда патриотичнее. Например, колумбийские наркодельцы большую часть своих прибылей репатриируют. Из России же, начиная с 1991 года, было вывезено 230 млрд. долларов, из которых 40 процентов приходится на организованную преступность. Так что говорить о “патриотизме” бандократии вряд ли имеет смысл.

Этнические адаптанты

Есть этнические меньшинства, которые оказались наиболее адаптивными к российскому “рынку”. Это евреи, цыгане, китайцы, вьетнамцы, чеченцы, азербайджанцы и ряд других. Относительно евреев: дабы не быть обвиненным в антисемитизме, приведу ряд высказываний, сделанных (не без гордости) самими представителями “народа избранного” о своих выдающихся адаптивных способностях. Итак, евреи о самих себе. Для начала возьмем нашумевшую статью Леонида Радзиховского “Еврейское счастье” из американо-еврейской газеты “Новое русское слово” (17.01.96): “Из 150 миллионов жителей России примерно тысяч 600 - евреи по паспорту. Еще свыше миллиона “полукровки”. Если добавить членов их семей, то мы получаем не менее трех миллионов человек, находящихся в “еврейской сфере”. Думаю, что почти 800.000 - 1.000.000 из них сосредоточены в Москве (до 10 процентов населения).

Однако дело не только в численности. Евреи сегодня составляют огромную часть российской элиты - художественной, интеллектуальной (что, впрочем, было всегда в течение последнего века), а также политической и коммерческой”.

“Евреи составляют и огромную часть ранней капиталистической элиты страны. Почти все крупнейшие банки Москвы возглавляют евреи. Банк “Столичный” - Александр Смоленский, “Мост-банк” - Владимир Гусинский, “Менатеп” - Михаил Ходорковский, “Российский кредит” - Виталий Малкин, “Альфа-банк” - Петр Авен и Михаил Фридман... К числу крупнейших предпринимателей России относят того же Владимира Ресина - короля московского строительства, а также скандально известного певца Иосифа Кобзона, постоянно обвиняемого в связях с мафией, Бориса Березовского и других. Одним словом, евреи сегодня в России после двадцати лет непрерывной эмиграции молодых и самых энергичных из них оказались сильнее, чем двадцать лет назад. Больше того, рискну предположить, что евреи имеют больший удельный вес в русской политике и бизнесе, чем в политике и бизнесе любой другой христианской страны”.

Отметим, что среди перечисленных господином Радзиховским “выдающихся” евреев нет ни одного представителя промышленного капитала. Все вышеперечисленные - крупные финансисты-спекулянты, компрадоры.

На тельавивском телевидении прогремела передача о “еврейских банкирах в России”. Весь сюжет передачи держится на откровениях ее героев. И “герои” откровенничают:

Гусинский: “Я думаю, что еврейское лобби уже есть в России... На сегодня - все что хорошо для “Моста”... хорошо для России”.

Малкин: “Евреи - активная нация, и многие из них завоевали какие-то передовые позиции в финансовом мире... Большая часть капитала там, 50 процентов принадлежит еврейскому бизнесу. И потому называют их еврейско-финансовым лобби... Это еще одно следствие развала советской системы. Мы все ее понемногу раскачивали, в том числе и я... Я всегда желал победы и успеха Тэтчер в Великобритании, Рейгана в США, Бегина в Израиле. Наверное, это была проекция моего, да и не только моего, антипатриотического отношения к нашему первому в мире социалистическому государству. Ведь мы все... радовались, когда в СССР что-то ломалось, что-то срывалось. Я всегда болел против советских спортсменов, всегда...”

Такой вот “российский патриот” заправляет сейчас банком “Российский кредит”, Социолог Геннадий Вениаминович Разинский опубликовал в академическом журнале “Социологические исследования” (1997, № 10) статью “Евреи российской провинции: штрихи к социальному портрету”. В этой статье он пишет, что особые качества еврейского этноса “способствовали формированию довольно развитых адаптивных способностей данной этногруппы... Неудивительно поэтому, что евреи оказались наиболее продвинутой (по сравнению с другими этносами России) группой, в адаптации к новой рыночной действительности. В частности, среди них минимальна доля не сумевших приспособиться к рынку.., как и самый высокий процент адаптантов, полностью воспринявших рыночные ценности... Причем рост уровня их этнической идентичности еще в большей степени стимулирует признание рынка позитивной ценностью...” Эти данные социологического исследования 1997 года полностью совпадают с результатом опроса 1991 года, на основании которых Д. Фурман пишет: “С тем, что на Западе создано лучшее из возможных обществ и нам надо следовать за Западом, согласились 13,2 процента русских и 52,5 процента евреев”. Как комментирует этот факт Сергей Кара-Мурза, “согласно тому опросу, перестройка уже воспринималась как бедствие. Респонденты - представители разных народов СССР - поставили ее на одно из последних мест среди полутора десятков “эпох” в истории России, оценив как наихудшую. Лишь у респондентов-евреев перестройка вышла на первое место.” (“Наш современник”, 1997, №1). Но если влиятельная часть общества считает благом то, что для остальных бедствие, - не это ли и есть причина напряженности?

Неужто особая “этническая одаренность” гусинских и березовских послужила причиной их столь бурного “всплытия” на самую вершину грязного российского бизнеса? Или есть некий неучтенный фактор “X”?

Для понимания этого фактора “X” многое дает цитата из последней повести Бориса Стругацкого: “Ему надо было выходить на тесный контакт с органами - на самый тесный контакт! - без этого в нашей стране нельзя было сделать НИЧЕГО”.

Бытовавшее мнение, будто кадры КГБ в обстановке всеобщей коррумпированности счастливо избежали этой участи, на поверку оказалось мифом. Еще В. Крючков издал приказ, согласно которому звеньям системы КГБ разрешалось “осуществлять экономическую деятельность, вступать в договорные хозяйственные связи со сторонними предприятиями, организациями и учреждениями...” Вот и начали чекисты “вступать в связи” и создавать коммерческие предприятия, не гнушаясь компании уголовников, как заметил один из недавних руководителей КГБ. В частных (и весьма нечистых) руках оказываются не только современнейшие технические средства для наблюдения и подслушивания, но и оперативная информация государственных спецслужб. Еще до августовского переворота КГБ занес в свои компьютеры данные обо всех крупных уставных капиталах. Чекисты-отставники и офицеры так называемого “действующего резерва” оказались во всех банках, во всех крупных коммерческих структурах. Они и сейчас работают там, помогая коммерсантам уклоняться от государственных налогов.

Еще более разительные метаморфозы произошли с “помощниками”, а попросту говоря - сексотами КГБ. “Контора” начала продвигать своих питомцев на руководящие должности в формирующиеся коммерческие структуры. Как признает Е. Савостьянов “Известия”, 17.10.96): “значительная часть старого агентурного аппарата госбезопасности выдвинулась в современные политические и экономические элиты. Агенты (особенно, кто ушел в экономику) зачастую стали использовать свои связи с оперативными работниками ФСБ для решения собственных задач. Например, для устранения конкурентов: сбрасывают о них негативную информацию в компетентные органы”, то есть по старой доброй традиции “стучат”.

Бизнес оказался нашпигован “помощниками”, которые продолжали “сотрудничать”. Но по мере деградации “органов” и роста экономической мощи “помощников” сотрудничество стало диаметрально менять направленность. Разбогатевшие сексоты перевербовали своих бывших хозяев - особливо “защитников советского конституционного строя” из 5-го управления КГБ. Эдуард Тополь и Александр Грант приводят в качестве примера “Бориса Бирштейна, западного дельца, которого, по слухам, сначала вскормил КГБ для своих нужд, но который потом вырос до таких размеров, что уже сам может покупать министров госбезопасности, вице-президентов и даже президентов бывших советских республик” (“Известия”, 3.11.93).

