Доклад Института социологии Российской академии наук: «Тормозом для модернизации являются сами чиновники»

Евгений БЕЛЯКОВ — 18.06.2010

Иностранное слово «модернизация» в нашей стране стало модным. Его упоминают на каждом шагу, по делу и без. Власти считают, что России непременно нужно стать более промышленно развитой. Тем не менее лишь обновлением технологий здесь не обойтись. Как выяснили эксперты Института социологии РАН и Фонда имени Фридриха Эберта, самим россиянам сначала нужна социальная модернизация: то есть равенство прав и борьба с коррупцией. А без поддержки снизу никакого оживления экономики не будет и в помине. «Комсомолка» ознакомилась с аналитическим докладом «Готово ли российское общество к модернизации», который на днях был презентован в Москве.

ЗАРПЛАТОЙ ДОВОЛЕН ЛИШЬ КАЖДЫЙ ШЕСТОЙ

Экономисты-теоретики утверждают: кризис - лучшее время для модернизации. Мол, вкладывая деньги в развитие сейчас, во время роста экономики можно получить просто бум новых технологий, которые выведут страну в авангард глобального рынка. Но вот незадача: для успешного обновления экономики нужно еще, чтобы и сами россияне были к ней готовы. А какой резон думать о модернизации, когда подавляющая масса населения концы с концами еле сводит?! Цифры статистики просто шокируют - 84% опрошенных недовольны своим материальным положением и считают, что серьезно пострадали от кризиса.

Социологи выяснили еще один примечательный факт. К примеру, Росстат считает, что средняя зарплата в стране достигает 20 тысяч рублей, а вот опрошенные этой цифре сильно удивились - респонденты ответили, что в среднем они зарабатывают всего лишь 9 тысяч рублей в месяц. При этом больше половины россиян, помимо основной работы, вынуждены так или иначе подрабатывать. На одну зарплату или пенсию в стране не проживешь.

«Набор из квартиры, машины и дачи, традиционно свидетельствующий о достойном уровне жизни, имеют лишь 17% россиян, - говорится в исследовании. - А сбережения, достаточные, чтобы прожить на них не менее года, накоплены лишь у 4% населения, что говорит о низком уровне «запаса прочности».

В то же время, несмотря на невысокие заработки, россияне активно покупают бытовую технику. Для России это традиционный вид сбережений, когда валюты обесцениваются, а ситуация в экономике накаляется. К примеру, у 58% россиян дома стоит компьютер, да и автомобиль используют в каждой второй семье. В то же время если большинство компьютеров в домах еще относительно новые, то другие предметы быта требуют обновления, так как половина из них была куплена более 7 лет назад.

«С точки зрения перспектив модернизации российское общество неоднородно, - утверждают эксперты. - В наиболее неблагоприятных условиях находятся пожилые россияне и жители небольших поселений (а это почти половина от общего числа трудоспособных граждан). Им нужны огромные усилия для освоения любых инноваций - даже на самом простом, бытовом уровне, что формирует у них заведомую психологическую неготовность к ним».

 

 

РАВНЫЕ ПРАВА - ЗАЛОГ МОДЕРНА

Но вернемся к самой модернизации. Оказалось, что этот термин простые россияне понимают совсем не так, как его воспринимают и тиражируют власти. Оказывается, от этого процесса россияне в первую очередь ждут никак не инноваций и прочих нанотехнологий, а равенства всех перед законом и борьбы с коррупцией (см. графику 1). Вывод напрашивается нехитрый: россияне не верят, что модернизация получится, если не будут решены эти социальные проблемы.

- Основной крик души: «Дайте нам правила, по которым нужно и можно жить!» - говорит Наталья Тихонова, замдиректора Института социологии РАН. - А сейчас получается так, что более 70% опрошенных уверены, что законы надо исполнять лишь в том случае, если это будут делать и сами чиновники. И в этом они абсолютно правы.

Другими словами, пока гаишники у нас будут безнаказанно пересекать двойную сплошную и ехать по встречке, а чиновники - тратить бюджетные деньги на собственные внедорожники и дачи, ни о какой модернизации речи быть не может. Все выделенные на новые технологии деньги будут тут же разворованы.

- Тормозом для модернизации являются сами чиновники, - считает Игорь Юргенс, глава Института современного развития. - Точнее, коррумпированная часть госаппарата. Чиновники заняли круговую оборону, активно размножаются и ведут селекцию по принципу беспрекословного послушания. Если не прервать этот замкнутый круг, о модернизации можно забыть.

Проблема еще и в том, что отстаивать свои права россияне пока не готовы.

- Вместо осуществления каких-либо действий для отстаивания своих групповых интересов большинство населения просто ждет, что государство по доброй воле учтет их пожелания, - делают вывод в Институте социологии РАН. - В обществе сформировался выраженный стереотип, что само общество бессильно что-либо изменить. Это говорит о том, что пока в России в массовых слоях населения так и не произошло формирования групп интересов.

 

ТРУДОВАЯ ДИСЦИПЛИНА

Что же нужно для эффективной модернизации? Эксперты делают несколько выводов. Самое главное - необходим человеческий капитал, то есть люди, которые могли бы разобраться в сложных автоматизированных и компьютеризированных системах. Квалифицированные кадры должны быть во всех отраслях и на всех ступеньках карьерной лестницы. Однако сейчас российская молодежь после института предпочитает идти в торговлю или на офисные должности, а кадры в промышленности деградируют или заменяются гастарбайтерами. Во-вторых, должна повыситься рабочая культура. Социологи нашли этому феномену модный, почти тургеневский термин «трудовой нигилизм». Это значит, что большинство подчиненных в России не считают, что приказы начальства нужно исполнять беспрекословно (см. графику 2). Кроме того, выполняют работу на глазок или действуют на авось. В сложных технологических процессах такое поведение не только отражается на эффективности производства и на результатах работы, но и грозит серьезными авариями. Для сравнения: в Японии уровень посл
ушания достигает 90%, а в России он чуть больше 30%.

В целом больше половины россиян верят в модернизацию, но считают, что на это уйдет как минимум 10 - 15 лет. При этом есть несколько сценариев. Первый и самый возможный - Россия будет и дальше выполнять роль поставщика сырья для промышленно развитых стран. Некоторые уверены, что у нас есть хороший культурный и туристический потенциал. А вот в то, что Россия сможет идти в ногу с самыми инновационными странами мира, опрошенные верят с трудом.

«Настоящая», «успешная модернизация», в соответствии с представлениями россиян, - это когда Россия сможет зарабатывать не на природных богатствах, инфраструктуре или выгодном геополитическом положении, а на производстве интеллектуального продукта, - делают вывод в Институте социологии РАН. - Однако верят в такой сценарий единицы. По крайней мере он нереализуем, пока не изменится та система, в которой решающую роль в развитии общества играет коррупция, где не обеспечено равенство граждан перед законом и другие порочные практики».

 

 

 

Полную версию доклада читайте здесь, на стр 2... скачть в формате WORD с картинками - по ссылке ниже

 

 

 

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ СОЦИОЛОГИИ

 

 

 

 

 

 

ГОТОВО ЛИ РОССИЙСКОЕ ОБЩЕСТВО К МОДЕРНИЗАЦИИ

 

 

Аналитический доклад

 

 

 

 

 

 

Подготовлен в сотрудничестве

с Представительством  

Фонда имени Фридриха Эберта

в Российской Федерации 

 

 

 

 

 

 

 

 

Москва – 2010 г.

Содержание

 

Предисловие	3
1. Общая оценка ситуации в стране и социальное самочувствие россиян	5
2. Запрос россиян на определенный тип социально-экономического развития страны	18
3. Социальная модернизация в социологическом измерении	32
4. Социокультурная модернизация: оценка этапа и перспектив	46
5. Перспективы экономической модернизации страны	63
6. Модернизация и развитие российской демократии	79
7. Гражданская активность и социальное участие как важнейшие элементы политической модернизации	89
8. Культурная модернизация или ренессанс традиционализма?	102
9. Социально-демографическая модернизация	114
10. Субъекты модернизации – кто они?	126
11. Особенности российского менталитета в общемировом развитии	142
12. Приемлем ли для России западный путь модернизации?	157
К общим выводам	169

 

 

 

© Институт социологии РАН

e-mail: isras@isras.ru

http//www.isras.ru

                                                                                                       © Представительство Фонда
                                                                                                                        им. Ф. Эберта в РФ

Предисловие

Модернизация… Вряд ли в политическом и научно-аналитическом лексиконе последнего времени есть более популярный термин. Это стало очевидным после того, как 12 ноября 2009 г. Президент РФ Д.А. Медведев главной задачей страны назвал осуществление модернизации, связав ее с созданием политически стабильного социально-правового демократического государства с высокотехнологической экономикой и развитой социальной сферой.

Действительно, модернизация имеет судьбоносное значение для выживания России в современном мире. Полномасштабное решение этой задачи равноценно формированию конкурентоспособного общества, которое будет в состоянии выйти на передовые позиции в мире и обеспечить высокие показатели благосостояния граждан. Для этого должна быть перестроена основа основ эффективного функционирования общества, а именно, создана социально-экономическая система, способная к саморазвитию и качественному росту.

Что это означает? А это значит, что России, как бы это не было сложно, предстоит пройти через глубокую трансформацию сложившегося за многие десятилетия социального уклада, осуществить переход на новую модель развития, создать эффективную и, что очень важно, диверсифицированную экономику. При этом главная специфика России здесь состоит в необходимости осуществления не одноотраслевой, односферной, социально и политически ограниченной, а в проведении системной модернизации. Именно в этом и состоит основное отличие модернизации российского общества от других стран.

А что означает для России системная модернизация? Это качественное обновление общества и по горизонтали, и по вертикали. Оно должно охватывать и все сферы жизнедеятельности, и все уровни организации государственной и общественной жизни. Системная модернизация, определяя судьбу страны, определяет жизненные перспективы и всех субъектов РФ и регионов, всех социальных и демографических групп, обеспечивает достойный уровень благополучия семьи и личности.

Вот тут и возникает, как кажется, заглавный вопрос – насколько совместимы интересы государственной модели модернизации с интересами миллионов тех, кто должен быть задействован в осуществлении данной модели? Возникают и другие, не менее принципиальные вопросы: а насколько предлагаемая модель модернизации российского общества отвечает насущным потребностям наших сограждан, кто может стать активным участником, а кто лишь безучастным свидетелем этого процесса, а может быть даже и его противником?

Поставленные вопросы приобретают особое значение в условиях, когда задача модернизации ставится перед страной в не лучших условиях – в период незавершившегося экономического кризиса, причем не только в России, но и в странах, с которыми она связана тесными финансово-экономическими узами.

Что все это означает в целом для понимания того – как, с кем и  при каких условиях современная модернизация в России может принести успех? На наш взгляд, это означает следующее: наряду с осознанием задач модернизации, поставленных на государственном уровне, безусловно необходимо понять умонастроения самого общества, соотнести, насколько предлагаемая модель модернизации «сверху» отвечает менталитету, интересам, возможностям и способностям населения.

Не в обиду будет сказано относительно других общественных наук, – уяснить степень подобного соответствия (или несоответствия), а в конечном счете, ответить на вопрос: готово ли российское общество к новому на своем историческом пути этапу модернизации, – может в своем прикладном и аналитическом основании, прежде всего, социологическая наука.

Исходя из подобного понимания, Институт социологии РАН инициировал в сотрудничестве с Представительством Фонда им. Ф. Эберта в РФ первый общенациональный социологический проект, посвященный проблематике различных аспектов модернизации. В ходе реализации общероссийского социологического исследования ставились следующие основные задачи:

• Оценить общую ситуацию в стране, в условиях которой предстоит осуществление модернизации;
• Определить запрос россиян на экономическую и социальную модели развития;
• Выяснить, как выглядят россияне на фоне нынешнего этапа социокультурной модернизации;
• Установить, есть ли связь между модернизацией и развитием демократических институтов страны и гражданским участием населения;
• Оценить, какова культурная составляющая модернизации;
• Выяснить, кто может стать ведущими субъектами модернизации;
• Исходя из нынешнего состояния российского самосознания, оценить, приемлем ли для наших сограждан западный путь модернизации.

Исследование проведено в марте–апреле 2010 г. и охватило 1750 респондентов в возрасте от 18 лет и старше, жителей всех типов поселений и территориально-экономических районов РФ, представляющих основные социально-профессиональные группы населения.

Исследование и подготовка аналитического доклада выполнены рабочей группой ИС РАН в составе: член-корреспондент РАН М.К. Горшков (руководитель, концепция, инструментарий, предисловие, заключение, общая редакция), А.Л. Андреев (раздел 12), В.А. Аникин (раздел 5), Л.Г. Бызов (раздел 6), Н.В. Латова (раздел 11), Ю.П. Лежнина (разделы 8, 9), С.В. Мареева (разделы 1, 2), В.В. Петухов (раздел 6), Н.Н. Седова (раздел 7), Н.Е. Тихонова (руководитель, концепция, инструментарий, разделы 3, 4, 8, 10, 11).

Консультант – глава Представительства Фонда им. Ф. Эберта в РФ доктор Крумм.

Редактор – Е.Н. Кофанова.

Макетирование – Р.Ю. Зенина.

1. Общая оценка ситуации в стране и
социальное самочувствие россиян

Рассуждать о том, насколько российское общество готово к модернизации и в какой мере различные модернизационные инициативы могут быть поддержаны населением страны, невозможно без четкого понимания особенностей повседневной жизни россиян. Как же сейчас живут россияне? Каково их социальное самочувствие? Как сказался на их жизни экономический кризис? Ответы на эти вопросы позволяют понять те «рамки», в которых должна проходить модернизация страны, главными акторами которой выступают сами россияне.

Начнем с того, как в настоящее время население оценивает сложившуюся в стране ситуацию (см. рис. 1).

Рисунок 1

Как россияне оценивают ситуацию в стране в настоящее время, %

 

 

Полученные данные показывают: как благополучную сложившуюся к настоящему моменту ситуацию в стране характеризуют лишь 16% населения. Практически три четверти населения считают ее проблемной, кризисной (73%), а каждый десятый россиянин даже назвал ситуацию катастрофической.

Сравним эти цифры с данными двух прошлых лет (см. рис. 2).

Рисунок 2

Динамика оценки ситуации в стране, %[1]

 

Сравнительный анализ показывают, что наиболее благоприятной, с точки зрения населения, ситуация в стране была в 2008 году – тогда 44% россиян оценили ее как нормальную, и лишь 6% считали ее катастрофической. Кризис 2009 года довольно значительно изменил эту картину. За один год доля тех, кто считал ситуацию нормальной, сократилась более чем в три раза, при этом более чем в два раза выросла доля тех, кто оценивал ситуацию как катастрофическую.  По сравнению с 2009 г. те оценки, которые россияне дали текущей ситуации в стране весной 2010 г., немного улучшились, хотя при этом они продолжают резко отличаться от оценок, характерных для докризисного периода.  

Отметим, что более пессимистичными при описании сложившейся ситуации весной с.г. оказались представители старшего поколения, в то время как молодежь склонна оценивать ситуацию более позитивно. Так, среди тех, кто находился в возрасте от 18 до 21 года, более четверти (27%) характеризовали ситуацию как благополучную и лишь 5% – как катастрофическую, в то время как в наиболее пессимистично настроенной группе, которую составили представители предпенсионного возраста (51–60 лет), эти доли совпадали, составляя 13% каждая.

Оценка ситуации в стране оказалась связана и с уровнем дохода, который имеют респонденты, однако во всех доходных группах большинство, как и в случае с представителями разных возрастных групп, называло ситуацию проблемной. Причем даже среди самых благополучных по доходам групп – тех, чей ежемесячный доход в расчете на одного члена семьи был не ниже, чем  11250 рублей (что составляло полтора медианных значения дохода для страны в целом), только каждый пятый смог назвать ситуацию благополучной. Эти данные сами по себе уже свидетельствуют о том, что подавляющее большинство россиян живут в состоянии стресса, постоянном ощущении напряженной и сложной окружающей действительности. Показательно при этом, что доли тех, кто описывает ситуацию как проблемную или катастрофическую, оказываются выше, чем доли тех, кто сам значительно пострадал от финансового кризиса.

В то же время, влияние кризиса на микроуровне нельзя недооценивать – более половины россиян оценивают ущерб, нанесенный им лично кризисом, как очень значительный, катастрофический или существенный (53%). Для 47% ущерб оказался не очень существенным, или ущерба им вообще нанесено не было (см. рис. 3).  

Рисунок 3

Как россияне оценивают ущерб, нанесенный кризисом им лично, %

 

В наименьшей степени от кризиса пострадали, по их собственным оценкам, россияне младше 27 лет. Менее значительным оказалось влияние кризиса и на пенсионеров. Представители же наиболее экономически активных возрастов (27–50 лет), а также россияне предпенсионного возраста (50–60 лет) чаще оценивали нанесенный им ущерб как значимый. Что касается типа поселения, то наибольшая доля тех, кто оценивает ущерб от кризиса как катастрофический, проживает в селах (11%), а тех, кому кризис, по их оценкам, ущерба практически не принес, больше всего в областных центрах (18%).

Ущерб от кризиса оценивается выше теми россиянами, кто считает свое материальное  положение плохим – среди них 19% оценили ущерб от кризиса как очень значительный, 52% – как существенный. Среди тех, кто оценивал свое материальное положение как хорошее, эти доли составляли только 3% и 35%, соответственно. Таким образом, кризис в большей степени «ударил» по тем, кто и так считал свое положение неблагополучным.

Оценка собственного ущерба от кризиса сказывается на оценке россиянами ситуации, сложившейся в стране. Среди тех, кому кризис нанес значительный ущерб, как и среди тех, кто считает, что кризис практически не причинил им ущерба, около 60% оценивают ситуацию в стране как проблемную. Однако доли тех, кто описывает ее как катастрофическую или как благополучную, при этом качественно различаются (см. рис. 4).

Рисунок 4

Оценка ситуации в стране в группах с различной самооценкой

личного ущерба от кризиса, %

 

Итак, чем больше ущерб, понесенный, по самооценкам россиян, от кризиса, тем более пессимистичны они в своих оценках ситуации в стране. Однако даже среди тех, кто практически не понес потерь в результате кризиса, преобладает ощущение, что ситуация в стране остается сложной, проблемной. 

Если посмотреть на эти же данные с другой стороны, можно увидеть, что среди тех, кто оценивает ситуацию в стране как благополучную, три четверти понесли от кризиса не очень существенный ущерб или не потерпели  практически никакого ущерба. Среди тех, кто считает ситуацию катастрофической, ситуация прямо противоположная – три четверти этой группы понесли от кризиса как минимум существенный ущерб.

Таким образом, оценка ситуации в стране тесно связана с личными потерями от кризиса. Однако большинство населения в любом случае считает ситуацию, сложившуюся на сегодняшний день в России, кризисной.

Показательно в этом отношении и распределение ответов россиян на вопрос о том, кому, по их мнению, пришлось сложнее всего в условиях кризиса (см. табл. 1).

Таблица 1

Кому, по мнению россиян, пришлось сложнее всего в условиях кризиса в России, %

(допускалось два варианта ответа) 

 

Кому пришлось сложнее всего	%
Обычным гражданам	84
Предпринимателям – им в условиях кризиса пришлось обеспечить выживание своих компаний	33
Руководству страны – ему пришлось взять на себя всю ответственность за выход из кризиса	25
Региональным и местным органам власти – им пришлось отвечать за стабильность в их регионах	17

 

Как видно из таблицы 1, подавляющее большинство (84%) населения считает, что сложнее всего в ситуации кризиса пришлось простому населению. Все остальные варианты ответов значительно отстают по популярности, причем органы власти всех уровней относятся в сознании населения к наименее пострадавшим от кризиса. Треть россиян считает, что тяжело пришлось предпринимателям, еще четверть – что сложности испытало руководство страны, и только 17% считают, что сложно было региональной и местной власти. При этом почти треть россиян (30%) выбрали только один вариант ответа из предложенных, отметив, что в условиях кризиса сложнее всего пришлось обычным гражданам. Такой ответ чаще, чем другие, давали жители сел.

Итак, кризис так или иначе затронул значительную часть населения. Ситуация в стране, в восприятии населения, продолжает оставаться проблемной, напряженной. Посмотрим в связи с этим, каков же в настоящий момент уровень жизни россиян, в каких условиях протекает их повседневная жизнь.

Начнем с уровня ежемесячных доходов. Медианное значение ежемесячного душевого дохода составило, по самооценкам респондентов, 7500 рублей, среднее – 8954 рубля. Эти значения возросли по сравнению с прошлыми годами – так, например, в 2007 году медианное значение составляло 4500 рублей, среднее – 5660 рублей. Нужно также учитывать, что в данном случае речь идет о субъективной самооценке своих доходов, которая по данным социологических опросов всегда оказывается ниже официальной статистики как минимум в полтора раза.

Однако за средними значениями скрывается высокая дифференциация доходов, связанная с рядом факторов. Так, по ежемесячным доходам наблюдается высокая дифференциация в зависимости от региона и типа поселения. Наиболее высокими доходами обладают жители мегаполисов – среди них 63% имели душевые доходы, превышающие медианные для страны  в два и более раз, т.е. более 15 000 рублей. Среди жителей села 21% имели доходы, не превышающие половину медианного для страны значения, в то время как среди жителей других типов поселений эта доля не превышала 8%. Среди регионов по уровню дохода значительно выделялась Москва  (медианное значение среднедушевого ежемесячного уровня дохода там, согласно нашей выборке, составило 18000 рублей, среднее – 18689 рублей).

Каковы же основные источники дохода россиян в настоящее время?

Рисунок 5

Основные источники дохода россиян, %

(допускалось несколько вариантов ответа)

 

 

Как видно из рисунка 5, для подавляющего большинства россиян (79%) основным источником дохода их семьи является работа. Значительна и доля тех, для которых основным источником дохода выступают пособия, пенсии и прочие трансфертные выплаты – таковых в настоящее время более трети (37%). По сути, это означает, что более трети населения сильно зависят от государства и проводимой им социальной политики.

Для самостоятельного решения проблем с доходами 22% россиян прибегают к разовым приработкам и заработкам от случая к случаю. Аналогичная доля использует для получения доходов подсобное хозяйство, дачу. Каждый десятый россиянин получает также доходы от совместительства (прежде всего, это наиболее образованная часть населения – так, среди тех, кто имеет два высших образования, магистерскую или докторскую степень, совместительство используют 27%). Что же касается предпринимательства и получения рент от собственности, то такие источники дохода являются пока для россиян скорее исключением, чем правилом. 

Дачу и подсобное хозяйство чаще используют россияне старше 30 лет, для молодежи этот источник свойственен в меньшей степени. Разовые приработки в большей мере характерны для тех,  кто находится в возрасте 31–40 лет. И практика совместительства, и разовые приработки гораздо чаще используются в мегаполисах – там к ним прибегают 20% и 30% жителей, соответственно. Подсобные участки в качестве источников дохода, наоборот, в наименьшей степени характерны для мегаполисов (3%) и других городов
(15–16%), зато в селах процент использующих их составляет 41%. Таким образом, различные типы поселений отличаются, помимо прочего, и теми возможностями, которые есть у их жителей для поддержания определенного уровня дохода.  

Чуть менее половины россиян – 45% – имеют только один источник дохода. Еще треть (33%) получают свои основные доходы из двух источников. Для тех, кто имеет только один источник дохода, в 69% случаев этим источником является работа, в 28% – пенсии, пособия, иные трансферты. Остальные варианты получения доходов в российских условиях не могут выполнять функцию единственного источника дохода.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что ни наличие одной основной работы, ни выплаты пенсий не могут обеспечить россиянам приемлемый уровень жизни, поэтому более половины россиян вынуждены прибегать к другим способам повышения уровня своего дохода. Причем в первую очередь, это нестабильные источники заработка – разовые приработки, или же повышение своего уровня жизни путем использования подсобного хозяйства – способ, который при ухудшении положения использующих его (например, при потере работы) вряд ли сможет стать основным для обеспечения приемлемого уровня жизни.

Однако способ получения доходов и их размер, являющиеся, безусловно, важными характеристиками экономического положения населения, все же не дают полного представления о его реальном уровне жизни. Для того, чтобы лучше понять, в каких условиях живут россияне и как они при этом себя ощущают, рассмотрим такие характеристики, качественно характеризующие их уровень жизни, как обладание недвижимостью и «домашними» товарами длительного пользования.

Обратимся сначала к вопросу наличия у россиян различных видов недвижимости и сбережений (см. рис.  6).

Рисунок 6

Имущество, находящееся в собственности россиян, % 

 

 

 

Подавляющее большинство россиян (85%) имеет в собственности квартиру или дом. Четверть россиян имеет дачу или участок с домом, а каждый пятый – гараж, место на коллективной стоянке. Показательно, что сбережения, достаточные, чтобы прожить на них не менее года, имеют лишь 4% населения. Эти данные свидетельствуют о том, что «запас прочности» населения очень низок.

Посмотрим теперь, каков уровень обладания различными «домашними» предметами длительного пользования, которые характеризуют уровень и качество жизни домохозяйства (см. рис. 7).

Рисунок 7

Предметы обихода, находящиеся в собственности россиян, % 

 

 

Как видно из рисунка 7, «традиционными» предметами длительного пользования – мебельным гарнитуром и пылесосом – обладает подавляющее большинство россиян. Около 80% уже имеют в домохозяйстве и менее привычные товары длительного пользования – кухонную технику типа гриля, микроволновой печи, тостера и т.п. Две трети имеют те или иные электроинструменты, и более половины населения (58%) имеют в домохозяйстве компьютер. Половина населения имеет автомобиль. Все вышеперечисленные товары в домохозяйстве имеет треть (33%) россиян, а медианное значение для всего населения составляет пять предметов из шести. 

Однако многое из имеющегося у россиян имущества уже достаточно старое и, по всей видимости, нуждается в обновлении. Относительно новыми в российских домохозяйствах являются компьютеры (более 90% компьютеров куплены за последние 7 лет, хотя за последний год куплены лишь 14% компьютеров). При этом половина мебельных гарнитуров, более трети автомобилей и треть имеющихся у российских домохозяйств пылесосов уже старше 7 лет.

Набор из квартиры, машины и дачи, традиционно свидетельствующий о «достойном» уровне жизни, имеют 17% россиян. Таковых больше в крупных населенных пунктах (44% в мегаполисах, 21% в областных центрах и только 7% в селах обладают этим набором). Еще 37% россиян обладают двумя из трех перечисленных видов имущества. При этом 9% не имеют ничего из этого набора.

Отдельно остановимся на таком предмете длительного пользования, как компьютер. Наличие возможностей и навыков использования информационных технологий является важнейшим аспектом при оценке модернизационнных перспектив страны. Как было показано, более половины домохозяйств в целом по России уже обеспечены компьютерами, однако значительная доля россиян остается пока вне информационных технологий. Кроме того, существуют значимые различия как в обеспеченности компьютерами, так и в опыте их использования между жителями различных типов поселений (см. рис. 8).

Рисунок 8

Обеспеченность компьютерами и их использование в разных типах поселений, %

 

 

Обеспеченность компьютерами наиболее высока в мегаполисах, в поселках городского типа она снижается до 50%, а в селах обладают компьютерами уже менее половины их жителей. Доля пользующихся компьютерами также максимальна в мегаполисах, но в поселках городского типа и селах она составляет менее половины. При этом даже в мегаполисах ежедневно пользуются компьютерами менее половины населения, и, как и в других типах поселений, отнюдь не все, у кого дома есть компьютер, реально им пользуются – часто это компьютер для «детей».

В этой связи нужно отметить, что в отношении компьютерной техники существуют очень значительные возрастные различия – так, среди молодежи младше 22 лет компьютерами обладают 88%, а среди тех россиян, кто старше 60 – только 14%. При этом никогда не пользуются компьютерами 10% первой возрастной когорты и 92% второй, а ежедневно используют их 68% и 4%, соответственно. Эти данные свидетельствуют не только о различиях стиля и образа жизни разных возрастных групп, но и о различиях их жизненных шансов и перспектив в условиях модернизации страны. В целом, такая ситуация свидетельствует о том, что с точки зрения перспектив модернизации российское общество неоднородно; в наиболее неблагоприятных условиях с точки зрения перспектив их участия в модернизационных процессах находятся пожилые россияне и жители небольших поселений. Отметим, что эти группы отличаются также и по наличию дома сложной новой техники (кухонной, электротехники), т.е. они находятся в наименее благополучном положении с точки зрения освоения любых инноваций – даже на самом простом, бытовом уровне, что формирует у них заведомую психологическую неготовность к ним.

Посмотрим теперь, как россияне оценивают имеющиеся у них возможности одеваться, питаться, проводить досуг – все то, что составляет материальную сторону их жизни и служит индикатором ее качества (см. табл. 2).

Таблица 2

Оценка россиянами различных аспектов своей жизни, %[2]

 

Сферы жизни	Хорошо	Плохо	Разница
Отношения в семье	53	5	48
Питаетесь	38	6	32
Место, регион, в котором Вы живете	36	8	28
Ситуация на работе	26	8	18
Одеваетесь	27	10	17
Состояние здоровья	30	13	17
Возможности проведения досуга	32	16	16
Ваше положение, статус в обществе	24	9	15
Возможность реализовать себя в профессии	25	16	9
Возможность получения образования и знаний, которые Вам необходимы	24	15	9
Материально обеспечены	16	19	-3
Жизнь в целом складывается	32	6	26

 

Данные показывают, что практически все аспекты жизни получают в настоящий момент больше положительных, чем отрицательных оценок населения. Негативные оценки преобладают только в вопросе об общей материальной обеспеченности. Нужно также сказать и о том, что наиболее распространенными во всех сферах, кроме сферы семьи, остаются оценки «удовлетворительно», которые дает более половины населения.

Наиболее позитивно, судя по оценкам населения, обстоит ситуация в сфере семьи  и отношений с родными. Более половины россиян оценивают свою ситуацию в этой сфере как хорошую. Более трети позитивных оценок получили также возможности питания и место проживания.   

Тревожным индикатором выступает тот факт, что разница положительных и отрицательных оценок по таким аспектам жизни, как возможности реализовать себя в профессии, как и оценка возможности получить образование и знания, невелика. Это свидетельствует о том, что если базовые потребности россиян (питание, одежда) относительно удовлетворены, то возможности, связанные с накоплением и реализацией человеческого капитала, пока отстают.

Посмотрим теперь, как изменялись ответы по некоторым позициям, описывающим уровень благосостояния россиян, в течение последних лет. Начнем с оценки материального положения (см. рис. 9).

 

Рисунок 9

Оценки своего материального положения как «хорошего» или «плохого»,
1994–2010 гг., %[3]

 

 

Данные показывают, что самооценки материального благосостояния за последний год заметно выросли. За последние полтора десятка лет наиболее благополучной ситуация с материальным благосостоянием, по оценкам населения, была накануне кризиса, в 2008 году. Тогда разрыв между негативными и позитивными оценками составил 3%. В результате кризиса этот разрыв увеличился в 2009 году до 24%. Однако в настоящий момент он вновь составляет 3%, что свидетельствует о значительном улучшении материального положения  россиян.  

Посмотрим, как менялись в этот период оценки возможностей питания (см. рис. 10).

Рисунок 10

Оценки своей ситуации с питанием как «хорошей» или «плохой», 1994–2010 гг., %[4]

 

При оценке своей ситуации с питанием, россияне также более оптимистичны, чем год назад. В настоящий момент ситуация с питанием, по оценкам населения, оказывается даже лучше, чем в наиболее благополучном за последние годы 2008 году. Аналогичным образом обстоит ситуация и с оценками возможностей одеваться (см. рис. 11).

 

Рисунок 11

Оценки своей ситуации с одеждой как «хорошей» или «плохой», 1994–2010 гг., %[5]

 

 

Как видно из рисунка 11, в оценках возможностей одеваться ситуация в настоящее время практически совпадает с наиболее благополучным периодом – докризисной ситуацией. Если в 2009 г. доля негативных оценок превышала долю позитивных, то к весне 2010 г. тенденция опять изменилась, и позитивные оценки вновь стали преобладать над позитивными.

Таким образом, в сфере самооценок россиянами их базовых возможностей и потребностей (питание, одежда, материальное благосостояние) за последний год произошло значительное улучшение. В настоящий момент, согласно оценкам населения, ситуация в этих сферах схожа с той, которая наблюдалась в докризисный период 2008 года. 

Оценивая свою жизнь в целом, 32% россиян назвали ее хорошей, а 6% – плохой.  Наиболее распространенным ответом на этот вопрос был вариант «удовлетворительно» (см. рис. 12).

Рисунок 12

Как, по самооценкам россиян, в целом складывается их жизнь, 1994–2010 гг.,  %[6]

 

Общие оценки, которые дают своей жизни россияне, подтверждают, что в их представлении качество их жизни в «материальных» аспектах за последний год улучшилось. Ситуация, сложившаяся в настоящее время, наиболее близка к ситуации весны 2008 года. Положительные оценки своей жизни для российского населения в целом превышают негативные, которые дает только 6% населения.

Посмотрим, чем отличаются те, кто считает, что их жизнь складывается хорошо, и те, кто оценивает ее как плохую.

Различия в оценке своей жизни ярко прослеживаются в группах с различным уровнем дохода. Так, среди тех, чей ежемесячный душевой доход не превышает половины медианного для страны, как хорошую оценивают свою жизнь 25%, как плохую – 11%. В то же время среди тех, чей доход в расчете на одного члена семьи составляет более двух медиан в месяц, эти доли составляют 51% и 2%, соответственно.

Оценки своей жизни качественно различаются и в разных возрастных когортах. Молодежь настроена более оптимистично и гораздо чаще оценивает свою жизнь как хорошую (см. рис. 13).

Рисунок 13

Оценка своей жизни в различных возрастных группах, %[7] 

 

В самой молодой когорте россиян – тех, кто не достиг еще 22 лет – доля позитивных оценок своей жизни превышает половину. Однако, чем старше россияне, тем меньше становится разрыв между долей оценивающих свою жизнь позитивно и долей тех, кто оценивает ее негативно. Среди тех, кто старше 60 лет, позитивные оценки того, как складывается их жизнь в целом, дают 18% россиян, а негативные – 10%.

Кроме того, оценки своей жизни различаются в разных типах поселений. Наибольшая доля позитивных оценок свойственна жителям мегаполисов и крупных городов в целом. Однако при этом оценки своей жизни в селах оказываются выше, чем в поселках городского типа, хотя и ниже, чем в городах. Очевидно, это связано с иным стилем жизни и иными представлениями о «достойном» качестве жизни, распространенными в тех или иных типах поселений.

Таблица 3

Оценка своей жизни в различных типах поселений, в %

Жизнь в целом складывается	Мегаполис	Областной центр	Районный город	Поселок городского типа	Село
Хорошо	49	33	32	20	27
Плохо	6	4	7	7	6
Разница	43	29	25	13	21

 

Говоря о качестве жизни, обратимся еще к одному вопросу, позволяющему оценить психологическое состояние россиян. Данные показывают, что в области их социально-психологического самочувствия ситуацию нельзя назвать благополучной. Только 3% россиян отмечают, что никогда не испытывают нервного напряжения ни на работе, ни вне работы, ни дома. При этом 7% постоянно испытывают напряжение хотя бы в одной их этих ситуаций.

Наибольший уровень стресса и нервного напряжения связан для россиян с работой. Каждый четвертый постоянно или, как минимум, часто испытывает нервное напряжение на работе. В ситуациях, не связанных с работой, часто или постоянно испытывает нервное напряжение каждый десятый. В целом, 32% населения часто или постоянно испытывают напряжение по одному или нескольким поводам. Однако доли тех, кто испытывает нервное напряжение редко или время от времени, более значительны.

В целом, можно говорить о том, что уровень напряжения, с которым сталкиваются россияне, достаточно высок. Можно выделить две полярные группы россиян – тех, кто находится в частом или постоянном стрессе по тому или иному поводу, и тех, кто во всех рассматриваемых областях своей жизни не испытывает напряжения никогда или испытывает его редко. Численно эти группы наименее благополучных и наиболее благополучных в психологическом плане россиян составляют 32% и 17%. Посмотрим, чем они различаются.

Первое, что обращает на себя внимание – нелинейная зависимость от возраста. Среди более благополучных в психологическом плане россиян оказывается как больше молодежи до 30 лет, так и больше представителей старшей возрастной когорты (от 60 лет и выше). Очевидно, это связано с тем, что в старшей когорте в разы меньше людей, испытывающих нервное напряжение на работе – по причине того, что подавляющее большинство их уже не работает.

Что касается различий в уровне дохода между двумя рассматриваемыми группами, то они имеют место (и доход, и уровень обладания недвижимостью был чуть выше у благополучных россиян), но не столь значительные, как можно было бы предположить. Однако группы, подверженные стрессу в разной степени, значительно отличались самооценками своего уровня здоровья. Среди благополучных россиян как хорошее состояние своего здоровья оценивали 39%, среди неблагополучных – 25%. Оценили состояние своего здоровья как плохое 8% первой группы и 15% второй.

Наконец, уровень нервного напряжения сказывался и на оценках своей жизни в целом. Среди группы благополучных россиян 42% оценивают свою жизнь как хорошую,  2% – как плохую. Среди тех, кто менее благополучен с точки зрения нервного напряжения, 22% оценили свою жизнь как хорошую и 12% – как плохую.

Кратко нужно сказать и о том, как живут сейчас те, кто должен выступать «двигателем» модернизации на микроуровне – руководители, предприниматели, специалисты с высшим образованием. Их уровень жизни, к сожалению, нельзя назвать качественно отличающимся от характерного для остального населения, хотя в целом он оказывается несколько выше. Так, представители этих групп в большей мере обеспечены набором из квартиры, машины и дачи (им обладают 45% предпринимателей, 26% руководителей различных уровней и 24% специалистов с высшим образованием при 17% среди россиян в целом),  чаще оценивают свое материальное положение как хорошее (28% среди руководителей и 26% среди специалистов с высшим образованием при 16% среди населения в целом), чаще оценивают как хорошую и свою жизнь в целом (50% среди руководителей и 45% среди специалистов с высшим образованием при 32% среди всех россиян). Представители этих групп чаще прибегают к практике совместительства (это характерно для 14% руководителей и 20% специалистов с высшим образованием), но реже, относительно других социально-профессиональных групп, к разовым приработкам. Кроме того, они в большей степени включены в информационные технологии – более 80% представителей этих групп имеют дома компьютер и обладают навыками его использования, что является позитивным индикатором с точки зрения перспектив модернизации.    

 

2. Запрос россиян на определенный тип социально-экономического развития страны

Обрисовав ситуацию, в которой находятся сейчас россияне, и оценив, каково их общее социально-экономическое самочувствие, перейдем к вопросу о том, чем характеризуется складывающийся в этих условиях запрос населения к государству и обществу. Необходимо понять, каков, в представлении россиян, оптимальный путь модернизации России, какова модель того общества, в котором они хотели бы жить, какова в нем роль государства и что определяет тот или иной выбор населения.

Начнем с того, как вообще понимают россияне термин «модернизация», каково его смысловое наполнение. Следует заметить, что три четверти россиян относятся к этому термину положительно, а у четверти он вызывает скорее негативные чувства. Однако для различных групп населения  данный термин имеет совершенно разную смысловую нагрузку.

Посмотрим, что же население страны подразумевает под модернизацией. Картину представлений россиян о желаемой модели модернизации можно наглядно представить, по их ответам на вопрос о ключевой идее модернизации страны.

Как видно на рисунке 14, наибольшее количество сторонников в качестве ключевой для российской модернизации идеи набирает идея соблюдения прав человека, равенства перед законом. Отметим, впрочем, что равенство всех граждан перед законом также является для россиян лидирующим признаком демократии – именно его называет более половины населения, отвечая на вопрос о том, без чего невозможна демократия.

 

 

Рисунок 14

Какая идея должна стать ключевой для модернизации России, %

(допускалось два варианта ответа)

 

Данные показывают, что запрос на равенство перед законом незначительно изменяется в разных возрастных когортах. Кроме того, и в разных доходных группах доля тех, кто выбирает в качестве ключевой для развития России именно эту идею, варьировалась совсем незначительно. Не различалась она и в группах с разным отношением к модернизации. Выделялись в этом вопросе жители сел – там эта идея распространена чуть реже (38%), чем в других типах поселений. Кроме того, идею равенства всех перед законом в большей мере поддерживают те, кто считает, что для России важнее хорошие законы, чем хорошие руководители. Однако и во второй группе запрос  на равенство всех перед законом выражают 39% ее представителей. Таким образом,  в целом во всех группах населения около 40% выражают устойчивый запрос к пути модернизации России через обеспечение соблюдения прав человека и равенства всех перед законом. Интересно также, что по этому вопросу не наблюдалось и значительных расхождений между сторонниками общества индивидуальной свободы и сторонниками общества социального равенства. Таким образом, даже для групп людей с разной идеологией и разными идеальными моделями общества и государства проблема всеобщего равенства перед законом в России является общей, «универсальной» и наиболее острой, отражая незавершенность в ней социальной модернизации.

Незначительно отстает по количеству сторонников и вторая ключевая идея, которая, по мнению 38% россиян, могла бы лечь в основу модернизации в России – жесткая борьба с коррупцией. Этот вариант чаще, чем другие группы населения, склонны были выбирать более обеспеченные россияне – так, среди тех, чей ежемесячный среднедушевой доход превышал два медианных для страны значения, данную идею назвали в качестве ключевой 45%, а среди наименее благополучной в материальном отношении  группы, доход которых не превышал половину медианного для страны в целом, таковых оказалась только треть (33%). Доля тех, кто выдвигал в качестве ключевой для модернизации России идею борьбы с коррупцией, оказалась также выше среди жителей мегаполисов – половина из них поддержала такую идею, причем по доле сторонников именно эта идея вышла на первое место в мегаполисах, демонстрируя, тем самым, важную «болевую» точку, характерную в наибольшей степени именно для данного типа поселений.

Отчасти это связано, видимо, с тем, что идею жесткой борьбы с коррупцией в большей степени поддерживают те, кто, по собственным признаниям, с ней сталкивался, а таковых больше в наиболее обеспеченной части населения, относительно чаще проживающей в мегаполисах. Поддержка идеи борьбы с коррупцией в качестве ключевой идеи модернизации страны демонстрирует зависимость от того, приходилось ли самим респондентам давать взятки, что свидетельствует о том, что в значительной части случаев эти взятки были вынужденными, фактически вымогались у них (см. рис. 15).

Рисунок 15

Доля выбирающих борьбу с коррупцией как ключевую идею модернизации
 в составе различных групп, %

 

Таким образом, и вторая ключевая идея модернизации, которую выбирает население, является не столько элементом образа «идеального» будущего, сколько ответом на сложившуюся в стране социально-экономическую ситуацию.

Третий наиболее распространенный вариант ответа – обеспечение социальной справедливости – набрал чуть менее трети голосов всех россиян (31%). По данному вопросу наблюдалась дифференциация в зависимости от возраста – так, среди тех, кто был младше 40 лет, этот вариант в качестве ключевой идеи модернизации выдвигал каждый четвертый; в группе россиян в возрасте от 41 до 50 лет – уже каждый третий, а среди тех, кто был старше 50 лет, эта доля доходила до 37%. Наблюдалась и зависимость от дохода – среди тех, чей ежемесячный среднедушевой доход не превышал половины медианного для страны, обеспечения социальной справедливости требовали 33%, а среди тех, чей доход превышал две страновые медианы – 25%. Еще более показательна связь выбора этого варианта ответа и оценки личного ущерба от кризиса: те, кто оценил свой ущерб от кризиса как катастрофический, выдвигали идею социальной справедливости как ключевую почти в половине случаев (48%). В группе же тех, кто отметил, что кризис ущерба им практически не нанес, она снижалась до 23%. Кроме того, запрос на социальную справедливость был тем выше, чем более низкими позициями россияне оценивали свое положение в обществе. Тем самым, запрос на социальную справедливость в некоторой степени является ситуативным запросом, растущим в особенно сложные для населения моменты, с которыми наименее благополучные группы населения не могут справиться самостоятельно, без поддержки государства.

При этом запрос на обеспечение социальной справедливости гораздо выше среди тех россиян, кто изначально настроен на бóльшую роль государства в жизни общества. Так, среди сторонников социалистического планового хозяйства доля предъявляющих запрос на обеспечение социальной справедливости составляет 43%, в то время как среди сторонников рыночной экономики (как в чистом виде, так и с элементами государственного регулирования) эта доля в два раза ниже (21%).

Аспект, связанный с формированием эффективной инновационной экономики, отметил в качестве ключевой идеи для модернизации лишь каждый  четвертый россиянин, хотя именно этот аспект чаще всего звучит на различных властных уровнях, и в частности – назывался как один из ключевых в Послании Президента Д.Медведева Федеральному Собранию РФ. Возможно, это связано с тем, что россияне понимают – в сложившейся социально-экономической обстановке, утвердившейся «институциональной матрице» становление эффективной инновационной экономики невозможно, и, соответственно, ставят во главу угла именно проблемы изменения самой этой «матрицы». 

Идею формирования эффективной инновационной экономики как ключевую для модернизации чаще отмечали люди в экономически активном возрасте от 30 до 50 лет (29%), и в наименьшей степени поддерживали россияне старше 60 лет (среди них аналогичная доля была более чем в 2,5 раза ниже, составляя 11%). В отличие от идеи обеспечения социальной справедливости, этот вариант чаще выбирали те, кто выступал за общество индивидуальной свободы (30%),  чем выступающие за общество социального равенства (21%). Идея построения эффективной рыночной экономики в качестве основной идеи модернизации России была также ближе тем, кто имел более высокие уровни человеческого капитала, и доля ее сторонников достигала 32% среди имеющих высшее образование и 35% имеющих научную степень или два высших образования – при 13% среди тех, чей уровень образования был ниже среднего. Кроме того, ее чаще отмечали те, кто за последние три года тем или иным способом пополнял свои знания, инвестируя, тем самым, в свой человеческий капитал. Что касается профессионального статуса, то запрос к инновационной эффективной экономике в наибольшей степени был характерен для предпринимателей, имеющих наемных работников, руководителей разных уровней, специалистов с высшим образованием. Среди служащих и рабочих разного уровня квалификации популярность этой идеи была значительно ниже. Таким образом, идея инновационной экономики в большей степени оказалась востребована среди тех, кто мог бы относительно эффективно работать в ее условиях.

В целом, результаты исследования демонстрируют, что среди ключевых идей для модернизации страны россияне называют, прежде всего, инструментальные ценности. Запрос к целям и способам  модернизации страны формируется через те проблемы, которые, по ощущениям россиян, в обществе еще не решены, хотя потребность в этом стоит очень остро. Картина наиболее распространенных в обществе мнений о ключевых идеях российской модернизации ярко отражает и наиболее значимые общественные потребности населения, которые государство пока не может удовлетворить – всеобщее равенство перед законом, искоренение коррупции, обеспечение социальной справедливости для тех, кто нуждается в государственной поддержке и  построение инновационной экономики  для тех, кто мог бы эффективно в ней работать.

Неудивительно, что при таком общественном запросе среди мер, которые, по мнению россиян, могут обеспечить проведение в стране успешной модернизации, первое место занимает именно искоренение коррупции. Эту меру отметила половина россиян
(см. рис. 16).

 Рисунок 16

Какие меры, по мнению населения, могут обеспечить проведение в стране

успешной модернизации, %

(допускалось два варианта ответа)

 

Как видим, меры, связанные с развитием демократии – учет руководителями мнения народа, повышение общественно-политической активности граждан – называются россиянами гораздо реже – на первые места выходит борьба с коррупцией и повышение эффективности работы системы управления, т.е. как раз то, что относится к уже упоминавшейся выше «институциональной матрице». Промежуточные позиции связаны с новыми технологиями и подготовкой кадров, которые могли бы осуществлять успешную модернизацию страны (поддержка этих позиций вновь оказалась более характерна для тех, кто имеет более развитый человеческий капитал, а также для молодых россиян).

Перейдем от понимания термина «модернизация» к вопросу о том, насколько россияне вообще верят в перспективы России в этой области. Как показывают результаты исследования, около 60% россиян верят в успех осуществления модернизации в России хотя бы в среднесрочной перспективе (до 15 лет). Каждый четвертый житель страны считает, что успешная модернизация будет осуществлена, но не раньше, чем через 20 лет. Наконец, 18% вообще не верят в успех модернизации в России (см. табл. 4). 

Таблица 4

Оценка перспектив модернизации России населением, %

 

 

Верите ли Вы лично в возможность осуществления в России модернизации, выведения страны на качественно новый уровень жизни и развития?	%
Да, верю, и считаю, что это может произойти уже через 5–10 лет	23
Да, верю, но считаю, что это может произойти не раньше чем через 10–15 лет	35
Да, верю, но считаю, что это произойдет очень нескоро, не раньше чем через 20 лет	24
Нет, не верю, и думаю, что по крайней мере в ближайшие 30 лет этого не произойдет	18

 

Настрой относительно возможностей модернизации в России связан с возрастом: молодежь отличается большим оптимизмом в оценке этих перспектив. Среди тех, кто не достиг еще 22 лет, 28% считают возможным выведение страны на качественно иной уровень развития уже через 5–10 лет, и только 8% не верят в существование этой возможности даже в ближайшие 30 лет. Для сравнения, в старшей когорте населения (тех, кто старше 60 лет), эти доли совпадают, составляя по 24%. 

Интересно, что большим оптимизмом в этом вопросе отличаются сторонники невмешательства государства в экономическую и социальную сферы жизни. Так, на выход России на качественно иной уровень жизни и развития в течение ближайших 5–10 лет надеются 34% приверженцев идеи свободной рыночной экономики при 22% среди сторонников планового хозяйства, и 46% сторонников невмешательства государства в жизнь граждан в социальной сфере при 20% среди тех, кто выступает за обеспечение государством полного равенства всех граждан.  

Как же видят россияне будущее страны? Первое, что стоит отметить – это тот факт, что представления россиян относительно будущего положения нашей страны в мире достаточно оптимистичны. Так, более 60% россиян считают, что Россия может стать и ведущей промышленной державой, и культурным центром, и страной передового образования (см. табл. 5). 

Таблица 5

Какой образ будущей России, отражающий ее место в мире,
представляется россиянам наиболее реальным, %

 

Образ будущего России	Она уже сегодня  является таковой	Это вполне возможно	Это мало вероятно	Это нереально
Россия – энергетическая и сырьевая «сверхдержава», осуществляющая поставки ресурсов в другие страны	63	30	6	1
Россия – страна высокой культуры, произведения ее писателей, музыкантов, художников вызывают интерес во всем мире	44	40	13	3
Россия – страна уникальной природы, истории, в нее едут туристы из всех стран мира	41	44	13	2
Россия – ведущая научная держава, ее ученые осуществляют открытия и изобретения, пользующиеся спросом во всем мире	29	48	20	3
Россия – ведущая промышленная держава, успешно конкурирующая с другими странами мира	20	49	25	6
Россия – страна передового образования, в нее едет учиться молодежь со всех концов мира	19	44	31	6

 

Однако, несмотря на высокие, в целом, ожидания россиян относительно будущего своей страны, их ответы четко демонстрируют, какие перспективы России для населения более вероятны, а какие – менее. Наверное, неудивительно, что на первом месте по реалистичности сценария оказывается превращение России в энергетическую и сырьевую «сверхдержаву», что, по сути, означает экстенсивное развитие сырьевого сектора и положение поставщика ресурсов развитым промышленным странам. При этом 63% населения отметили, что Россия уже является  таковой – это единственная позиция, которая набрала более 50% голосов.

Чуть более 40% считают, что Россия в настоящий момент выполняет важную культурную роль, примерно аналогичная доля – что наша страна привлекательна для туристов.

Показательно, что аспекты и сценарии, непосредственно связанные с модернизацией в традиционном ее понимании – развитием науки и промышленности, инноваций, повышением качества человеческого капитала, гораздо реже оцениваются россиянами в качестве отражающих сегодняшний день России. Более того, именно эти аспекты оказываются лидерами по доле считающих, что это маловероятно или вообще невозможно.

Итак, наиболее вероятный, в сознании населения, сценарий развития России, определяющий ее положение на международной арене – это все больший экспорт природных ресурсов, выполнение роли поставщика сырья для глобальной экономики.  Кроме того, россияне возлагают надежды на культурный потенциал страны, а также на природную среду, способные привлечь туристические потоки. Те же роли, которые связаны с изменением структуры производства, развитием науки и наукоемкого производства, подготовкой новых высококвалифицированных кадров для того, чтобы составлять конкуренцию другим странами мира, представляются россиянам гораздо менее вероятными, по крайней мере – пока не изменится та институциональная матрица, в которой решающую роль в развитии общества играет коррупция, где не обеспечено равенство граждан перед законом и т.д.

Посмотрим теперь, каков существующий запрос россиян к экономической сфере жизни страны. Начнем с того, какой экономический строй представляется населению оптимальным для России (см. табл. 6).

Таблица 6

Каким должен быть, по мнению населения, экономический строй в России, %

 

Модели экономического развития	%
Плановое социалистическое хозяйство	16
Экономика, основанная на государственной собственности, с отдельными элементами рыночного хозяйства и частной собственности	42
Экономика, основанная на частной собственности, с элементами государственного регулирования	28
Свободная конкурентная рыночная экономика	14

 

Полученные результаты показывают, что для большей части россиян представляется правильней более значимая роль государства, а не рынка, в экономической сфере. Так, 16% населения вообще предпочли бы видеть плановое социалистическое хозяйство, еще 42% – экономику с элементами рыночного хозяйства, но основанную все же на государственной собственности. Менее половины населения (42%) считают, что для России больше подходит экономический строй, полностью или частично основанный на рынке и частной собственности. 

Доля тех, кто считает, что для страны в большей степени подходит плановое социалистическое хозяйство, различается в разных возрастных когортах. Особенно значительно выбивается группа тех, кто старше 60 лет – среди них за исключительно государственное управление экономической сферой страны высказались 42%. В два раза меньше эта доля среди россиян в возрасте от 51 до 60 лет (21%), еще почти в два раза она сокращается при переходе к группе тех, кому от 31 до 50 лет (11%), а в самых молодых когортах населения она не превышает 6%. Таким образом, за полное государственное регулирование экономики выступают, в первую очередь, те, кто сам уже не вступает в рыночные отношения. Свободную рыночную экономику поддерживают, наоборот, более молодые когорты населения – за подобный экономический строй высказались 28% россиян, не достигших еще 21 года, и лишь 5% россиян старше 60 лет.

Выявлена связь запроса на плановое социалистическое хозяйство и с уровнем дохода. Здесь значительный перелом наблюдался на уровне дохода, совпадающем с медианным по стране: те, чей ежемесячный среднедушевой уровень дохода не достигал медианного для страны в целом значения, выступали за плановое социалистическое хозяйство в 20% случаев, а те, чей доход был не ниже медианного для страны значения – в 11%.

В большей степени поддерживают свободную рыночную экономику те, кто поддерживают и идею общества индивидуальной свободы (среди них 21% высказались за свободный рынок, а 6% – за  плановое социалистическое хозяйство), чем те, кто предпочитают общество индивидуального равенства (аналогичные доли в этой группе составили 11% и 21%, т.е. ситуация прямо противоположна).

Кроме того, в группах руководителей всех уровней, а также предпринимателей и самозанятых, более половины предъявляют запрос на бóльшую роль рыночного начала в экономике. Во всех остальных социально-профессиональных группах более половины предъявляют запрос на ведущую роль государства.

Наконец, нужно отметить, что в большей степени за высокую степень вмешательства государства в экономическую сферу высказываются те, кто считает, что в настоящий момент их жизнь складывается плохо. Три четверти из них видят ведущую роль государства в экономической сфере, предпочитая либо плановую экономику, либо экономику, основанную на государственной собственности. Среди тех, кто считает, что их жизнь складывается в настоящий момент хорошо, эта доля не достигает и половины (46%) – большая часть из них хотела бы видеть экономический строй, основанный целиком или, как минимум, в большей степени на рыночных конкурентных отношениях.

Таким образом, запрос россиян на желаемый экономический строй в России неоднороден. Хотя 58% хотели бы отвести ведущую роль в экономике государству, для более молодых россиян, выросших уже в условиях рыночной экономики, а также для тех, кто к настоящему моменту успешно адаптировался к условиям рынка, предпочтительной представляется конкурентная рыночная экономика.

Посмотрим, какова динамика этого запроса, как изменилось мнение россиян об оптимальном экономическом строе за последние 12 лет (см. рис. 17).

 Рисунок 17

Каким должен быть, по мнению населения, экономический строй в России,
1998/2010 гг., %[8]

 

Как видно из рисунка 17, за последние годы среди россиян произошел небольшой рост доли сторонников рыночных начал в экономике, хотя они по-прежнему находятся в меньшинстве. При этом, по сравнению с 1998 годом, доля тех, кто поддерживает плановое социалистическое хозяйство, осталась неизменной, а доля сторонников экономики, основанной на государственной собственности, но с элементами рыночного хозяйства, немного уменьшилась. Таким образом, среди россиян медленно, но растет запрос на повышение значимости рыночных начал в экономической сфере жизни. 

Продолжая обсуждение экономической системы, на которую существует запрос у россиян, посмотрим, как они относятся к различным возможностям распределения прав собственности на природные ресурсы, являющиеся, по сути, «стратегическим запасом», на котором основано в их глазах будущее России. В вопросе о том, кому должны принадлежать природные богатства страны, наибольшая доля россиян выбрала вариант «народу» (45%). Немного отстает от этого стремления к коллективной собственности на природные ресурсы вариант государственной собственности на них (39%).

Показательно, что для россиян абсолютно нелегитимна частная собственность на природные ресурсы. В праве собственности на природные богатства население отказывает и тем, кто с ними работает, и тем, кто проживает на соответствующей территории, и, тем более, тем, кто стал их официальным собственником в результате реформ. Причем это характерно для представителей всех социально-профессиональных групп.      

Таблица 7

Кому, по мнению россиян, должны принадлежать природные богатства страны, %

 

Варианты ответов	%
Народу	45
Государству	39
Жителям территории, на которой они расположены	8
Тем, кто непосредственно работает с этими природными богатствами	6
Тому, кто стал их официальным собственником в результате реформ последних лет	2

 

Отметим, что распределение ответов на этот вопрос не сильно изменилось с 2000 года. Тогда россияне также были готовы предоставить право собственности на природные богатства страны, в первую очередь, государству (41%) и народу (39%). За официальными собственниками природных ресурсов их право собственности признавали, как и сегодня, лишь 2% россиян.   

Очевидно, что такое отношение к земле, природным ресурсам – впрочем, как и к официальным правам собственности, которые при этом считаются «несправедливыми», является ярким индикатором традиционалистского сознания, доминирующего у россиян в этой сфере.

Эти выводы подтверждаются анализом ответов на вопрос о том, может ли государство ограничивать права собственников распоряжаться своей собственностью, и если да, то по каким видам собственности это возможно (см. рис. 18).

 

Рисунок 18

По каким видам собственности государство, по мнению населения, может
ограничивать права собственников распоряжаться своей собственностью, %

(допускалось несколько ответов)

 

 

Как видим, недра и содержащиеся в них полезные ископаемые не воспринимаются большинством россиян как объекты реальной частной собственности. Почти 70% населения считают, что государство может ограничивать собственников недр и ресурсов в распоряжении их собственностью. Более 60% аналогичным образом относятся к побережьям морей и водоемов.

Остальные варианты выбирают менее половины населения, тем не менее, цифры эти также очень показательны. Так, 44% считают, что право собственности может быть ограничено государством и по таким объектам, как заводы, фабрики, магазины. Каждый четвертый россиянин считает, что государство может контролировать такой вид собственности, как паи и акции предприятий. Согласие с регулированием государством этих объектов означает, по сути, что вмешательство государства в экономические отношения на уровне отдельных фирм в глазах россиян легитимно и даже востребовано. 

Очевидно, что при такой модели речь не может идти о свободной рыночной экономике в традиционном ее понимании, и вновь нужно вспомнить про наиболее распространенное видение россиянами оптимального экономического строя – экономика, основанная, прежде всего, на государственной собственности – причем с возможностями контролирования государством и тех элементов рыночной экономики, которые могут в ней присутствовать.

При этом россияне не выступают против частной собственности как таковой, особенно если это касается собственности, принадлежащей им лично и составляющей их жизнь, их быт. Предоставить государству возможность ограничивать права собственников квартир, дач, участков, машин готовы лишь 2–3% населения. Для подавляющего большинства россиян эти объекты составляют ту группу, на которую распространяется идея неприкосновенности частной собственности. Как видим, в нее входят лишь те типы собственности, которые не используются для получения доходов – а вот все, что связано с получением доходов, уже относится ими к той собственности, которую государство может и должно контролировать. В этом отношении показательно, что о возможности государства контролировать земельные участки населения, используемые для собственных нужд, упомянули только 2% россиян. Однако, если речь идет уже не о личном пользовании участком, а о получении дохода путем производства на нем продукции для продажи, эта доля возрастает в несколько раз и составляет уже 13%, хотя и продолжает оставаться несопоставимо меньше, чем в отношении других природных ресурсов.

Только 22% россиян считают, что государство никогда не может вмешиваться в отношения частной собственности, и собственник может распоряжаться собственностью по своему усмотрению. Оно в большей мере распространено среди молодежи (так, этот вариант выбрали 34% россиян младше 26 лет), а также среди предпринимателей и самозанятых. За последние несколько лет число сторонников этой точки зрения выросло – в 2005 году полную свободу собственника в распоряжении своей собственностью поддерживали лишь 8% россиян. При этом доли тех, кто готов был допустить ограничения государством прав собственников квартир, автомобилей, дач и т.п. изменились незначительно, но сократились доли тех, кто считает правомерным ограничение государством прав собственников природных ресурсов, промышленных предприятий, акций и паев
(см. рис. 19).

Рисунок 19

Поддержка населением права государства ограничивать права собственников
по некоторым видам собственности, 2005/2010 гг., %

(допускалось несколько ответов)

 

 

 

Таким образом, в последние годы происходит некоторое движение в сторону осознания и принятия россиянами права частной собственности, распространение среди них модернистского отношения к частной собственности, которое, однако, не стало еще преобладающим для российского общества и свойственно лишь части населения. 

Продолжая эту тему, посмотрим, что можно сказать об отношении россиян к собственности иностранных предприятий. Показательно, что треть россиян в настоящее время негативно относится к существованию предприятий, принадлежащих иностранным фирмам, хотя это является  нормой в условиях глобальной экономики. 

Рисунок 20

Как россияне относятся к существованию в России предприятий,
принадлежащих иностранным фирмам, %

 

 

Как видим (см. рис. 20), несмотря на то, что речь не идет о принадлежащей иностранцам собственности на ресурсы страны, даже существование иностранных фирм, являющееся важным элементом открытой рыночной экономики, вписывания в глобальное экономическое развитие, вызывает у значительной части россиян негативные эмоции. При этом доля тех, кто испытывает негативные эмоции, даже превышает долю тех, кто относится к этому факту положительно.

Большая доля положительно относящихся к существованию предприятий, принадлежащих иностранным фирмам, наблюдается в более молодых когортах населения.  С повышением возраста эта доля значительно сокращается, причем перелом происходит на отметке в 30 лет (см. табл. 8).

Таблица 8

Отношение россиян из разных возрастных когорт
к существованию в России иностранных фирм, %

 

Отношение к существованию инофирм	Возрастные когорты
	18–21 лет	22–26	27–-30	31–40	41–50	51–60	Старше 60 лет
Положительное	47	30	32	24	25	15	13
Отрицательное	17	20	22	28	29	34	46
Разница	30	10	10	-4	-4	-19	-33

 

Как видим, и в этом вопросе за последние годы произошли изменения, свидетельствующие о постепенном распространении норм модернистского мировоззрения – так, в 2005 году против существования предприятий, принадлежащих иностранным фирмам, высказывалось более половины населения (52%) при том, что в настоящий момент эта доля составляет 30%. О положительном отношении к иностранным фирмам в 2005 году говорили лишь 13% россиян, и за последние годы эта доля выросла почти вдвое (24%). Таким образом, подтверждается сделанный выше вывод о том, что модернистское отношение к собственности получает все большее распространение среди населения страны.

Если же говорить о роли государства в социальной сфере, то здесь россияне также склоняются к тому, что эта роль должна быть достаточно значима. Однако это отнюдь не стремление к общей «уравниловке» – наибольшую долю сторонников получает такая модель взаимоотношений государства и населения, когда государство обеспечивает всем определенный минимум, а остального граждане добиваются сами (см. табл. 9).

Таблица 9

Желаемая россиянами роль государства в социальной сфере, %

 

Суждения	%
Государство вообще не должно вмешиваться в жизнь граждан, каждый должен рассчитывать только на себя	4
Государство должно помогать лишь слабым и беспомощным	16
Государство должно обеспечить всем гражданам определенный минимум, а кто хочет получить больше, должен добиваться этого сам	46
Государство должно обеспечивать полное равенство всех граждан (имущественное, правовое, политическое)	34

 

Вариант модели, когда государство обеспечивает всем определенный минимум, а остального все добиваются самостоятельно, распространен во всех группах населения, в том числе и наиболее благополучных. Однако среди тех, кто считает, что их жизнь в настоящий момент складывается плохо, наиболее распространенным вариантом выступает обеспечиваемое государством полное равенство всех граждан. Это же характерно для наиболее пожилой когорты – тех, кто старше 60 лет. Но такая ситуация – это не столько завышенные патерналистские ожидания россиян, сколько реакция на сложившуюся реальность. Так, желание большей поддержки от государства чаще выражают те, кто отмечает, что без поддержки государства им и их семье прожить сложно.

Запрос к государству на обеспечение определенного минимума для всех граждан был наиболее распространенным ответом и в 2004 году. Тогда его отмечали более половины населения (53%). Треть россиян, как и сегодня, выступала за полное равенство всех граждан (33%). И хотя за последние несколько лет немного возросла доля тех, кто поддерживает помощь государства лишь для слабых и беспомощных (с 11% в 2004 году до 16% в 2010 году), для большинства населения «идеальной» моделью остается обеспечение государством социального минимума для всех граждан при том, что остального они добиваются сами.

Итак, запрос населения к типу социально-экономического развития России во многом неоднороден, что позволяет предположить, что в стране сосуществуют группы населения, различающиеся не только их представлением об оптимальной модели общества и пути развития России, но и своими ценностями, нормами, мировоззрением в целом. Вот почему, для лучшего понимания протекания процессов модернизации в стране на микроуровне и их перспектив, нами был разработан специальный показатель, условно названный «индекс степени модернизированности сознания». Этот индекс учитывал специфику ценностей и норм респондентов в той части, которая отражала некоторые характерные для «modern man» или же представителя обществ традиционного типа особенности мировоззрения, и позволял выделить в современном российском обществе две полярные группы – модернистов и традиционалистов. Теоретической базой для разработки этого индекса послужил набор ценностей и норм, доминирующих в обществах традиционного и современного типа, выделенный при анализе эволюции концепции модернизации.

В расчете индекса участвовало 12 индикаторов, отражающих такие особенности мировоззрения эпохи модерна, как ориентация на саморазвитие, свободу и достижения как характерные особенности возникающего в ходе социокультурной модернизации нового типа личности; особенности мотивации к труду; осознание плюрализма интересов индивидов и социальных групп и степень толерантности к этому плюрализму; представление о демократической организации общества как формы согласования плюрализма интересов; преобладание рационально обусловленных действий, прежде всего – в сфере экономических решений; личная ответственность индивида за свою судьбу и внутренний локус-контроль, развитие индивидуализма и нонконформизма; приоритет интересов личности в дилемме личность – общество и формирование понятия прав человека.

За индикаторы, свидетельствующие в пользу модернизированности его мировоззрения, респонденту добавлялся 1 балл. В число такого рода индикаторов входили: выбор приоритета интересов отдельной личности по сравнению с интересами государства; выбор приоритета интересной работы над заработком как главной характеристики работы; положительное отношение к конкуренции; выбор равенства возможностей в дилемме «равенство возможностей или равенство доходов»; стремление выделяться среди других, а не быть как все; готовность к принятию личной ответственности за свое положение; положительная оценка таких человеческих качеств как предприимчивость, инициативность и профессионализм; оценка как значимого инициативности в своей работе; оценка как значимого перспективности своей работы. Респондентам засчитывалось по -1 баллу, если они придерживались традиционалистских взглядов, а именно: высказывались против необходимости наличия политической оппозиции в демократическом государстве; выражали желание использовать крупную сумму денег для того, чтобы пожить в свое удовольствие, а не инвестировать ее; высказывали негативное отношение к понятию «различия» в тесте на ассоциации. Далее шкала была укрупнена, что позволило выделить группы модернистов и традиционалистов, а также промежуточную группу, в которой сочетались взгляды, свойственные как традиционалистам, так и модернистам, и само существование которой отражало переходный этап социокультурной модернизации, который переживает сегодня российское общество.

По данным 2010 года, доля модернистов по типу сознания составила 23%, доля традиционалистов – 15%. Среди экономически активного городского населения модернистский тип сознания оказался распространен шире – в нем оказалось 30% модернистов и 8% традиционалистов. Отметим, что по сравнению с 2006 годом произошел рост доли модернистов – тогда среди экономически активного городского населения их было 25% при 13% традиционалистов (см. рис. 21).

Рисунок 21

Доля модернистов и традиционалистов в российском обществе, %

 

Об особенностях этих групп подробно будет сказано далее. Но уже сейчас нужно отметить, что модернисты и традиционалисты демонстрируют значимые отличия по ряду из тех вопросов, о которых говорилось в данном разделе. Так, идею инновационной экономики в качестве ключевой для модернизации России предлагают 32% модернистов и 12% традиционалистов, а идею обеспечения социальной справедливости – 18% и 40% соответственно. За внедрение новых технологий в качестве меры, способствующей модернизации России, высказываются 40% модернистов и 20% традиционалистов и т.д. Отметим, что при этом по борьбе с коррупцией и обеспечению равенства всех перед законом позиции двух этих групп практически не различаются, т.е. это требования, буквально «выстраданные» всем российским народом.

Говоря о запросе модернистов и традиционалистов к роли государства в жизни общества и развитии страны, нужно отметить, что ожидания их в этом вопросе различаются. В целом, среди модернистов более половины хотели бы видеть большую роль в экономике рынка, и в этом отношении они противостоят большинству населения, а среди традиционалистов – большую роль государства. В то же время, в социальной сфере модернисты хотели бы видеть модель, характерную и для большинства россиян в целом – обеспечение государством определенного минимума для всех, в то время как большинство традиционалистов выступают за обеспечение государством полного равенства всех граждан.