В 1989 году скромный директор кооператива “Инфэкс” Владимир Гусинский превращается в президента коммерческого “Мост-банка”. Непонятно, какие особые “еврейские таланты” позволяют ему купить для своего детища несколько зданий в центре Москвы за несколько десятков тысяч рублей, что было ниже рыночной цены на два порядка. (Редактору “Российской газеты” Н. Полежаевой, опубликовавшей в 1994 году материалы о сомнительных методах обогащения “Мост-банка”, пришлось расстаться с должностью.) После распада СССР 5-е (идеологическое) управление КГБ во главе с бывшим зампредседателя КГБ генералом армии Филиппом Бобковым перебирается с Лубянки в высотное здание “Мост-банка” на берегу Москва-реки. Там генерал возглавляет службу безопасности и информации “Моста”, состоящую более чем из 1100 бывших сотрудников “пятерки”. Согласно интервью самого Гусинского журналу “Шпигель”, на свою службу безопасности он расходует до четверти своих прибылей.

Вообще 1989-й - год массового “всплытия” еврейской финансово-спекулятивной “элиты”. Завлаб Института проблем управления Борис Березовский становится в этом году гендиректором АО “Логоваз”, Александр Смоленский из кооператива “Москва III” перемещается в правление коммерческого банка “Столичный”. Рождается коммерческое межбанковское объединение “Менатеп” во главе с Михаилом Ходорковским. Кооператив Михаила Фридмана “Альфа-фото” через ряд превращений становится “Альфа-банком”. В ту пору успех подобных начинаний во многом зависел от расположения сотрудников 6-го главка КГБ, отвечавшего за экономическую контрразведку. Чем энергичные евреи приглянулись “товарищам из органов” - остается гадать. Однако и по сей день, как считают социологи, “уровень московского банка определяет не только его финансовое положение, но и то, возглавляет ли Security генерал или только полковник КГБ”.

Только что возникший еврейский финансовый капитал начинает бурно самоорганизовываться. В том же 1989 году в Москве проводится съезд сионистов, на котором создается военизированная сионистская организация “Бейтар” **. Затем “для защиты от нападений антисемитов” создается боевая еврейская организация “Маккаби” Появляется военизированная “Бнай Акива”. 10 января 1996 года открывается объединительный съезд Российского еврейского конгресса (РЕК). Организаторы съезда - Гусинский (“Мост”), Малкин (“Российский кредит”) и Фридман (“Альфа-банк”). В связи с этим “Международная еврейская газета” (1996, № 2) пишет: “Ведущие российские банки открыто заявили о своем еврействе”. Председателем РЕК избирается Гусинский, который одновременно становится и заместителем председателя Всемирного сионистского конгресса. Кроме РЕК возникает еще масса сионистских организаций - Всероссийская ассоциация еврейских общин, Конгресс национальных объединений России (КНОР), Конгресс еврейских религиозных общин России (КЕРОР), Антидиффамационная Лига, и наконец, Центр мониторинга антисемитизма в России под руководством Марка Красносельского. Кстати, насчет пресловутого русского антисемитизма: солидная международная комиссия исследовала 50 ведущих государств на предмет антисемитизма. Самой антисемитской державой оказались США. Россия занимает 49 место! А вот признание, как говорится, из первых уст - названный выше социолог Г. В. Разинский пишет, что “процент русских, отрицательно отзывающихся о евреях, ниже, чем предполагают евреи (соответственно 25,4 процента и 33,7 процента). К тому же сами евреи зачастую демонстрируют свой откровенный негативизм по отношению к русским” (“Социологические исследования”, 1997, № 10). Так чего же, спрашивается, в России больше - антисемитизма со стороны русских или же русофобии со стороны евреев? И кому от кого надо защищаться? Не пришла ли пора самим русским создать собственную Антидиффамационную Лигу и Центр мониторинга русофобии в России?

* Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества, с. 293

** “Я не знаю, - пишет Сергей Кара-Мурза, - были ли “бейтаровцы” среди тех “новых русских” в джинсах, что стреляли по людям у Дома Советов, - со стороны МВД и еврейских организаций мы не слышали опровержения. Но зачем религиозные деятели приехали назавтра праздновать к дымящемуся месту русского братоубийства? Не для того ли, чтобы породить именно страх - юдофобию” (“Правда-5”, 1996, №19, с. 13).

Еврейская община в СССР была похожа на айсберг, в котором только верхняя, меньшая часть была на поверхности. Но вот СССР распался, а принадлежность к еврейству стала адаптивным качеством. И тут же “айсберг” всплыл целиком. Например, согласно переписи населения, в 1989 году в Биробиджанской области было 8800 евреев. Потом 11126 уехали в Израиль, осталось... 12500. “Известия” (21.04.98)так объясняют этот арифметический парадокс: “Когда было трудно быть евреем, когда пятая графа становилась препятствием в карьере, люди предпочитали скрывать свою национальность. Теперь быть евреем престижно. Биробиджанские газеты публикуют объявления: русский мужчина женится на женщине еврейской национальности для последующего выезда в Израиль.

...Но все равно от этого число евреев не становится меньше: люди роются в архивах, пытаясь найти свидетельства того, что в их роду кто-то когда-то был евреем”.

Кроме евреев, как уже говорилось выше, существует целый ряд этносов, адаптивных к криминальному рынку. С точки зрения этнографии, социальные связи, имеющие место в преступном мире, относятся к раннему, “архаичному” типу социальности. Поэтому, кстати, наиболее адаптивными в рамках этой социальности оказались этнические группы, сохранившие клановую, родоплеменную организацию. По данным, приведенным в газете “Известия” (21.10.94), среди нескольких тысяч преступных группировок в России 600 строятся по национальному признаку. Причем более половины из них состоят из жителей Кавказа и Закавказья. В Москве преобладают преступные группы этнического характера. Лидируют по численности азербайджанцы, на втором месте - чеченцы, на третьем - дагестанцы, на четвертом - армяне, на пятом - грузины, на шестом - ингуши, на седьмом - татары. Еще в 1986 году, по заключению работников КГБ, за южными воровскими кланами стояли их республики, они опирались на всю мощь государственных силовых структур. В настоящее время ситуация ничуть не изменилась.

Наиболее многочисленная и денежная азербайджанская община, насчитывающая около миллиона человек (только в Москве проживает 500 тысяч азербайджанцев), подмяла под себя практически все рынки столицы и других российских городов. В настоящее время азербайджанцы ориентируются также на сверхприбыльную торговлю наркотиками. Сегодня в этом бизнесе равных азербайджанцам нет. Не брезгуют они и перепродажей угнанных автомобилей (улицы кавказских городов переполнены иномарками без номерных знаков), торговлей водочными фальсификатами и игорным бизнесом.

Чеченские бандгруппы контролируют наркопотоки и контрабандный вывоз золота и алмазов из Якутии, что дает им огромные объемы “черного нала”. После окончания чеченской войны в Москву и прочие регионы России ринулись сотни “освободившихся” боевиков. Новое соотношение сил заставило “крестных отцов” некавказских группировок срочно вылететь в Грозный для урегулирования возможных “наездов”. А в целом с возвращением чеченцев в российские города началась новая большая криминальная война. Сейчас чеченская община в Москве растет как на дрожжах. Что же касается крупных городов Дальнего Востока, позиции чеченского криминалитета в последние десятилетия были там традиционно сильны.

Ингушские бандформирования специализируются на выбивании долгов, киднеппинге, контроле банков.

Цыгане: “На месте шатров давно выросли каменные особняки, лошадей сменили “Мерседесы”, а сотовый телефон в руках цыгана теперь так же привычен, как раньше уздечка. Новые поколения цыган выбирают оседлость...

Традиционные промыслы цыган - гадание, попрошайничество - отмирают на глазах” (“Известия”, 8.05.97). Короче говоря, табор уходит в бизнес. Что же это за бизнес? Целыми кланами оседают в русских городах, по родственным каналам получают с Украины опиумный мак и разворачивают практически легальное наркопроизводство. Наркотики относительно дешевы. Милиция куплена.

Другая разновидность “цыганского бизнеса” - контроль над нищими-инвалидами. Вся Москва поделена между владельцами инвалидов - каждый перекресток закреплен за каким-то цыганом. Любой беспризорный попрошайка, появившийся на уже занятой территории, будет избит и изгнан. Знатоки общественной психологии, цыгане навязывают своим рабам имидж “афганца” или “чеченца”, покупают им форму, ордена. За один рабочий день попрошайка собирает в среднем четыреста рублей. Хозяева оставляют ему не более пятидесяти. Цыгане отбирают у своих рабов все документы, ставя в полностью бесправное положение, избивают их “для профилактики”. Так что рабский труд русских процветает не только в Чечне и Ингушетии, но и в столице нашей Родины, под бдительным оком милиции.