 

3. Социальная модернизация в социологическом измерении

Выше мы рассмотрели условия жизни, в которых живут россияне, включая последствия для них экономического кризиса 2008–2009 гг., а также, во многом вытекающий из этих условий, их запрос к стратегии модернизации России. При этом было показано, что позиции людей в отношении такого запроса далеко неоднородны и в современной России есть несколько групп, заметно различающихся между собой по своему мировоззрению, нормам и ценностям. Более того – как мы видели, группы эти массовые, объединяющие десятки миллионов россиян каждая, и в этом плане нынешняя ситуация качественно отличается от той, что характеризовала российское общество еще 50 лет назад. Тогда «инакомыслие», конечно, тоже присутствовало, однако говорить о массовых социальных группах, придерживающихся диаметрально противоположных взглядов на то, «что такое хорошо и что такое плохо» не приходилось.

Во многом столь существенные изменения связаны с происходившим в 50–70-е годы прошлого века быстрым продвижением России по пути социальной модернизации. В этой связи стоит подчеркнуть, что сфера социальных отношений выступает не только одной из важнейших сфер, в которых разворачиваются процессы модернизации, но и создает предпосылки для успешного протекания процессов модернизации в других областях – экономической, социокультурной, культурной, социально-демографической, политической и т.д. Под социальной модернизацией обычно подразумевается:

- формирование классовой модели социальной структуры, означающей слом характерных для доклассовых моделей структуры общества форм социального неравенства и утверждение формального равенства всех перед законом;

- развертывание процессов урбанизации, в корне меняющей образ жизни людей, делающей его более насыщенным и разнообразным и предоставляющей индивиду гораздо больше свободы в выборе моделей и форм поведения как в производственной, так и в досуговой сфере;

- изменение механизмов социального воспроизводства и контроля, замену «неписанного права» (традиций) как ведущего регулятора социальных отношений системой «писанного права» – законами, инструкциями и т.п.

Разумеется, этим основные аспекты социальной модернизации не исчерпываются. Так, в их число входит также всевозрастающая дифференциация общества, плюрализация интересов различных социальных групп, умножение идентичностей и выполняемых индивидами социальных ролей, смена социальных интеграторов, изменение характера межличностных отношений с усилением роли в нем функционально-ролевой составляющей и т.д. Однако нас в первую очередь будут интересовать те три краеугольных аспекта социальной модернизации, о которых было сказано выше и которые отражают изменение в ходе модернизационных процессов самого типа общества и особенностей его воспроизводства.

На первый взгляд, в соответствующих областях модернизация в России завершилась уже давно. Существование рабочего класса, бизнес-сообщества (класса собственников производства) и так называемого «политического класса» ни у кого не вызывает сомнений. В городах проживает около трех четвертей населения России. Количество законов и инструкций огромно и продолжает расти как снежный ком, как и число различного рода органов и структур, которые контролируют их выполнение.

И все же подобные процессы протекают не так гладко, чтобы можно было уверенно говорить о завершении в стране социальной модернизации. Так, вопрос о формировании в России классовой структуры как ведущей модели социальной структуры до сих пор остается дискуссионным, и даже среди ведущих российских специалистов по нему нет однозначного мнения. Доля сельского населения для индустриально развитой страны в России явно чрезмерна и не меняется почти двадцать лет (с 1989 по 2009 гг. соотношение городского и сельского населения остается равным примерно 73 к 27[9]), а число россиян, проживающих в городах-миллионниках, за последние 7–8 лет даже сократилось[10]. Принятые законы «не работают», а правовой нигилизм россиян стал уже притчей во языцех, выступая чуть ли не чертой национального характера и т.д.

Все это диктует необходимость точнее оценить нынешнее состояние и перспективы социальной модернизации российского общества. Первое, что обращает на себя внимание в данной связи в результатах нашего исследования – это то, что, как уже отмечалось выше, ключевая идея модернизации в общественном сознании связывается именно с проблематикой социальной модернизации – 41% всех опрошенных сказали, что этой идеей должно стать утверждение равенства всех граждан перед законом и соблюдение гарантированных Конституцией прав человека. В то же время, формальное равенство всех перед законом, приходящее на смену изначальному неравенству представителей различных сословий, каст и т.д., характерному для немодернизированных, традиционных обществ, является отправной точкой для любой экономически эффективной модели капиталистического развития. И именно в этой области в России сохраняются наиболее острые проблемы. Об этом свидетельствует и то, что свыше половины респондентов во всех наших исследованиях из года в год в качестве главного признака демократии называют равенство всех граждан перед законом. Более того, второй по популярности характеристикой демократии выступает независимость суда (43%), что также отражает чрезвычайную остроту потребности в соответствующих современному этапу развития социальных регуляторах, основанных на праве и равенстве всех перед законом.

При этом типичное для периода становления капиталистических отношений требование равенства всех перед законом не надо путать с якобы присущей россиянам тягой к уравнительности. Как показывают наши исследования, россияне в своей трактовке равенства устойчиво предпочитают равенство возможностей для проявления способностей каждого равенству доходов, положения и условий жизни (см. рис. 22). Таким образом, равенство они воспринимают скорее в духе меритократических обществ, нежели обществ, построенных на принципах уравнительности.

                                                                                                                                       Рисунок 22

Выбор россиян в дилемме «равенство возможностей» – « равенство условий жизни», %[11] 

 

Принципиально важно также, что в обществе сохраняется запрос на модель взаимоотношений общества, государства и человека, при которой государство добровольно проводит политику, направленную на общее благо. Этот запрос, который выглядит, на первый взгляд, столь рациональным, также является на самом деле следствием и отражением незавершенности процессов социальной модернизации в России. Фактически это результат отсутствия в массовых слоях населения готовности действовать сообща и отстаивать свои интересы. Так, с позицией: «для того, чтобы добиться чего-то важного, следует действовать сообща, вместе с другими, у кого те же проблемы», – из года в год соглашается половина респондентов. И практически столько же (48–50% в разные годы) соглашаются с тем, что отстоять свои интересы можно, только рассчитывая на свои собственные силы. В результате вместо осуществления каких-либо действий для отстаивания своих групповых интересов большинство населения просто ждет, что государство по доброй воле учтет их пожелания. Это говорит о том, что пока в России в массовых слоях населения так и не произошло формирования групп интересов.

В этой связи важно понять, какая «сетка» идентичностей доминирует у россиян и какую роль играют в ней их классовые и иные базовые интересы. Как показывают наши исследования, если говорить об устойчивых самоидентификациях россиян, то есть всего пять видов групп, общность с которыми часто испытывают свыше половины респондентов. Это: товарищи по работе или учебе, люди, разделяющие те же взгляды на жизнь, люди того же поколения и люди той же профессии и рода занятий. Примыкает к ним и самоидентификация с людьми той же национальности, набирающая обычно около 50% голосов. Как видим, ни одна из этих идентичностей не относится к общностям мезо- или макроуровня, связанным с классовыми позициями индивидов.

В то же время, если учесть и те идентичности, которые присутствуют у россиян в качестве ситуационных, и рассмотреть их в динамике, то видно, что в числе наиболее быстро набирающих популярность идентичностей оказываются идентичности с людьми того же материального достатка и близких политических взглядов (23% роста за 15 лет), т.е. идентичности, характерные именно для эпохи модерна (см. табл. 10).

Таблица 10

С кем испытывали чувство общности россияне в 1992, 1998, 2004 и 2007 гг., %

(суммированы ответы «испытывали часто» и «иногда»)[12]

 

С кем испытывали чувство общности	1992 г.	1998 г.	2004 г.	2007 г.
С товарищами по работе, учебе	79	87	90	93
С людьми своего поколения	82	93	94	95
С людьми той же национальности	75	88	89	92
С людьми той же профессии, рода занятий	77	90	91	94
С людьми, разделяющими взгляды респондента на жизнь	73	90	92	95
С людьми, живущими в том же городе или поселке	73	81	82	89
С россиянами	71	74	79	85
С людьми того же материального достатка	68	87	89	91
С гражданами СНГ	49	47	49	62
Со всеми людьми на планете	34	37	42	44
С общностью «советский народ»	47	47	51	58
С людьми, близкими по политическим взглядам, позициям	54	73	75	77

 

Более того, свой интегральный социальный статус, свое положение в обществе россияне обычно определяют, исходя именно из материального положения (модель российского общества, построенная на основе самооценок россиянами своего социального статуса, представлена на  рис. 23).

Рисунок 23

Модель социальной структуры российского общества, построенная на основе

самооценок респондентами своего статуса по 10-балльной шкале

 

 

Как видим, представленная на рисунке 23 модель структуры российского общества имеет четкое зонирование, отражающее специфику самоощущения своего места в обществе представителями разных социальных слоев: «социальное дно» (1–2 балла), составляющее примерно 10% всех россиян; слой ниже медианного (3–4 балла), насчитывающий 37% взрослого населения России; медианный слой (5 баллов[13]), куда входит еще 27%; слой выше медианного (6–8 баллов), к котором оказалось около четверти всех россиян. При этом прослеживается четкая закономерность – от половины до двух третей всех тех, кто оценивал свой социальный статус определенным баллом, этим же баллом оценивали и уровень своего материального благосостояния.

Проявление этой закономерности не зависит от того, какой именно балл выбирали для своей оценки респонденты. Так, среди оценивших свой статус в обществе на 5 баллов из 10 возможных (а именно эта группа была наиболее многочисленной, составив 27% всей выборки), на 5 баллов оценили и свой уровень благосостояния 59%. Среди оценивших его на 4 балла (следующая по численности группа, составившая 19% выборки) свой уровень благосостояния на 4 балла оценили 60%. Для 3 баллов этот показатель составил 64% и т.д. Более того, если учесть в шкале материального благосостояния две смежные с совпадающей с баллом, избранным для самооценки своего места в обществе, позиции (так, для выбравших 5 баллов для самооценки своего социального статуса это будут 4-6 позиции по шкале материального благосостояния), то оказывается, что от 80% и выше в каждой из групп укладываются в данный диапазон самооценок.

Это означает, что россияне в подавляющем своем большинстве при оценке своего статуса исходят из своего материального положения, а не социально-профессиональной или классовой принадлежности.  При этом специалисты с высшим образованием, например, оказались «размазаны» по самооценкам своего социального статуса с 1 по 10 ступеньку социальной лестницы (хотя треть из них поставила себя на 5 ступень из 10, и это был максимальный показатель концентрации на какой-то ступеньке социального статуса представителей определенной профессиональной группы).

Не слишком сильно различался и медианный балл социального статуса в различных социально-профессиональных группах, хотя различия среднеарифметического балла в них были более значительны. Это говорит о глубине неравенств внутри самих социально-профессиональных групп, которые не могут в силу этого стать основой для консолидации и защиты общих интересов их представителей – возможно, интересы различных их подгрупп на деле просто не являются общими (см. рис. 24).

Рисунок 24

Средний балл самооценок своего социального статуса у различных
социально-профессиональных групп, %

 

Как видно из рисунка 24, половина всех социально-профессиональных групп имеет один и тот же медианный балл самооценок своего социального статуса – 5. При этом есть группы (предприниматели и руководители разного уровня), чей медианный статус относительно выше, и группы (рабочие средней квалификации, а также низко- и неквалифицированные рабочие), чей медианный статус относительно ниже чем 5 баллов. 

Итак, процесс формирования классовой структуры в российском обществе еще далек от того своего этапа, когда формируется классовая идентичность и понимание своих классовых интересов, хотя сам факт наличия разных интересов, причем как индивидуальных, так и групповых, для большинства россиян вполне очевиден и легитимен – две трети их признают невозможность выработать такую стратегию дальнейшего развития, чтобы это устроило всех или почти всех, поскольку интересы людей очень разные, и лишь менее 20% считают, что это возможно. Это намного более широкая распространенность понимания многообразия интересов, существующего в рамках общества, чем в 1995 году – тогда плюрализм интересов в обществе осознавал всего 41% россиян, 28% полагали, что не составляет проблемы выработать такую стратегию дальнейшего развития, чтобы это устроило всех или почти всех, а остальные затруднились с ответом. Таким образом, всего за каких-то 15 лет – очень краткий период для столь серьезных подвижек в общественном сознании – доля осознающих плюрализм интересов в обществе выросла в полтора раза и стала составлять весомое большинство населения, а доля не понимающих его в полтора раза сократилась.

Однако, как мы видели выше, не только дифференциация общества, плюрализация интересов составляющих его групп и отдельных индивидов, но даже осознание этой плюрализации не привели пока к осознанию большинством россиян общности своих интересов с интересами конкретного социального класса или иных социальных групп макроуровня и попыткам солидарно отстаивать эти интересы с использованием соответствующих институциональных возможностей. А ведь именно это, собственно, и является основой гражданского общества, которое возникает там и тогда, где и когда осознание плюрализма интересов членов общества доходит до осознания общности собственных интересов с интересами других социальных групп и совместными выступлениями в их защиту. В итоге поведение представителей различных классов, объективное формирование которых также еще не завершилось, до сих пор определяется в России другими факторами. Реальная же социальная дифференциация в восприятии населения проходит пока на поле, определяемом преимущественно двумя осями – материальным благосостоянием и, уже внутри соответствующей группы, отношением к жизни.

Проверим теперь, действительно ли для современной России характерно доминирование городской культуры над сельской и занятости индустриального типа по отношению к занятости в других секторах экономики. Учитывая, что проживание в определенных типах населенного пункта квотировалось при составлении выборки, естественно, что в нашем опросе 27% респондентов оказались жителями сел, и лишь каждый десятый респондент был жителем мегаполисов. Наиболее же массовой группой городских жителей были обитатели городов с населением менее 100 тыс. человек (20%). При этом во всех типах городов наиболее массовой была занятость в индустриальном секторе экономики – в промышленности, строительстве, энергетике, на транспорте и т.п., составлявшая для работающих горожан в среднем 42%. Очень высокой, по сравнению с селами, была доля занятых также в так называемых бюджетных отраслях (образование, здравоохранение, наука, культура – 23%) и торговле, бытовом обслуживании, ЖКХ (20%).

Особо следует отметить, что занятость в таких отраслях, как финансы, страхование, маркетинг, консалтинг, информационные технологии и т.п., сколько-нибудь значительно была представлена только в городах от 250 тыс. жителей и выше (6–7% при 1–2% в более мелких населенных пунктах). Очень высока в этих типах городов была и доля занятых в силовых структурах (армия, правоохранительные органы, другие охранные и силовые структуры), достигая почти 8%. Остальные работающие в городах с численностью населения от 250 тыс. человек были практически полностью заняты в системе государственного и муниципального управления.

Это позволяет говорить о том, что Россия является в настоящее время страной, находящейся на индустриальном этапе развития, и о начале перехода к позднеиндустриальному, не говоря уж о постиндустриальном, типу общества, судя по структуре занятости, можно говорить лишь применительно к городам с численностью населения от 250 тыс. человек. Однако и там развитие неиндустриального сектора экономики проходит по весьма своеобразной модели, при которой занятость в силовых структурах оказывается распространена шире, чем в таких современных отраслях, как финансы, страхование, маркетинг, информационные технологии и т.п.

Интересно также, где проходили первичную социализацию нынешние жители российских городов, т.к. именно в детстве человек осваивает определенный тип культуры. Как оказалось, в массе своей горожане прошли первичную социализацию в более мелких населенных пунктах, чем те, где они проживали в момент опроса. В целом же свыше трети (37%) совершеннолетних россиян прошли первичную социализацию в селах и лишь четверть – в крупных городах. При этом наблюдается своего рода «волновое движение» от менее крупных к более крупным населенным пунктам, определяющее качественный состав, ценности и нормы жителей поселений разных типов (см. табл. 11).

Таблица 11

Где прошли первичную социализацию жители разных типов населенных пунктов, %

 

В момент опроса проживали в:	Прошли первичную социализацию в:
	селе, деревне	районном центре, малом городе	республиканском или областном центре	Москве или Санкт-Петербурге
Город с населением более 1 млн. чел.	6	13	50	100
Город с населением 500 тыс.–1 млн. чел.	4	11	26	0
Город с населением 250 тыс.–500 тыс. чел.	4	5	6	0
Город с населением 100 тыс.–250. тыс. чел.	6	15	5	0
Город с населением менее 100 тыс. чел.	13	38	6	0
Поселок городского типа	7	8	3	0
Село, деревня	60	10	4	0

 

Как видно из таблицы 11, в наименьшей степени миграция в другой тип населенного пункта в последние десятилетия характерна была для выходцев из двух столиц, а в наибольшей – для жителей сел и деревень. И хотя 60% прошедших первичную социализацию в селах проживают в них и до сих пор, составляя свыше 80% сельских жителей, остальные переехали в более крупные поселения. При этом наиболее популярны среди них оказались малые города и поселки городского типа. Однако каждый десятый среди прошедших первичную социализацию в селах является сейчас жителем крупного города. Интересно, что доля их в составе населения городов-миллионников точно такая же – 10%. По мере же сокращения численности населения их доля убывает в составе населения соответствующих типов городов с 14% в городах с числом жителей от 500 тыс. до 1 млн. человек до 44% в поселках городского типа. Однако даже в крупных городах с числом жителей от 500 тыс. до 1 млн. человек лишь 47% выросли в крупных городах. Большинство же их жителей – выходцы из малых и средних городов и сел.

Это накладывает довольно ощутимый отпечаток на взгляды и поведение населения этих городов. Так, например, среди прошедших социализацию в условиях городской культуры жителей городов численностью свыше 1 млн. человек[14], доля модернистов оказалась вдвое выше, а традиционалистов – вдвое ниже, чем среди социализировавшихся в условиях сельской культуры, но переехавших впоследствии в те же мегаполисы. По-разному видят нынешние жители крупнейших городов страны в зависимости от условий их социализации и приоритеты модернизации. 51% выходцев из сел и лишь 29% – из городов в их числе рассматривают, например, в качестве ключевой идеи модернизации обеспечение социальной справедливости. Зато 50% выходцев из городов при 38% из сел в составе населения городов-миллионников рассматривают в качестве таковой борьбу с коррупцией. Оценивая роль государства в социальной сфере 51% выходцев из сел и лишь 38% – из городов в них говорят о том, что государство должно обеспечить полное равенство всех граждан, включая имущественное. 50% прошедших социализацию в городской культуре жителей городов-миллионников ориентированы на инициативу, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску отказаться в меньшинстве, в то время как прошедшие социализацию в сельской культуре в числе их жителей в 61% случаев предпочитают инициативности уважение к сложившимся традициям, а поиску нового – следование привычному, принятому большинством. Среди выходцев из городов гораздо сильнее выражены индивидуалистические тенденции – около 60% их считают, что отстоять свои интересы можно, только рассчитывая на собственные силы, в то время как среди прошедших социализацию в рамках сельской культуры доминируют коллективистские установки – 56% считают, что чего-то добиться можно, лишь действуя вместе с другими, у которых те же проблемы.

Эти примеры можно было бы множить, но уже и из сказанного понятно, что мировоззрение жителей одних и тех же населенных пунктов существенно зависит от того, в условиях какой культуры – сельской или городской – они выросли. То же самое в полной мере можно отнести и к их поведению. Так, выходцы из сел, проживающие ныне в городах разных типов, в 56% случаев поддерживают соседские сети общения, причем даже в мегаполисах этот показатель составляет около 60%. Те же, кто прошли первичную социализацию в городах, характеризуются соседскими сетями общения лишь в 43% случаев, при этом для городов с численностью от 500 тыс. жителей и выше, где, как отмечалось выше, относительно велика доля горожан хотя бы второго поколения, этот показатель не превышает трети.

Принципиально различны у них и общие поведенческие стратегии. Так, если носители городской культуры в крупных городах склонны планировать свои действия, хотя временной горизонт может у них при этом различаться довольно существенно, то про-

шедшие первичную социализацию в условиях сельской культуры склонны «жить как живется», не планируя свою жизнь и ничего не загадывая «наперед» (см. рис. 25).

Рисунок 25

Временной горизонт планирования жителей городов-миллионников
в зависимости от условий их первичной социализации, %

 

Не удивительно при таких различиях во временном горизонте, что в этих группах было принципиально разное отношение к своему человеческому капиталу, хотя различия в долях лиц с высшим образованием в составе этих групп были невелики – 32% выходцев из сел и 39% – из городов имели в городах-миллионниках высшее образование. Несмотря на это, никак не пополняли свои знания за последние 3 года перед опросом 73% выходцев из сельской местности и лишь 40% потомственных горожан. Качественно различается у них и включенность в информационные технологии – 61% выходцев из сел и лишь 27% из городов вообще не пользуются компьютером, а для Интернета соответствующие показатели составляют 68 и 32%. А ведь речь идет в данном случае о жителях крупнейших городов страны с развитым рынком труда и относительно более высоким, чем в среднем по стране, уровнем жизни, с доступностью как информационных технологий, так и различных форм наращивания и обновления знаний и навыков, так что ситуация в них особенно показательна.

Итак, в России потомственные носители городской культуры, в точном соответствии с классическими канонами концепции модернизации, и в отношении своих ценностей и установок, и в отношении своего поведения демонстрируют гораздо бóльшую приверженность воззрениям, характерным для обществ модерна. В этом отношении при оценке готовности российского общества к модернизационному рывку принципиально важны остановка в развитии урабанизационных процессов и огромная доля горожан первого поколения в составе жителей российских городов, о которых говорилось выше.

Особенно тревожными в этом контексте являются тенденции, препятствующие дальнейшему распространению полноценного городского образа жизни даже среди жителей средних и крупных городов нашей страны. Мы имеем в виду пресловутое подсобное хозяйство. Землю имеют сейчас в собственности 45% населения страны при 27% проживающих в сельских населенных пунктах (кстати, как будет показано ниже, это «пересекающиеся множества» – далеко не все сельчане владеют землей, и, одновременно, довольно много владеющих ею горожан). Однако в основном речь идет при этом о маленьких участках земли – лишь в 7% случаев это земельные участки более чем в 20 соток, и свыше 80% таких больших участков принадлежат жителям малых поселений: сел и деревень (69%), поселков городского типа (5%) или малых городов (9%). По юридическому статусу находящаяся в собственности россиян земля – это либо дача или садово-огородный участок с домом (27% всех россиян и свыше половины имеющих землю в собственности), либо садово-огородный участок без дома (14% всех россиян), либо просто участок земли (земельные паи и т.п.).

Интересно, что имевшее место в советское время укрупнение сел с ростом числа сельских населенных пунктов с застройкой их 3–5-этажными многоквартирными домами привело вместо распространения городского образа жизни в селах к смешению традиционного сельского и традиционного городского образа жизни. Так, например, 18% жителей сел имеют садово-огородные участки с домом (при 40%, имеющих просто земельный участок разного размера и функционального назначения, в том числе и земельные паи). При этом почти половина (45%) сельских жителей уже вообще не имеет своей земли (!). Более того – свыше половины (56%) тех сельских жителей, кто имеют землю, не используют ее для самообеспечения продуктами питания или получения доходов от продажи произведенной сельскохозяйственной продукции.

Средний возраст и гендерное распределение в группах имеющих и не имеющих землю сельских жителей, а также возделывающих и не возделывающих ее практически совпадают. Зато различается их отношение к необходимости самостоятельно решать свои проблемы. Это проявляется и в их жизненных установках (так, 81% обеспечивающих себя хотя бы частично продуктами питания со своей земли и лишь треть не имеющих ее считают, что их материальное положение зависит прежде всего от них самих), и в их поведении – не случайно столь необходимый на селе в хозяйстве электроинструмент имеют 81% владельцев земли, использующих ее для производства продуктов питания хотя бы для своей семьи, и лишь 45% тех, кто ее не имеет и даже для себя не производит продуктов питания.

Это значит, что при сравнительной неразвитости сети автомобильных дорог и транспортной системы в целом, а также при бедности возможных видов производственной и досуговой деятельности в современных российских селах, разложение традиционного сельского образа жизни не ведет к утверждению в российских селах городского образа жизни, а приводит лишь ко все большей маргинализации значительной части сельского населения. И, в этом смысле, уход от характерной для традиционных, докапиталистических обществ сельской культуры отнюдь не означает утверждения в современной России норм городской культуры – не случайно среди обеспечивающих себя продуктами питания со своей земли сельских жителей доля модернистов хотя и ниже, чем в городах, но все же втрое (!) выше, чем среди не имеющих земли и не обеспечивающих себя продуктами питания жителей российских сел.

Посмотрим теперь детальнее на ситуацию с образом жизни городского населения. Учитывая сравнительную бедность населения российских городов, не удивительно, что для значительной части имеющих землю их жителей она выступает как важный ресурс самообеспечения продуктами питания. Это, разумеется, не значит, что все остальные на ней ничего не «сажают» – просто для них это скорее форма деятельности, разнообразящая их досуговую активность, чем источник реального изменения их материального положения в лучшую сторону. Во всяком случае, в число основных источников дохода семьи продукцию своего подсобного хозяйства включают лишь 47% имеющих землю и производящих на ней какую-то продукцию горожан при 69% в аналогичной группе жителей сел. Тем не менее, почти четверть горожан, занимающихся подсобным хозяйством для получения дополнительного натурального или денежного дохода, а не только для развлечения[15], плюс к тому, что в сельской местности до сих пор проживает свыше четверти населения страны, а среди самих горожан почти каждый пятый является выходцем из сельской местности – явные свидетельства незавершенности процесса урбанизации нашей страны, затянувшегося  на десятилетия, неизбежно предопределяющего замедление процессов модернизации российского общества в самых разных сферах жизни.

Рассмотрим теперь, как протекает в российском обществе изменение механизмов социального воспроизводства и контроля, замена традиций («неписанного права») как ведущего регулятора социальных отношений системой «писанного права» – законами, инструкциями и т.п.  Прежде всего отметим в этой связи, что в настоящее время в России нет главной предпосылки успешности такой замены – доверия к тем механизмам, которые обеспечивают реализацию регулирующей роли «писаного права», т.е. судебной и правоохранительной системам. Россияне не верят судебной системе страны (доверяют ей лишь 19%, а не доверяют – 53%[16]). Еще хуже картина с доверием правоохранительным органам (милиции и органам внутренних дел доверяет лишь каждый пятый россиянин при том, что не доверяет им почти 60% населения). И хотя эта картина выглядит сейчас лучше, чем несколько лет назад (см. рис. 26), эти изменения не столь значительны, чтобы можно было всерьез говорить об изменениях в данной сфере.

Рисунок 26

Динамика доверия россиян к суду и милиции, 1998–2010[17], %

При этом тот факт, что в стране до сих пор не обеспечено равенство всех перед законом, является для россиян еще одним весомым аргументом в пользу их достаточно скептического отношения к самому закону как ведущему социальному регулятору. Во всяком случае, доли считающих, что хорошие руководители для России важнее, чем хорошие законы, и приверженцев прямо противоположного мнения практически равны. В то же время, и это очень важно, результаты наших исследований свидетельствуют о том, что в России постепенно растет понимание роли и значимости эффективного законодательства и роли «хороших законов» в жизни общества (см. рис. 27).

Рисунок 27

Динамика выбора в дилемме, что для России важнее – хорошие руководители или хорошие законы, 2004/2010, %[18]

 

Как видно на рисунке 27, доля сторонников важности прежде всего хороших руководителей уменьшилась за последние годы незначительно (на 3%), т.е. фактически в пределах статистической погрешности. Однако при этом значительно, почти на 10% (т.е. на четверть в относительном выражении), выросла доля сторонников важности хороших законов. Этот рост прошел за счет тех, кому еще недавно сложно было определиться со своим выбором в подобном вопросе.

Учитывая, что речь идет о сравнительно коротком временном периоде, такой рост свидетельствует о достаточно быстрой перестройке общественного сознания в данной области. Об этой же тенденции свидетельствуют и более длинные временные тренды, отражающие динамику в отношении к закону и распространенность правового нигилизма среди россиян, за последние 15 лет (см. рис. 28).

 

Рисунок 28

Согласие с суждениями, отражающими особенности отношения россиян к закону, 1995/2010, %

 

Как видно на рисунке 28, практически по всем позициям, отражающим отношение россиян к закону, за последние 15 лет произошли изменения, свидетельствующие об уменьшении их правового нигилизма и росте готовности воспринимать «писаное право» как социальный регулятор». И хотя группа считающих, что не так важно, соответствует что-либо закону или нет – главное, чтобы это было справедливо, по-прежнему самая многочисленная (не согласны с этим 29% при 20% в 1995 году, и большая группа респондентов затруднилась сделать выбор в этой дилемме), все же впервые за время наблюдений она стала составлять менее 50%, сократившись примерно на четверть в относительном выражении. Сократилась и доля увязывающих необходимость соблюдать закон с тем, насколько законопослушны представители органов власти. Зато выросла доля тех, кто полагает, что всегда и во всем следует соблюдать букву закона, даже если закон уже устарел или не вполне соответствует сегодняшним реальностям.

Тем не менее, несмотря на все эти изменения, отражающие ярко выраженный запрос россиян на то, чтобы закон как социальный регулятор наконец заработал, наши сограждане и в настоящее время остаются в массе своей сторонниками «консенсусной» модели законопослушания, предполагающей, во-первых, что нормы закона обязательны для всех и только в этом случае они их готовы соблюдать, а во-вторых, что эти нормы прошли моральную легитимизацию, т.е. соответствуют их представлениям о социальной  справедливости.

Ярким свидетельством в пользу такой интерпретации полученных данных выступает отношение к необходимости выполнять распоряжения руководителей независимо от того, убежден ты в их правоте или нет. Хотя доля убежденных в том, что руководителям нужно подчиняться, только если ты в целом согласен с их требованиями,  выросла за последние 15 лет на 4%, свыше двух третей работающих по-прежнему к этому не готовы. Это означает, что саботаж распоряжений «начальства», еще со времен крепостного права являющийся основным способом борьбы за свои интересы в России, имеет определенную и четко артикулированную подоплеку – убеждение, что делать надо только то, с чем ты согласен. Причем это убеждение является некоей общей социокультуной нормой, поскольку его разделяют (в среднем примерно в двух третях случаев) даже предприниматели, имеющие наемных работников, и руководители разных уровней. Вряд ли можно в этих условиях ожидать укрепления технологической дисциплины, столь важной для модернизации российской экономики и развития высокотехнологичных отраслей.

При этом неважно, где прошла первичная социализация людей, где они живут в настоящее время, а также их пол, образование, профессиональная принадлежность, общая оценка своей ситуации на работе, стиля руководства на ней и т.д. Не слишком сильно влияет на распространенность этой нормы и реальный характер отношений с «начальством» – среди считающих их плохими готова выполнять все распоряжения руководства лишь четверть респондентов при показателе в 30% по остальным работающим и в 35% по пенсионерам. Относительно более значим в этом отношении общий психологический климат в коллективе – там, где его оценивают как плохой, лишь 19% готовы выполнять распоряжения руководства в любом случае.

Слабую статистическую значимость с готовностью выполнять распоряжения руководства продемонстрировала также занятость в различных отраслях. Даже в армии, правоохранительных и других силовых структурах лишь половина считает, что распоряжения руководства надо выполнять в любом случае, а остальные сотрудники силовых структур убеждены, что надо выполнять лишь те распоряжения, с которыми они согласны. Вряд ли нужно объяснять, чем может обернуться столь ярко выраженный правовой нигилизм «человека с ружьем».

Однако постепенно формируются предпосылки для того, чтобы на место «вольницы» где каждый делает лишь то, что хочет и с чем он согласен, пришли нормы и модели поведения современных обществ с их уважением к закону, эффективно работающей судебной системой и умением отстаивать свои групповые интересы в рамках предложенных институциональных форм. Об этом свидетельствует не только уже не раз упоминавшийся выше запрос россиян на активизацию закона как социального регулятора, тем более, что все альтернативные формы социальных регуляторов уже прекращают свое существование, но и динамика восприятия россиянами свободы. Очень медленно, но неуклонно в российском обществе идет процесс вытеснения понимания свободы как «воли», анархического восприятия ее как «свободы от…» (общества, начальства, многочисленных долженствований, вытекающих из различных социальных ролей) ее современным пониманием как «свободы для…», т.е. возможности защищать свои интересы в рамках предусмотренных законом прав и свобод. Так, если 15, и даже 10 лет назад в двух альтернативных определения свободы («Свобода – это возможность быть самому себе хозяином» и «Свобода человека реализуется в его политических правах и свободах») соотношение выборов в пользу первого и второго составляло 65:35, то сейчас – 60:40.

4. Социокультурная модернизация: оценка этапа и перспектив

Важнейшей стороной оценки возможности нашей страны ответить на вызовы времени и осуществить очередной модернизационный рывок является оценка этапа социокультурной модернизации, который она сейчас переживает. За этой академической формулой стоят на первый взгляд простые, но весьма принципиальные вопросы: что представляет собой население страны с точки зрения присущих ему норм и ценностей? И насколько последние могут способствовать или препятствовать реализации модернизационных инициатив руководства России?

Частично мы уже пытались ответить на эти вопросы в предшествующих разделах доклада, зафиксировав в социальном мировоззрении россиян выраженные пласты социокультурной архаики, восходящие к укладу жизни так называемых традиционных обществ. К таким компонентам их мировоззрения относится и специфическое понимание россиянами собственности, и их отношение  к природным условиям своего существования – земле, воде, заключенным в недрах земли полезным ископаемым и т.д., и сохраняющийся у большинства из них правовой нигилизм, и очень небольшой временной горизонт жизненного планирования, и многие другие особенности их мировоззрения, о которых шла речь выше.

Однако понятие социокультурной модернизации гораздо шире, чем преодоление этих особенностей, в той или иной степени характерных для представителей всех традиционных обществ. Под социокультурной модернизацией подразумевается обычно формирование новых систем ценностей, включая рост роли достижительных ценностей, распространение индивидуализма и мотивации успеха, а также формирование нового типа мышления – рационального, что, в совокупности, создает базу и для формирования новых социальных институтов. Так сформировался ли в современной России пресловутый
modern man? И если да, то что он собой представляет? А если нет, то что именно мешает его успешному формированию?

Чтобы ответить на эти вопросы, начнем с отправной точки сознания человека традиционных обществ – приоритета интересов общности над интересами личности и обусловленного  во многом именно этим конформизма. Судя по нашим данным, ни о каком «победном» шествии ценностей индивидуализма в российском обществе говорить пока не приходится, хотя отношение к индивидуализму у россиян весьма толерантное, и понятие «индивидуализм» вызывает положительные ассоциации у 61% из них.

Об этом свидетельствует, в частности, динамика распространенности индивидуалистических ценностей в смысле нонконформизма, стремления быть яркой индивидуальностью. Весь период реформ соотношение конформистов и нонконформистов сохранялось примерно одинаковым. Хотя небольшой всплеск нонконформистских настроений в начале реформ 1990-х годов и характерного для той поры ощущения безграничной свободы наблюдался, однако он быстро сменился ростом идеологии «не высовывайся» (см. рис. 29).

Рисунок 29

Выбор россиян в дилемме «быть яркой индивидуальностью» – «быть как все», %

 

Однако в самые последние годы тренд снова поменялся, что, видимо, связано со вступлением во взрослую жизнь все большего числа людей, выросших уже в новых условиях. И дело не только в том, что традиционно характерный для молодежи нонконформизм в последние годы усилился (доля нонконформистов в группе до 30 лет, составлявшая в 2003 году 60%, к 2010 году выросла до 65%), но и в заметном росте нонконформистских настроений в средних возрастных когортах при одновременном усилении конформизма старших возрастных групп (см. рис. 30).