Значительно активней в освоении Приморья и Сибири, чем “аборигенное” русское население, оказались китайские иммигранты. По оценкам МВД России, уже на конец июля 1994 года на Дальнем Востоке и а Сибири проживали более 5 млн. китайцев. “То, что они сумели буквально молниеносно создать собственную нишу на современном, полном безработных, рынке труда России, свидетельствует об их необычайной адаптивности” (выделено нами. - Е. С.), - пишет экономист Ж. А. Зайончковская (“Куда идет Россия?..” Вып. II, М., 1995). Но не столько на рынке труда отличается китайская община, сколько в сфере полукриминального и откровенно криминального бизнеса. Китайские коробейники торгуют откровенной дребеденью, из уссурийской же тайги хищнически вывозят женьшень, шкуры, оленьи панты, струю кабарги, медвежью желчь. Вывозят в Китай трепанг (его у нас называют морским женьшенем). В Китае этот уникальный биостимулятор стоит 400 долларов за килограмм. В обмен на природные сокровища России из Китая контрабандой идет эфедрин и прочая наркотическая химия.

Как пишет Александр Сергеев из РИА “Новости”, “масштабы иммиграции, упорство, с которым китайцы прокладывают путь по России, внушительные суммы долларов, которые при этом используются, заставляют думать о существовании целой стратегии, утвержденной на государственном уровне. Хотя и бесполезно искать подтверждение этому в выступлениях официальных китайских лиц” (“АиФ”, 1994, Me 39).

В настоящее время начался очередной этап китайской колонизации - создание “китайских кварталов” - “чайна-таунов”. По опыту других стран, где “чайна-тауны” существуют уже давно, известно, что население их - народ далеко не мирный. Невидимой властью в “китайских городках” являются знаменитые “триады”, перед которыми блекнут сицилийская, колумбийская и российская мафии. Раз зацепившись за чужую территорию, “чайна-таун” уже практически неуничтожим, а заправляющие в нем “триады” действуют как насос, притягивающий новых нелегальных иммигрантов. Нелегальная иммиграция вкупе с торговлей наркотиками является крупнейшим источником доходов “триад”.

Проживающая в Москве сорокатысячная китайская община породила преступную группировку, которая является ведущей среди иностранных (то есть не принадлежащих к числу выходцев из СНГ). Китайцы специализируются на рэкете, захвате заложников с целью получения выкупа, разбойных нападениях, нелегальной переброске через Россию в страны Западной Европы своих сограждан, а также изготовлении фальшивых документов.

Компрадоры

К. Маркс, В. Зомбарт и М. Вебер рассматривали финансово-спекулятивный, посреднически-компрадорский капитализм как типологически отличный от производительно-промышленного, как особую экологическую нишу деятельности этно-конфессиональных маргиналов. Как писал Макс Вебер, “еврейство находилось в сфере политически или спекулятивно ориентированного авантюристического капитализма: его этнос был, если попытаться охарактеризовать его, этносом капиталистических париев...” Этим объясняется тот факт, что, как отметил Юрий Бородай в своей статье “Русская национальная идея” (“Наш современник”, 1997, № 5), “в так называемое рыночное предпринимательство ринулись в основном люди нерусские, а если бизнесменом становится русский по крови, то и он, как правило, начинает действовать как иноземец, которому нужно быстро урвать побольше и сбежать из этой страны”.

Одна из отличительных черт “авантюрного капитализма” заключается в том, что успешность его деятельности зависит не от рыночной конкурентоспособности, а от тесноты связей с политико-бюрократическими структурами государственного аппарата. Для обозначения этого явления в странах третьего мира советские социологи еще в 70-е годы широко использовали понятие “бюрократическая буржуазия”. Сейчас это явление широко распространено в России, и теперь уже западные социологи для его обозначения используют понятие “дружеский капитализм”.

Еще одна отличительная черта этого “капитализма”: практически невозможно провести хотя бы в абстракции разграничительную черту между компрадорским и криминальным бизнесом. В колоссально расширенном и гораздо более гнилостном варианте повторен в России процесс, пройденный в свое время французской термидорианской буржуазией и завершившийся образованием паразитарной финансовой олигархии. Как писал о ней К. Маркс, “финансовая аристократия как по способу своего обогащения, так и по характеру своих наслаждений есть не что иное, как возрождение люмпен-пролетариата на верхах буржуазного общества”. О способах обогащения этой финансовой олигархии академик Е. В. Тарле писал: “Казнокрадов было так много, что у историка иногда является искушение выделить их в особую прослойку буржуазии”. Что аналогии двухсотлетней давности не случайны, подтверждают данные российского МВД: на ущерб от преступлений в кредитно-финансовой сфере приходится две трети совокупных потерь государства от криминальной деятельности.

В условиях, когда неудержимый поток материальных и финансовых ресурсов перетекает из России на Запад, сказочный капитал может нажить тот, кто оседлает этот поток, овладеет правом его регулировать и самому участвовать в перепродаже за рубеж национального богатства России. Так возникает класс людей, получающих колоссальную норму прибыли за счет простого паразитирования на посреднических операциях в сфере финансов и торговли. Компрадорский капитал, неразрывно связанный с аппаратом и бандократией, криминальный по самой своей сути, является ныне в России главным аккумулятором богатства, точнее той его части, которая остается в качестве “комиссионных” за перекачку основной части накопленных страной ресурсов за кордон. Естественно, что в таких условиях главной сферой притяжения капитала становится не производство, а делание денег “из воздуха”. Деньги эти тут же “эмигрируют” из России.

Следует еще и еще раз подчеркнуть архаический, докапиталистический и анти-капиталистический характер “предпринимательской” деятельности адаптантов. Как указывал Макс Вебер, “стремление к предпринимательству, стремление к наживе, к денежной выгоде, к наибольшей денежной выгоде само по себе ничего общего не имеет с капитализмом. Это стремление наблюдалось и наблюдается у официантов, врачей, кучеров, художников, кокоток, чиновников-взяточников, солдат, разбойников, крестоносцев, посетителей игорных домов и нищих...”

Особо следует отметить связь “дружеского капитализма” с государственным аппаратом и властью, получение огромных доходов за счет субсидирования политических акций этой власти. Уже сейчас идет тотальная мобилизация денежной наличности к предстоящим президентским выборам. Вливание денег во власть - вот то единственное “предприятие”, которое финансовая олигархия оценивает сегодня как рентабельное. На это ее вдохновляют результаты прошедших президентских гонок, когда воровство достигло поистине ошеломляющих масштабов (один из банков заработал порядка 78 млн. долларов).

Да, “дружеский капитализм”... Как пишет в “АиФ” (1998, N 14) журналистка Вероника Сивкова, “у Счетной палаты после проверок остаются целые списки вообще не бюджетных, а частных фирм, которым дают из казны не кредиты, а просто-напросто деньги. На безвозвратной основе. И тоже никто не может объяснить, что это за фирмы, чем они заслужили”. Государственные пакеты акций в разных АО оцениваются по рыночной стоимости примерно в 250 миллиардов долларов. Прибыли от этой федеральной собственности в 1997 году бюджет получил менее 50 миллионов долларов, то есть 0,02 процента! Причина столь смехотворной цифры в том, что государственные дивиденды присвоил себе “дружеский капитализм”. Для переправы в оффшор, разумеется. Для затыкания же собственных бюджетных дыр Россия на коленях вымаливает займы у МВФ.

Компрадорский капитал состоит из двух главных фракций - экспортно-сырьевой и финансово-спекулятивной. Фракции эти тесно связаны и переплетены друг с другом, что не отменяет, однако, некоторого различия интересов и конфликтов между ними, а также внутривидовой грызни внутри самих этих фракций. Приглядимся внимательнее к каждой из них.