Рисунок 30

Доля конформистов/нонконформистов в составе различных возрастных когорт, %

 

 

О неоднозначном характере социокультурной модернизации в России, идущей в маятниковом режиме, свидетельствует и отношение россиян к тому, чьи же интересы должно защищать государство – отдельного человека или общества в целом. Убеждены в том, что государство должно всегда отстаивать интересы народа перед интересами отдельной личности почти 60% россиян, не согласны с этим – 19%, а остальные не смогли четко определить свою позицию по данному вопросу. На первый взгляд, картина эта выглядит достаточно мрачной, создавая легитимную основу для авторитарного государства. Однако еще десять лет назад, в 2001 году, эта картина выглядела значительно хуже – тогда соотношение закрепляющих за государством право говорить от интересов общества в целом и тех, кто считал его задачей гарантию прав человека было 6:1, а не 3:1. И хотя доля первых была несколько меньше, чем сейчас (52%, а не 59%), зато и доля вторых уступала нынешней в 2 с лишним раза. Таким образом, та часть россиян, которая тогда не смогла определиться с ответом на этот вопрос, в большей степени оказалась склонна выбирать в настоящее время государство, которое будет защищать интересы каждого конкретного человека, а не некой абстрактной общности.

Судя по всему, общее, хотя и не вполне однозначное, улучшение картины в этой области, как и в случае с индивидуалистическими ценностями, связано со вступлением во взрослую жизнь все новых возрастных когорт, выросших уже в условиях рыночной экономики и относительной легитимности понятия прав человека. Во всяком случае, не согласны с тем, что государство всегда должно отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельной личности, 22% в возрастной когорте до 30 лет  и 15% тех, кому «за 60», хотя статистическая связь с возрастом этой позиции достаточно слабая.

Тем не менее, как видим, и до сих пор для большинства россиян государство выступает как инструмент реализации интересов макрообщности – народа, и именно его интересами как целого и должно оно руководствоваться в своей деятельности, как, впрочем, и любой человек, что, как уже отмечалось выше, связано с незавершенностью процессов социальной модернизации. Для россиян не те или иные группы индивидов должны в борьбе друг с другом уметь отстаивать свои интересы, а государство, как выразитель общих интересов, должно, принимая во внимание интересы различных субъектов, на базе общественного консенсуса проводить политику, направленную на благо народа как единой общности. Именно в силу права и долга государства  представлять интересы этой общности, граждане, партии и т.п. должны проявлять к нему максимальную лояльность, а в представлениях многих россиян – и признавать его право вмешиваться в их жизнь, если это нужно для общества в целом, даже если подобное означает нарушение их гражданских прав.

Как видно на рисунке 31, многие «аксиоматичные» для обществ модерна нормы (к примеру, что настоящая демократия невозможна без политической оппозиции) не являются таковыми для многих россиян. Более того, по отношению, скажем, к такой дилемме, чьи интересы должно отстаивать государство – интересы общества или интересы личности, за последние годы произошел даже откат от характерного для обществ модерна понимания прав человека. Это, видимо, связано с особой ролью государства в российской культуре, запрос на усиление которой возрастает в кризисные эпохи, в то время как в благополучном 2007 году эта доля даже сократилась по отношению к 2004 году и составляла всего 44%. Тем не менее, и сейчас право человека отстаивать свое мнение даже в том случае, если большинство придерживается иного мнения, выступает нормой в глазах подавляющего большинства россиян. Но это право для россиян означает, скорее, право “быть услышанными”, а не необходимость для государства руководствоваться интересами личности в противовес интересам общества. Не случайно практически половина россиян убеждена в том, что государство обязано выступать гарантом интересов именно общества, а не личности, и должно отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельной личности. И лишь около трети населения либо не согласны с этим, либо согласны лишь отчасти. Данный вывод хорошо корреспондируется и с тяготением россиян к смешанной экономике с сохранением позиций государства в ключевых областях, о чем уже говорилось выше.

 

Рисунок 31

Динамика взглядов россиян по некоторым вопросам,  1998/2010 гг.,
% от россиян до 65 лет

Согласны с тем, что:

 

Тем не менее, в целом можно констатировать заметный сдвиг за последние 12 лет в сторону характерных для мировоззрения модерна норм. В общественном сознании еще сильнее стало убеждение, что человек должен иметь право отстаивать свои взгляды, даже если большинство придерживается иного мнения (лишь 9% с этим не согласны, а остальные затруднились с ответом), что каждый гражданин в любой ситуации имеет право отстаивать свои интересы при помощи забастовок и демонстраций (доля несогласных – 18%), и что настоящая демократия невозможна без политической оппозиции (доля несогласных – 15%). Кроме того, сократилась, и весьма заметно, доля сторонников всевластия государства, легитимности его права влиять на правосудие и ограничивать свободу прессы.

Однако все вышесказанное касается лишь долгосрочного (12 лет) тренда изменений в умонастроениях россиян. Что же касается вектора этих изменений на более коротких временных отрезках, то за это время он поменялся дважды. Первый период ознаменовался ренессансом доверия к государственной власти с приходом к руководству страной В.В.Путина. Второй связан с утратой прежней эйфории под влиянием всенарастающей коррупции государственного аппарата и «холодного душа» экономического кризиса 2008–2009 гг., приведшего к утрате населением России многих иллюзий. Это означает, что картина изменений в общественном сознании за период первой половины 2000-х годов свидетельствовала не столько о возложении на государство дополнительных обязанностей (например, отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельной личности, так как на микроуровне люди ощущали тогда больше возможностей решать свои проблемы самим, чем сегодня), сколько о делегировании ему дополнительных прав в свете возросшего к нему доверия. Так, 65% россиян в возрасте до 65 лет тогда были согласны с тем, что государство должно иметь возможность ограничить свободу прессы, если она нарушает интересы государства, и 55% считали, что правительство должно иметь возможность влиять на правосудие, если этого требуют государственные интересы.

В тот период мы отмечали в этой связи, что такое перераспределение в общественном сознании власти в пользу государства свидетельствует о том, что учет новой властью ожиданий общества, в отличие от ситуации в эпоху Б.Ельцина, способствовал расширению делегирования ей права действовать, руководствуясь интересами государства, а не действующими в стране законами. Отмечали мы тогда же, впрочем, и то, что такое расширение сторонников всевластия государства связано не с укреплением этакратической модели как таковой, а просто с ростом доверия россиян к политической элите и прежде всего лично В.В.Путину – тогдашнему президенту страны, а также, что падение уровня доверия к ним автоматически повлечет за собой и делегитимизацию данной модели. Именно это и произошло в последние годы. И хотя личный рейтинг и В.В.Путина, и Д.А.Медведева все еще достаточно высок, но из-за чудовищной коррупции государственного аппарата, болезненно воспринимаемой россиянами, а также утратые в результате экономического кризиса большинством россиян иллюзий на дальнейшее автоматическое улучшение своего положения, государство утратило тот мандат доверия, которое выдало ему население в предкризисный период. В результате вектор общественных настроений изменился, не просто «качнувшись назад», но и далеко проскочив при этом ту точку, в которой он находился в начале лета 1998 г.

Такие быстрые изменения в, казалось бы, базовых представлениях о ключевых принципах модели взаимоотношений личности, общества и государства в сознании россиян говорят о двух обстоятельствах. Во-первых, это прагматизм и даже утилитаризм многих россиян, которые руководствуются в своих оценках не «высокими» идеологическими соображениями, а самыми что ни на есть приземленными личными интересами и особенностями своей личной ситуации. А во-вторых, это общая неустойчивость в современной России норм общественного сознания, связанная с той масштабной трансформацией, которую это сознание в последние десятилетия переживает. Причем в ходе такой трансформации друг на друга наслаиваются процессы разного масштаба и глубины – от занимающей не одно поколение социокультурной модернизации до смены идеологем, обусловленных сменой текущих политических режимов.

Однако, при всей неустойчивости общественного сознания, как общие контуры, так и долгосрочный вектор изменений представлений россиян об обществе, в котором они хотели бы жить, о взаимоотношениях государства с этим обществом и о своем месте в системе социальных отношений просматриваются достаточно четко. О долгосрочном векторе подобных изменений уже было сказано выше. Что же касается самой модели системы социальных отношений, в которой они хотели бы жить и которую воспринимают как норму, то это не жестко тоталитарная или авторитарная модель, а «смягченный» ее вариант, предполагающий право людей не просто свободно высказывать свое мнение, но даже настаивать на нем с помощью забастовок и демонстраций. Единственное, что может служить основанием, да и то отнюдь не безусловным, для ограничения этого права – это угроза общественному порядку. Дело же оппозиции, которая обязательно должна быть и в рамках такой модели – не конкурировать за власть, а контролировать правильность поведения «власти» в отношении соблюдения ею общественных интересов и помогать ей в этом главном для всех деле.

Эта модель в ее современном российском варианте уже не предполагает безусловной и безоговорочной жертвенности со стороны рядовых членов общности. Она носит консенсусный характер и предполагает, что каждая из сторон выполняет свои обязательства только в том случае, если их выполняет другая сторона. Главные функции государства в рамках этой модели – не только адекватно выражать текущие и стратегические интересы макрообщности, но и заботиться о минимальных текущих нуждах членов общности. Последовательная реализация этих функций – основа всей этой системы отношений, легитимности власти государства и встречной готовности граждан выполнять требования власти, их «послушания», что в целом укладывается в систему патерналистских отношений в их патрон-клиентской форме. Запрос же на принятие государством на себя ответственности в рамках этих отношений напрямую связан с прагматической оценкой россиян своей способности самостоятельно решить свои проблемы.

Вот почему, оценивая этап и динамику социокультурной модернизации России на микроуровне, следует отметить также, что в ней доминируют характерные для традиционалистского сознания установки на зависимость от внешних по отношению к самому человеку обстоятельств, повлиять на которые он не может, внешний локус-контроль, патерналистские ожидания и т.д. (см. табл. 12). Во всяком случае, 61% россиян сейчас убеждены, что без материальной поддержки государства им выжить сложно, и лишь 39% полагают, что смогут самостоятельно обеспечить себя и своих близких, причем последняя точка зрения доминирует лишь в одной возрастной когорте – до 30 лет.

Таблица 12

Специфика некоторых ценностных ориентаций в разных возрастных когортах, %

 

Ценности (выбор в альтернативных парах)	Возрастные когорты
	18–30 лет	31–40 лет	41–50 лет	51–60 лет	Старше 60 лет
Я уверен(а), что смогу обеспечить себя и свою семью сам(а), и потому не нуждаюсь в материальной помощи со стороны государства	53	45	42	33	12
Без материальной поддержки со стороны государства мне и моей семье выжить сложно	47	55	58	67	88
Мое материальное положение в настоящем и будущем зависит прежде всего от меня	59	54	50	35	20
От меня мало что зависит – важно, какая экономическая ситуация будет в стране	41	46	50	65	80
В делах страны многое зависит от простых граждан	23	21	19	20	17
В делах страны ничего не зависит от простых граждан, все зависит от руководителей и политиков	77	79	81	80	83

 

При этом качественно отличается картина распространенности патерналистских ожиданий среди модернистов и традиционалистов. Так, 66% модернистов и лишь 14% традиционалистов  (при 36% в промежуточной группе, которая примыкает в этом вопросе в качественном отношении скорее к традиционалистам) уверены, что смогут обеспечить себя и свою семью сами, и потому не нуждаются в материальной помощи со стороны государства. Что интересно, различия между этими мировоззренческими группами не только сохраняются в разных возрастных когортах, но даже усиливаются с возрастом. Так, в средних возрастах (31–50 лет) почти две трети модернистов и лишь 20% традиционалистов считают, что смогут обеспечить себя и свою семью сами и не нуждаются в материальной помощи со стороны государства. При этом среди пожилых модернистов («за 50» и далее) 56%, а среди пожилых традиционалистов лишь 8%, т.е. в семь раз меньше, говорят о том, что не нуждаются в помощи государства и способны сами решить свои проблемы. Это еще раз подтверждает неслучайность патерналистского запроса со стороны большинства россиян и связь его с незавершенностью процессов социокультурной модернизации, следствием чего является и особая модель взаимоотношений общества, личности и государства, доминирующая в общественном сознании.

То, что выявлено – принципиально иная модель, нежели существующая в Западной Европе, где государство заботится не об абстрактном “благе народа”, а выступает гарантом интересов и прав человека в его взаимоотношениях с обществом, создавая благоприятные условия для его собственной активности и предоставляя ему все инструменты для защиты своих индивидуальных и групповых интересов. Такая модель взаимоотношений государства и личности, имеющая в качестве отправной точки общность, относится к числу архаических моделей. Однако это не означает автоматической тяги к тоталитарному обществу. Легитимно для россиян будет только такое государство, которое будет соблюдать не свои интересы как государства, воплощенного в определенном государственном аппарате, а интересы общности, отражаемой понятием “народ”. И только законы такого государства население признает справедливыми и готово будет соблюдать.

Еще одним аспектом характерного для традиционных обществ приоритета интересов общности по отношению к интересам отдельно взятого человека выступает иерархия в сознании людей тех общностей, интересами которых они готовы руководствоваться при решении важных для них вопросов, позволяющая лучше понять этап разложения характерной ранее для России модели взаимоотношений государства, общества и личности. Модели, из которой во многом вытекает и специфика индивидуального восприятия себя и функционирования определенных поведенческих практик на микроуровне. В России приоритет интересов общности по отношению к интересам личности имеет особенно прочные корни, поскольку на характерную для всех традиционных обществ приоритетность интересов общностей исторически наложились десятилетиями пропагандировавшиеся постулаты псевдокоммунистической идеологии. «Раньше думай о родине, а потом о себе», «жила бы страна родная, и нету других забот» и т.д. – эти с детства привычные многим строчки по сути дела уже на уровне подсознания задавали определенную иерархию приоритетов, где на первом месте должно было быть государство (народ), потом коллектив, а лишь затем уже частная жизнь, причем ключевую роль в последней должны были играть также коллективные интересы – интересы семьи. Интересы же самого человека как самостоятельной и уникальной личности традиционно оказывались в этой системе ценностей на последнем месте.

Однако во многих наших исследованиях было установлено, что исходной точкой реальной жизни рядового россиянина, ее безусловным центром в действительности сегодня является семья. Именно это та отправная ценность, от которой большинство россиян отталкивается в решении тех или иных вопросов (см. табл. 13).

Таблица 13

Чьими интересами будут руководствоваться россияне в серьезных для них вопросах,
решая, как им поступить, 2000/2010, % от ответивших[19]

 

Варианты ответов	2000	2010
Государства	6	10
Коллектива, интересы которого их решение непосредственно затрагивает (на работе, в учебном заведении, в компании друзей и т.п.)	7	10
Своей семьи	63	60
Своими собственными	24	20

 

Как видно из таблицы 13, радикальных сдвигов в отношении иерархии интересов в сознании россиян за последние годы не произошло. Хотя число тех, кто готов руководствоваться в своем поведении интересами государства или коллектива несколько выросло, а доля руководствующихся в своем поведении прежде всего интересами своей семьи  или своими собственными несколько сократилась, но в целом эти изменения находятся в пределах статистической погрешности. Таким образом, мы вновь убеждаемся в устойчивости традиционалистской модели приоритетов, где легитимность интересов отдельной личности весьма проблематична, а ведь именно из этой легитимности и вытекает лежащая в основе современных демократий идея прав человека. В свете этого становится понятно, почему идея прав человека, уже давно ставшая аксиомой во всех развитых странах (хотя сами эти права далеко не всегда соблюдаются и в них) так плохо прививается на российской почве.

Любопытно также, что модернисты не отличаются в вопросе о том, чьими интересами они будут руководствоваться в принятии важных для себя решений, распространенностью среди них индивидуалистических умонастроений. Однако для них прямо обратно соотношение значимости интересов государства и коллектива, частью которого они являются – если традиционалисты в 2,5 раза чаще, чем интересам коллектива, отдавали приоритет интересам государства, то модернисты отвечали с точностью до наоборот. Представители же промежуточной группы в обоих вопросах занимали промежуточные позиции.

Итак, значимость интересов отдельного человека для россиян не слишком легитимна, даже если речь идет лично о них и их собственных интересах. Однако при этом в массе своей они будут ориентироваться все-таки не столько на интересы коллектива, общества и государства, сколько на интересы своей семьи. Приоритетность происходящего в семье для  большинства россиян носит безусловный характер и значительно перевешивает то, что происходит в «большом» мире. Место же в «большом» мире (характеризуемое такими понятиями, как должность, признание, популярность, престижное потребление и т.д.), вопреки расхожим суждениям, широко представленным в нашей прессе, волнует их гораздо меньше (см. рис. 32).

Рисунок 32

В каких сферах успех не входит в жизненные планы россиян, %[20] 

 

                     Не стремились:

 

 

Как видим, в целом картина жизненных устремлений россиян достаточно устойчива. Идеальная модель жизни для россиян включает наличие счастливой семьи, хороших детей и надежных друзей. Важно для них также прожить свою жизнь честно и не хуже других. Далее в списке важных для россиян жизненных целей следуют позиции, связанные с работой – 94% опрошенных хотели бы иметь интересную работу и заниматься любимым делом, и 89% хотели бы, чтобы их работа была престижной, хотя далеко не все они стремились сделать карьеру. Образование также занимает очень значимое место в идеальной жизненной модели подавляющего большинства россиян – только 12% утверждают, что они не хотят и не хотели получить хорошее образование.

При этом, если рассмотреть картину жизненных устремлений наших сограждан в динамике, то видно, что по ряду позиций произошло сокращение тех, кто не хотел бы добиться в жизни соответствующих целей. И, что очень важно, сокращение это затронуло в первую очередь тех, кто не имел так называемых «достижительных мотиваций», являющихся характерной особенностью modern man. На 9% от общей численности россиян выросла доля стремящихся иметь доступ к власти, на 7% – доля тех, кто хотел бы получить хорошее образование, на 5% – желающих иметь престижную работу или собственный бизнес.

Интересно при этом, что стремление стать богатым за эти годы не только не выросло, но даже несколько потеряло в популярности, хотя желание побывать в разных странах мира стало более распространенным. Это значит, что природа роста достижительных мотиваций у россиян в последние годы отличается от простого желания иметь больше денег.

Итак, для подавляющего большинства населения  наиболее значимыми и важными жизненными планами являются те из них, которые связаны с семьей, друзьями, желанием прожить свою жизнь честно и не хуже других, получить хорошее образование, интересную и престижную работу. Эти цели не противоречат друг другу и образуют достаточно гармоничную модель жизни, с разных сторон отражающую микромир человека, ту повседневную реальность, с которой он сталкивается каждый день.

Конечно, в различных группах есть свои нюансы жизненных установок. Так, «честно прожитая жизнь» в иерархии жизненных стремлений старшего поколения делит первое-второе место с семьей с показателем в 98%, в то время как у молодежи до 30 лет оно присутствует только у 94%. Однако еще 10 лет назад молодежь декларировала наличие этого стремления вообще лишь в 84% случаев, так что можно говорить скорее о восстановлении в этом отношении традиционной российской модели идеальной жизни, чем об углублении разрыва в этом вопросе между поколениями. Кроме того, система жизненных ценностей значительно различается в разных по уровню благосостояния группах (для имеющих низкий уровень дохода основными являются ценности семьи и спокойная совесть, а для имеющих высокий уровень благосостояния – интересная работа и другие достижительные мотивации). И, тем не менее, во всех группах существует общий каркас основных ценностей, который не только выполняет интегрирующую роль в обществе, но и позволяет говорить о том, что ценностная система россиян весьма устойчива и далека от идеала "американской мечты". Так, интересная работа устойчиво входит в число лидирующих ценностей, обгоняя значимость любых материальных факторов, а известность, власть, карьера – устойчивые аутсайдеры ценностного мира населения России.

На этом основании можно сделать очень важный вывод: несмотря на слабую тягу россиян к ценностям преуспевания, являющимся основным импульсом развития в рамках, например, американской модели, в их системе ценностей есть тот двигатель, тот внутренний импульс, который при правильном его понимании и использовании способен придать невиданную динамичность развитию России, так как он носит внутренний, а не внешний по отношению к деятельности людей характер. И этот импульс – интерес к самому содержанию выполняемой работы. Это означает, что россиянам заведомо бесполезно конкурировать с Китаем и «азиатскими тиграми» в области конвейерных производств, это явно не наша сильная сторона. Зато в наукоемких технологиях, в индивидуальном, а не в серийном производстве, россияне при определенных условиях могли бы быть вполне конкурентоспособны на мировом рынке.

При обращении к этому ресурсу развития следует учитывать, впрочем, что роль «интересности» работы и готовность поставить интерес к работе выше заработка варьируется по различным социально-профессиональным и должностным группам. Заметно ниже 50% этот показатель опускается пока, впрочем, только для предпринимателей и самозанятых (для двух третей которых деньги оказались важнее интересности работы), рабочих (42%) и рядовых работников торговли и сферы услуг (46%). При этом специалисты и руководители говорят о том, что главное – это чтобы работа была интересной, в двух третях случаев.

Однако возможности этого ресурса не стоит преувеличивать, поскольку сами по себе рыночные отношения и активное насаждение ценностей общества потребления ведут к постепенному падению для россиян ценности интересной работы. Работа «на дядю» (пресловутый «отчужденный труд») или труд без четко выраженной и понятной связи выполненной работы и полученного вознаграждения не может не вызывать сдвигов в пользу сугубо инструментального к ней подхода, восприятия ее прежде всего через призму приносимой ею материальной отдачи (см. табл. 14).

Таблица 14

Выбор россиян в альтернативных парах ценностных суждений, 1995/2010, %

 

Альтернативные ценностные суждения	1995	2000	2010
Только на интересную работу можно потратить значительную часть жизни	63	58	54
Главное в работе – это сколько за нее платят	37	42	46

 

Та же самая тенденция прослеживается и по отдельным социально-профессиональным группам (см. рис. 33). При этом обращает на себя внимание также ряд дополнительных особенностей изменения трудовых мотиваций россиян.

Рисунок 33

Выбор некоторых социально-профессиональных групп в дилемме
«главное в работе – сколько за нее платят» – «только на интересную работу можно потратить значительную часть жизни», 2000/2010, %

 

Выбрали суждение «Только на интересную работу можно потратить
значительную часть жизни»:

 

Как видим, проблема не только в том, что заработок все чаще рассматривается россиянами как главное в работе (подчеркнем – не просто в их собственной работе, а как та норма, которой вообще надо руководствоваться при оценке работы) среди рабочих и предпринимателей, но и в том, что специалисты и руководители также стали все чаще разделять эту норму. А вот это уже серьезная проблема для успешного продвижения по пути инновационной экономики.

Кроме того, одного интереса к работе для эффективной деятельности в условиях современной глобальной экономики недостаточно. Необходима также мобильность, инновационный настрой, готовность к постоянному обновлению и т.д. В ходе данного исследования мы попытались проверить, в какой степени достижительные мотивации, готовность к переменам, стремление к развитию и обновлению и т.п. присутствуют у россиян как некие общие нормы, а не просто собственные жизненные цели. Как видно из таблицы 15, ценности власти и успеха стали за последние 15 лет заметно популярнее у россиян, хотя социокультурной нормой для них продолжают оставаться ценности приватного мира и душевной гармонии. При этом ориентация на инновации, поиск нового скорее даже сокращается на фоне не меняющегося отношения к переменам. Таким образом, в современной России сложилась парадоксальная картина – достижительные мотивации в ней, хотя и медленно, но распространяются все шире, а распространения являющегося их естественной предпосылкой в обществах модерна установок на  инициативу, предприимчивость, инновационность и т.д. не фиксируется.

Таблица 15

Выбор россиян в альтернативных парах ценностных суждений, 1995/2010, %

 

Альтернативные ценностные суждения	1995	2000	2010
В своей жизни человек должен стремиться к тому, чтобы у него была спокойная совесть и душевная гармония –––––– В своей жизни человек должен стремиться к тому, чтобы у него были доступ к власти, возможность оказывать влияние на других	93     7	94     6	80     20
В жизни главное – хорошие семейные и дружеские отношения –––––– В жизни главное – общественное признание и успех	91   9	92   8	82   18
Мне нравятся перемены, нравится жить в постоянно обновляющемся мире[21] –––––– Все перемены обычно происходят к худшему, пусть лучше все остается таким же, как и прежде	*   *	59   41	58   42
Главное – это уважение к сложившимся традициям, обычаям, следование привычному, принятому большинством –––––– Главное – это инициатива, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску оказаться в меньшинстве	*   *	51   49	57   43

 

Тем не менее, оценивая ценностно-нормативные предпосылки наличия в общественном сознании внутренних импульсов для развития страны, можно констатировать, что в нем и до сих пор преобладает ориентация на перемены, мобильность, а не на консервацию окружающей действительности. После двух десятилетий непрерывных изменений, когда, казалось бы, так естественно было желать «успокоения», почти 60% россиян все же говорят о том, что перемены им нравятся. И хотя роста соответствующих установок не наблюдается, это очень высокий показатель, позволяющий говорить о том, что ресурс социальной инновации в российском обществе отнюдь не исчерпан и при разумной позиции власти дальнейшее движение по пути реформ будет поддержано обществом. Подтверждает социальный динамизм большей части россиян и анализ «коллективного бессознательного». Практически по всему блоку понятий, семантически соотносимых с движением, развитием, социальной мобильностью («эффективность», «темп», «модернизация», «риск», «будущее», «наука» и др.), в ходе исследования было получено заметное превышение симпатий над антипатиями.

В то же время соотношение социально динамичных и ориентированных на социальную пассивность групп в различных возрастных когортах, а также среди традиционалистов и модернистов разительно различается (см. табл. 16). При этом во всех возрастных когортах старше 25 лет в последние годы идет плавная потеря динамического потенциала. Это позволяет надеяться на усиление динамического потенциала России только в случае расширения в составе ее населения группы модернистов.

Таблица 16

Выбор россиян в дилемме «главное – следование привычному» – «главное – это
поиск нового», 2007/2010, %

 

Альтернативные суждения	16–25 лет	2–35 лет		36–45 лет	46–55 лет		56–65 лет
2007
Главное – это уважение к сложившимся традициям, обычаям, следование привычному, принятому большинством	37	44		55	55		65
Главное – это инициатива, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску оказаться в меньшинстве	63	54		45	45		34
2010
Главное – это уважение к сложившимся традициям, обычаям, следование привычному, принятому большинством	34	52		53	62		68
Главное – это инициатива, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску оказаться в меньшинстве	66	48		47	38		32
2010
	Модерниты		Промежуточные			Традиционалисты
Главное – это уважение к сложившимся традициям, обычаям, следование привычному, принятому большинством	33		58			86
Главное – это инициатива, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску оказаться в меньшинстве	67		42			14

 

В условиях все еще сохраняющейся у большинства россиян подсознательной готовности к попыткам найти (точнее – нащупать) оптимальный путь развития, вряд ли можно удивляться относительной социальной стабильности в обществе не только в последние 20 лет, но и на протяжении значительной части ХХ века. Для обеспечения этой стабильности, впрочем, немалое значение имела  также особая роль свободы в ценностной системе россиян – роль, при которой, даже несмотря на тяжелейшие материальные испытания, выпавшие на их долю, они видели в принесенных реформами начала 1990-х годов свободах достаточно значимую компенсацию материальных лишений. Во всяком случае, для большинства россиян свобода все годы реформ была важнее, чем материальное благополучие (см. рис. 34). В то же время общий тренд за последние 15 лет позволяет говорить о развитии негативных для перспектив модернизации тенденциях и об относительном росте числа приверженцев материалистической ориентации в ущерб ценности свободы.

Рисунок 34

Выбор россиян в дилемме «свобода – это то, без чего жизнь теряет смысл» или «главное в жизни – материальное благополучие», %

 

 

При этом стоит отметить, что понимание свободы у россиян не совпадает с характерным для обществ модерна его пониманием и отражает незавершенность процессов социокультурной модернизации в российском обществе. Так, 60% россиян убеждены, что свобода – это возможность быть самому себе хозяином («воля»), и лишь 40% полагают, что это набор определенных политических прав и свобод. И хотя процессы модернизации в этой области общественного сознания идут (в 1993 году, например, свободу как возможность быть самому себе хозяином трактовали 67% россиян), но движение это сравнительно медленное. Отметим в этой связи также, что понимание свободы не демонстрирует значимой статистической связи с ее ценностью для человека, хотя среди сторонников понимания свободы как совокупности политических прав и свобод чуть чаще (59% против 54%) встречаются приверженцы приоритетности свободы по отношению к материальному благополучию.

Учитывая как остроту потребности в равенстве и свободе, так и особенности восприятия их россиянами, посмотрим теперь на выбор наших сограждан в вопросе о том, в обществе социального равенства или индивидуальной свободы они предпочли бы жить. Общество с приоритетом индивидуальной свободы (т.е. американскую модель развития общества) предпочитают в настоящее время 33% россиян, в то время как в обществе социального равенства хотели бы жить две трети всего населения России. Однако это свидетельствует отнюдь не о малой значимости для них свободы (роль которой, как уже отмечалось выше, для них весьма велика), а о близости их приоритетов в этом вопросе скорее к западно-европейской, чем к американской культуре, а также об остроте проблемы равенства в российском обществе[22]. Причем картина распределений россиян в данном вопросе очень устойчива (см. рис. 35), и даже среди модернистов ровно половина предпочитает жить все-таки в обществе социального равенства, а не индивидуальной свободы.

Рисунок 35

Динамика доли выбирающих индивидуальную свободу или общество
социального равенства, 1998/2010[23], % от сумевших определиться с выбором

 

 

Причем наиболее важными дифференцирующими признаками выступает в дилемме «общество индивидуальной свободы – общество социального равенства» возраст
(см. рис. 36). Однако даже в возрастной когорте до 30 лет доля сторонников общества индивидуальной свободы меньше, чем сторонников общества социального равенства. Более того, –  даже среди тех, кто моложе 21 года, число сторонников общества индивидуальной свободы не превышает половины. Это значит, что в данном случае мы имеем дело с определенным культурным феноменом, отражающим специфическое видение россиянами приоритетов и моделей общественного развития.

Рисунок 36

Доля выбирающих индивидуальную свободу или общество
социального равенства в составе различных когорт, %

 

 

Значимыми оказываются в этом вопросе также социально-профессиональная принадлежность (см. рис. 37) и тесно с ней связанный образовательный уровень. Как видим, приоритет общества индивидуальной свободы отчетливо фиксируется только в двух социально-профессиональных группах: 1) у студентов вузов, и в этом отношении они отличаются от своих сверстников, не являющихся студентами, и 2) у предпринимателей, имеющих наемных работников. Несколько выше, чем в среднем, доля сторонников общества индивидуальной свободы также у специалистов с высшим образованием, но в этой группе она все же меньше половины. При этом чуть выше (42%) этот показатель у гуманитарной интеллигенции, особенно работающей в сфере финансов (54%), и чуть ниже (38%) – у технической интеллигенции. Не слишком важен в этом вопросе и тип поселения, в котором проживают люди, или их уровень благосостояния – даже среди имеющих уровень дохода свыше двух медиан большинство (52%) являются сторонниками общества индивидуальной свободы.

Рисунок 37

Доля выбирающих общество индивидуальной свободы или общество
социального равенства в составе различных социально-профессиональных групп, %

 

 

 

В то же время мировоззренческие особенности накладывают на соответствующий выбор весьма ощутимый отпечаток. Среди модернистов сторонниками общества индивидуальной свободы выступают 51%, а среди традиционалистов – 16%. Однако то, что даже мнения модернистов разделились в этом вопросе практически ровно пополам, еще раз свидетельствует – острая потребность хотя бы в формальном социальном равенстве является не столько признаком “антирыночности” сознания россиян, сколько отражением остроты проблемы равенства в российском обществе, а также специфики российской культуры в самом широком смысле слова, отражением понимания ценностей и целей существования общества и человека.

5. Перспективы экономической модернизации страны

Перспективы модернизации экономики определяются в современном мире тремя основными факторами. Прежде всего – это наличие развитого человеческого капитала, который позволяет справляться со сложными заданиями, особенно в условиях автоматизированных и компьютеризированных производств. Второе – это наличие особой технологической культуры (в том числе – привычки к трудовой и производственной дисциплине), необходимой как для успешной работы на сложных высокоточных производствах, так и для создания рациональных конкурентоспособных систем управления. Третье – готовность работать в рамках определенных стилей руководства, стимулирующих постоянное развитие, эффективный рост и внутреннюю самоорганизацию.

Рассмотрим сначала ситуацию с человеческим капиталом. Проблема модернизации современной российской экономики упирается в этом отношении в неоднородность отечественной системы хозяйствования, во многом отражающей неоднородность самого труда в разных сегментах и секторах российской экономики. В этой связи стоит отметить две линии, которые разделяют работающих россиян – характер труда (умственный и физический) и содержание работы (квалифицированный и неквалифицированный труд). При анализе перспектив экономической модернизации страны про эти две линии необходимо всегда помнить, поскольку они в значительной степени предопределяют качество человеческого капитала российских работников – а ведь именно последний, как отмечалось выше, является ключевой предпосылкой успешной экономической модернизации в нашей стране. Особенно это разделение заметно, когда речь идет о хозяйственной этике работающей части россиян, которые достаточно лояльно относятся к различным формам девиантного поведения, в том числе – в сфере экономических отношений (см. табл. 17).

На первый взгляд, судя по данным таблицы, проблема состоит прежде всего в низкой технологической культуре российского рабочего класса и фактически процессов люмпенизации, которые имеют место в среде рабочих, особенно – рабочих низкой квалификации. Так, россияне, которые бы не стали осуждать деловую необязательность, чаще всего оказываются именно рабочими низкой квалификации. Среди них относительно чаще можно встретить и людей, которые имеют опыт употребления наркотиков, причем негативные тенденции в этой области в последние годы нарастают. Одного этого уже достаточно, чтобы высказать опасения относительно перспектив модернизации отечественной промышленности. Фактически, перед страной стоит угроза в массовом масштабе появления в среде рабочих определенного типа личности, которая не просто будет не способна обеспечить на своем рабочем месте процессы модернизации, но и превратится в угрозу для создания благоприятной для человеческого потенциала населения в целом среды проживания в районах концентрации представителей этого типа личности (промышленные центры, села и малые города).

Таблица 17

Отношение россиян к различным формам девиантного поведения[24],
% от работающих

 

Приходилось ли респондентам:	Был опыт	Сам этого не делал, но других за это не осуждаю	Нет, я противник этого	Отказ от ответа
Сознательно обманывать кого-то для достижения своих целей	34	16	46	4
Предпринимателям и самозанятым	47	11	39	3
Руководителям высшего звена	31	12	54	3
Специалистам	27	15	55	3
Рядовым работникам сферы торговли и бытовых услуг	43	16	37	4
Рабочим, 3–4 разряда	34	21	40	5
Рабочим, 1–2 разряда	36	17	40	7
Употреблять наркотики	2	5	89	4
Предпринимателям и самозанятым	0	3	94	3
Руководителям высшего звена	4	0	96	0
Специалистам	0	3	95	2
Рядовым работникам сферы торговли и бытовых услуг	2	6	86	85
Рабочим, 3–4 разряда	3	7	84	6
Рабочим, 1–2 разряда и без разряда	6	11	77	6
Давать взятки	22	18	56	4
Предпринимателям и самозанятым	42	11	44	3
Руководителям высшего звена	42	4	54
Специалистам	20	15	62	3
Рядовым работникам сферы торговли и бытовых услуг	28	17	48	7
Рабочим, 3–4 разряда	21	25	50	4
Рабочим, 1–2 разряда и без разряда	15	24	58	3
Уклоняться от уплаты налогов	6	20	70	4
Предпринимателям и самозанятым	25	11	56	8
Руководителям высшего звена	12	15	69	4
Специалистам	4	19	75	2
Рядовым работникам сферы торговли и бытовых услуг	9	22	65	4
Рабочим, 3–4 разряда	7	25	65	3
Рабочим, 1–2 разряда и без разряда	4	24	66	6
Нарушать достигнутые договоренности	12	12	59	17
Предпринимателям и самозанятым	11	8	61	20
Руководителям высшего звена	12	0	65	23
Специалистам	11	10	61	18
Рядовым работникам сферы торговли и бытовых услуг	18	11	55	16
Рабочим, 3–4 разряда	14	15	57	14
Рабочим, 1–2 разряда и без разряда	16	20	51	13

 

Однако отнюдь не только рабочие могут вызвать «головную боль» при попытках форсировать модернизационные процессы в современной российской экономике. Волна инициативы «сверху» рискует быть разбитой об этические основы хозяйственной деятельности в российской экономике и в силу особенностей деловой этики других профессиональных групп. Как видно из таблицы 17, остро стоят эти проблемы, например, также для работников нефизического труда средней и низкой квалификации. Так, работа пятой части россиян, которые иногда проявляют деловую необязательность, связана с торговлей и простыми услугами. Об отношении же их к коррупции и говорить не приходится – четвертая часть из этих работников прямо признает, что дает взятки, и еще 8% уклоняются от ответа, что заставляет предполагать, что они также это делают, но не хотят об этом говорить.

В то же время специалисты являются оплотом возможности создания такой модели общественных отношений, в которой современная конкурентоспособная экономика могла бы сложиться и успешно развиваться. Они являются единственной профессиональной группой, представители которой в подавляющем большинстве категорические противники таких институтов, как уклонение от уплаты налогов (75%) и коррупция (62%). В то же время предприниматели и руководители, которые, по идее, должны составлять традиционную основу среднего класса, выступая гарантом стабильного развития экономики, являются сегодня самыми активными участниками практик мздоимства и ухода от налогов, что отражает превращение этих практик в российской экономике в норму для всех хозяйствующих субъектов. Недалеко от предпринимателей отстают и руководители всех уровней, 30% которых, даже по их собственному признанию, вовлечены в коррупционные практики. Большинство специалистов хорошо чувствуют эту проблему, поэтому в вопросе о том, что для России важнее – хорошие законы или хорошие руководители – единодушно отмечают «хорошие законы» (58%), понимая, видимо, что дело не в отдельных людях, а в сложившейся институциональной матрице.

Однако, к сожалению, представители не всех профессиональных групп столь прозорливы. Например, рабочие низкой квалификации (1–2 разряда и без разряда) спасение России видят в хороших руководителях (63%), что, скорее всего, является следствием их своеобразного жизненного опыта, отражающего их бесправное положение по отношению к начальству.

Во многом из жизненного опыта различных профессиональных групп вытекает и оценка ими приоритетов развития страны. В этой связи надо отметить, что сейчас есть три главные группы, которые по-разному видят картину того, какая идея должна стать ключевой для модернизации России. Это 1) специалисты, выступающие за формирование эффективной инновационной системы; 2) предприниматели и самозянятые, видящие краеугольным камнем модернизации расширение возможностей для свободного предпринимательства и развития конкуренции; 3) рядовые работники торговли и сферы бытовых услуг, для которых особенно ценна идея социальной справедливости. Стоит отметить, что рабочие не отличаются от средних показателей по работающему населению в целом особой склонностью к той или иной ключевой идее модернизации.

Посмотрим теперь на другие особенности человеческого потенциала российских работников и начнем с главного компонента человеческого капитала – образования, являющегося в современном мире самым значимым ресурсом, структурирующим процесс модернизации разных обществ в условиях перехода к экономике знаний в глобальном масштабе. По этому критерию в российской экономике можно выделить 4 основные группы рабочей силы – 1) управленцы, 2) специалисты, 3) так называемый «конторский пролетариат» и рядовые работники торговли и сферы услуг, 4) рабочие. В настоящее время подавляющее большинство управленцев, особенно руководителей высшего звена (85%) и специалистов (91%) обладают хорошими формальными показателями человеческого капитала (имеют законченное высшее образование – см. рис. 38).

Рисунок 38

Специфика образования основных социально-профессиональных групп,
% от работающих

 

При этом, несмотря на то, что среди руководителей среднего и низшего звена велика доля работников со средним специальным и незаконченным высшим образованием (40%), все же типичным для них является высшее образование. Большую роль здесь играет отраслевой и поселенческий фактор – большая часть руководителей со средним специальным образованием занята в лесном и сельском хозяйстве, что делает картину человеческого капитала на селе и в малых городах очень мрачной, особенно если учитывать, что первичный сектор экономики, в котором занято, согласно данным Федеральной службы государственной статистики РФ, около 11% россиян, вообще объединяет в основном людей со средним общим образованием и ниже (см. рис. 39). В целом же качество человеческого капитала российских менеджеров и перспективы повышения эффективности их труда можно оценить весьма скептически, а шансы на модернизацию российского сельского и лесного хозяйства – как стремящиеся к нулю, как, впрочем, и шансы системы ЖКХ и торговли.

Особо следует отметить и проблемы с качеством человеческого капитала в системе государственного управления.

Рисунок 39

Специфика образования в зависимости от сферы экономической деятельности,
% от работающих

 

Оценивая модернизационный потенциал российских менеджеров, стоит упомянуть и о том факте, что человеческий капитал управленцев и специалистов значительно влияет на их уровень заработков. Наличие среднего специального образования у руководителей позволяет получать, как правило, не более 7500 руб., в то время как наличие высшего образования заметно сказывается на доходах руководителей всех уровней, способствуя тому, что большинство их получает, по их словам, не менее 11250 руб. Причем высокие доходы управленцев не связаны с типом собственности предприятия, на котором они работают. Это говорит о том, что тарифная и квалификационная сетка, принятая на многих государственных предприятиях, в действительности не выполняет своей функции по экономическому стимулированию руководителей и специалистов разной квалификации.

Со специалистами немного другая картина. Низкий и средний образовательный уровень специалистов приводит к очень низким доходам (до 3750 руб.). Наличие высшего образования предполагает большую вероятность хороших доходов, однако вероятность эта все же заметно ниже, чем для руководителей – лишь около 40% специалистов с высшим образованием имеют ежемесячные доходы не менее чем 11250 рублей.

Что же касается рабочих, то уже сам факт того, что человек занят физическим трудом средней и низкой квалификации, заведомо ставит его на более низкую ступень ежемесячных доходов по отношению к остальному работающему населению (см. табл.18), а влияние невостребованного на этих рабочих местах образования на заработки практически не прослеживается.

Таблица 18

Ежемесячные индивидуальные доходы основных социально-профессиональных групп[25], % от их работающих представителей

 

Социально-профессиональные группы	Менее половины  медианы (до 3750 руб.)	От половины до одной медианы (3750-7499 руб.)	От медианы до полутора медиан (7500-11249 руб.)	От полутора до двух медиан (11250-14999 руб.)	Две и более медианы (15000 руб. и более)
Руководитель, заместитель руководителя	8	12	32	12	36
Специалисты (включая офицерский состав)	5	22	33	10	30
Рабочий, 3–4 разряд	13	44	27	5	11
Рабочий, 1–2 разряд и без разряда	22	51	15	4	8

 

Вообще стоит отметить, что положение российских рабочих незавидное и крайне опасное для перспектив модернизации российской промышленности. В общей сложности от 39% до 57% российских рабочих в разных квалификационных группах обладают не просто низким, но заведомо недостаточным для того, чтобы занимать рабочие места в индустриально развитой экономике, уровнем человеческого капитала. Эти работники заняты преимущественно во вторичном (промышленности, энергетике, транспорте, строительстве) и первичном секторах экономики (сельском и лесном хозяйстве). Надежды же относительно модернизации российской промышленности и сельского хозяйства можно питать лишь при наличии в них в массовом масштабе рабочих хотя бы со средним общим плюс специальное профессиональное образование, поскольку лишь этот уровень позволяет получить достаточное представление о технологическом процессе в целом и обеспечить эффективную трудовую деятельность в современной экономике. Особенно же тревожно, что среднее специальное образование пока имеют преимущественно представители среднего, а не молодого, поколения рабочих (59% рабочих в возрасте от 40 до 50 лет). При этом, поскольку человеческий капитал российских рабочих не сказывается на их доходах, которые связаны скорее с типом собственности предприятия (вероятность получения доходов на уровне медианы и выше возрастает для представителей физического труда, работающих на приватизированных и частных предприятиях), вряд ли можно рассчитывать на стремление рабочих более молодых когорт к повышению уровня своего образования. Скорее они будут просто стараться уйти туда, «где больше платят».

В этой связи особое внимание стоит обратить на представителей нефизического труда низкой и средней квалификации, выполняющих работу служащих или занятых на рядовых позициях в области торговли и бытовых услуг (70%–72% из них имеют среднее специальное образование). Большая часть служащих (64%) трудится в государственных учреждениях. Часто их можно встретить и в силовых структурах (треть всех служащих), а также в образовании, здравоохранении, науке и культуре (около половины всех служащих). Большинство же рядовых работников сферы торговли и бытового обслуживания, напротив, занято в корпоративном секторе.

Что же касается специалистов с высшим образованием, то главным источником предложения рабочих мест для них остается государство (см. рис. 40).

Рисунок 40

Специфика образования работников в зависимости от типа предприятия,
% от работающих на них россиян

 

 

В большинстве случаев на частных предприятиях трудятся люди с низким и средним уровнем квалификации. Учитывая, что частные предприятия относительно равномерно распределены по трем основным сферам экономической деятельности, а также то, что в торговле, ЖКХ и бытовом обслуживании именно этот частный тип предприятий является основным (см. рис. 41), можно высказать опасения за целые отрасли, которые заведомо не имеют ресурсов для модернизации. Причем ошибочно полагать, что проблема здесь в руководителях отдельных предприятий. Дело в том, что в частном секторе вообще нет заинтересованности в найме высококвалифицированной рабочей силы, а государство не создает стимулов для возникновения этой заинтересованности, поскольку не способствует созданию в российской экономике конкурентной среды.

Рисунок 41

Сфера экономической деятельности в зависимости от типа предприятия,
% от занятых на них работников

 

Вместе с тем, если низкий человеческий капитал в промышленности и сельском хозяйстве связан во многом с отсутствием структурной и институциональной государственной политики, вследствие чего в рамках целых отраслей формируются условия для деквалификации рабочей силы, то занятость в торговле, бытовом обслуживании, ЖКХ характеризуется в России низким человеческим капиталом по своей исторической сути. Поскольку работа в этой сфере до сих пор не требует в России особых навыков, переход в торговлю, обычно наблюдаемый в годы структурной перестройки экономики, всегда ассоциировался с самым простым, что может предпринять человек во время кризиса. Однако если популярность простых позиций в области торговли и бытовом обслуживании в годы масштабной трансформации российского общества можно было объяснить стремлением человека к элементарному выживанию, то очень тревожной выглядит тенденция расширения занятости в этой сфере в стабильные годы. Это свидетельствует о том, что, с точки зрения системы занятости, российская экономика и сегодня развивается по кризисному типу. Более того, оптимизма относительно модернизационного потенциала российской экономики станет еще меньше, если учесть, что торговля и сектор простых услуг особо популярны сегодня именно у российской молодежи. Так, 43% занятых на рядовых позициях в сфере торговли и бытовых услуг, – это молодое поколение российских работников до 30 лет, что превышает долю россиян этого возраста в работающем населении страны в 1,5 раза.

Что же заставляет молодежь идти на простые рабочие места в сферу торговли и услуг? Сравнение денежной отдачи на образование, получаемой рабочими и рядовыми работниками в сфере бытовых услуг и торговли, не выявило значимых отличий. Получается, молодежь идет в этот сектор не из-за денег. Позиции рабочих не популярны среди молодежи также не потому, что их уровень человеческого капитала не удовлетворяет квалификационным требованиям рабочих мест в промышленности (тем более, что сегодня многие предприятия предлагают бесплатные курсы по переквалификации). Уровень образования молодежи, занятой на рядовых позициях в сфере торговли, действительно не очень высок, однако достаточен, чтобы работать на позициях рабочих (66% из них имеют среднее специальное образование). Дело в том, что, в отличие от включения в состав рабочего класса, занятость в торговле позволяет сохранить надежды и ожидания молодых людей на карьерные перспективы и попадание в средний класс. Так, более половины «поколения детей», занимающих рядовые позиции в сфере торговли и бытовом обслуживании, отличает уверенность относительно возможности получить хорошее образование. То же можно сказать в отношении их уверенности в возможности еще получить в будущем престижную и интересную работу.

Однако эта уверенность иллюзорна – она зиждется не на реальной оценке классовой ситуации на рынках труда (см. рис. 42), а на меньшей очевидности связи в их глазах утраты шансов на восходящую мобильность при работе в торговле по сравнению с занятостью в промышленности.

Рисунок 42

«Карьерные сдвиги» представителей различных профессий,
% от работающих[26]

 

Итак, в современной России сложился тип экономических отношений, который тормозит развитие производительных сил. В рамках его создаются отраслевые ниши, в которых аккумулируется не просто низкоквалифицированная рабочая сила, но и низкоквалифицированные руководители. Благосостояние работников в этих отраслях не зависит от их человеческого капитала, что приводит к относительной деквалификации рабочей силы в них. Воспоминания о бурной восходящей мобильности в торговле в 1990-е годы привлекает в нее молодежь (в отличие от индустриального сектора, с которым в этом отношении все заведомо ясно). Та же молодежь, которая идет в промышленность, имеет худший человеческий капитал, чем средние возрастные когорты рабочих.

Более полно квалификационные характеристики российской рабочей силы позволяют понять данные о тех навыках, которые приходится использовать работающим россиянам во время их производственной деятельности, например, навык работы на компьютере. Учитывая, что информационные технологии являются сегодня основой мирового экономического развития, данные, представленные на рисунках 43 и 44, позволяют говорить о неспособности к полноценному участию российских работников в международном разделении труда. Так, видно, что работа большей части россиян (58%) не предполагает использования навыков работы на компьютере, не говоря уж о навыках работы с применением иностранного языка или совместном использовании этих компетенций.

Рисунок 43

Навыки, которые россияне используют в своей работе,
% от работающих

 

Работы на компьютере	Работы с применением иностранного языка

Причем в значительной степени это относится и к работникам нефизического труда. В современной российской экономике лишь часть рабочих мест, предназначенных для представителей нефизического труда (от 65% до 85% в зависимости от социально-профессиональной принадлежности), предполагает использование персонального компьютера, хотя в развитых странах его использование практически на всех этих местах стало нормой, а для специалистов – просто обязательным. С иностранным языком дело обстоит еще хуже. Даже специалисты и руководители в большинстве случаев (71–74%), не используют свои знания в этой области, хотя, согласно формальным требованиям системы высшего образования в России, выпускники вузов должны владеть иностранным языком хотя бы на базовом уровне. Получается, сложившаяся в России структура рабочих мест, предполагающих нефизический труд, не стимулирует реализацию даже накопленного человеческого капитала, создавая тем самым условия для частичной деквалификации специалистов.

В полной мере относится это и к руководителям, среди которых значительная часть (см. рис. 44) не использует информационных технологий. Однако это связано не со спецификой их работы, а с общим низким качеством человеческого капитала многих российских «начальников». Так, 58% руководителей всех уровней, чья работа не предполагает использование компьютера, имеют образовательный уровень ниже среднего специального, а 68% их никак не повышали свою квалификацию в течение последних трех лет.

Рисунок 44

Навыки, которые представители различных социально-профессиональных групп используют в своей работе, % от работающих их представителей

Навык работы на ПК

 

Навык работы с применением иностранного языка

 

В этой связи надо отметить, что отношение к развитию своего человеческого капитала является еще одним ярким критерием, по которому можно судить о перспективах модернизации российской экономики в контексте готовности к ней российских работников, поскольку непрерывное обновление своего человеческого капитала, и прежде всего менеджментом, является краеугольным камнем в достижении долгосрочной конкурентоспособности на современных рынках. Как показали результаты исследования, за последние три года руководители в массе своей пополняли свои знания – так, 81% руководителей высшего звена и их заместителей (и 66% руководителей среднего звена) использовали хотя бы один из видов повышения квалификации. При этом они активно прибегали к разнообразным формам образовательной деятельности (наиболее типичные из них – дополнительное обучение по старой специальности, совершенствование навыков работы на компьютере, самостоятельное пополнение знаний). Это сопоставимо с тем, как относятся к своему человеческому капиталу специалисты, из которых 79% за последние три года использовали разные формы пополнения своих знаний и навыков (наиболее популярные формы – переподготовка по новой специальности, самостоятельное пополнение знаний, совершенствование работы на компьютере, изучение языков, переход к новым видам деятельности). Несколько отстают от руководителей и специалистов служащие, большинство из которых (68%), впрочем, также активно включается в процесс обновления своего человеческого капитала (дополнительное обучение по старой специальности, совершенствование навыков работы на компьютере).

Вместе с тем, сравнение форм пополнения знаний, используемых разными группами работников, позволяет говорить о явном различии причин обновления ими своего человеческого капитала. У руководителей и служащих это связано, как правило, с доведением уже имеющейся квалификации «до ума», в то время как специалисты рассматривают процесс обновления человеческого капитала с точки зрения расширения границ уже имеющейся квалификации. Это принципиальное отличие позволяет нам глубже оценить объективные предпосылки модернизации, которые, хотя и существуют, но сосредоточены в очень узком сегменте российской экономики. Лишь деятельность специалистов, видимо, открывает возможности для формирования личности, способной воспринять во всей полноте вызовы модернизации в сфере производственных отношений. Да и то, мотивы их активности в наращивании своего человеческого капитала лежат не столько в сфере инвестиционной деятельности в свой главный актив – человеческий капитал, – что характерно для развитых экономик и не характерно для России, где связь качества человеческого капитала и размера получаемых доходов достаточно слаба даже у специалистов, сколько в плоскости общих особенностей их трудовых мотиваций.

Посмотрим в этой связи, какую роль россияне придают своей работе. Согласно полученным данным, подавляющим большинством россиян (93%) работа воспринимается  как источник получения доходов, хотя и не только (см. рис.45). Вместе с тем, распространенность этого восприятия работы зависит от профессии, сферы деятельности и типа собственности предприятия, на котором занят человек. Так, чаще всего россиян, которые смотрят на свою работу сквозь призму денежного интереса, можно встретить среди работников первичного сектора и промышленных рабочих высокой квалификации (96%). При этом восприятие россиянами своей работы как источника заработка не всегда предполагает плохое имущественное положение и, вообще говоря, не связано с получаемыми доходами.

Рисунок 45

Чем является для россиян их работа, % от работающих

(допускалось до трех ответов)

 

Все остальные аспекты оценок роли работы в своей жизни у россиян противостоят взгляду на нее сквозь призму денежного интереса и распространены гораздо реже. Особенно низок (что важно в свете тенденций развития человеческого капитала российских работников, о которых шла речь выше) показатель восприятия своей работы как способа повышения квалификации. Тем не менее, хотя материальная сторона выступает, безусловно, как значимый ее аспект, но это далеко не единственное, чем является для россиян их работа. Восприятие работы как ресурса саморазвития является нормой для представителей высококвалифицированного умственного труда и предпринимателей (64% предпринимателей и самозанятых, 58% руководителей всех уровней, 54% специалистов) и девиацией для рядовых работников торговли и рабочих (24% и 21% соответственно), а также, хотя и в меньшей степени, для служащих (46%).

Может быть, за этой поляризацией стоит также и разница в системе производственных отношений, которая складывается на рабочих местах россиян или воспринимается ими как оптимальная? Судя по всему, это предположение верно. Так, среди россиян, для которых их работа является средством самореализации, в два раза чаще, чем в целом по работающим  (44% против 21%), можно встретить сторонников жесткой трудовой и производственной дисциплины (хотя и в этой группе они не составляют большинства). Причем если в целом по работающим россиянам такое отношение к выполнению внутриорганизационных правил практически полностью (на 84%) совпадает с убеждением, что распоряжения руководителей надо выполнять всегда, а не только тогда, когда с ними согласен, то среди россиян, воспринимающих свою работу как средство самореализации, это соответствие еще выше (90%). То есть, у подавляющего большинства россиян, для которых работа ценна как ресурс личностной реализации, и которые при этом разделяют требования соблюдения трудовой и производственной дисциплины, отношение к иерархии безусловное и не зависит от того, насколько их руководители правы. Однако, как только у таких россиян возникает неопределенность в отношении принятых в организации правил, даже у них возникает восприятие решений руководства как условно-обязательных.

Стоит отметить, что нигилизм в отношении распоряжений руководства не связан ни с профессией, ни с образованием, ни с типом населенного пункта, в котором проживает человек, выступая общей социокультурной нормой российского общества. Однако для той части российских работников, которая характеризуется установками на саморазвитие, такой фактор как условия социализации (первичная социализация в условиях мегаполиса) начинает играть в этом вопросе значимую роль, способствуя понижению уровня распространенности этого нигилизма.

Вместе с тем, среди россиян, воспринимающих свою работу как способ удовлетворить потребность в общении (а попросту говоря, тех, кто приходит на работу, чтобы «потусоваться»), в 12 раз чаще, чем в среднем по работающим (30% против 2,5%), встречаются люди, которые категорически не согласны с тем, что правила, принятые на работе, не должны нарушаться, даже если работник думает, что это в интересах организации. Это значит, что правовой нигилизм работающих россиян неоднороден, хотя и питается общей социокультурной нормой. Однако в любом случае вряд ли при его распространенности, особенно среди работников, занятых на позициях, которые требуют особой исполнительности (см. табл. 19), можно рассчитывать на соблюдение технологической дисциплины, являющейся одной из важнейших предпосылок успешной экономической модернизации.

Таблица 19

Правовой нигилизм работающих россиян, % от работающих

 

Подчиняться руководителям нужно	Руководители среднего звена	Специалисты	Служащие	Рядовые  работники сферы торговли и бытовых услуг	Рабочие	Силовики
Всегда	31	28	37	31	30	50
Лишь в случае согласия с их требованиями	69	72	63	69	70	50

 

Учитывая правовой нигилизм россиян, особенно важно понять, как же выглядит для них идеальное место работы. Из рисунка 46 можно видеть, что наименьшую значимость россияне придают тем элементам в работе, которые отвечают за ее разнообразие и «неожиданность» (крайне важно и скорее важно наличие у нее этих черт в общей сложности для 54% работающих россиян).

Рисунок 46

Какие возможности, по мнению россиян, должно обеспечивать идеальное
место работы, % от работающих

 

Анализ компетенций группы придающих значение разнообразию своей производственной деятельности российских работников показал, что образование значимо только в одном случае – когда речь идет о россиянах, говорящих о крайней степени важности для них данной стороны в их работе. Треть из них имеет высшее образование. Дальнейший анализ показал, что тяготение к разнообразию и «неожиданностям» в работе связано с наличием развитого человеческого капитала. Так, 82% россиян, постоянно либо иногда работающих с применением иностранного языка, придают значение разнообразию в работе. В то же время россияне, для которых разнообразие в работе не представляется сколько-нибудь значимым, занимают рабочие места, не предполагающие использования навыков работы с применением информационных технологий (более 66%), знаний иностранного языка (95%) или, тем более, одновременного использования этих компетенций. Показательно также, что 51% этих россиян – рабочие.

Еще более противоречиво картина обстоит с восприятием сложных моделей управления. Как показали результаты исследования, вероятность благоприятного восприятия сложной системы менеджмента (с несколькими параллельными линиями управления) связана во многом с тем, как выглядит его работа и какие именно стороны в ней ему нравятся. Как показало исследование, толерантность к современным системам управления зависит от возможности проявлять на рабочем месте инициативу  и хороших отношений с начальством.

Более того, такие факторы, как комфортный психологический климат в коллективе, хорошие отношения с начальством, возможность проявлять инициативу, могут выступать и в качестве стимулирующих к труду особенностей работы, в какой-то мере компенсирующих неудовлетворенность утомительностью и бесперспективностью труда (см.
рис. 47).

Рисунок 47

Что россиянам нравится/не нравится в их работе, % от работающих

 

 

Из рисунка 47 видно, что сложившаяся сегодня в российской экономике система производственных отношений в целом не соответствует ожиданиям россиян, а их работа оценивается российскими работниками достаточно низко – нет ни одной позиции, по которой число довольных соответствующей стороной своей работы достигало бы половины всех работающих. В то же время, соотношение удовлетворенных и неудовлетворенных теми или иными сторонами своей работы по каждой из позиций различно – чаще всего российских работников устраивает психологический климат в коллективе при низком уровне недовольства им, а реже всего – нагрузки на работе, при максимальной доле недовольных именно перегрузками в своей производственной деятельности.

6. Модернизация и развитие российской демократии

В настоящее время вопрос о перспективах российской демократии вновь актуализировался, поскольку сложившаяся в России модель «демократии для избранных», когда участие граждан в общественно-политической жизни не выходит за рамки такой традиционной формы как участие в выборах, во многом себя исчерпала.

О том, что необходима адекватная новым вызовам адаптация системы власти, расширение реальной демократии, способной подтягивать толковых, неравнодушных людей для решения серьезных проблем развития страны, говорил в Послании Федеральному Собранию РФ Президент Д.Медведев.

Возникает, однако, закономерный вопрос: возможно ли, после того, что происходило в стране за последние 10–15 лет, раскрепостить энергию россиян, вернуть им доверие к демократии, к ее базовым ценностям и институтам, вновь вовлечь население в общественную и политическую жизнь страны?

Безусловно, дать однозначный ответ на этот вопрос сегодня невозможно. С одной стороны, вопреки всевозрастающему скепсису многих отечественных и зарубежных специалистов в отношении современного состояния и перспектив российской демократии, большинство россиян сохраняют приверженность базовым демократическим ценностям и институтам, запрос на которые сформировался еще в конце 80-х – начале 90-х годов. Более того, судя по нижеприведенным данным, по целому ряду позиций наблюдается даже некоторый рост значимости (по сравнению с 2000-х годами) реальной выборности органов власти, многопартийности, свободы слова и печати, передвижения, включая выезд за рубеж, предпринимательства (см. табл. 20). Хотя нельзя не видеть и того, что значительное число россиян (от трети и выше) по-прежнему считают парламент и многопартийную систему «архитектурным излишествами», без которых наше общество легко может обойтись. Понятно, что такое отношение в первую очередь связано с особенностями выборных кампаний последних лет, характером деятельности Государственной Думы и представленных в ней политических партий.

Таблица 20

Динамика оценок респондентами степени важности ряда демократических  институтов

 

Что представляется для Вас важным, а что неважным в современном российском обществе?
Демократические институты	1997 г.	2000 г.	2003 г.	2007 г.	2010 г.
Многопартийность
Важно	39	26	29	36	41
Не важно	36	50	50	43	39
Затруднились ответить	25	24	21	21	20
Наличие представительных органов власти (Совета Федерации, Госдумы, др.)
Важно	50	39	50	50	47
Не важно	20	33	25	28	29
Затруднились ответить	30	28	25	22	24
Свобода предпринимательства
Важно	63	57	62	58	65
Не важно	16	22	19	23	15
Затруднились ответить	21	21	19	19	20
Свобода слова и СМИ
Важно	86	77	75	70	75
Не важно	5	10	12	17	11
Затруднились ответить	9	13	13	13	14
Свобода выезда за границу
Важно	68	52	56	60	61
Не важно	17	30	30	25	23
Затруднились ответить	15	18	14	15	16
Выборность органов власти
Важно	76	64	77	70	75
Не важно	9	15	10	15	10
Затруднились ответить	15	21	13	15	15

Характерно и то, что в наибольшей степени демократические права и свободы «вербально» востребованы активными слоями населения: молодежью, хорошо обеспеченными россиянами и, в особенности, той группой респондентов, которая характеризуется модернистским типом сознания. Например, если среди традиционалистов многопартийность «приветствует» менее трети опрошенных (29%), то среди модернистов – уже каждый второй (53%).  Практически двукратный перевес среди этой группы населения имеет и такая ценность как свобода предпринимательства (81% модернистов отмечает ее значимость против 45% у традиционалистов). Причем за последние годы  каких-то принципиальных подвижек в восприятии этих ценностей модернистами не произошло, что свидетельствует  о  постепенном их укоренении  не только в  мировосприятии, но и в обыденной жизни данной группы населения (см. табл. 21) 

Таблица 21

Оценка россиянами степени важности ряда демократических институтов, %

 

Что представляется для россиян важным, а что неважным в современном российском обществе?
Демократические институты	В целом по массиву	Традиционалисты	Промежуточные	Модернисты
1. Многопартийность
1. Важно	40	29	39	53
2. Не важно	39	46	40	31
3. Трудно сказать	21	25	21	16
2. Наличие представительных органов власти (Госдума и др.)
1. Важно	47	40	46	52
2. Не важно	30	36	29	25
3. Трудно сказать	23	24	25	23
3. Свобода предпринимательства
1. Важно	65	45	64	81
2. Не важно	15	28	15	8
3. Трудно сказать	20	27	21	11
4. Свобода слова и СМИ
1. Важно	75	70	74	82
2. Не важно	11	10	12	8
3. Трудно сказать	14	20	14	10
5. Свобода выезда за границу
1. Важно	61	44	60	74
2. Не важно	23	35	23	16
3. Трудно сказать	16	21	17	10
6. Выборность органов власти
1. Важно	75	77	73	80
2. Не важно	10	7	11	9
3. Трудно сказать	15	16	16	11

 

Та же тенденция просматривается и в отношении идеи демократии. Везде и всегда в большей степени она импонирует тем, кто успешен, у кого дела идут хорошо. Россия в данном случае не исключение. Как видно из ниже приведенных данных, сам термин «демократия» «ласкает слух», прежде всего, молодых, хорошо материально обеспеченных, инициативных россиян (от 81% до 85%). Гораздо более сдержанны в оценках пожилые, малообеспеченные респонденты (см. рис. 48).

Рисунок 48

Восприятие различными социально-демографическими группами
понятия «демократия, %[27] 

 

 

С другой стороны, как уже отмечалось в предыдущих разделах, россияне не связывают успешную реализацию «модернизационного проекта» ни с идеей демократии, ни с дальнейшим развитием демократических институтов. В перечне идей, которые могли бы, по мнению респондентов, стать основополагающими для модернизационного прорыва, идея демократического обновления общества занимает последнее место с 7% голосов поддержки. Необходимость синхронизации экономического и социального развития через расширение демократии, повышение общественно-политической активности граждан поддержал лишь каждый десятый опрошенный. Иначе говоря, россияне, не имея ничего против демократии, базовых прав и свобод, тем не менее скептически оценивают их инструментальный потенциал, возможность практического использования демократических принципов и институтов в обновлении страны, в обеспечении динамичного социально-экономического развития. Этот скепсис, как показывают исследования, связан как с нашим недавним прошлым, так и с сегодняшними реалиями.

Так, исследование ИС РАН «Берлинская стена: до и после» (сентябрь 2009 г.) выявило, что значительное число россиян к недостаткам попытки модернизации России М.Горбачевым и его командой 25 лет назад, относят стремление одновременно продвигаться и к рынку, и к демократии. Лишь 13% опрошенных считают эту попытку правильной, в то время как около 19% уверены в том, что с демократией в России можно было бы повременить, а более решительно развивать рыночные отношения. Характерно, что доля «либерал-авторитаристов» в высоко и средне материально обеспеченных группах, у имеющих высшее образование, в возрастных когортах до 35 лет достигает 25%. Те же настроения (в отношении роли демократии в модернизации страны) просматриваются и сегодня среди активной, инициативной части населения.

Это связано с тем, что в современной России ценности демократии воспринимаются в качестве хоть и важных, но вторичных по отношению к ценностям социальной справедливости, общественного порядка и экономической эффективности. Как следствие – все увеличивающийся разрыв между элитой и обществом в интерпретации самого феномена демократии, ее ключевых характеристик. Значительная часть российской элиты по-прежнему настаивает на приоритетности таких ее слагаемых, как многопартийность, политическая конкуренция, свобода печати, защита прав собственности. То есть, российский политический класс видит перспективу демократии в стране в развитии классической ее модели, локализованной главным образом сферой политики и выборных процедур. У многих же наших сограждан более широкий и одновременно более «приземленный» взгляд на желаемую модель. В их представлениях демократия – это такая система, которая ориентирована на идею общего блага, и эффективность которой определяется степенью влияния демократических институтов на политику властей, динамикой уровня и качества жизни, социальной защищенностью граждан, масштабами коррупции, реальным обеспечением личных и коллективных прав и свобод граждан и т.п. Иначе говоря, россияне хотят иметь такую демократию, которая бы помогала им хорошо жить и хорошо зарабатывать. И в этом отношении они отнюдь не оригинальны.

Исследования, проведенные во многих странах Европы, показывают высокий уровень корреляции между социальными завоеваниями трудящихся и «принятием» демократии обществом. Он фиксируется, прежде всего, в странах, где граждане на протяжении многих лет пользовались плодами социального государства (Голландия, Дания, Финляндия, Швейцария, Швеция). Здесь, в частности, в ходе одного из опросов был выявлен наибольший процент тех (до двух третей), кто полагает, что они имеют все возможности оказывать влияние на политическую жизнь в стране, на деятельность властей. Это одна из причин, почему, несмотря на кризис и критику неоконсерваторов, в этих странах, а также в большинстве других государств Западной Европы, никто от социальных завоеваний
60-х‑70-х годов отказываться не спешит.

В России же в 1990-е годы демонтаж советской системы начался и, в основном, ограничился свертыванием именно социальных основ предшествующего строя. Любые разговоры о том, что помимо политических прав и свобод, есть еще и социальные, трактовались, особенно на начальном этапе реформ, как чуть ли не призыв к возврату в «тоталитарное прошлое», к модели «социалистической демократии», базирующейся на этатизме и патернализме.

С этой точки зрения модернизационный проект не может быть успешным, если самые разные группы населения не увидят перспективы лично для себя и своих близких, с одной стороны, а с другой – общезначимой цели для страны в целом. Если ориентироваться на суть нынешнего массового общественного запроса, то эта цель просматривается достаточно определенно – это российский аналог «общества равных возможностей» или «государства всеобщего благосостояния». Ее выдвижение актуально для России еще и потому, что позволяет преодолеть не только последствия «командного социализма», но и «дикого капитализма» 90-х, хотя бы в какой-то степени легитимировать базовые принципы рыночной экономики.