Экспортно-сырьевой капитал. Сюда входят добыча энергоносителей, редкоземельных и драгоценных металлов, алмазов, рыболовство, отрасли так называемого второго передела: черная и цветная металлургия, деревообрабатывающая промышленность. “Либерализация” экспорта превратила сырьевой и материалопроизводящий секторы в “черную дыру российской экономики, которая поглощает ресурсы, необходимые нашей стране не то что для расширенного, но хотя бы для простого воспроизводства. Энергосырьевики, отбросив высокотехнологичный ВПК от власти, создали на его месте зону деградации и разрушения. Утрачены целые направления наукоемких технологий и производств, например в области новых материалов, информатики, аэрокосмической техники, биотехнологии, - всего нескольких сот технологических направлений. Внешние рынки высокотехнологичной продукции утрачены. Таким образом, Запад обеспечил себе монополию в наиболее выгодных, высокотехнологичных производствах с высокой добавленной стоимостью, дающих наивысшую прибыль. Россия же продает сырье, не создавая добавленной стоимости, а закупки по импорту продукции с высокой долей добавленной стоимости обеспечивают выплату Западу технологической ренты, то есть финансирование западной промышленности в ущерб российской. Россию последовательно выдавливаются тех рынков, где реализуется продукция с наивысшей добавленной стоимостью (изготовление спутников дает 20000 процентов добавленной стоимости, реактивных истребителей - 2500 процентов).

В феврале 1998 года, по сообщениям печати, было проведено экстренное закрытое совещание МВФ с привлечением крупнейших международных финансовых спекулянтов, на котором обсуждалась наиболее оптимальная схема обесценивания рубля для стимулирования сырьевого экспорта из России и более дешевой скупки ее производственных мощностей. Ровно через полгода, 17 августа, произошел известный финансовый крах, окончательно отбросивший Россию в сырьевой “хвост” мировой экономики.

На обломках научно-технической мощи бывшей сверхдержавы выросла взлелеянная Западом компрадорская “сырьевая элита”. Как свидетельствует в “Финансовых известиях” эксперт Ассоциации российских банков Лев Макаревич, “сырьевая элита имеет свои руководящие структуры, публичных и теневых лидеров, разведывательные, правоохранительные и судебные органы (с большой примесью криминала), региональную и внешнюю политику с собственными зарубежными связями независимо от официальных”. Короче говоря, государство в государстве. Доступ в “экспортно-сырьевое государство” был открыт отнюдь не любому бизнесмену. Сюда допускалась только номенклатура, создававшая специальные фирмы, призванные быть посредниками между отечественными производителями и западными покупателями. Другим фирмам выход на международный рынок был закрыт. В начальный период “либерализации” экспорта разница между внутренней государственной ценой в рублях и коммерческой (долларовой) ценой на международных рынках была колоссальной, что давало в карман номенклатурных спецэкспортеров невиданную норму прибыли. Основу экономического процветания любого государства - ренту I и II - сырьевой капитал также присваивал безвозмездно и безнаказанно. Косвенным донором энергосырьевого сектора выступали аграрный и третичный секторы. За их счет через завышенные цены сырьевики получали до 3 процентов ВВП (свыше 13 млрд. долларов). В период галопирующей инфляции внутренние издержки сырьевики покрывали за счет девальвации рубля, перекладывая эти издержки, таким образом, опять-таки на другие секторы экономики. Но к началу 1998 года инфляционные доходы энергосырьевого сектора пришли к нулевой отметке, а себестоимость сырья достигла потолка рентабельности. Предвидеть кризис можно было еще в июле 1995 года, когда курс доллара был стабилизирован на уровне, подавляющем сырьевой экспорт.

Завершающий удар по российским сырьевикам нанес мировой финансовый кризис, лишив подпитки созданную ими модель зависимого от Запада экономического воспроизводства.

Как констатирует Лев Макаревич, “в первые месяцы 1998 года энергосырьевой капитал, его банки окончательно исчерпали такие рычаги перераспределения в свою пользу ВВП, кредитно-денежных ресурсов, как валютный курс, ножницы цен, налоги, внешние и внутренние заимствования, неплатежи”.

В марте 1998 года мировые цены на нефть упали со 140 до 90 долларов за тонну, сделав российский экспорт (120 млн. т в год) убыточным. В мировой экономике имел место кризис перепроизводства нефти, спровоцировавший падение цен до рекордно низкого за последние сорок лет уровня.

Открытым остается вопрос, в какой мере этот кризис перепроизводства имел стихийный, а в какой - спланированный характер. Все это очень напоминает середину 80-х, когда США в сговоре с Саудовской Аравией специально обрушили мировые цены на нефть, дабы нанести удар по экономике СССР.

Так или иначе, но прекращение притока экспорт-сырьевой прибыли сделало неизбежным масштабный финансовый кризис в России (который, как уже было сказано выше, планировался МВФ еще в феврале 1998 года). Резкий обвал рубля после 17 августа можно рассматривать как спланированную попытку западных финансовых кругов и их российских подельников восстановить сырьевую экспортную ориентацию России в соответствии с действовавшей до июля 1995 года инфляционной моделью, перекладывавшей внутренние издержки сырьевиков на всю остальную Россию. Но и это вряд ли спасет российские нефтяные компании от передела их собственности в пользу Запада: слишком велик объем иностранных кредитов, выручка от экспортных поставок заложена тому же Западу вплоть до марта 1999 года. Выход нефтяники видят в переуступке собственных акций иностранным компаниям в счет погашения кредитов. Из-за девальвации рубля стоимость этих акций упала, так что и эта российская собственность перейдет в руки западных компаний за бесценок. Такова плата за навязанную России компрадорами уродливую однобоко-сырьевую модель экономического “развития”.

Финансово-спекулятивный капитал

Правительство Николая Рыжкова начало в 1988 - 1989 годах приватизацию некогда единой банковской системы СССР. Каждая часть этой системы преобразуется в коммерческий банк. Причем здания, персонал, оборудование, а часто и руководитель банка остаются прежними. То есть право заниматься сверхприбыльной в то время банковской деятельностью оказывается привилегией номенклатуры. Очень часто в качестве “первопроходцев” на неизведанной коммерческой тропе “старшие товарищи” пускают комсомольских вожаков. Так возникает особая “комсомольская экономика”: центры научно-технического творчества молодежи (ЦНТТМ), курируемые комсомолом, получают эксклюзивное право на обналичивание безналичных денег, что послужило толчком к началу инфляционных процессов в советской экономике. В комсомольских кругах ЦНТТМ цинично называли “локомотивами инфляции”. Сам процесс превращения “безнала” в “нал” был не только прибыльным, но и привилегированным занятием, к которому подпускали только избранных. Например, один из первых коммерческих банков “Менатеп” до превращения в банк назывался - ЦНТТМ “Менатеп” при Фрунзенском РК КПСС. Характерно и то, что глава ОНЭКСИМ-банка Владимир Потанин - бывший инструктор комитета комсомола МГИМО. Огромную роль в становлении первых коммерческих банков сыграло также наличие личных связей с 5-м и 6-м управлениями КГБ, о чем уже говорилось выше. Только избранные и особо привилегированные банкиры имели возможность в рамках “дружеского капитализма” получать от государства кредиты по невысоким процентным ставкам (а иногда и беспроцентные). Брать кредиты в условиях сильной инфляции вообще необыкновенно выгодно, особенно если кредит берется под 8 процентов годовых, в то время как повсеместная ставка для, например, 1990 года была 100 - 200 процентов. Но особо выгодным было получение в перестроечный период валютного кредита согласно государственному курсу 65 копеек за доллар США, в то время как цены “черного рынка” достигали 10 рублей за доллар. Взяв краткосрочный долларовый кредит по официальному курсу, привилегированный коммерческий банк продавал доллары по ценам “черного рынка” и потом возвращал государству кредит в рублях по государственному курсу. Чистая прибыль от такой операции приближалась к 1500 процентам. Понятно, что подобная “банковская прибыль” была элементарным грабежом государства.

Либерализация цен в январе 1992 года открыла все шлюзы для инфляции. Именно инфляция явилась ключевым элементом в механизме неэквивалентного перераспределения ресурсов между секторами экономики в пользу финансово-спекулятивного капитала. Этот капитал неестественно разбух на фактически безрисковых манипуляциях с валютой, которые на финансовом жаргоне определялись как “бегство от рубля”.