Что же касается ключевых слагаемых демократии, то, как видно из нижеприведенных данных, для нынешнего поколения россиян важнее всего правовая основа демократического государства и возможности самовыражения в самых разных областях и сферах жизни общества. Практически каждый второй респондент (53%) отметил, что главным слагаемым любой демократической системы, в том числе и нашей, является равенство граждан перед Законом. Любопытно, что именно эта идея, по мнению большинства россиян, наряду с идеей социальной справедливости, должна стать основополагающей в процессе модернизации страны. Таким образом, модернизация и демократия – это разные стороны одной и той же медали, в том смысле, что у них в представлениях населения нашей страны фактически одна и та же цель – создание такого общества, в котором были бы, во-первых, обеспечены законность и правопорядок, и, во-вторых, в максимально полном объеме созданы условия для реализации социально-экономических прав граждан. Это вовсе не означает, что россиянам близки идеи свободы, политической демократии.

Безусловно, их отличает несколько иное отношение к свободе, чем, например, европейцев. На сегодняшний момент они очень высоко ценят свободу частной жизни («быть самому себе хозяином»), которая у них вполне органично сочетается с потребностью в «заботливом государстве». И это вполне объяснимо, поскольку современная Россия – это классическое «общество риска», где появившиеся возможности для самореализации населения причудливым образом сочетаются с новыми угрозами, со страхами, несправедливостью и т.п. Отсюда и спайка в сознании многих россиян идей свободы, справедливости и безопасности в надежде на такой социальный порядок, который бы обеспечивал и то, и другое, и третье.

Примечательно и то, что после заметного спада политической активности россиян, и вообще интереса к политике, пришедшегося на «тучные» 2000-е, в общественном мнении вновь актуализировались такие важные элементы демократии, как свобода печати, возможность свободно высказывать свои политические взгляды, свободно, без административного давления, выбирать органы власти (см. табл. 22).

К сожалению, этого нельзя сказать об индивидуальных и коллективных правах и свободах, об отстаивании интересов граждан перед государством или работодателем в сфере экономики. Мы имеем в виду такие важные инструментальные права как участие рабочих в управлении предприятием, право на забастовку, а также необходимость оппозиции, контролирующей деятельность властей разного уровня.

 

Таблица 22

Отношение россиян к демократии, %

(допускалось до пяти ответов)

 

Что, по Вашему мнению, из приведенного списка абсолютно необходимо для того, чтобы можно было сказать: “Да, это демократия”?
Признаки демократии	1998	2001	2004	2007	2010
Равенство всех граждан перед законом	54	83	59	74	53
Независимость суда	42	46	45	46	43
Свобода печати	48	30	34	30	43
Свободные выборы власти	39	26	35	34	40
Возможность свободно высказывать свои политические взгляды	37	23	31	18	36
Избрание президента непосредственно народом	26	42	30	35	30
Наличие частной собственности	23	19	22	16	22
Небольшая разница в уровне доходов людей	18	20	19	24	22
Участие граждан в проведении референдумов по наиболее важным для страны вопросам	18	19	21	19	21
Свободный выбор профессии	18	13	18	15	19
Наличие оппозиции, которая бы контролировала президента и правительство	21	18	22	13	19
Право выбирать между несколькими партиями	16	4	11	7	17
Свобода вероисповедания	24	15	19	15	17
Свобода передвижения по стране	17	7	16	11	13
Право на забастовку	12	3	11	5	12
Участие рабочих в управлении предприятиями	13	12	14	11	12
Свобода выезда за рубеж	18	11	18	14	11
Самостоятельность регионов страны	10	8	7	9	9
Свободное членство в какой-то политической партии	4	2	4	3	6
Подчинение меньшинства решениям большинства	3	5	3	4	4

 

Так, большинство россиян (57%) уверены, в том, что каждый гражданин имеет право отстаивать свои экономические интересы, в том числе и с помощью забастовок и демонстраций, однако, как показывает практика, крайне редко этим правом пользуется. Это обусловлено отнюдь не только пассивностью многих наших сограждан, но и отсутствием адекватных механизмов, с помощью которых эти права можно реализовать. Экономический кризис еще раз это продемонстрировал. В разрешении острых социальных конфликтов 2008–2010 гг. ни политические партии, ни профсоюзы, ни многочисленные общественные организации никак себя не проявили. Их было не видно и не слышно, например, в Пикалево, где «разруливать» ситуацию вынужден был глава Правительства РФ. Соответственно, даже в условиях кризиса рейтинг Президента, Правительства и губернаторского корпуса, после некоторого спада в 2009 г., вновь стал расти, в то время как уровень доверия общественным объединениям, партиям и профсоюзам за последние годы либо снизился, либо остался на том же крайне низком уровне. Учитывая, что уровень доверия к судебной и правоохранительной системам также низок, становится ясным, почему главными инстанциями, которым доверяют россияне, является Господь Бог и церковь в качестве его «уполномоченного», а также Президент и исполнительные органы власти, даже вне зависимости от того, как они решают волнующие людей проблемы (см. табл. 23).

 

Таблица 23

Уровень доверия россиян основным государственным и общественным институтам, %

 

Доверяют:	2008	2009	2010
Президенту России
Доверяют	73	63	71
Не доверяют	13	20	13
Трудно сказать	14	16	17
Правительству России
Доверяют	60	54	57
Не доверяют	24	30	21
Трудно сказать	16	16	22
Руководителю республики, Губернатору Вашей области, края
Доверяют	48	36	45
Не доверяют	30	41	29
Трудно сказать	22	23	26
Государственной Думе России
Доверяют	29	23	25
Не доверяют	46	53	44
Трудно сказать	25	245	31
Совету Федерации
Доверяют	31	23	27
Не доверяют	36	45	35
Трудно сказать	33	32	38
Политическим партиям
Доверяют	13	11	12
Не доверяют	65	66	58
Трудно сказать	22	23	30
Милиции, органам внутренних дел
Доверяют	24	22	21
Не доверяют	59	57	58
Трудно сказать	17	21	21
Федеральной службе безопасности (ФСБ)
Доверяют	46	39	39
Не доверяют	27	30	28
Трудно сказать	27	31	33
Прессе (газетам, журналам)
Доверяют	26	26	31
Не доверяют	56	55	43
Трудно сказать	18	19	26
Телевидению
Доверяют	35	35	38
Не доверяют	47	46	37
Трудно сказать	18	19	25
Российской армии
Доверяют	63	50	49
Не доверяют	22	29	25
Трудно сказать	15	21	26
Профсоюзам
Доверяют	23	18	23
Не доверяют	46	52	40
Трудно сказать	31	30	37
Судебной системе
Доверяют	22	20	19
Не доверяют	56	53	53
Трудно сказать	22	27	28
Церкви
Доверяют	52	51	56
Не доверяют	22	21	15
Трудно сказать	26	28	29
Общественным организациям (экологическим, ветеранским, женским и т.п.)
Доверяют	41	30	35
Не доверяют	27	32	25
Трудно сказать	32	38	40

С этим связана эволюция представлений россиян о роли и месте оппозиции в политической системе. Каждый второй опрошенный (53% против 15%) уверен в том, что настоящей демократии не бывает без политической оппозиции. Но одновременно с этим, примерно такое же число респондентов (55%, а семь лет назад их было еще больше), полагает, что задача политической оппозиции состоит в помощи правительству, а не в его критике (см. рис. 49 и рис. 50).

Рисунок 49

Отношение различных социальных групп к роли оппозиции в обществе, %

 

Согласие с суждением: «Задача оппозиции состоит не в том, чтобы критиковать правительство, а в том, чтобы оказывать помощь в его работе»

 

 

 

 

Рисунок 50

Отношение различных социальных групп россиян
к необходимости наличия оппозиции в обществе, %

 

Согласие с суждением: «Настоящая демократия невозможна
без политической оппозиции»

 

 

Наблюдая много лет за деятельностью политических партий, включая оппозиционные, россияне убедились, во-первых, в том, что, важные для страны и отдельных регионов решения принимаются отнюдь не в парламентах и, во-вторых, что грань между «правящей партией» и «системной оппозицией» постепенно стирается. И те и другие все чаще воспринимаются в качестве различных фрагментов единой властвующей элиты, где каждый играет отведенную ему роль.

Между тем концентрация власти на ее верхних этажах при очевидной слабости и неэффективности других «несущих» конструкций политической системы и гражданского общества представляет серьезную угрозу не только для демократии, но и для стабильности в обществе. Кризис традиционных институтов парламентской демократии, таких как партии и профсоюзы, характерен не только для России. Тем не менее, опросы, проводимые в Европе, свидетельствуют о том, что они более или менее успешно реализуют закрепленные за ними общественные ожидания. У нас же иногда складывается впечатление, что главная роль, например, партий, профсоюзов и даже Государственной Думы состоит в том, чтобы канализировать общественное недовольство.

В этих условиях принципиально важным становится «перезагрузка» всей существующей политической и общественной инфраструктуры (партийной системы, системы местного самоуправления, социального партнерства, профсоюзов, локальных сообществ и т.д.). Важно также нахождение механизмов перевода частных, эгоистических интересов на язык общезначимых проблем, что предполагает «выход» демократии за рамки политической сферы и распространение ее принципов на корпоративный сектор жизнедеятельности общества. Часто говорят, что россияне равнодушны к политической конкуренции. Но откуда может взяться ответственный гражданин, обладающий чувством собственного достоинства, если на работе он зачастую беззащитен и бесправен, если значительная часть рынка труда до сих пор остается закрытой и непрозрачной, фактически выведенной из «демократического оборота».

Отношение же «капитанов» крупного российского бизнеса к демократии как было, так и остается весьма утилитарным. «Продвинутые», «широко мыслящие», «либерально ориентированные» руководители крупных компаний – безусловные демократы, когда речь идет о необходимости освобождения своего бизнеса от попыток опеки и вмешательства со стороны властей, но создают откровенно авторитарную систему отношений в своих компаниях, не допуская, например, деятельности в них профсоюзных организаций. Причем многие из них убеждены, что россияне должны работать больше, получать меньше и не роптать, когда их «выставляют» на улицу. Все это вытекает из их требований ужесточить трудовое законодательство, якобы с целью рационализации экономики в ходе ее модернизации.

Между тем, Запад знает массу примеров развития того, что в советские времена называлось «производственной демократией»: отлаженный механизм социального партнерства между крупным бизнесом и профсоюзами, «демократия соучастия», когда акционерами крупных компаний являются миллионы граждан и т.п. Но главное – накоплен огромный опыт правовых, политических форм воздействия на экспансионизм крупного бизнеса посредством легальных демократических институтов, начиная от профсоюзов и заканчивая СМИ и парламентами. У нас пока еще этого нет. Причем, как уже отмечалось, россияне в большинстве своем не склонны задействовать даже имеющиеся легальные возможности для отстаивания своих интересов. Например, одинаково индифферентно к правам трудящихся на забастовку и участию в управлении предприятиями относятся работники как государственных, так и частных предприятий. И это в ситуации, когда практически каждый второй опрошенный признает, что на его работе от его мнения практически ничего не зависит.

В этих условиях задачей первостепенной важности становится развитие разнообразных форм коллективной интеграции, самозащиты и самоорганизации граждан. Первое, что необходимо в условиях предстоящей реструктуризации российской экономики – это создание новых профсоюзов, поскольку «старые» все чаще «играют» на стороне государства и работодателей. Им, судя по исследованиям, наши сограждане, в лучшем случае, готовы делегировать охрану труда на предприятиях, реализацию прав трудящихся на отпуск. Самое же главное, для чего существуют профсоюзы, – борьба за экономические интересы трудящихся – не воспринимается обществом как та область деятельности, где они могут добиться чего-то существенного. Пока уровень реальной включенности россиян в различные сети социального взаимодействия, структуры гражданского общества невысок. Тем не менее, множество групп имеют свои собственные экономические, политические и культурные интересы, которые в состоянии оказывать влияние на положение дел как в рамках локальных сообществ, так и в стране в целом. Именно базовые структуры  гражданского общества могут стать основой для мобилизации демократических сил и их активного участия в процессе модернизации политической и общественной жизни, тем более, что это соответствует ожиданиям и настроениям большинства населения страны.

7. Гражданская активность и социальное участие
как важнейшие элементы политической модернизации 

Говоря о гражданском участии, мы исходим из понимания его как идеи включения управляемых в управление – общественными делами, а также, насколько это возможно, государственными делами, включения граждан в обсуждение и разработку политических, социально-экономических, культурных программ и проектов, влияния на принятие решений и контроля за их исполнением, самоуправления на низовом уровне. Потенциал гражданской активности может служить важным фактором эффективных социальных преобразований. В этом смысле его следует рассматривать как необходимое условие успешной реализации политики модернизации российского общества в целом и осуществления политической модернизации в частности.

Отправной точкой для развития гражданского участия является соответствующая ценностная база – наличие в структуре жизненных ценностей тех установок, которые отвечают за формирование мотивации гражданского участия. Это, прежде всего, активная жизненная позиция, высокий уровень социальной ответственности и неравнодушное отношение к тому, что происходит в обществе – как в стране в целом, так и в ближайшем окружении, готовность к активному взаимодействию, коллективному решению общих дел.

Как показывают полученные данные, в ряду человеческих качеств, которые респонденты больше всего ценят в людях, достаточно высоко котируются активность и инициативность, уважение к правам других людей – их ценят 38%–39% опрошенных, отводя им, соответственно, 6-ую и 8-ую позиции в рейтинге востребованных качеств (из 20 возможных). Причем «запрос» на это качество в значительной степени оказывается реализованным – о том, что сами являются обладателями этого качества, заявили 31% респондентов. А вот что касается активности и инициативности, то здесь налицо заметный дефицит – востребованы они 39% опрошенных, а обладают ими по самооценкам только 26%. Сравнительно высокой можно считать и рейтинговую позицию качества «неравнодушие» – оно занимает 11-ое место в списке наиболее ценимых качеств, причем зона его распространенности оказалась даже несколько более широкой, чем зона востребованности (30% ценят это качество в других, 32% обладают им сами).

Казалось бы, рассмотренные установки (на активность и инициативность, взаимоуважение, неравнодушие) могли послужить залогом активной гражданской позиции россиян. Однако тот же список востребованных ими качеств свидетельствует о слабой мотивации к деятельности, направленной на решение общих проблем, о невысоком уровне ответственности за то, что происходит в стране. Действительно, только 18% опрошенных считают важным, чтобы человек был готов к решению общих проблем, причем лично в себе это качество обнаруживают 13%. Еще ниже актуальность такого качества, как ответственность за происходящее в стране (13%), а его распространенность оказалась самой низкой среди всех рассматриваемых качеств (лишь 3%).

Таким образом, определенные установки, необходимые для формирования гражданской позиции, у россиян есть, однако их «дальность» невелика. Можно предположить, что развивающееся на этой базе участие распространяется на довольно узкий круг проблем, которые, что называется, «ближе к телу», тогда как участие, направленное на решение общегосударственных проблем, вызывает заметно меньший интерес граждан.

Этот вывод укладывается в тенденции, которые отмечены в динамике оценок респондентами различных человеческих качеств за последние 7 лет. За этот период заметно подросла значимость таких качеств, как активность и инициативность (с 34% до 39%), больше стало и их обладателей (26% при 20% семь лет назад). Особенно актуальны они для респондентов из группы «модернисты» – здесь их важность подчеркивает практически каждый второй (47%), а 40% являются их обладателями. Позитивная тенденция отмечается также в отношении к готовности к участию в решении общих дел, однако темпы роста актуальности этого качества довольно скромные. Модернисты и здесь являются лидерами, в их составе почти четверть (23%) признает важность данного качества, а 17% полагают, что оно свойственно и им самим. Ответственность же за то, что происходит в стране в целом, особенно по показателю распространенности, является качеством скорее угасающим, и прежде всего – среди модернистов (см. рис. 51).

Рисунок 51

Некоторые человеческие качества, которые респонденты ценят в людях,
и которые в большей степени свойственны им самим, 2003/2010 гг., %

 

 

 

Между тем, такая компонента гражданского участия, как нацеленность на решение не просто «общих дел», а проблем, касающихся всей страны, представляется очень важной, особенно на этапе поиска обществом объединяющих его ценностей и установок. Это тот ценностный и деятельностный цемент, который необходим современному российскому обществу с его фрагментированностью и мозаичностью. Общее понимание и принятие (в том числе как руководства к личному действию) каких-либо задач позволило бы консолидировать общество, не прибегая к искусственному его «выравниванию» и «впряганию в общее дело». Однако на сегодняшний день ответственность за судьбы страны – последнее в списке качеств, отличающих россиян. В чем же здесь дело, почему активные и инициативные, неравнодушные и в целом ответственные люди уходят в тень, когда речь заходит о «делах государственных»? Полученные данные свидетельствуют, что главной причиной этого, по всей видимости, является неверие россиян в то, что рычаг гражданских действий способен донести импульс, посылаемый «простыми людьми», до конечной цели и повлиять на положение дел в стране.

Проанализируем данные, характеризующие мнения россиян относительно динамики общественного развития, актуальности активной жизненной позиции и эффективности коллективных взаимодействий, а также целесообразности и эффективности действий по линии «гражданин–государство». Большинство россиян (58%) позиционируют себя как люди социально мобильные, способные к гармонии с постоянно обновляющимся и меняющимся миром. Заметно меньше среди них тех, кого перемены пугают и ассоциируются с ухудшением жизни (41%). Что касается необходимости и возможности активной борьбы за свои интересы, то здесь уверенность наших сограждан в своих силах чуть ниже. И хотя те, кто выступает за активную самозащиту, находятся в большинстве (54%), сторонников приспособления к суровой реальности и умения плавать по течению также очень много (46%).

При этом вопрос о том, как именно следует отстаивать свои интересы – сообща, коллективно, опираясь на поддержку единомышленников или, наоборот, самостоятельно, рассчитывая лишь на свои силы – делит российское общество практически пополам (51% за коллективные и 49% за самостоятельные действия) (см. рис. 52). Подчеркнем, что такое соотношение установок имеет место в обществе, где большинство взрослого населения прошло целую «школу коллективизма», имея в личном багаже партийный, комсомольский, профсоюзный и т.п. опыт из общего советского прошлого, а многие имеют опыт коллективных действий, полученный уже в новых условиях. Но, несмотря на весь этот опыт, а во многом и благодаря ему, большинство наших сограждан в качестве непреложной истины воспринимают то, что «в делах страны ничего не зависит от простых граждан» – так рассуждает подавляющее большинство опрошенных (80%). И, как результат, – установка на то, что перемены в российском обществе надо проводить «сверху», под контролем власти (65% опрошенных). Ставку же на инициативу граждан и здоровые силы самого общества делают лишь 35%.

 

Рисунок 52

Выбор в некоторых альтернативных парах суждений, %

 

 

 

Этот гражданский пессимизм свойственен в том числе и тем группам населения, которые должны стать социальным локомотивом перемен в российском обществе – модернистам. Будучи настроенными на перемены (86%) и на активную борьбу за воплощение в жизнь своих целей, борьбу за них (68%), в отношении возможности проведения реформ «снизу» и особенно влияния простых граждан на дела страны они теряют свой оптимизм – оптимистов среди них меньшинство (см. рис. 53).

Вообще, надо сказать, что вопрос о том, как должны в России проводиться те или иные реформы, в том числе модернизация – для общества в целом решен. Подобные задачи, и модернизация не является исключением, возлагаются гражданами на «верха». По данным исследования социального потенциала российской модернизации, проведенного ВЦИОМ совместно с Общественной Палатой РФ в марте-апреле 2010 г. на примере ЮФО, и население, и эксперты (представители федеральных и региональных властей, местного самоуправления и бизнеса) видят главной движущей силой модернизации федеральные органы государственной власти (44% и 72% соответственно). Респонденты из числа населения в большинстве склонны полагать, что процесс модернизации должен осуществляться «сверху» (48%), а не «снизу» (28%)[28].

Рисунок 53

Некоторые особенности взглядов различных мировоззренческих групп, %

 

 

Серьезной проблемой развития гражданского участия в России является то, что пессимизм относительно эффективности гражданских инициатив касается не только вопросов, затрагивающих судьбы всей страны. Этот пессимизм распространен на самый широкий диапазон возможного участия, вплоть до низового уровня. В частности, яркой иллюстрацией к этому могут служить оценки респондентами возможности влиять на принятие важных решений о деятельности организации, в которой они работают. По данным ESS[29], Россия занимает по этому показателю 23-е место среди 25 европейских стран.

В результате актуальность личного участия гражданина в тех или иных формах общественной деятельности, например, в политике или в трудовой сфере, сегодня невысока. Показательно в этой связи, что в структуре наиболее важных маркеров демократии различные формы участия называются лишь пятой частью опрошенных или меньше. Например, об участии граждан в референдумах по важным для страны вопросам как о необходимом признаке демократии заявили 21% респондентов, о праве выбора между несколькими партиями 17%, об участии рабочих в управлении предприятиями 12% и т.д. Причем, вопросы низового участия в рамках «рабочей демократии» меньше всего волнуют модернистов (так, об участии рабочих в управлении предприятиями как о признаке демократии заявили 14% традиционалистов и 11% модернистов). По всей видимости, это связано с тем, что модернисты чувствуют себя в трудовой сфере достаточно уверенно и самодостаточно, а потому игнорируют возможности коллективного решения возникающих проблем.

Вообще, когда речь идет о людях успешных, в определенном смысле «эксклюзивных», их личная «договорная сила» как профессионалов в отношениях с работодателем может быть гораздо выше, нежели «договорная сила» коллектива. И в этом смысле вопрос о гражданском участии модернистов стоит особым образом. С одной стороны, их включенность в гражданские инициативы могла бы существенным образом их усилить. С другой стороны – такое участие лично для них может быть менее выгодным, нежели самостоятельные действия. В этом случае выбор между личными интересами и интересами коллектива делается в пределах гражданской ответственности человека. Важным фактором включения модернистских слоев общества в гражданское участие может служить функция участия как социального лифта – когда субъект участия, помимо достижения основной цели (например, защиты интересов социальной группы), получает определенные личные дивиденды (делает карьеру, получает определенный социальный статус) или же реализует гражданское участие на профессиональной основе. На сегодняшний день, однако, сфера гражданского участия не может похвастаться широкими «лифтовыми» возможностями, а потому остается малопривлекательной для модернистов.

Нередко проблемы развития гражданского участия связывают с низким уровнем доверия институтам гражданского общества со стороны населения. Действительно, на сегодняшний день уровень доверия населения профсоюзам, политическим партиям, общественным организациям очень низок, а профсоюзы и политические партии и вовсе находятся в зоне выраженного неодобрения – доля опрошенных, не доверяющих им, значительно превышает долю доверяющих. В этом смысле институты гражданского общества заметно уступают органам государственной власти, прежде всего, Президенту и Правительству страны, региональной власти, а также армии и ФСБ. Однако можно ли утверждать, что именно «провал» в уровне доверия общественным институтам приводит к тому, что население не проявляет интереса к их деятельности, ресурсам и возможностям для отстаивания собственных интересов?

Для ответа на этот вопрос проанализируем данные о доверии государственным и общественным институтам в России и одной из стран – лидеров гражданского участия, например, Финляндии. Как показывают сравнительные данные, оценки россиян действительно отличаются большей критичностью, особенно в отношении к парламенту, политическим партиям и профсоюзам. Однако, что касается общественных организаций – в данном случае женских и экологических – отношение к ним россиян даже более позитивное, чем в Финляндии. Тем не менее, это доверие не конвертируется в стремление принять участие в деятельности таких организаций.

Показатели доверия россиян институтам гражданского общества, поставленные в общий ряд с оценками жителей других развитых стран, имеют со многими из них сходный профиль – например, с оценками населения в США, восточных землях Германии, Италии, Бразилии (см. рис. 54). И хотя отставание по уровню доверия от таких лидеров гражданской активности, как Финляндия и Швеция, очевидно, тем не менее, оно не носит радикального характера. Другими словами, российская ситуация в этом отношении отнюдь не уникальна.

Рисунок 54

Уровень доверия граждан различных стран политическим партиям, профсоюзам, общественным движениям[30], %

 

 

Каковы же сегодня показатели гражданского участия россиян, какая часть населения вовлечена в этот процесс и в каких формах? Как показал опрос, за последние 3 года в каких-либо формах общественной жизни принимали участие около 30% россиян, тогда как подавляющее большинство (70%) в подобной деятельности участия не принимало. Причем, по сравнению с 2003 г., показатели участия существенно снизились – доля опрошенных, не участвовавших ни в одной из тестируемых форм общественной жизни, выросла с 56% до 70%. Снижение уровня участия коснулось практически всех его форм, за исключением, пожалуй, участия в работе домкомов, кооперативов и местном самоуправлении.

Относительно более высокой популярностью среди населения пользуется коллективное обустройство подъездов, домов, детских площадок, окружающих территорий – по данным 2010 г. участие в таком обустройстве принимали 16% опрошенных (в 2003 г. показатель составлял 25%). Второй по частоте упоминания формой участия является сбор средств, вещей для людей, попавших в тяжелое положение (8%). В избирательных кампаниях «отметились» 6% опрошенных; около 5% заявили о своем участии в митингах или пикетах, в подписании петиций, обращений. Остальные формы участия набрали не более 4% голосов респондентов (см. рис. 55).

Рисунок 55

Участие в общественной жизни по месту жительства или работы за последние 3 года, %

(допускалось несколько ответов)

 

 

Учитывая, что одни и те же люди могли проявлять активность в разных формах, рассмотрим состав участников с учетом этого обстоятельства. Так, 17% опрошенных (а это большинство всех участников) отметили лишь одну форму общественной жизни, в которой проявили активность за последние 3 года. Еще 9% практиковали две формы, а об относительном разнообразии форм гражданской активности (три и более) заявили 4% опрошенных (см. рис. 56).

Рисунок 56

Распределение россиян по числу форм участия в общественной жизни
по месту жительства или работы за последние 3 года, %

 

 

Почти треть относительно активного в гражданском отношении населения – много это или мало? Обратимся к данным, характеризующим уровень гражданского участия среди населения разных стран. Мы располагаем данными упоминавшегося исследования ESS, в ходе которого анализировалась включенность населения в формы гражданского участия, связанные с деятельностью политических партий и общественных организаций и протестным поведением [31]. По результатам исследования ESS, Россия в списке из 26 стран занимает 19-ое место по доле населения, принимавшего участие хотя бы в одном виде активности за годичный период (20%). Среди стран-лидеров этот показатель примерно втрое выше – в Швеции и Норвегии доля граждански активного населения составляет 68%–69%, в Финляндии и Дании 64%–65%, в Бельгии, Франции, Великобритании и Швейцарии 55%–57%, в Германии и Австрии 51%.

В то же время, Россия в своей отчужденности от гражданского участия не одинока – примерно на одном с ней уровне находятся Латвия, Украина, Венгрия, Португалия, Польша и Болгария, где подавляющее большинство населения в общественной жизни не участвуют. Лишь немногим выше, чем в России, показатели включенности населения в Эстонии и Румынии. Обратим внимание на состав стран-аутсайдеров – это главным образом страны бывшего соцлагеря и страны, ранее входившие в состав СССР (см. рис. 57).

 

Рисунок 57

Распределение россиян по числу использованных форм гражданского участия
за последние 12 месяцев, %[32] 

 

 

Что касается регулярности помощи и участия граждан в общественной жизни там, где они живут, то по этому показателю Россия и вовсе занимает предпоследнее место в том же списке. Лишь 6% ее населения участвуют в жизни местного сообщества регулярно (хотя бы раз в неделю, месяц), еще 19% делают это редко, эпизодически (раз в 3 месяца, в полгода или еще реже). Остальные же 75% россиян местную общественную жизнь игнорируют.

При том, что состав стран-соседей по низким местам в рейтинге включенности в общественную жизнь по месту жительства остался примерно таким же, что и в рейтинге по включенности в общественно-политические мероприятия, обращают на себя внимание две страны – Румыния и Латвия. При высоком уровне отчужденности от общественно-политических действий уровень участия граждан в жизни местных сообществ в них высок, а Румыния и вовсе заняла по этому показателю первое место. Подчеркнем это обстоятельство – оно свидетельствует, что «советское прошлое» отнюдь не является «прививкой» от гражданской активности населения. Во всяком случае, в отношении жизни местных сообществ «советский синдром» оказывается вполне преодолимым, о чем и свидетельствует опыт Румынии и Латвии.

Кто же на сегодняшний день в России составляет социальную базу гражданского участия, какова в их составе роль модернистски ориентированных групп?

Анализ полученных данных свидетельствует, что модернисты действительно являются более граждански активными людьми по сравнению с промежуточными и традиционалистскими группами. В целом в их составе доля респондентов, хотя бы однажды за последние 3 года принимавших участие в общественной жизни по месту жительства или работы, составляет 34% (при 30% среди промежуточных и 24% среди традиционалистов). При этом 7% модернистов отличаются разнообразием гражданской активности и практикуют 3 и более форм участия. Еще 9% принимали участие в двух формах общественной жизни (см. рис. 58).

Рисунок 58

Участие в общественной жизни по месту жительства или работы за последние 3 года у россиян из разных мировоззренческих групп, %

 

 

 

Понятно, что группа модернистов (как, впрочем, и традиционалистов) неоднородна по своему социально-демографическому составу. В этой связи важно понять, как проявляется гражданская позиция в разных слоях модернистского и традиционалистского ареалов российского общества.

Возрастные различия формируют одинаковые тенденции распределения гражданского потенциала в обоих ареалах. Как среди модернистов, так и среди традиционалистов проявления гражданской активности усиливаются с возрастом. Если среди молодежи общая доля опрошенных, включенных в общественную жизнь, минимальна (12% среди традиционалистов и 24% среди модернистов), то среди людей старшего возраста этот показатель, наоборот, самый высокий (28% среди традиционалистов и 42% среди модернистов). Обратим внимание на высокие показатели гражданской активности самой старшей возрастной подгруппы модернистов – здесь относительное большинство составляют те, кто участвовал в общественной жизни в двух формах (20%), а не в одной, как в остальных подгруппах. Довольно много и тех, кто практикует три и больше форм участия (9%)
(см. рис. 59). 

 

Рисунок 59

Частота участия в общественной жизни по месту жительства или работы
представителей разных мировоззренческих групп в зависимости от возраста, %

 

 

Материальный статус, в отличие от возрастной дифференциации, в группах модернистов и традиционалистов играет разные роли. Если среди традиционалистов высокий уровень доходов связан с высоким же уровнем включенности в общественную жизнь, то в группе модернистов ситуация иная – чем выше доход, тем ниже уровень гражданской активности модернистов. Так, среди обладателей низких доходов доля модернистов, принимающих участие в общественной жизни, самая высокая – 39%. Далее, с повышением доходной планки, снижается интерес к общественной жизни – при уровне дохода немногим выше среднего (1–2 медианы) доля модернистов‑участников снижается до 36%, а среди наиболее обеспеченных модернистов доля участвующих в общественной жизни минимальна (28%) (см. рис. 60).

Рисунок 60

Частота участия в общественной жизни по месту жительства или работы представителей различных мировоззренческих групп в зависимости от уровня доходов, %

 

 

 

Это подтверждает вывод о том, что наиболее успешные и располагающие достаточными ресурсами для самостоятельного решения своих проблем модернисты не имеют достаточной мотивации для включения в процессы коллективного, организованного участия. Более целесообразным для них представляется сосредоточение усилий на собственной деятельности, прежде всего профессиональной, тогда как в отношении общих проблем их «хата» чаще оказывается «с краю».

Что касается модернистов, живущих в различных типах поселений, то среди них наибольшим уровнем гражданской активности отличаются жители областных и районных центров, а также жители сел (35%–36% включенных в общественную жизнь). Причем модернисты из числа сельских жителей отличаются высокой долей людей, практикующих разные формы общественной жизни (13% отметили три и более формы своего участия). Интересно, что традиционалисты, живущие в селах, подобного всплеска активности не демонстрируют.

В мегаполисах уровень активности модернистов не столь высок – общая доля участвующих в общественной жизни среди них составляет здесь 28%, в том числе лишь 2% участвуют в трех и более ее формах.

Рисунок 61

Частота участия в общественной жизни по месту жительства или работы
представителей различных мировоззренческих групп
в зависимости от типов поселений, %

 

В поселках городского типа доля граждански активного населения, как в группе модернистов, так и среди традиционалистов, невелика. Однако, если участие традиционалистов, живущих в ПГТ, ограничивается какой-либо одной формой, то участие поселковых модернистов отличается заметно большим разнообразием: 11% практикуют две, а 6% – три и более форм участия в общественной жизни (см. рис. 61).

 

8. Культурная модернизация или ренессанс традиционализма?

В предыдущих разделах было показано, что в одних сферах общественной жизни модернизация, хотя и трудно, противоречиво, но все же идет. В других же она «пробуксовывает», фактически топчется на месте. Как же протекают в современной России процессы культурной модернизации?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно учитывать, что культурная модернизация подразумевает под собой секуляризацию общественного сознания, становление новой культурологической парадигмы, акцентирующей внимание на прогрессе, а также последующую плюрализацию форм общественной жизни и формирование толерантности к многообразию и «иным», отличным от привычных, формам существования, что отражает освоение в рамках культурных норм объективного процесса усложнения и дифференциации жизни общества, выступающего важнейшей стороной социальной модернизации.

Начнем анализ процессов культурной модернизации с секуляризации общественного сознания. Именно в этой области в последние годы произошли весьма существенные сдвиги – все традиционные для России конфессии укрепили свое положение, религиозная идентичность стала одной из достаточно устойчивых форм идентичностей в целом, в общеобразовательные государственные школы вернулось изучение религиозной догматики и истории и, как достойное завершение процесса десекуляризации общественного сознания, правящая партия страны заговорила о православной церкви как важном субъекте модернизации. Что же, на фоне этого сближения государства и церкви, происходило с общественным сознанием? Рациональный характер оно носит или же для россиян характерны мифологические типы сознания? И если верно последнее, то религиозное ли это сознание по своей сути?

Сразу зафиксируем – подавляющее большинство (около 80%) россиян говорят в настоящее время о том, что они являются приверженцами определенной религии, каждый десятый является внеконфессиональным верующим и  лишь 12% относят себя к неверующим (см. рис. 62). 

Рисунок 62

Религиозная идентичность россиян, %[33]

 

Таким образом, 88% россиян имеют сегодня те или иные религиозные верования. На первый взгляд, это очень много, причем если говорить об изменениях в этой области за последние 15 лет, то доля неверующих сократилась в разы – в 1995 году, когда первый ренессанс религиозности уже прошел, как православных себя идентифицировала лишь треть россиян, доля неверующих достигала 28%, а верящих в сверхъестественные силы, хотя и не верящих в Бога, было около 10%. Однако уже тогда религиозная, и прежде всего православная, идентичность носила у россиян достаточно условный характер – из числа респондентов, идентифицировавших себя как принадлежащих к различным конфессиям, довольно значительная часть говорила, что в Бога как такового они не верят или же колеблются между верой и неверием в него. Минимальной эта часть была у последователей ислама (17%), а максимальной – у сторонников православия (45%).

К 2000 году доля идентифицирующих себя как приверженцев православия резко выросла, превысив половину населения страны (57%), но 38% продолжали идентифицировать себя как неверующих.

Впоследствии рост религиозной идентичности продолжился, и к 2003 году как православных себя идентифицировали уже 61%. Параллельно быстрому росту православной идентичности шел и относительно медленный процесс сокращения неверующих – 26% в 2003 году все еще не считали себя верующими (в том числе и внеконфессиональными верующими, доля которых к этому моменту достигала 9%). Порядка 4% составляли представители других религий, прежде всего ислама. Однако, как уже отмечалось выше, в основном для россиян речь при этом шла скорее об идентичности, чем о реальной религиозности – лишь 64% тех, кто идентифицировал себя как православных, говорили в 2003 году о том, что они верят в Бога. Еще 30% колебались между верой и неверием, 4% верили не в Бога, а в сверхъестественные силы, а остальные вообще были неверующими. Как видим, с 1995 по 2003 год доля православных, верящих в Бога, выросла (с 55 до 64%), однако очень значительна по численности оставалась и группа, для которой православие выступало прежде всего как культурная идентичность.