Огромные прибыли в начале 90-х приносило банкам и финансирование сырьевого экспорта. Естественно, что все коммерческие банки ударились в подобную деятельность, а многие предприниматели ушли оттуда, где деньги зарабатываются за счет производства товаров, туда, где деньги делаются из воздуха. Как пишет экономист Андрей Илларионов, “если финансирование других секторов экономики последовательно сокращалось, то банковской системе... обеспечивались субсидии в размере десятков миллиардов долларов ежегодно. Источником субсидирования были государственные финансы...” (“Известия”, 15.10.97). Но и те небольшие денежные вливания, которые инвестировались государством в реальный сектор, в этом секторе не задерживались, а исправно перетекали на валютную биржу, провоцируя девальвацию рубля.

Особая близость к государству - залог процветания российского банка. Подавляющее большинство крупных банковских капиталов создано благодаря обслуживанию госпрограмм, госпоручений, госдолгов, госпредприятий. Особо приближенные - “уполномоченные государством” - банки болев 90 процентов своих денег, которыми они оперировали на рынке, получили в виде бесплатного подарка из госбюджета. То есть в нарушение Закона о бюджете проценты по бюджетным счетам не начислялись. То, что банки бесплатно получали из госбюджета, они ссужали в долг бюджету же под большие проценты, а также под залог крупных и доходных госпредприятий. У нищего госбюджета, постоянно живущего за счет заимствований, как это ни странно, всегда оказывались “временно свободные средства” для размещения на депозитных счетах коммерческих банков. Так, в ноябре-декабре 1995 года Минфин разместил в своих любимых банках 603,7 млн. долларов “временно свободных средств государственного бюджета”. И примерно на ту же самую сумму бюджет получил от этих же банков кредит в рамках залоговых аукционов. При этом болев половины “временно свободных средств” (337,1 млн. долларов) было размещено в трех коммерческих банках, ставших победителями пяти залоговых аукционов. В 1996 году “уполномоченные банки” получили от государства и ему же ссудили около 6 млрд. долларов. За эту ссуду своих же денег государство исправно платило “уполномоченным банкам” проценты.

В США законом от 1933 года президент Рузвельт запретил банкам покупать акции промышленных предприятий. Этот закон действует и по сей день. Американцы вполне логично решили, что банки купят и проглотят заводы, высосут из них последние соки, а употребив, выкинут на свалку за ненадобностью. Именно такой процесс и происходит сейчас в России. Скупив, благодаря фондовым спекуляциям, предприятия, российские банки не несут ответственности за их развитие - на это у них не находится денег. В большинстве же случаев банки если и покупают акции заводов, то только для того, чтобы выгодно перепродать их на фондовом рынке.

И, наконец, простейший, но безотказный инструмент банковского грабежа - задержка денежных платежей, проходящих через банки. Благодаря соитию между банкирами и властью в рамках “дружеского капитализма” выделилась особая замкнутая каста московских банкиров, наделенных особыми льготами и привилегиями. В эту замкнутую систему не могут проникнуть новые силы, например банкиры из Новосибирска или Владивостока. На долю московских банков приходилось 84,2 процента всех банковских активов страны, более половины частных накоплений. В Москве обращалось 90 процентов всех российских денег. Поданным Госкомтруда, во II квартале 1997 года 3,4 млн. москвичей располагали 18,9 процента всех денежных доходов населения страны. Это примерно равно доходам 75 миллионов наименее обеспеченных наших граждан. Причиной такой странной ситуации являлся планомерный отсос денег со всей страны в Москву. Он осуществляется по разным каналам. Например, Сбербанк, главный кредитор Минфина, исправно отсасывал сбережения населения прямиком в бюджет. Кроме того, все главные конторы экспортно-сырьевого сектора расположены в Москве и платят налоги в столице. Причем не только в федеральный бюджет. Они дали почти 15 процентов поступлений в городской бюджет. В федеральный же бюджет в Москве было собрано 30,8 процента налоговых поступлений страны. Большую их часть обеспечила не сама столица, а зарегистрированные в ней нефте- и газодобытчики и электроэнергетики.

Если в мировом масштабе России отведена роль периферии, а Западу - роль центра, то в рамках самой России роль высасывающего центра играла Москва, превратившая всю остальную страну в свою периферию, из которой город-помпа, город-компрадор, город-адаптант усердно откачивал все средства в свой карман.

В августе 98-го эта московская идиллия закончилась: рухнули московские банки, наступила колоссальная “беловоротничковая” безработица. Теперь Москве предстоит учиться жить, как живет остальная страна. Москва, как и положено столице, по-прежнему лидирует - на этот раз по темпам инфляции. К октябрю 98-го жизнь здесь подорожала более чем в полтора раза.

Еще задолго до “черного августа” доходность финансовых спекуляций московской олигархии стала снижаться. Прежде всего, в результате сокращения с июля 1995 года инфляции были ликвидированы сверхдоходные рынки валюты и межбанковских кредитов, затем резко сократился объем государственных субсидий банковскому сектору. Единственной сферой извлечения сверхприбылей стала пирамида ГКО, как и всякая финансовая пирамида, она в конце концов рухнула. Вместе с ней рухнули и привилегированные московские банки. Региональные же банки, менее вовлеченные в финансовые спекуляции и больше связанные с реальным сектором, показали гораздо большую жизнеспособность, нежели банки московских олигархов.

“Еще недавно их называли олигархами, - пишут “Известия” (14.10.98.), - и считалось, что они управляют страной. Теперь экс-олигархи идут к Евгению Примакову, чтобы выслушать приговор, поскольку дальнейшая судьба крупнейший банков России в решающей степени зависит от власти”.

Иностранцам российские банкиры задолжали более 10 млрд. долларов - сумму, явно для них неподъемную. Надежды на то, что правительство Примакова возьмет эти долги на себя, рухнули. Не подлежит сомнению, что внешние долги ускорят банкротство очень многих московских банков. И, что самое главное, банковское дело в России наконец-то перестало быть средством по извлечению спекулятивной сверхприбыли. Тем самым расчищено место для построения принципиально новой банковской системы, работающей не с “быстрыми деньгами”, а с реальным сектором. Но это уже типологически иной тип предпринимательства.

Инвестиции в реальный сектор - это высокие риски, непривычно низкая норма прибыли, длительные сроки окупаемости, Кроме того, чтобы кредитовать производство, требуется досконально в нем разбираться, профессионально оценивать риски, чего большинство наших банков не умеет, а дополнительно тратиться на это не хочет.

Адаптировавшись к паразитарной деятельности, компрадорский “глист в кишечнике” высосал все соки из “этой страны”, а когда “сосать” стало нечего, забился в смертельной агонии, будучи органически неспособным адаптироваться к производительной деятельности.

Коррумпированный директорат

В современной России около 200 тысяч директоров предприятий. Перед директорским корпусом встала альтернатива в выборе двух возможных стратегий поведения: 1) хищнически-паразитарная стратегия личной адаптации за счет “выкачивания” из предприятий всего, что только можно выкачать, не связывая при этом свою дальнейшую судьбу с судьбою подопечного предприятия: 2) приложение директором максимальных усилий для развития предприятия, его адаптации к новым - прямо скажем - отчаянным условиям выживания. “В результате судьбу завода, - пишет Юлия Латынина, - стали решать личные качества директора, как судьбу феодального графства решали личные качества владельца. Говорят, добрым графом оказался каждый пятый - прочно стоят на ногах около 20 процентов российских предприятий” (“Известия”, 8.04.97).

Столь ненормальная ситуация, когда судьба предприятия зависит исключительно от личных качеств директора, обусловлена тем, что в условиях нашего “рынка” право распоряжения и, соответственно, возможность приватизировать прибыль предприятия “ оказались оторванными от права собственности, а следовательно, и от ответственности за судьбу предприятия. Между юридически различными формами собственности - государственной, акционерной, групповой, частной - оказались фактически стертыми всякие реальные различия. Как пишет в журнале “Знание - сила” (1997, № 9) Д. Дондурей, “на заводе, где давно процессы принятия решений и распределения доходов приватизировал директор, ведущий себя как восточный калиф, по бумагам все будет растворено между коллективом или пайщиками какого-нибудь АОЗТ или ООО. При этом никакой личной ответственности, и если результаты решения оказались плачевными... - некого арестовать, ведь директор все делает от имени предприятия”. Государство, владеющее федеральными пакетами акций во многих компаниях, казалось, могло бы реально влиять на директорский корпус. Однако чиновники, представляющие интересы государства (так называемые уполномоченные представители госдоли) в акционерных обществах, устранились от дел и практически утеряли контроль над ситуацией.

Еще в конце 80-х, то есть задолго до начала официальной приватизации, ряд крупных промышленных предприятий становится акционерными обществами. Статус АО эти предприятия приобретают на невразумительных и непонятных условиях, так как в стране в то время еще не было принято соответствующее законодательство. Это была “номенклатурная приватизация”.

Официально же приватизация началась в 1992 году, и ее первым этапом была “ваучеризация”, закончившаяся в 1994 году. За это время многие государственные предприятия превратились в АО. Акционерами стали десятки миллионов россиян. Юридически произошло распыление собственности, а предприятия стали юридически бесхозными, то есть характерной чертой переходного периода стало отсутствие контроля со стороны реального собственника, который, невзирая на преобразования предприятий в АО, фактически не сформировался ни как коллективный, ни как единоличный. Директора владели, они распоряжались, но юридически не являлись собственниками. На повестку дня встал вопрос о борьбе директоров за контрольный пакет акций, то есть за право стать реальным собственником. Но пока этот объективный интерес пробивал путь в сознание директоров, последние сумели найти пути к личному обогащению и на бесхозных предприятиях. Ибо такая бесхозность породила множество соблазнов к быстрому хищническому обогащению.

Одним из магистральных путей такого обогащения стало массовое создание директоратом разного рода дочерних фирм и прочих коммерческих структур при заводах. Подавляющая часть директорского корпуса становится лично или через своих родственников владельцами таких дочерних структур, зачастую - по дюжине на человека. Через дочерние предприятия происходит перекачка фондов, оборудования, финансовых ресурсов госпредприятий в собственность их руководителей. Таким образом, еще не приватизированный завод уже давал прибыль его руководителю.

Вдарились директора и в чисто компрадорскую деятельность: через совместные предприятия, созданные при основных производствах, они перекачали за границу все стратегические запасы сырья. Склады заводов опустели, зато вознеслись в пригородных рощах директорские дворцы.

Директора сами стали откачивать деньги (инвестиционные и оборотные средства) из своих предприятий в финансово-спекулятивный сектор при помощи созданных ими карманных банков (каковые в 1997 году составляли не менее 70 процентов всех банков страны). Их массовое банкротство к началу 1998 года говорит о том, что свою основную функцию - дезинвестирование реального сектора - эти банки уже выполнили. То есть директорат сознательно игнорировал производственную деятельность в пользу финансовых спекуляций. Так что вряд ли стоит представлять весь промышленный директорат в виде пассивной жертвы финансовых хищников-компрадоров: у самих рыльце в пуху.

Произошел рост долговой и бартерной экономики: экономики, базирующейся на теневом присвоении доходов, низкой производительности и проедании ресурсов и основных фондов. В бартере заинтересованы сами предприятия, так как система принудительного взыскания налоговых долгов ведет к тому, что сами поставщики продукции оказываются не заинтересованы в ее легальной оплате: бартер помогает уходить от неподъемных налогов.

Но в то же время оказалось, что бартерный механизм, спасающий завод от государства, с точностью до знака совпадает с механизмом, позволяющим директору грабить завод: невозможно учесть, сколько себе взял. Точно такая же ситуация и с задержками зарплаты - это не просто процесс неплатежей, а чья-то выгода: директора обналичивают неплатежи через фирму, возглавляемую ближайшим родственником или местным бандитом. Рострудинспекция выявила массу случаев, когда дирекции предприятий и учреждений, по много месяцев не выдававшие своим рабочим получку по причине неплатежей со стороны партнеров, в то же время не предпринимали абсолютно никаких мер для того, чтобы поставленная ими продукция была оплачена. Такое поведение - отнюдь не следствие душевной доброты к партнерам. Расчеты производятся. Но в виде “черного нала”, идущего прямиком в карманы шустрых руководителей.

Ответственность за неплатежи зарплаты директора пытаются свалить на государство. Но бюджетная задолженность по стране меньше собственной задолженности предприятий в несколько раз. По оценкам экспертов, из всех предприятий, имеющих долги перед своими работниками, лишь треть действительно не может расплатиться с ними из-за своих финансовых трудностей - это потенциальные банкроты. Директора остальных предприятий кладут зарплату рабочих себе в карман.

Вообще, бесконтрольность директоров в установлении уровня оплаты своего труда - тема особого разговора. Не выплачивая месяцами, а то и по году зарплату коллективам, себе директора назначают оклады и получают их регулярно, выписывают сами себе ссуды. Характерно, что в новом Уголовном кодексе, вступившем в силу в 1997 году, вообще не предусматривается уголовная ответственность за грубые нарушения законодательства об оплате труда. Для сравнения: в Латвии принят закон, согласно которому размер заработной платы директора не может превышать шестикратной зарплаты рабочего. В Туле же, как сообщают “Известия” (20.03.98), 46 директоров заработали за 1997 год в среднем по миллиону долларов каждый. Это “ровно в пять раз больше зарплаты американского президента, - пишет собкор “Известий”, - и почти в тысячу раз (выделено нами. - Е. С.) больше средней зарплаты в Тульской области, которая к тому же выдается с большим опозданием... Заработка 46 директоров хватило бы, чтобы погасить половину областного долга по зарплате”.

Есть разная градация подлости: когда летчик бомбардировщика проводит ковровое бомбометание по жилым кварталам города, он лично не видит убитых им мирных жителей. Пехотинец, убивающий мирных жителей, видит свои жертвы в упор. И тот и другой - убийцы, но степень психологической нагрузки у них разная. Точно так же директор банка-компрадора, грабя страну, делает это как бы отвлеченно, не видя в лицо свои непосредственные жертвы. Директор же промышленного предприятия, кладя в свой карман зарплату голодных рабочих, видит ограбленных им в лицо, видит их муки. Какой же при этом сволочью надо быть!

Огромные разрывы в оплате устанавливает директорат также между рабочими и работниками администрации - в 20 - 30 раз. Управленческий аппарат высшего и среднего уровней вовлекается в процесс приватизации на привилегированных условиях, что существенно уменьшает опасность организации какой-либо внутренней оппозиции директорату на предприятиях. Так что подкуп “конторских” - один из методов “работы с коллективом”.

В настоящее время, когда все вышеназванные способы незаконного обогащения директорами уже использованы, сверхактуальным для них стал вопрос обладания контрольным пакетом акций. При ваучерной приватизации Чубайс бросил директорскому корпусу кость в виде 5 процентов акций - официально руководители не могли иметь больше. Фактически же директора при закрытой подписке и во время чековых аукционов увеличили свою долю до 15 - 25 процентов акций. 40 - 50 процентов ценных бумаг выкупили члены трудовых коллективов, остальное досталось сторонним инвесторам. При такой неустойчивой структуре капитала, когда ни у одной из сторон нет контрольного пакета, разгорелась острая конфронтация между сторонними инвесторами и директорами. Первые зачастую хотят сменить вторых, вторые же всеми силами стараются не пустить крупных инвесторов в совет директоров.

Умные директора приступили к скупке акций сразу же после приватизационного аукциона. Методы скупки были далеко не честными. Один из упрощённых вариантов - не платить зарплату, довести рядовых держателей акций, как говорится, до ручки, а затем за бесценок выкупить акции. Еще один, схожий способ - разорив вконец родное предприятие, подвести его вплотную к банкротству (но роковую черту банкротства не переступать, иначе потеряешь все), для того чтобы его акции начали стоить гроши и их можно было дешево скупить. Директора нарочно подрывают стоимость акций, сами распускают слухи о грядущем банкротстве, скупая у доверчивых работяг акции за гроши. Другие способы консолидации акций: создание подставных фирм (оффшорных, инвестиционных и прочих) во главе с доверенным лицом или родственником и скупка ими акций у населения: получение директором права на трастовое управление акциями сотрудников и представление их интересов на собраниях акционеров. Так умные директора постепенно стали реальными собственниками, нерасторопные же их коллеги полагались на авось и думали, что никуда их предприятие от них не денется. Они так и остались псевдособственниками и постепенно утратили контроль над предприятиями.