Как же выглядит эта картина сегодня? В кого и во что верят сегодня представители различных конфессий (см. таб. 24)?

Таблица 24

Во что  сегодня верят россияне, %

 

Верят:	2000 г.	2010 г.
	Россияне в целом	Россияне в целом	Религиозно-мировоззренческие группы
			Православные	Верят в некую высшую силу, но к конфессии не принадлежат	Атеисты
В Бога	47	60	70	31	9
В черта	3	5	5	4	2
В приметы	22	21	23	19	5
В некую сверхъестественную силу	16	17	16	33	7
В НЛО	7	8	8	9	2
В загробную жизнь	9	10	10	6	3
В колдовство, магию	9	6	7	7	2
В переселение душ	5	3	3	7	2
В судьбу	51	35	38	30	15
В прогресс	16	14	13	15	23
В самого себя	52	49	48	49	58

Как видно из таблицы 24, и после 2003 года продолжился рост имеющих религиозную идентичность, а также рост доли среди них верующих в Бога. В итоге за последнее десятилетие число верящих в Бога выросло в относительном выражении на 28% (с 47 до 60% от всех россиян), и теперь уже в него верит большинство взрослого населения страны. И хотя даже среди идентифицирующих себя как православных в него не верит 30% доля верящих в Бога среди россиян с православной идентичностью также продолжает непрерывно расти – в 2010 году этот показатель составлял уже 70% при 64% в 2003 и 55% в 1995 году.

Удивительно при этом, однако, что все чаще о том, что они верят в Бога, говорят и те, кто считает себя внеконфессиональным верующим, и даже атеисты. На первый взгляд, это кажется парадоксальным. На самом же деле за этим стоит постепенный процесс отождествления представителями этих групп россиян неких абстрактных сверхествественных сил с Богом, персонификации в нем этих высших сил. Именно за счет плавного и постепенного превращения неких мифологических «сверхественных сил» в Бога внерелигиозные по сути своей верования постепенно превращаются в верования религиозные.

О том, что такая интерпретация данного процесса верна, свидетельствует, в частности, и резкое сокращение верящих в судьбу – с 51% в 2000 году до 35% в 2010 году. Фактически часть веривших ранее в некую обезличенно-анонимную судьбу начала верить вместо нее в Бога, или, что точнее, ранее безличная судьба приняла теперь для них форму Божьего промысла. Об этом же говорит и неверие 90% православных в загробную жизнь или в черта, которые, вытекая из религиозной догматики, гораздо тяжелее принимаются сознанием даже считающих себя верующими россиян, чем вера в Бога, постепенно заменяющего некую высшую/сверхъестественную силу-судьбу.

В то же время, показатели распространенности верований языческого по своей природе характера, а также веры в некие паранормальные явления, за эти годы практически не изменились, в том числе – и среди православных. Это говорит о том, что мы имеем в данном случае дело не столько с принятием последними религиозной догматики православия (где вера в приметы, колдовство и т.д. считается грехом), сколько со все большей общей десекуляризацией их сознания, закреплением в нем иррационально-мифологических конструкций в ущерб характерному для эпохи модерна рациональному сознанию, опирающемуся на веру в науку, прогресс и самого себя.

Процессы нарастания религиозной идентичности и одновременного роста в составе обладающих ею доли верующих в Бога широко распространены не только среди представителей старшего поколения, но и среди молодежи, а также представителей средних возрастных когорт. И хотя во всех возрастных когортах религиозное сознание мирно соседствует с другими формами мифологического сознания (верой в приметы, судьбу, переселение душ, колдовство и т.д.), можно все же выделить и некоторые особенности протекания процессов утверждения религиозного сознания в отдельных возрастных когортах. Так, для молодежи до 30 лет вера в наличие некой высшей силы в наименьшей степени связана с Богом, и в большей степени ассоциируется с судьбой, хотя и среди тех, кто не старше 30 лет, верящих в Бога большинство и примерно в полтора раза больше, чем верящих в судьбу. Самая старшая возрастная когорта характеризуется максимальными показателями веры в Бога, но зато минимальны в ней не только показатели верящих в судьбу, но и в колдовство, переселение душ и т.д., т.е. она ближе всего к классической религиозной догматике. Средние возрастные когорты занимают промежуточное положение  в отношении веры в Бога, некую сверхъестественную силу и судьбу, показывая как вектор изменений, идущих в этой области в российском обществе, так и внутреннюю взаимосвязь этих типов верований, о которой уже говорилось выше. При этом вера в загробную жизнь, НЛО, переселение душ оказывается не связана с возрастом и зависит скорее от психологического склада человека (см. рис. 63).

Рисунок 63

Доля верящих в сверхъестественные явления в составе разных возрастных когорт, %

        Верят в:

 

 

При этом, в полном соответствии с канонами концепции секуляризации общественного сознания при переходе к обществам модерна и связи этого процесса с утверждением идеологии прогресса, в последнее десятилетие в России параллельно с десекуляризацией общественного сознания шел, хотя и медленно, процесс сокращения доли верящих в прогресс (с 16% до 14%, причем максимальным показатель верящих в прогресс был у атеистов – 23%). Возрастные различия в этом отношении хотя и просматривались, но общей тенденции не меняли – даже среди молодежи до 30 лет в прогресс верит сейчас всего 20% россиян при 11% среди тех, кому «за 60», т.е. большинство в обеих этих группах в прогресс не верит.

При этом есть очень немного статистически значимых факторов, помимо возраста, влияющих как на распространенность и характер религиозности, так и на распространенность веры в прогресс. И, как правило, эти факторы[34] не носят «сквозного» характера, будучи значимыми только для отдельных форм верований, хотя уровень образования родителей (в отличие от уровня собственного образования) продемонстрировал значимую связь с общей склонностью к мифологически-религиозному сознанию. Тем не менее, были и позиции, для которых собственное образование имело значение. Так, например, для гуманитариев с высшим образованием вера в Бога была более характерна, чем для инженерно-технической интеллигенции (63% против 51% верящих в Бога в соответствующих группах). При этом в целом группа специалистов характеризовалась несколько меньшей, чем в среднем по массиву, долей верящих в Бога (56% при 60% по всем россиянам).

Любопытно, что не верящие в Бога вообще оказались сосредоточены прежде всего среди рабочих, а не среди наиболее образованной части населения – только в этой социально-профессиональной группе доля верящих в Бога была равна доле не верящих в него. Максимальным же (72%) число верующих в Бога было среди работников торговли и сферы услуг. Даже пенсионеры (где этот показатель составлял 70%) отстали от них в этом вопросе.

Интересно также, что выделенные прежде всего на основе характерных для них ценностей-норм традиционалисты, модернисты и промежуточная группа, хотя и имели в этом отношении некоторые различия между собой, но статистическая значимость их была невелика, да и в абсолютных величинах они не выглядели сколько-нибудь серьезно. Так, среди традиционалистов верили в Бога 65%, а среди модернистов – 57%. В некую сверхъестественную силу верили 13% традиционалистов и 20% модернистов, в судьбу – 29 и 35% соответственно.

Эти цифры, с одной стороны, свидетельствуют о том, что даже в группе модернистов процесс секуляризации сознания, утраты им мифологического характера очень далек от своего завершения, а с другой – о том, что тот процесс превращения языческо-мифологического сознания в интуитивно-религиозное, персонифицирующее некую высшую силу в Боге,  который характерен для сегодняшней России, проявляется у них все же в меньшей степени, чем у остального населения.

При этом, что хорошо согласуется с данным выводом, группа модернистов достаточно ярко отличается от традиционалистов большей распространенностью веры в прогресс  (в него верит каждый четвертый модернист и лишь 4% традиционалистов). Менее значительно, но заметно различаются эти группы и распространенностью в них положительных ассоциаций с понятиями «наука» и рациональность, хотя нужно отметить, что положительное отношение к ней характерно все же для большинства во всех типах социальных групп. Тем не менее, если понятие «рациональность» вызывало отрицательные ассоциации лишь у 9% модернистов, то для традиционалистов этот показатель составлял 30%. Качественные же различия характеризуют группы модернистов и традиционалистов лишь в отношении веры их представителей в самих себя – верят в себя 36% традиционалистов при 64% среди модернистов. Впрочем, это как раз тот тип веры, который свидетельствует скорее о вытеснении мифологически-религиозного сознания рационально-прагматическим его типом, чем о его десекуляризации.

Итак, для нынешнего этапа культурной модернизации характерна частичная десекуляризация общественного сознания, ослабление влияния культурологической парадигмы, акцентирующей внимание на прогрессе и т.д. В то же время у населения сохраняется положительное отношение к науке, прогрессу, знаниям, хотя вера в безусловный, «автоматический» прогресс у подавляющего большинства россиян уже отсутствует. Все это позволяет рассматривать ситуацию в этой сфере как внутренне противоречивую, но в целом свидетельствующую скорее о ренессансе традиционализма.

Чрезвычайно важным для понимания этапа и перспектив культурной модернизации в России выступает также анализ того, происходит ли в российском обществе плюрализация форм общественной жизни, наиболее ярким и наглядным проявлением которой выступает плюрализация жизненных стилей в сфере досуга, идет ли в нем формирование толерантности к социальному многообразию и «иным», отличным от привычных, формам существования.

Начнем с последнего и сразу отметим – и процесс принятия разных «модусов вивенди», и развитие толерантности к «иному», «другому», «чужому» находятся в российском обществе еще в зародышевом состоянии, хотя, и это очень важно, россияне в массе своей уже осознают многообразие составляющих общество социальных групп и специфику их интересов. Более того – понимание все большей дифференциации общества и плюрализации интересов его членов год от года характеризует все большую часть россиян – если пятнадцать лет назад, в 1995 году, оно присутствовало всего у 52% россиян, то в 2010 году – уже у двух третей всех опрошенных. При этом многообразие этих интересов понимают и модернисты (72% их было согласно в ходе нашего опроса с тем, что «невозможно преодолеть сегодняшний кризис в обществе так, чтобы это устроило всех или почти всех – ведь интересы и взгляды у людей очень разные», и лишь 18% их были с этим не согласны, в то время как остальные 10% затруднились дать ответ на этот вопрос), и традиционалисты (соответствующие показатели составили у них 61% – 14% – 25%)

Однако это многообразие, мягко говоря, не вызывает у них энтузиазма. Не случайно даже само по себе, казалось бы, ценностно-нейтральное понятие «различия» вызывает отрицательную реакцию у 43% населения, и по этому показателю оно стоит на 7 месте из 29 понятий, использовавшихся в тесте на ассоциации в ходе исследования. Опережают его в плане негативных реакций населения лишь «суд», «приезжие», «Азия», «глобализация», «Запад» и «риск». Симптоматично, кстати, что половина этих понятий также в той или иной степени говорят о ком-то, кто «не мы», не такой, как привычное окружение (приезжие, Азия, Запад), а понятие «глобализация» отражает процесс утраты «нами» своей «самости», самобытности, превращения «нас» в таких же, как «они». При этом за последнее десятилетие картина в отношении толерантности к многообразию возможных форм общественной жизни даже ухудшилась. Так, в 2000 году понятие «различия» вызывало негативные ассоциации лишь у 30% россиян, «Азия» – у 35% и т.д.

При этом россияне в массе своей понимают, что принцип «демократического централизма» – не лучший способ согласования многообразия интересов и мнений, и согласны с тем, что  каждый человек должен иметь право отстаивать свое мнение да­же в том случае, если большинство придерживается иного мне­ния. Что же касается динамики в этом вопросе, то она неоднозначна, и скорее можно говорить о том, что постепенно наступает все бóльшая определенность в этом вопросе, люди четче определяются со своими позициями (см. рис. 64).

Рисунок 64

Оценка того, имеет ли право каждый человек отстаивать свое мнение
да­же в том случае, если большинство придерживается иного мнения,
1998/2010, % от респондентов старше 65 лет

 

При этом модернисты более толерантны к такого рода различиям, а традиционалисты менее толерантны (см. рис. 65). Однако большинство как тех, так и других признают за каждым отдельно взятым человеком право иметь собственное мнение.

Рисунок 65

Оценка того, имеет ли право каждый человек право отстаивать свое мнение да­же в том случае, если большинство придерживается иного мнения,
в разных мировоззренческих группах, %

 

Итак, население страны в массе своей понимает невозможность согласования интересов различных социальных групп так, чтобы это устроило всех или почти всех, поскольку интересы и взгляды у людей очень разные, и признает право человека отстаивать свои интересы. Однако ему не нравится сам факт наличия таких различий. В свете этого особую роль играет в его глазах государство, которому оно, в условиях отсутствия гражданского общества, как бы «выдает мандат» на согласование интересов разных групп – ведь для россиян не те или иные группы индивидов должны в борьбе друг с другом уметь отстаивать свои интересы, а государство, как выразитель общих интересов, должно, принимая во внимание интересы отдельных личностей и социальных групп, на базе общественного консенсуса проводить политику, направленную на благо народа как единой общности. При этом, возможно в силу неэффективности согласования государством этих интересов (примером чему, например, являлись события в Кандопоге), в российском обществе происходит уменьшение толерантности к «другим».

Следующий элемент плюрализации форм общественной жизни – развитие разнообразных типов проведения свободного времени. Как же проводят россияне свой досуг?

Наиболее привычные формы проведения досуга для россиян – просмотр телевизионных программ и ведение домашнего хозяйства (см. рис. 66). Последнее, однако, чаще свойственно женщинам, чем мужчинам (84 и 63% соответственно), хотя и для мужчин эта форма проведения свободного времени – вторая по распространенности.

Рисунок 66

Распространенность различных способов проведения досуга у россиян, %

 

 

Около половины населения проводят свой досуг, уделяя время чтению, встречам с друзьями и просто отдыхая. Треть в рамках проведения досуга отдыхает на природе, слушает музыку, смотрит видео. В остальные виды активности в свободное время включены не более 20% населения. Таким образом, в целом россияне включены в те формы проведения досуга, которые не сопряжены ни с внутренним саморазвитием, ни с тратой финансовых ресурсов, т.е. в организации досуга они идут по пути «наименьшего сопротивления».

Кроме того, практически все типы деятельности, которые распространены хотя бы среди 20% россиян, проходят у них дома. Просмотр телепередач, ведение домашнего хозяйства, чтение, встречи с друзьями и т.д. реализуются обычно в домашних условиях[35]. Однако пространственная локализация в одном месте как деятельности, связанной с постоянным проживанием и семейной жизнью, так и досуговой активности – характерная черта традиционного образа жизни. И хотя в обществах традиционного типа к этому обычно добавляется также и ведение «по месту жительства» производственной деятельности (подсобное хозяйство), а в российском обществе подсобное хозяйство есть у меньшинства населения и, зачастую, пространственно «разведено» с местом жительства, можно говорить о незавершенности культурной модернизации в этом ее аспекте в России. Наряду с тем, что отличительной чертой досуга россиян является его пространственная локализация внутри дома, там же в основном проходит и их общение, поскольку основные «контрагенты» такого общения – родственники, друзья и соседи.

На основе различных моделей проведения свободного времени нами были выделены типы досуга. Простой досуг не требует никаких дополнительных затрат и включает в себя только просмотр телевизионных программ, домашнее хозяйство, простой отдых. Активность такого рода присутствует практически у всех россиян. Некоторое усложнение набора деятельности в свободное время и добавление к досугу таких занятий, как чтение, хобби, просмотр видео и прослушивание музыки, которые также реализуются в домашних условиях, формируют домашний тип досуга. Деятельность, связанная с проявлением дополнительной индивидуальной активности в сфере коммуникации: увлечение компьютером, встречи с друзьями, посещение церкви и прогулки на природе – обеспечивает досуг-общение. Менее распространенный и требующий затрат ресурсов развлекательный досуг включает в себя посещение дискотек, клубов по интересам, секций, кафе и т.п. Личностный и духовный рост примерно пятой чвсти населения реализуется в рамках развивающего досуга, включающего посещение театров, выставок, образовательную активность.  Наименее редкий досуг-участие требует выраженной социальной активности, которая реализуется в систематической деятельности в рамках политических и общественных организаций (см. рис. 67). Стоит отметить, что более сложные формы досуга не исключают включенности в более простые его виды, и типы досуга выстраиваются в итоге в определенную иерархию, в рамках которой переход от одних форм (наиболее простых) к другим (более сложным) происходит за счет расширения набора форм досуговой активности.

Рисунок 67

Распределение россиян по характерным для них типам досуга, %

 

 

            Такие типы досуга, как домашний досуг и досуг-общение, можно назвать традиционными, а развлечения, развитие и участие – активными видами досуга. В целом активные виды досуга присутствуют лишь у трети россиян, а большая часть населения реализует практики традиционного досуга, что позволяет говорить о том, что реализуемые практики досуга большинства российского населения не отличаются разнообразием. Кроме того, свободное время 12% населения занято только домашним хозяйством, элементарным расслаблением и просмотром телевизионных программ. 

Стоит отметить, в этой связи, распространенность деятельных форм досуга в среде модернистов, более половины (59%) которых включены в практики активного досуга
(см. рис. 68). При этом для традиционалистов соответствующая доля равна только 11%. Эта же тенденция сохраняется и при контроле возрастных отличий этих мировоззренческих групп.

Рисунок 68

Распространенность разных типов досуга в различных мировоззренческих группах,  %

 

Разнообразие досуга значимо для россиян, которые в целом предъявляют спрос на разные типы досуга: чем он разнообразнее, тем выше оценка возможностей в проведении досуга (см. рис. 69). Кроме того, у россиян, досуг которых носит простые домашние формы, отрицательные оценки возможностей в сфере досуга встречаются чаще, чем положительные, и только у россиян, включенных в практики развлекательного, развивающего и социально-активного досуга, доля положительных оценок в разы превышает отрицательные.

Рисунок 69

Самооценка россиянами возможностей проведения досуга в зависимости от

реального типа его проведения, %[36] 

 

В последние годы изменения претерпевали как удовлетворенность возможностями проведения досуга, так и распространенность того или иного типа досуга. Так, максимальное распространение за последние годы активный досуг демонстрировал в 2006 году, в разгар периода экономического роста –  в него была включена тогда почти половина населения (42%), однако и тогда это было все-таки относительное меньшинство. В том же году наблюдались максимально высокие оценки удовлетворенности россиян возможностями проведения досуга: 34% населения оценивали их как хорошие и только 13% – как плохие. К 2008 году, в предкризисный период, положение в этой сфере несколько ухудшилось (см. рис. 70 и 71).

Рисунок 70

Динамика распространенности различных типов досуга,  2003/2010 годы, %

 

 

 

 

Рисунок 71

Динамика удовлетворенности досугом,  2003/2010 годы, %

 

 

 

 

В условиях кризиса к весне 2009 года значительно сократилась доля тех, чей досуг был активным (до 28%), в то время как простой досуг получил максимальное распространение – 15%. Это не удивительно, т.к. материальное положение населения ухудшилось, а соответственно активный досуг, который часто сопряжен с экономическими затратами, стал менее популярен, и упала удовлетворенность им. Однако в 2010 году, как видно из рисунков 70 и 71, активные практики проведения свободного времени стали восстанавливаться, что стимулировало рост удовлетворенности россиян положением в этой сфере.

            В этой связи стоит отметить, что оценка возможностей в сфере проведения досуга у россиян тесно связана с их положением в целом и уровнем материального благополучия в частности. Доля оценок «хорошо» по отношению к возможностям проведения досуга превышает долю оценок «плохо» только у россиян, самооценка статуса которых не ниже 4 баллов из 10, а материального положения –3 баллов из 10 (см. рис. 72).

 

Рисунок 72

Самооценка россиянами возможностей проведения досуга в зависимости от самооценки статуса и материального положения, %[37]

 

Социальный статус                                                      Материальное благосостояние

 

 

Таким образом, российское население предъявляет запрос на активные формы проведения свободного времени, но не всегда может их себе позволить. Именно поэтому можно говорить о формировании спроса на плюрализм форм досуговой деятельности, хотя само их распространение не приобрело широкого масштаба и постоянного характера. Об этом свидетельствует и тот факт, что хотя о желании иметь много свободного времени и проводить его в свое удовольствие говорят три четверти населения, однако на практике достижение этого состояния россияне в основном увязывают с выходом на пенсию (большая часть добившихся реализации этого желания – 51% – пенсионеры).

Стоит также отметить, что досуг россиян модифицируется с возрастом: с его увеличением происходит оскудение разнообразия реализуемых способов проведения свободного времени. Если в возрасте до 21 года более половины россиян включены в развивающий  социально активный досуг, то в 27–50 лет их уже около четверти, а после 50 лет эта доля снижается до уровня менее 20% (см. рис. 73).

Рисунок 73

Запрос на разные типы досуга в зависимости от возраста, %

 

 

Влияет на разнообразие досуговой активности и социально-профессиональный статус россиян. Активные досуговые стратегии реализует, например, 59% специалистов, 42% служащих, 25% рабочих и только 10% пенсионеров.

Таким образом, в целом российское население предъявляет запрос на разнообразные практики в сфере досуга. Однако ограниченность ресурсов, в том числе экономических, временных и т.д., приводит к ситуации, когда наиболее распространенным является традиционный досуг, который не требует значительных финансовых вложений. Именно поэтому наиболее активными в сфере досуга являются представители молодежи и наиболее благополучных в материальном отношении слоев населения.

9. Социально-демографическая модернизация

Модернизационные преобразования, затрагивая все сферы социальной жизни, значимо отражаются и на ситуации в семье, что часто связывается с такими процессами как снижение рождаемости, распространение новых форм брачности и т.п. Однако сфера семейных отношений в современных условиях модифицируется не только за счет демографических изменений, но и за счет социальных трансформаций, которые выражаются в изменении ролевых представлений мужчин и женщин, их ценностных ориентаций и используемых ими практик. Наиболее яркой среди них является изменение функций, которые выполняют партнеры в браке.

В рамках семьи супруги имеют возможность реализовать себя как родители, друзья, сексуальные партнеры, «хозяева» и т.д. В традиционном обществе с браком тесно связаны не только роли родителей и сексуальных партнеров, главное – что мужчина реализуется в семье еще и как «кормилец», а женщина – как «хозяйка в доме», включая подсобное хозяйство. В процессе модернизации, в первую очередь социальной, эти роли и функции видоизменяются. Каковы же роли и функции, реализуемые супругами в современных российских семьях?

Прежде всего, стоит отметить в этой связи, что позиции мужчин как кормильцев семьи в современной России не безусловны: 76% россиян, состоящих в браке (в том числе и гражданском) отмечают, что в их семьях наибольшие доходы получают мужчины, а 18% оставляют эту роль за женщинами[38]. Кроме того, на протяжении трудоспособной жизни доля кормильцев-мужчин  снижается, а доля кормильцев-женщин – увеличивается, особенно после 30 лет, что связано с рождением детей и «выпадением» женщин из рынка труда в молодом возрасте (см. рис. 74). Именно поэтому в домохозяйствах состоящих в браке россиян с несовершеннолетними детьми женщина получает большие доходы в 15%, а в домохозяйствах без детей – в 21% случаев. Однако даже несмотря на это, мужчины продолжают с многократным отрывом лидировать в гонке за роль «кормильца семьи». Интересно, что положение мужчин на поприще обеспечения семьи материальными благами наиболее устойчиво среди модернистов: в 80% семей модернистов (состоящих в браке) именно мужчина имеет наибольшие доходы. Для традиционалистов этот показатель равен 73%, а представителей промежуточной группы – 74%, т.е. функционально-ролевого равенства в семьях модернистов, вопреки возможным ожиданиям, не наблюдается.

Рисунок 74

Кто выступает кормильцем семьи в разных возрастных когортах
(для состоящих в браке, в том числе гражданском), %[39]

 

В то же время, доминирование в семье «женских» доходов над «мужскими» сегодня уже не воспринимается как аномалия: оно в целом не ухудшает отношения внутри семьи (в таких семьях 54% оценивают отношения в семье как хорошие, в то время как в семьях с доминированием «мужского» дохода – 60%[40]), не стимулирует более низкие оценки успешности брака (94 и 90% соответственно говорят, что создали или считают, что еще смогут создать счастливую семью), не вызывает дополнительного напряжения в семье (59 и 58% соответственно испытывают его редко или никогда). Таким образом, в современном российском обществе происходит постепенное переосмысление распределения функций в семье: роль «добытчика» уже не безапелляционно закреплена за мужчиной, в ряде случаев ее выполняет женщина, что в целом не вызывает дополнительного дискомфорта в семье.

Это не удивительно, т.к. россияне из домохозяйств, в которых кормильцем семьи является женщина, вне зависимости от пола в значительно меньшей степени склонны ориентироваться на патерналистский тип отношений в семье. Так, среди состоящих в браке (в том числе гражданском) россиян, в семьях которых мужчины обеспечивают максимальный доход, наиболее распространенным (40%) является запрос на патерналистский тип отношений в семье, в рамках которых быть главой семьи и принимать важные для нее решения должен старший в семье мужчина (см. рис. 75). При этом почти половина (47%) россиян из семей с доминированием «женского» дохода говорят о том, что главы семьи не должно быть и все решения должны приниматься совместно[41], т.е. являются сторонниками консенсусной модели отношений.

Рисунок 75

Распространенность запросов к типу семьи россиян из домохозяйств
с доминированием «мужских» и «женских» доходов, %

 

 

Об успешном протекании социально-демографической модернизации свидетельствует то, что наиболее распространенная в России модель распределения ролей в семье – консенсусная, согласно которой главы семьи вообще не должно быть, важные для семьи решения должны приниматься совместно всеми, а мелкие вопросы – решаться в соответствии с существующим разделением обязанностей. В то же время, приоритетность тех или иных моделей семьи для состоящих в браке пока еще несколько иная, что связано с их иной возрастной структурой. О предпочтении именно такого ролевого расклада в семье говорят 39% россиян (35% состоящих в браке, включая гражданский). Более трети (34%) респондентов (38% состоящих в браке) отмечают, что главой должен быть старший в семье мужчина (или, в случае его отсутствия, старшая в семье женщина), т.е. склонны к так называемой патерналистской модели. Одна пятая часть населения (20% состоящих в браке) является рационально ориентированной в вопросах определения главы семьи и отмечает, что принимать важные для нее решения должен тот, кто способен лучше других ориентироваться в современной ситуации и сделать наиболее правильный с точки зрения интересов семьи выбор (прагматическая модель). Наименее распространенной является утилитаристская модель, согласно которой главой семьи  является тот, кто вносит наибольший вклад в семейный бюджет. Эту точку зрения разделяют только 7% населения (и 7% состоящих в браке).

Патерналистская модель распределения ролей в семье характеризуется ярко выраженным гендерно-возрастным неравенством в вопросах принятия важных решений. Подобная позиция свойственна традиционным обществам, где от рождения  предопределены положение и ролевые функции индивидов, в том числе и в семье. Именно поэтому практически половина (44%–49%) россиян, которые склонны отрицательно относиться к таким понятиям, как рациональность, индивидуализм, модернизация, описывающим основные принципы функционирования современного общества, являются сторонниками патерналистской модели семейных отношений, что в разы больше, чем в среднем по массиву. Утилитаристская модель, по своей сути, – вариация патерналистской модели, которая детерминирует доминирующее положение мужчин опосредованно – через большие доходы, т.к. в большинстве российских семей именно мужчина имеет максимальные индивидуальные доходы[42].

Консенсусная модель наиболее часто выбирается в качестве предпочтительной теми россиянами, которые склонны положительно относиться к понятиям  рациональности, индивидуализма и модернизации. Однако, несмотря на то, что эту модель скорее можно назвать современной, чем традиционной, подобная ситуация в семье похожа на миниатюрную проекцию состояния умеренной аномии в обществе, когда нет оформленных моделей поведения, а первоочередные потребности реализуются за счет действий согласно привычным ритуалам. Согласно этой модели в семье уже не существует детерминации положения ее членов, но никто не несет персональной ответственности за функционирование семьи, т.к. супруги делят ее между собой. Именно поэтому консенсусную модель можно назвать промежуточной между традиционными и модернизированными формами семейных отношений. О ее специфическом характере говорит и распространенность ее прежде всего вне стабильных супружеских пар – у неженатых, разведенных, вдовых и т.п.

Наилучшая реализация принципов функционирования современного общества представлена в прагматической модели семейных отношений, в рамках которой главенство в семье определяется способностью принимать эффективные решения. Недаром наиболее существенной точкой дифференциации мнений россиян с разной степенью модернизированности сознания является то, что модернисты на 6%–7% чаще представителей промежуточной группы и традиционалистов считают, что роли в семье должны быть распределены соответственно способности принимать важные решения (см. рис. 76).

Рисунок 76

Распространенность запросов к типу семьи в разных мировоззренческих группах,  %

 

Таким образом, если принять, что патерналистская и утилитаристская модели являют собой модификации схожих типов семейных отношений («традиционалистского» распределения ролей и обязанностей), прагматическая модель – пример подхода к определению главенства в семье, появляющегося в обществах модерна, а консенсусная модель допускает максимальную неопределенность ролевых отношений, выступая переходной формой от традиционного к современному подходу, то можно говорить о том, что до сих пор в российской действительности распределение ролей в семье строится на основе традиционных патерналистских принципов, хотя идет постепенное разложение этой модели. При этом, хотя даже общая модернизированность сознания россиян в большинстве случаев не переносится на сферу семейных отношений, устройство которых и у значительной части модернистов остается традиционным, в российском обществе присутствует уже достаточно значимая доля сторонников современных моделей внутрисемейных отношений.

Однако при этом весьма тревожно выглядит то, что представления россиян о том, как должны распределяться семейные обязанности, претерпело существенные изменения за последние 10 лет. В 2000 году более четверти россиян (26%) склонялись к прагматической модели семьи и еще половина (47%) – к консенсусной (см. рис. 77). Однако в 2010 году ситуация стала иной. Прагматическая и консенсусная модели «сдали свои позиции» в числе приоритетов россиян, уступив их патерналистской и утилитаристской моделям.

Рисунок 77

Распространенность запросов к типу семьи в 2000 и 2010гг., %

 

В условиях разной степени распространенности среди населения ориентированности на те или иные ролевые расклады в семье, россияне, ориентированные на разные модели семьи, в большей или меньшей степени имеют шансы встретить человека, разделяющего их мнение. Именно поэтому среди состоящих в браке россиян оценки собственной успешности в создании счастливой семьи выше у тех, кто является сторонником наиболее широко распространенных патерналистской или консенсусной моделей: 77%–78% среди них  говорят, что уже создали счастливую семью, в то время как для сторонников других моделей этот показатель равен 68%. Для тех же, кто пессимистично оценивает свои возможности создать счастливую семью, эти показатели равны 5%–6% и 1%–15% соответственно. О хороших отношениях в семье говорит большинство приверженцев самых распространенных патерналистской и консенсусной моделей (57%), а о плохих чаще упоминают сторонники утилитаристской модели (10%, в то время как для остальных групп этот показатель не более 5%). Кроме того, сторонники прагматической модели отношений лишь в 49% случаев говорят о том, что в их семьях никогда или редко чувствуется нервное напряжение, в то время как все остальные – в 61%. Эта ситуация вполне понятна, т.к. определение того, кто наилучшим образом способен ориентироваться в ситуации не очевидно и способно порождать дополнительные конфликты.

Семейное положение оказывает влияние на то, как россияне воспринимают  распределение ролей в семье. Для состоящих в браке (как официальном, так и гражданском), как уже отмечалось, наиболее распространенным является запрос на патерналистскую модель, в то время как для всех остальных – на консенсусную (см. рис. 78).

Рисунок 78

Распространенность запросов к типу семьи в зависимости от семейного положения, %

 

При этом для состоящих в официальном браке россиян рассогласованность позиций мужчин и женщин относительно распределения ролей минимальна, что может свидетельствовать о том, что после заключения брака мужчины и женщины (в основном женщины) корректируют свои взгляды на распределение ролей в семье. Максимальная рассогласованность позиций мужчин и женщин наблюдается среди разведенных и состоящих в гражданском браке: у них она превышает 50%. Подобный уровень неконсистентности взглядов именно в этих двух категориях населения свидетельствует о высоком риске распада браков вообще и отказа от перехода гражданских браков в зарегистрированные именно по причине конфликтов относительно распределения  ролей и обязанностей в семье.

В этой связи надо отметить, что запросы на тот или иной тип семейных отношений у мужчин и женщин вообще значительно рассогласованы (см. рис. 79).

Рисунок 79

Распространенность запросов к типу семьи у мужчин и женщин,  %

 

Наиболее популярная у женщин модель семейных отношений – консенсусная (44%), а у мужчин – патерналистская (45%). При этом за период кризиса гендерная рассогласованность запросов только усугубилась.

Стоит отметить, что несколько меньшая рассогласованность позиций наблюдается среди молодежи. Их сближение происходит за счет «смягчения» позиций молодых людей при том, что мнение девушек близко к женскому в целом (см. рис. 80).

Рисунок 80

Распространенность запросов к типу семьи у мужчин и женщин не старше 30 лет,  %

 

 

Вообще для женщин склонность к консенсусному типу отношений достаточно постоянна и выбирается чаще остальных на протяжении всей жизни[43], в то время как склонность мужчин к патерналистской модели начинает ярче проявляться после 27 лет, хотя до этого возраста они выбирают консенсусную модель чаще остальных (см. табл. 25).

Таблица 25

Распространенность запросов к типу семьи в зависимости от пола и возраста, %

 

	18-26 лет		27–50 лет		51 год и более
	Мужчины	Женщины	Мужчины	Женщины	Мужчины	Женщины
Патерналисткая	38	25	46	23	47	28
Утилитаристская	6	8	5	11	6	7
Консенсусная	41	52	31	44	28	42
Прагматическая	15	15	18	22	19	23

 

Склонность к той или иной модели распределения ролей в семье качественно отличается также в зависимости от уровня образования (см. рис. 81). Так, для россиян с образованием не выше среднего оптимальной моделью является чаще всего патерналистская. В то же самое время россияне с уровнем образования не ниже среднего специального в качестве приоритетной выбирают консенсусную модель, которая вкупе с прагматической свойственна большинству состоящих в браке россиян с этим типом образования (58%). Таким образом, с увеличением уровня образования населения приоритеты россиян в выстраивании семейных отношений смещаются от традиционных моделей семейных отношений к современным.

Рисунок 81

Распространенность запросов к типу семьи в зависимости от уровня образования, %

 

На склонность населения к той или иной модели отношений в семье влияет и тип населенного пункта. В относительно стабильных условиях приверженцы патерналистской модели наиболее часто встречаются в поселках городского типа и селах – очагах локализации традиционалистской культуры. Однако после кризиса 2008–2009 годов высокая доля сторонников этого типа отношений появилась и в мегаполисах (см. табл. 26), поскольку именно в мегаполисах с их развитым третичным сектором экономики неопределенность ситуации, стимулировавшая оживление архаики в сознании, проявилась в наибольшей степени.