Процитируем крупнейшего специалиста в деле изучения российской “элиты”, социолога Ольгу Крыштановскую: “Так в России образовалась одна группа крупных собственников - это директора промышленных предприятий, сумевшие консолидировать акции. Затем они, установив прочный контроль за своими предприятиями, приступили к скупке акций компании-смежников и постепенно становились хозяевами региона. Они создавали свои банки, свои строительные и торговые фирмы, потом перешли к скупке региональных СМИ. И в конце концов они начали решать и вопросы политические. От их финансовой поддержки зависело, кто станет мэром или губернатором. Даже федеральные органы теперь вынуждены считаться с тем, кого поддерживает та или иная региональная финансово-промышленная группа. Крупнейшие директора региона, сажая своих людей в кресла политиков, образовали промышленно-политические группы, или региональную олигархию” (“АиФ”, 1997, № 15). Директора приватизированных предприятий, как уже говорилось выше, не торопятся уступать контроль над собственностью в обмен на инвестиции. Интересно отметить, что теоретически предполагалось проводить приватизацию в интересах внешних, так называемых “стратегических” инвесторов при нейтрализации директората. Получилось же, что реально приватизация осуществлена в интересах директоров. Когда же активные внешние держатели пакетов акций все же появляются - в результате аукционов или обращения акций на вторичном рынке, - возникают конфликты, ибо директора готовы приветствовать лишь инвестиции, не сопровождающиеся уступкой контрольного пакета. Начались скандалы, связанные с “разводнением” капитала, когда путем выпуска новых акций директора предприятий пытались резко снизить долю инвесторов. Последние потребовали заносить такие предприятия в черный список. Позволю себе еще раз процитировать Ольгу Крыштановскую: “С того момента, как в стране появились настоящие крупные собственники, началась война между ними за раздел сфер влияния. Главное противостояние сегодня - это противостояние между региональными промышленниками и столичными банкирами. В этой войне за собственность местная политическая элита - на стороне директоров. Ведь приход в регион “внешнего инвестора” означает уход налогов из областного бюджета в московский. Интересы региональных олигархий в Центре защищают прежде всего Совет Федерации и отчасти Дума. В то же время финансовая олигархия опирается на поддержку властей в Москве ряда правительственных чиновников. В этой борьбе каждая сторона ищет лоббистов все более высокого уровня”.

В целом процессы формирования и утверждения нового слоя владельцев и руководителей предприятий продвинулись достаточно далеко. Эта группа явно консолидируется, все более ориентируясь на социальную роль собственника. По мере того, как растет разрыв в уровне доходов директората и основной массы населения, процесс этой консолидации усиливается. В рамках “революции адаптантов” бывшее номенклатурное сословие “красных директоров”, пройдя через всю грязь и мерзость разнузданнейшей коррупции и грабежа собственных трудовых коллективов, постепенно превращается в особую фракцию частных собственников бывшей общенародной собственности.

Интеллектуально-пропагандистская клoака

В России, как нигде в мире, действует мощная и скоординированная группа людей, которых я назову интеллектуально-пропагандистской клакой. Это замкнутая каста-корпорация, захватившая центральные СМИ, тотально контролирующая телевидение и по своей силе вполне сопоставимая с президентом. Эта каста плотно спаяна общей коллаборационистской идеологией, круговой порукой, общими тусовками и стилем жизни, выделяющим их далеко не в лучшую сторону даже из среды самых заматерелых адаптантов. Это адаптанты из адаптантов, их мозговой и социально-психологический центр, координирующий общие усилия по уничтожению России, производящий и массированно тиражирующий прозападнические и русофобские идеологемы. Это “неприкасаемые”: стоило генералу Коржакову тронуть одного из этой касты - Лисовского (дело о знаменитой “коробке из-под ксерокса”), как генерал слетел со своей должности. Скоординированная травля СМИ способна сбросить с занимаемой позиции самое высокопоставленное лицо.

Социальная функция этой группы - осуществление мутации социального генотипа русской нации, ее культургенетическая перекодировка в западническом русле. Программы, транслируемые СМИ, осуществляют своего рода кодирование всего населения, но острием своим направлены прежде всего на молодежь. Клака осуществляет фактический отрыв молодежи от русской национальной культуры, разрушает преемственность культурной традиции, в том числе этнической самоидентификации. И результат уже налицо: по данным социологического исследования Б.В. Дубина, “постоянно чувствуют себя русскими... лишь 56 процентов молодежи” (“Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения”, 1995, №1). Как пишет журналист Юрий Нечипоренко, “они затронули столь глубинные основания человеческого бытия, что игнорирование их вызова будет говорить не о терпимости культуры, а о степени безответственности, которая характеризует нежизнеспособность нации” (“Независимая газета”, 3.06.94).

Клака сознательно и целенаправленно плодит аномию. “Но развитая культура состоит из запретов и табу, - справедливо напоминает психолог И. Медведева. - Когда все время показывают расчлененные трупы, ребенка уже не трогают бабушкины больные ноги, в обществе атрофируется сострадание. Уголовным повадкам у нас стали подражать даже дошколята. Нарушена техника психокультурной безопасности, и это грозит взрывом” (“Известия”, 21.04.98).

Представители самой клаки предельно откровенны и циничны в своих высказываниях, даже не пытаются маскировать своих истинных целей. Так. общеизвестно, что СМИ потчуют нас такой “американизированной” грязью, которой сами американцы не пользуются. А вот высказывание на сей счет одного из “московских интеллектуалов”, сотрудника гайдаровского Института экономики переходного периода В.В. Иванова: “...Я думаю, что распространение американской культуры в сегодняшней России - совершенно не случайное явление. Это очень хорошая, очень эффективная массовая культура” (“Куда идет Россия?..” вып. 1. М., 1994). Тут же возникает вопрос: эффективная для чего и для кого? Ответ, я думаю, ясен.

А вот откровения одного из самых высокооплачиваемых телеведущих Владимира Познера: “Я не понимаю, что такое патриотизм на телевидении”. “...Нельзя приказать телевидению воспитывать любовь к родине”. “Кстати, иностранное не всегда означает “плохое”. Скажем, не все “мыльные оперы” примитивны”.

“И наоборот, есть отечественные передачи, сомнительные с точки зрения нравственности. Например, так называемые православные - они просто вредные, по-моему. Потому что враждебны ко всему остальному, возбуждают чувство обособленности, превосходства. Это пропаганда мракобесия”. “Поражает ханжеское возмущение обилием тампаксов”. Комментарии опять-таки излишни.

Из какого же рода личностей состоит клака? Личности эти весьма и весьма специфичны. Комплектуется клака из наиболее адаптивных ныне национальных и сексуальных меньшинств: так же, как и принадлежность к “лицам демократической национальности” (коих “избрал Всевышний”), “голубизна” ныне является качеством сугубо адаптивным. По крайней мере, в “элитных” кругах. Как свидетельствует Иона Андронов, “ими полон весь столичный бомонд: лидеры политических партий, главные редакторы газет и журналов, театральные режиссеры, звезды эстрады и телевидения”. “Согласно последней мужской моде, - просвещает молодежь “Комсомольская правда”, - считается дурным тоном появляться на светских раутах и презентациях без сопровождения томного молодого человека”. В своем романе “Умереть в одиночку” писатель Анатолий Афанасьев следующим образом комментирует этот факт: “...Но никуда не денешься: политическая ситуация складывается так, что у “пидарасов” (бедный Хрущ!) сегодня на руках одна козырная масть”. Принадлежность к этой избранной касте открыто декларируется и подчеркивается ее представителями. Интеллектуально-пропагандистская клака все больше напоминает “голубое братство”, представители которого все чаще попадают в круг ключевых фигур в искусстве, средствах информации, большой политике. В свое время многие из них сотрудничали с КГБ: нестандартная половая ориентация послужила причиной их вербовки. Долгие годы у нас принуждали гомосексуалистов шпионить под страхом тюремного заключения на пять лет по статье УК о наказании за мужеложество. С 1993 года эта статья отменена, а гомосексуально-агентурная линия прошла красной, то бишь голубой нитью через список представителей нашей “элиты”. От такого единения (в рамках клаки) сексотов-педерастов с “народом избранным” получилась гремучая социальная смесь с неудобоназываемыми моральными качествами.

Концентрация российских масс-медиа в руках евреев - вещь настолько самоочевидная, что не нуждается в расшифровке: фамилии телемагнатов, телеведущих, редакторов журналов и газет, ведущих “демократических” публицистов - у всех на слуху. Свои позиции в СМИ эти этнические адаптанты используют для психологического (пока что) террора в отношении русских патриотов, которые клишируются как “фашисты”. Угроза “русского фашизма” - дежурная тема демпублицистики. Кроме названных уже выше Антидиффамационной лиги и Центра мониторинга антисемитизма в России, с июля 1997 года появился “антифашистский” журнал “Диагноз” - орган Российского еврейского конгресса. Некто Макс Хазин так пишет в “Известиях” (1.07.97) об этом издании: “Однако, как подчеркнул председатель редакционного совета Танкред Голенпольский, журнал не будет в чистом виде антисемитским (так в оригинале. Грамотеи! - Е. С.). Проявления фашизма и шовинизма многолики. Новая форма расизма - чернофобия”. То есть журнал будет защищать интересы не только еврейских банкиров, но и азербайджанских перекупщиков и чеченских бандитов. Разумеется, вопреки русским национальным интересам, которые уже по определению могут быть только “фашистскими”. Уже составляются “черные списки” (точнее, файлы). Как рассказала в “Московских новостях” обозреватель Санобар Шерматова, на НТВ в компьютерах есть файлы неблагонадежных (черных) и благонадежных (белых) изданий и персон. При подготовке передач компьютер автоматически стирает субтитры с указанием провинившихся изданий, ежели их отдельные представители приглашаются в программу в качестве экспертов. Автору данной статьи пришлось самому столкнуться с фактом наличия в демпрессе списков лиц, к цитированию запрещенных. Короче говоря, “я не согласен с вашим мнением, но я отдам свою жизнь за ваше право его высказать”. Когда демжурналисты сами значились в “черных списках”, они до дыр затерли это высказывание Вольтера, а еще они очень любили слово “плюрализм”. Но вот уже семь лет, как слово это исчезло из их лексикона, зато появились собственные “черные списки”. С чем мы их и поздравляем.

Как сказал в одном из своих интервью (“Завтра”, 1996, № 30) Станислав Говорухин, “именно эти люди - два-три десятка руководителей телевидения, богатейших людей - встали на пути целого народа. А между прочим, я возвращаюсь к проверке ОРТ счетной палатой, - ее документов хватит для того, чтобы всех этих акул телевидения арестовать по нашим законам. Арестовать до суда и следствия. Потому что речь идет о вопиющем казнокрадстве. В страшных масштабах. И ОРТ - никакая не независимая компания. Они просто украли у государства его собственность”. Члены телевизионной клаки получают бешеные деньги. Компетентная в этих вопросах “Экспресс-газета” назвала такие суммы: Благоволин - 55000 долларов, Караулов - 11000, Шарапова - 8000, Познер - 22 000. Но кое в чем ошиблась “Экспресс-газета”: по данным “АиФ” (1996, № 12), только за один месяц господину Познеру выплачено 41420 долларов “за консультации по внешнеэкономической деятельности”. По его же просьбе некоей американской фирме авансом выплачено 800000 долларов за создание телепрограмм. На соответствующем договоре печать американской фирмы отсутствовала, да и телепрограмм к моменту проверки не было. Обычно к таким “авансовым платежам” под явную “липу” прибегают как к простейшему способу перевода валюты в зарубежные банки. Но не этот случай самый интересный. За 680 000 долларов OPT “купило” у англичан права на показ 42 лучших советских фильмов - “Добровольцы”, “Вратарь”, “Гамлет” и другие. Причем права ни на показ, ни на перепродажу этих фильмов ни английской, ни другим фирмам не продавались. Стало быть, и выкупать было нечего. Но деньги ушли “за бугор”.

В России возникло принципиально новое для страны явление - СМИ-тоталитаризм. Как пишут социологи В. 3. Роговин и Б. Н. Кутелия, “в условиях, когда привычкой подавляющего большинства людей стало пребывание несколько часов в сутки у экрана телевизора, тоталитарное давление на массы уже не требует массового тоталитарного террора, запрещения свободы слова и т. д. Даже сотня оппозиционных газет, выходящих тиражом в 5 - 100 тысяч экземпляров, не может перекрыть воздействие телевидения, монопольно находящегося в руках правительственных и мафиозных структур” (“Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества”, М., 1996).

Но, вскормив долларовыми инъекциями интеллектуально-пропагандистскую клаку, Ельцин фактически утратил контроль над ней. Теперь это самостоятельная могучая сила, помогающая режиму лишь постольку, поскольку находит это выгодным для себя. Но если интересы ельцинской камарильи и клаки разойдутся, Ельцину придется туго. Пока что “милые бранятся - только тешатся”. Но всякое может быть. Газета Гусинского “Сегодня” (7.08.96) весьма прозрачно предупреждает не только патриотическую оппозицию, но и саму президентскую команду: “Один из законов политики в информационном обществе - не надо ссориться со СМИ чего бы это ни стоило”.

Со смаком живописуя мощь СМИ, “Сегодня” захлебывается от восторга: “СМИ не просто влияют на реальность, они и есть чаще всего сама реальность. То, чего нет в СМИ, не существует...” Чего и говорить, мощь “ящика” никто отрицать не собирается. Не будь ТВ-клаки - не быть бы Ельцину президентом. Но все же насчет ТВ-реальности: главный редактор журнала “Искусство кино” Д. Б. Дондурей признает, что “созданная нашими режиссерами вторая реальность массовой публикой отвергается”. “Рейтинг фильмов, снятых в ельцинскую эпоху, то есть после 1991 года, у советских граждан в 10 - 15 раз ниже, чем выпущенных под эгидой отдела пропаганды ЦК КПСС” Характернейшая черта наших СМИ - отсутствие положительно-эмоционального подкрепления на фоне постоянного воздействия психотравмирующих факторов. ДемСМИ продемонстрировали принципиальную неспособность к созданию позитивных мифов массового сознания, а без этого никакой политический режим не может считаться стабильным. При общении с нашими СМИ аудитория испытывает чувство неуклонно нарастающего психологического дискомфорта. Певица Камбурова задается вопросом: “Смотря и слушая это, как можно жить?” Сергей Кара-Мурза констатирует: “Мы наблюдаем уникальное в истории явление - “революцию”, не родившую ни одной нормальной песни. Культурная аномалия, предрекающая печальный конец”.

Клака радуется тому, что она безальтернативно и монопольно владеет ТВ, а народ, согласно поговорке, “как горшок - что положишь, то и несет”. Есть в этом большая доля истины, есть... Но это не вся истина. Как отдельный человек, так и народ в целом до поры до времени может не осознавать, что где-то в глубинах его сознания и подсознания таится строго упорядоченная система присущих только данной нации этических и эстетических ценностей и смыслов - ценностно-смысловое ядро, национальный культурный генотип. Но когда кто-то попытается бесцеремонно и жестоко нанести удар по этому ядру, тогда человек инстинктивно почувствует, что покушаются на саму основу его бытия. Результатом будет эмоционально-взрывная, яростно-защитительная реакция против навязываемой человеку (и нации в целом) чужой системы ценностей. Сжатая под прессом американизированной “культуры”, пружина национального самосознания распрямится. И последует конвульсивно-судорожный контрудар страшной силы, использующий самые архаичные резервы и подспудно дремлющие архетипы “коллективного бессознательного”. Ибо вопрос стоит так: или жить адаптантам, или жить