Таблица 26

Распространенность запросов к типу семьи в зависимости от типа населенного пункта, %

	Мегаполисы	Областные центры	Районные центры	ПГТ	Села
Патерналистская	43	34	27	36	38
Утилитаристская	3	7	7	9	9
Консенсусная	32	40	42	39	37
Прагматическая	22	19	24	16	16

 

Таким образом, с одной стороны, в настоящее время в России мужчины теряют монопольное право и обязанность быть кормильцами семьи. С другой стороны, одновременно ослабевают и их позиции в отношении выполнения роли главы семьи и принятия значимых для нее решений. Запросы россиян к ролевым моделям в семье неоднородны и варьируются в зависимости от типа населенного пункта, уровня образования, семейного статуса, возраста и т.д. Наиболее яркой особенностью состояния сферы семейных отношений является рассогласованность представлений мужчин и женщин относительно того, как распределяются роли в семье. Кроме того, позиции многих россиян в этом вопросе неустойчивы, и их отношение к распределению ролей в семье претерпевает качественные изменения в условиях неопределенности, которые стимулируют «откат» к исторически более привычным формам семейных отношений, строящимся на принципах патернализма.

Однако вне зависимости от распределения ролей ведомого и ведущего в семье россияне продолжают реализовывать в браке также такие роли, как сексуальные партнеры и родители. Значимы ли формы семьи для сексуальной жизни и воспитания детей в современной России?

Общепризнанно, что с демографической модернизацией связано изменение форм семьи, появление новых типов партнерских отношений. Соответствующие трансформации происходят и в современной России. Так, родственные связи становятся все менее тесными. Традиционная расширенная семья, в понятии «родные», постепенно утрачивает свои позиции: сегодня почти четверть россиян не отмечает в числе групп общения в свободное время своих родственников (помимо проживающих совместно с ними членов семьи). С ними общаются только 79% респондентов, чаще женщины (82%), чем мужчины (76%).

Нуклеарные семьи также модифицируются: например, 5% россиян проживают в гражданском браке (см. рис. 82). Этот тип семейных отношений, безусловно, значительно меньше распространен, чем формально зарегистрированный брак, встречающийся в 11 раз чаще, однако в гражданском браке проживают миллионы российских семейных пар, что является свидетельством уже достаточно широкого распространения этой формы семейных отношений. Сторонниками данного типа отношений являются как молодежь, так и более зрелые россияне: доля проживающих в гражданском браке среди представителей различных возрастных когорт вплоть до 40 лет варьируется в диапазоне 7%–9%, т.е. выше показателя по населению в целом.

Рисунок 82

Семейное положение россиян, %

 

Однако стоит заметить, что в настоящее время самими россиянами гражданский брак зачастую не считается семьей как таковой. Например, о том, что уже смогли создать счастливую семью, говорят 79% россиян, состоящих в официальном браке и в 2 раза меньше (39%) тех, чей брак не оформлен. При этом подобная разница в оценке семьи связана не столько с «качеством» семьи, т.к. оценка отношений в семье первыми хотя и выше, чем у вторых, но разрыв между ними значительно меньше (59 и 47% соответственно), сколько с отсутствием восприятия жизни с партнером как семьи.

Кроме того, проживающие в гражданском браке менее чем в половине случаев (43%) говорят о том, что руководствуются интересами семьи в принятии важных решений (для тех, кто состоит в официальном браке, этот показатель равен 65%). Это означает, что гражданский брак воспринимается как удобная форма решения текущих, в первую очередь, сексуальных и бытовых проблем, но не как полноценная семья со всеми вытекающими отсюда ролями и поведенческими приоритетами. Таким образом, в сегодняшних условиях можно рассматривать практику гражданского брака не как новую форму брачности, а как модификацию добрачных отношений, что не удивительно, т.к. в условиях усложняющегося мира все меньшее количество времени может быть отведено на построение личной жизни, включая поиск и «притирку» партнеров.  

Однако настораживающим является то, что в незарегистрированном браке воспитываются многие несовершеннолетние дети: о наличии в семье несовершеннолетних детей говорят 48% россиян, состоящих в официальном браке, и 46% россиян, состоящих в гражданском браке. В целом более 6% несовершеннолетних детей растут сегодня в России в условиях гражданского брака. Вне зависимости от того, являются ли один или оба партнера биологическими родителями ребенка, его социализация, а соответственно и усвоение норм семейной жизни, происходит не просто в условиях отсутствия оформленного брака родителей, но и в условиях семьи, которая не воспринимается родителями как таковая, что стимулирует «онормаливание» подобного рода отношений и ролей со временем. Наличие подобной практики сегодня может привести к ее тиражированию в будущем и дальнейшему изменению понимания сущности, целей и ценности семьи.

Вообще же дети продолжают быть неотъемлемой частью института семьи. Более того, достижения в создании счастливой семьи часто связаны именно с детьми: 96% считающих себя счастливыми в семейной жизни или уже воспитали хороших детей, или считают, что еще смогут это сделать в будущем. Для тех, кто говорит о желании и возможности создать со временем счастливую семью (но пока не добился этого), данный показатель составляет 93%. Семья воспринимается как оплот продолжения жизни в детях, а не механизм реализации отношений супругов, и наличие детей – необходимое условие счастливой семейной жизни. При практически полном совпадении достижения успеха в построении счастливой семьи и воспитании детей, семья в целом продолжает быть базой для продолжения рода, но не требуется для реализации сексуальных потребностей, которые можно реализовать другими способами (например, имея постоянного сексуального партнера). Насколько же она важна для россиян в этих условиях?

Семья – тот микромир, которым россияне в целом очень дорожат. Вне зависимости от степени приверженности к культуре «модерна» семья была и остается наибольшей ценностью. Это характерно и для представителей других стран, независимо от успешности и этапа их продвижения по пути модернизации. Так, среди россиян 90% говорят о том, что семья очень значима для них и еще 9% – о том, что просто значима. И этим они мало отличаются от постсоветской Украины (88 и 11% соответственно) или от Польши (94 и 6% соответственно)[44].

При этом семья не просто очень важна для россиян, но создание счастливой семьи – задача, которую они перед собой ставят в своей реальной, практической жизни. О том, что создание счастливой семьи не входит в число их жизненных приоритетов, говорит только 1% населения. Однако успехи на пути к счастливой семье у россиян различны: более половины (57%) говорят, что уже добились успеха на этом поприще, треть (29%) рассчитывает добиться этого в будущем и только 13% россиян не ожидают соответствующего успеха при наличии желания.

Успехи в создании семьи тесно связаны с возрастом. С его увеличением растет доля тех, кто успешен в создании семьи с 7% в 18–21 год, до 29% в 22–26 лет, 53%–55% в
27–40 лет, 64% в 41–50 лет и 70%–75% после 50 лет. Таким образом, с возрастом россияне реализуют свои планы по созданию успешной семьи, массовый характер достижение успеха в этой сфере приобретает примерно к 30 годам. Тем не менее, с увеличением возраста растет и доля тех, кто разочарован в семейной жизни и считает, что уже не сможет построить счастливую семью: от 2%–3% в возрасте до 26 лет, до 4%–10% в возрасте
27–40 лет и 18%–19% в возрасте старше 40 лет, т.е. после пика разводов в период между 30 и 40 годами.

Интересами семьи руководствуется, решая серьезные вопросы, большая часть населения страны – 60% (и 65% среди официально состоящих в браке). Однако 20% россиян (14% официально состоящих в браке) в первую очередь заботятся о своих собственных интересах. Чаще всего своими собственными интересами руководствуются не состоящие в браке россияне (29%) и те, кто состоит в гражданском браке (35%). Еще ниже показатели значимости интересов семьи при принятии решения для тех, в чьих семьях отношения оцениваются как плохие: при хороших отношениях в семье ее интересами руководствуются 63%, при удовлетворительных – 58%, а вот при плохих – уже менее половины (43%) россиян. То есть, при плохих отношениях в семье 57% руководствуются в важных для них вопросах либо собственными интересами, либо интересами несемейных общностей (производственный или учебный коллектив, государство и т.д.).  Таким образом, семья как таковая важна для россиян, но ее интересы не являются абсолютным приоритетом для них, в том числе – и для состоящих в браке. Можно предположить, основываясь на всем вышесказанном, что семья превращается сегодня в России из ценности терминальной в инструментальную.  

Ситуация в российских «ячейках общества» в целом складывается благополучно. Россияне довольны отношениями в своих семьях: 54% оценивают их как хорошие, 41% – как удовлетворительные и лишь 5% – как плохие. При этом состоящие в браке (в том числе гражданском) дают эти оценки примерно в таком же соотношении: 59, 39 и 2% соответственно, т. е. в целом оценка ситуации в семье не зависит от того, собственная ли это семья или это так называемая родительская семья. Однако материальные проблемы и низкий социальный статус не способствуют здоровому внутрисемейному климату (см.
рис. 83):

Рисунок 83

Самооценка россиянами отношений в семье в зависимости

от самооценки своего статуса, %[45]

 

Как видно на рисунке 83, вне зависимости от оценок социального статуса, доля отмечающих, что отношения в их семье хорошие, выше доли оценивающих их как плохие. Тем не менее, для россиян, которые отнесли себя к низшим социальным позициям, эти доли отличаются примерно в 2 раза, для россиян с оценкой статуса от 3 до 5 баллов –
в 5–15 раз, а для оценивающих свое положение в обществе не ниже чем на 6 из 10 баллов – уже в десятки раз.

Несмотря на то, что отношения в семьях зависят от общего благополучия домохозяйств, включая их материальное благосостояние, периоды ухудшения макроэкономической ситуации в стране практически не влияют на них (см. рис. 84).

Рисунок 84

Самооценка россиянами отношений в их семьях, 1994-2010 гг., %[46] 

 

 

В целом, при относительно низком уровне неудовлетворенности семейной жизнью, доля действительно благополучных семей не слишком велика: среди состоящих в браке (официальном) россиян только 59% говорят о хороших отношениях в семье и редких ситуациях возникновения нервного напряжения дома. Те же россияне, которые при удовлетворительных и плохих отношениях в семье продолжают жить в браке, до 40 лет делают это, как правило, потому что воспитывают несовершеннолетних детей (в 91% случаев в их семьях есть несовершеннолетние дети), а после 40 лет исходят из того, что уже поздно что-то менять, боятся потерять сексуальных партнеров и т.д. Это является еще одним подтверждением того, что сегодня семья для значительной части россиян – инструментальная ценность, позволяющая удовлетворять ряд потребностей, не связанных только с созданием уютного микромира с любимым человеком.

10. Субъекты модернизации – кто они?

Выше мы оценили запрос населения нашей страны на модернизационные инициативы, а также этап и перспективы модернизационных процессов в различных сферах жизни общества. Кто же, по мнению населения, способен выступить ключевыми акторами российской модернизации? И кто на самом деле может рассматриваться в качестве таковых?

Попытаемся сначала ответить на первый вопрос. Бесспорные лидеры среди социальных групп, способствующих развитию России в глазах населения – это рабочие и крестьяне (см. рис. 85). Заметно отстают от них, но все же отчетливо выглядят в глазах большинства населения опорой прогрессивного развития России также интеллигенция, молодежь, предприниматели и средний класс. Более проблематична роль военных и руководителей предприятий и фирм – лишь около половины населения нашей страны полагают, что эти группы способствуют ее развитию. Еще хуже ситуация с сотрудниками правоохранительных органов – хотя доля считающих, что они препятствуют развитию России практически равна доле рассматривающих их как способствующих ее развитию, последние составляют лишь около трети россиян. И, наконец, бесспорным тормозом развития России выступают в глазах наших сограждан государственные чиновники.

Как видим, развитие России имеет в глазах населения ярко выраженный «рабоче-крестьянский» вектор. При этом, что любопытно, в отношении роли рабочих и крестьян как той основы, на которой держится прогрессивное развитие нашей страны, едины и модернисты, и традиционалисты – разрыв между ними составляет в вопросе о роли рабочих всего 3% (80% против 83%, причем модернисты даже в большей степени склонны позитивно оценивать роль рабочих в сегодняшней России), а по крестьянам – 2% (71% против 69%, и тут уже лидируют традиционалисты).

Роль рабочих в развитии страны вообще позитивно оценивается практически всеми возрастными, социально-профессиональными, доходными и т.д. группами, что, видимо, уже не может рассматриваться как простой отзвук восприятия рабочего класса как «гегемона» в советскую эпоху и выступает отражением характерного для индустриального этапа развития любой страны повышенного внимания именно к роли рабочего класса. В то же время крестьян как способствующих развитию России представители разных групп видят по-разному, хотя общая оценка их роли в развитии России в любом случае положительна.

Рисунок 85

Доля населения, оценивающего различные социальные группы
как способствующие или препятствующие развитию России, %

 

Небольшой диапазон различий при их низкой статистической значимости или даже незначимости характерен и для отношения населения к другим социальным группам, выступающим в глазах населения базой для прогрессивного развития нашей страны – интеллигенции, молодежи, среднему классу. Так, роль интеллигенции положительно оценивают от 60% традиционалистов до 76% модернистов, от 50% тех, кто не закончил даже среднюю школу, до 84% среди лиц с высшим образованием и от 59% тех, чей доход ниже половины медианы, до 75% тех, чьи среднедушевые доходы превышают два медианных дохода. Разрывы в отношении позитивной роли среднего класса еще меньше, и наиболее серьезная разница в отношении к нему в группах с разным уровнем дохода (считают, что он способствует развитию России, 56% представителей группы с доходом ниже половины медианы и 71% имеющих более двух медианных среднедушевых доходов). К молодежи же отношение практически одинаково положительное во всех социальных группах.

В то же время различия в отношении роли некоторых социальных групп оказываются довольно заметными. Наиболее ярко это проявляется в отношении предпринимателей. Так, положительно оценивают роль предпринимателей от половины тех, чей образовательный уровень ниже, чем законченная средняя школа, до 77% среди лиц с высшим образованием, и от 51% традиционалистов до 85% модернистов. Значителен разрыв в отношении к ним и в различных социально-профессиональных группах – 80% руководителей и лишь 55% пенсионеров видят в них силу, способствующую развитию России. При этом среди пенсионеров «за 60» так считает уже лишь 51%, а 14% убеждены, что предприниматели препятствуют развитию страны. Тем не менее, как видим, даже в этой группе минимум половина убеждена, что предприниматели играют в развитии страны позитивную роль, и лишь сравнительно незначительная часть их представителей полагают, что они препятствуют развитию России.

В этом плане стоит напомнить, что, если говорить о последствиях кризиса для «нерядового населения», то именно на стороне предпринимателей сосредоточено в первую очередь сочувствие россиян – треть всего (и 36% работающего) населения страны считают, что именно предпринимателям, наряду с обычными гражданами, в условиях кризиса пришлось сложнее всего. В отношении руководства страны эту точку зрения разделяла четверть, а в отношении региональных органов власти – 17% респондентов. Причем в некоторых группах это сочувствие к предпринимателям было еще выше, достигая 38% среди лиц с высшим образованием, 39% у тех, кто полагал, что предприниматели способствуют развитию России, 40% у руководителей разных уровней, 46% в группе до 25 лет и в группе с доходом свыше двух медиан, 49% среди модернистов.

Такое отношение к предпринимателям свидетельствует не просто о том, что россияне абсолютно толерантны к рыночной экономике как таковой и ее основным агентам, или о том, что предприниматели не воспринимаются населением как антагонистическая сила. Куда важнее то, что, как это ни покажется странным, предприниматели сегодня существуют в массовом сознании как часть «трудового народа» и вместе со всем народом противостоят в этом отношении государственным чиновникам и примыкающим скорее к чиновникам, нежели к остальному населению, работникам правоохранительных структур.

Именно эти группы воспринимаются населением страны как тормоз в ее развитии, и причина этого, прежде всего, – их коррумпированность. Не случайно среди тех, кто считает, что ключевой идеей модернизации России должна стать жесткая борьба с коррупцией или включают искоренение коррупции в число двух основных мер по обеспечению успешности модернизации в стране, заметно резче оценивается и роль государственных чиновников и  сотрудников правоохранительных органов в развитии России. Так, например, о государственных чиновниках как препятствии для прогрессивного развития страны говорит 61% этих групп. Что же касается сотрудников правоохранительных органов, то именно в этих группах нарушается хрупкое равновесие в их оценке и доля рассматривающих их как тормоз развития страны превышает на 6%–10% долю рассматривающих их как способствующих ее развитию. И такое отношение населения к этим группам оправдано. Во всяком случае, среди работников государственного управления и силовых структур заметно чаще (в трети случаев при примерно 20% в среднем по работникам других отраслей) встречались в нашем опросе те, кто был на практике знаком со взятками – и это при том, что вопрос в нем стоял об опыте «дачи», а не получения взяток, и предполагал прямое декларирование наличия уголовно наказуемого опыта. И хотя подвыборка работников структур государственного управления и сотрудников правоохранительных органов была в нашем исследовании относительно небольшой (около 100 человек), и не репрезентативна для всех работников этих отраслей, но из полученных данных отчетливо видно, что практика взяток не просто широко укоренена в управленческих и правоохранительных государственных структурах, но и перестала восприниматься их сотрудниками как нечто противоестественное, ненормальное, то, что необходимо скрывать или, по крайней мере, не декларировать публично, даже если ты это делаешь.

Отдельного внимания заслуживает в этой связи также вопрос о том, как вообще выглядит картина социальных симпатий различных социальных групп, где находятся «точки соприкосновения» высоких взаимооценок их роли друг другом (см. табл. 27).

Таблица 27

 

«Атлас социальных симпатий»[47] 

 

Оцениваемые группы	Оценивающие группы
	Социальные группы			Социально-профессиональные группы
	Пенсио­неры	Молодежь до 25 лет	Жители сел	Рабочие	Служащие, госслужащие	Специалисты, в т.ч. военные (офицеры)	Руководители	Предприниматели и самозанятые	Работники торговли и бытовых услуг
Рабочие	+ +	+ +	+ +	+ +	+ +	+ +	+ +	+ +	+ +
Крестьяне	+	+ +	++	+ +	+	0	+ +	+ +	+
Интеллигенция	+	+ +	+	0	+ +	+ +	+ +	+	+
Молодежь	+	+ +	+	+	+	+	+ +	+	+ +
Военные	0	0	–	+	0	0	0	–	0
Средний класс	0	0	0	0	+	+	0	0	0
Предприниматели	0	+ +	+ +	+	+	+ +	+ +	+ +	+ +
Руководители предприятий и фирм	–	0	0	–	0	0	0	+ +	0
Сотрудники правоохранительных органов	–	–	–	–	–	–	–	–	–
Государственные чиновники	–	–	–	–	–	–	–	–	–

Как видно из таблицы 27, картина взаимных оценок роли друг друга в развитии России как положительной очень неоднородна, хотя есть в ней и бесспорные лидеры и аутсайдеры, выступающие таковыми для всех без исключения социальных и социально-профессиональных групп. Однако более интересно другое. Как видно из данных таблицы, есть две пары групп, одинаково высоко оценивающих роль друг друга, хотя представители других групп могут оценивать эту роль по-разному. Первая пара – это рабочие и крестьяне, а вторая – предприниматели и руководители разных уровней. Именно эти пары можно рассматривать как демонстрирующие достаточно выраженную социальную близость. В то же время по некоторым другим парам прослеживаются скорее линии напряжения, чем близости. Так, например, руководители положительно оценивают роль рабочих, но рабочие весьма скептически (кстати, в отличие от всех остальных, как вошедших, так и не вошедших в таблицу социальных и социально-профессиональных групп) оценивают роль руководителей.

Отдельно стоит упомянуть также о постепенном вхождении ранее непривычного для нашей страны концепта среднего класса в сознание населения. Причем осознание его роли как положительной характеризует прежде всего те группы, которые во всех странах мира являются базой для его формирования – специалистов (т.е. профессионалов и полупрофессионалов по принятой в развитых рыночных экономиках классификации) и служащих (офисный персонал). Именно в этих группах около 70% их представителей говорят о том, что средний класс способствует развитию России, в то время как в остальных эта оценка встречается в 58%–65% случаев.

Суммируя, можно сказать, что в России в общественном сознании в настоящее время доминирует характерное для индустриального этапа развития любой страны восприятие рабочих как ключевой социальной группы. В нашей же стране, прежде всего из-за ее «недоурбанизированности», этот вектор положительной оценки приобретает рабоче-крестьянский характер. При этом неготовность рассматривать в качестве главных «двигателей» развития интеллигенцию и средний класс свидетельствуют о неготовности общественного сознания к предполагающему развитие инновационных технологий модернизационному рывку в экономике. Негативное же восприятие госчиновников и сотрудников правоохранительных структур при достаточно осторожной и даже противоречивой оценке руководителей предприятий и фирм свидетельствует о том, что россияне не видят в них социальных акторов, способных на практике организовать движение страны к выбранным идеалам развития, усматривая причину этой неспособности прежде всего в их коррумпированности.

Однако картина эта будет не полной, если мы не попробуем оценить сдвиги, происходящие в ней под влиянием социальных реалий последних лет, а сдвиги эти весьма значительны (см. рис. 86).

 

Рисунок 86

Доля населения, оценивающего как способствующие развитию России группы-лидеры в этом вопросе, 1998/2010[48], %

 

 

Как видно на рисунке 86, только к рабочим отношение осталось за эти годы практически неизменным. Что же касается остальных групп, то в отношении одних (как, например, крестьянства), отношение несколько  ухудшилось, а других (молодежи и предпринимателей) улучшилось. Причем об этом говорят не только показатели тех, кто рассматривает эти группы как способствующие прогрессивному развитию России, но и доля тех, кто считает их препятствующими этому развитию. Таким образом, если рассматривать картину представлений об акторах общественного развития не в статике, а в динамике, то можно зафиксировать достаточно быстрые изменения общественного сознания в сторону большей готовности страны к модернизационному рывку. В то же время, некоторое ухудшение отношения к интеллигенции (доля рассматривающих ее как способствующую развитию страны за 12 лет сократилась на 3%, а как препятствие в этом развитии – выросла за эти годы с 5% до 9%) говорит о растущем разочаровании россиян не только в государственном аппарате и менеджменте, но и в той социальной группе, которая еще недавно воспринималась ими как ум и совесть нации.

Однако являются ли группы, выступающие ключевыми акторами развития страны в общественном сознании, реальными акторами модернизации России? Или в качестве такого рода акторов можно рассматривать в первую очередь представителей определенных мировоззренческих групп, например, выделенную ранее нами по характерным для них представлениям о неких ценностях-нормах общественного развития группу модернистов, и уже в связи с разной представительностью их в составе разных социально-профессиональных групп говорить и о разном модернистском потенциале последних?

Рассмотрим в этой связи некоторые особенности взглядов и поведения представителей различных социальных групп. Учитывая, что мировоззрение людей во многом обуславливается их социально-профессиональной принадлежностью и связанным с этим жизненным опытом, рассмотрим распределение представителей различных типов мировоззрения по социально-профессиональным группам (см. рис. 87).

 Рисунок 87

Доля представителей различных типов мировоззрения в составе отдельных социально-профессиональных групп, %

 

 

Как видно на рисунке 87, есть только 2 социально-профессиональные группы (предприниматели и руководители первого уровня), в которых модернисты составляют большинство. Однако соотношение численности модернистов и традиционалистов существенно различается по группам. В группах руководителей среднего и низшего звена, у специалистов, самозанятых и студентов вузов доля модернистов находится в диапазоне 36%–45%, при этом традиционалисты в них практически полностью отсутствуют. Что касается рядовых работников сферы торговли и услуг, а также рядовых служащих, картина распределений по которым и визуально, и статистически очень близка, то около четверти в них относятся к модернистам и каждый 10-й – к традиционалистам. Близки между собой и различные группы рабочих, среди которых в среднем лишь 18% относятся к модернистам и 15% – к традиционалистам. Качественно отличаются от всех этих групп, где модернистов все-таки больше, чем традиционалистов, и где речь идет только о пропорциях этого превышения, пенсионеры – среди них рассматриваемое соотношение составляет 19:1.

К слову сказать, именно предпенсионный возраст и выход на пенсию, видимо, способствует качественным изменениям в сознании людей. Не случайно, хотя доля традиционалистов с возрастом плавно нарастает, а модернистов – убывает, вплоть до 50 лет доля модернистов все же относительно больше. И лишь с 50 лет начинается устойчивое и всевозрастающее превышение доли традиционалистов над модернистами (см. рис. 88).

Рисунок 88

Доля представителей различных мировоззренческих групп в составе

отдельных возрастных когорт, %

 

 

Как видно из рисунка 88, не так важно, на какой период пришлась социализация человека – и у тех, кто закончил школу 20 лет назад, еще в советскую эпоху, и у тех, кто учился в ней уже в 1990-х годах и кому сейчас около 30 лет, распределение представителей разных типов мировоззрения практически одинаковое. Важна именно принадлежность к полярным возрастным группам – молодежи или пожилым людям, что влечет за собой и определенные физиологические следствия, и вытекающий из них образ жизни, в свою очередь влияющий на взгляды.

Тем не менее, как видим, и среди тех, кому «за 60», встречаются модернисты, а среди тех, кто моложе 25 лет – традиционалисты. И решающую роль в этом играют различные социальные факторы, ключевой среди которых – уже упоминавшаяся социально-профессиональная принадлежность. Более того, если мы посмотрим на эту ситуацию с другой стороны, то обнаружим, что социально-профессиональная принадлежность – это  именно тот фактор, который качественно различает группы традиционалистов и модернистов (см. рис. 89).

Рисунок 89

Доля отдельных социально-профессиональных групп в группах
с различными типами мировоззрения, %

 

Как видно на рисунке 89, модернисты в основном (на две трети) представители средних слоев, в то время как традиционалисты – это «социальные низы», на 81% состоящие из пенсионеров и рабочих. Причем мы не случайно говорим о том, что это социальные низы – так, среди рабочих к числу традиционалистов прежде всего относятся те, чьи индивидуальные доходы ниже тех, которые характерны для данной группы в целом. Относительно ниже у них и образовательный уровень – среди рабочих-модернистов 59% имеют как минимум среднее специальное образование, а среди рабочих-традиционалистов таковых более чем в полтора раза меньше (39%).

Если говорить о других характерных особенностях традиционалистов и модернистов, позволяющих понять, кто эти люди, то стоит упомянуть об условиях их первичной социализации. Модернисты относительно чаще выходцы из наиболее образованных слоев населения – свыше 40% тех, кто вырос в семьях, где оба родителя имели высшее образование, относились именно к модернистам. С другой стороны, если образование родителей не превышало общего среднего, то вероятность попасть в число модернистов резко падала и составляла лишь 14%. Причем действие этого фактора прослеживалось и при контроле других значимых переменных – так, например, в возрастной когорте 31–40 лет эти показатели составляли 48 и 20% соответственно. Более того, если посмотреть на этот вопрос с другой стороны, то мы видим, что традиционалисты почти на 80% состоят из людей, выросших в семьях, где образование родителей не превышало уровня общей средней школы, в то время как среди модернистов их доля составляет лишь 29%.

Статистически значимо в данном вопросе было и то, выходцем из какого типа населенного пункта были люди – среди выходцев из сел преобладали традиционалисты, а среди выходцев из столиц субъектов Федерации, а также Москвы и Санкт-Петербурга соотношение традиционалистов и модернистов выглядело как 12:32. С учетом разницы во «вкладе» численности населения различных населенных пунктов в общую численность населения страны это означало, что традиционалисты наполовину состояли из выходцев из сел (как оставшихся в них жить, так и переехавших в города, поскольку в момент опроса в сельской местности проживала лишь треть традиционалистов). При этом среди модернистов выходцев из крупных городов было лишь около трети, а четверть была выходцами из сел. Впрочем, значительную часть последних составляли дети сельских специалистов, имевших как минимум среднее специальное образование.

Таким образом, роль условий первичной социализации в формировании определенной модели мировоззрения огромна, но все же относительно меньше, чем повседневный жизненный опыт и образ жизни в целом, связанные в первую очередь с профессиональным статусом, но также и с вытекающим из него уровнем благосостояния, самооценкой своего статуса, кругом общения, и т.д.

Не останавливаясь на этом подробно, отметим также, что 60% традиционалистов имеют доходы менее их медианного уровня, и лишь каждый десятый мог быть отнесен к наиболее благополучной группе, среднедушевые доходы в семьях которых составляли две и более медиан. Еще более разительны различия в их круге общения – 61% традиционалистов характеризуется соседскими сетями общения, в то время как среди модернистов в них включены лишь около трети, а наиболее типичным их кругом общения выступают друзья (81%, причем в 61% случаев эти друзья имеют высшее образование), коллеги по работе, в том числе бывшей (41%), а также контрагенты и партнеры по их гораздо более разнообразному и активному, нежели у традиционалистов, досугу – те, с кем они ходят на занятия, в спортклубы, кружки, на дискотеки и т.д.

Отдельно стоит упомянуть в этой связи и о гораздо большей распространенности среди модернистов общения в сети Интернет – эта форма общения, полностью отсутствующая у традиционалистов, присутствует в постоянном круге общения 14% модернистов, причем различия в этом вопросе не только сохраняются, но и усиливаются при контроле возраста модернистов и традиционалистов. В этой связи надо отметить, что вопрос о включенности в современные информационные технологии, прежде всего в сеть Интернет, вообще чрезвычайно важен для понимания не только того, кто такие модернисты и традиционалисты, но и какие они.

Как показало исследование, именно исключенность из использования информационных технологий является в сегодняшней России наиболее характерной поведенческой особенностью традиционалистов (см. рис. 90).

Рисунок 90

Доля использующих компьютерные технологии в различных

мировоззренческих группах, %

 

 

Эти различия сохранятся и в случае, если в рассмотрение будут включены только работающие представители соответствующих мировоззренческих групп, тем более, что отчасти они заданы характером тех рабочих мест, на которых трудятся представители данных групп (работа предполагает использование компьютера у 63% модернистов, 35% представителей промежуточной группы и 22% традиционалистов).

При этом, если говорить о динамике в этом вопросе, то доля использующих компьютер растет в последние годы довольно быстро, в том числе и среди традиционалистов
(см. рис. 91).

Рисунок 91

Динамика использующих компьютер в различных мировоззренческих группах, 2006/2010, % от экономически активного городского населения

 

 

Интересно при этом, для чего представители разных групп используют компьютер – отчасти, конечно, это потребности производственной деятельности, поскольку в последние годы по крайней мере в городах резко (почти в полтора раза, т.е. до 46% с 61%) сократилось число рабочих мест, не предполагающих использования компьютера, но это сокращение по-разному сказалось на тех или иных мировоззренческих группах (см. рис. 92).

Рисунок 92

Динамика численности вообще не использующих компьютер в процессе работы
в различных мировоззренческих группах, 2006/2010,
% от экономически активного городского населения

 

 

 

И в этом плане более показательным для понимания специфики поведения традиционалистов и модернистов, видимо, является использование Интернета. Как видно на рисунке 93, последние полтора года ознаменовались поистине массовым освоением Интернета, особенно в городах – не используют его в настоящее время 55% россиян и всего 36% экономически активного городского населения. Можно даже сказать, что использование Интернета стало уже нормой современного городского образа жизни. Причем города в этом отношении более показательны, чем ситуация в стране в целом, поскольку в селах для использования Интернета зачастую существуют объективные препятствия, связанные с состоянием связи. Однако даже городские традиционалисты, возможно в силу своей меньшей мобильности и неготовности к освоению инноваций, оказались в гораздо меньшей степени, чем модернисты и промежуточная группа, затронуты процессом освоения новой, виртуальной реальности (см. рис. 93).

Рисунок 93

Динамика численности вообще не использующих Интернет
в различных мировоззренческих группах, 2006/2010,
% от экономически активного городского населения

 

 

 

За период с 2006 по 2010 год число традиционалистов, не использующих Интернет, сократилось в 1,46 раза, представителей группы промежуточных – в 1,53 раза, а модернистов – в 2,7 раза. Столь разные темпы включения в эту новую виртуальную реальность не связаны с особенностями состава этих групп – наоборот, если рассматривать, например, одни и те же возрастные подгруппы, то разрывы окажутся еще значительнее. Так, в самой молодой группе экономически активного городского населения (до 25 лет) соотношение не пользующихся Интернетом традиционалистов и модернистов составляет 84:1 (при этом доля не использующих Интернет модернистов в этой возрастной когорте менее 1%), а в самой старшей – 77:39. То же относится и к социально-профессиональным группам. Среди, например, традиционалистов-служащих не пользуются Интернетом около двух третей, а среди модернистов из этой профессиональной группы – лишь каждый десятый. Вдвое различаются доли не использующих Интернет в полярных мировоззренческих группах среди рабочих, в 3,5 раза – среди работников торговли и бытовых услуг.

При этом существенно различна для традиционалистов и модернистов частота использования Интернета. Использующие Интернет модернисты в массе своей (свыше 80%) – его активные пользователи, выходящие в сеть по меньшей мере несколько раз в неделю, а практически в половине случаев даже ежедневно. Традиционалисты же пользуются им, даже если пользуются, относительно реже – в трети случаев речь идет об использовании глобальной сети несколько раз в год или несколько раз в месяц, и еще в 40% случаев – о нескольких выходах в нее в неделю. Ежедневно же пользуются Интернетом лишь около трети вообще его использующих традиционалистов.

Таким образом, в данном случае мы имеем дело с принципиально разным отношением модернистов и традиционалистов к ключевым инновациям – инновациям в сфере информационных технологий. Без освоения этих инноваций невозможно рассматривать основную массу работников как эффективных субъектов модернизации страны, поскольку модернизация экономики предполагает на основной массе рабочих мест способности использовать соответствующие технологии.

С чем же может быть связано столь разное отношение традиционалистов и модернистов вообще, а также их представителей из одних и тех возрастных, социально-профессиональных и т.д. групп в частности, к освоению новых технологий? Случайно ли оно? Думается, что нет. Ту же тенденцию нежелания «расти над собой», включаться в новые формы деятельности можно зафиксировать и при обращении к различным способам повышения квалификации, которые использовали представители различных мировоззренческих групп в течение последних трех лет перед опросом. 82% работающих представителей традиционалистов никак не пополняли за это время свои знания, в то время как среди работающих модернистов этот показатель составлял лишь 28%. Еще интереснее оказывалась картина среди неработающих представителей этих групп – 94% традиционалистов и лишь 24% модернистов не пополняли за последние три года свои знания.

Очень существенные различия в этом вопросе сохранялись и при обращении к ситуации в тех или иных социально-профессиональных группах. Так, среди специалистов-традиционалистов доля никак не пополнявших свои знания была в четыре раза выше, чем среди специалистов-модернистов, как, впрочем, и среди служащих. Несколько меньше, но также весьма существенные, были и различия в этом вопросе среди рабочих (1,6 раза). Различались (в среднем в 2–3 раза) и показатели по другим группам. При этом чем более непривычным и «необязательным» был соответствующий вид деятельности по повышению своей квалификации и освоению новых знаний, чем большей активности и самостоятельных усилий он требовал от человека, тем больше были разрывы в соответствующих показателях между традиционалистами и модернистами (см. рис. 94).

Рисунок 94

Доля работающих представителей различных мировоззренческих групп,
повышавших соответствующим образом свою квалификацию за последние три года перед опросом, %

 

 

Таким образом, зафиксированные в исследовании поведенческие различия между группами в отношении к своему человеческому капиталу и освоению новых знаний и технологий далеко не случайны. За ними стоят и принципиально разное отношение к новому вообще, и принципиально разная степень мобильности, позволяющие именно в группе модернистов видеть основу для успешной модернизации страны. Не углубляясь в эту проблематику, отметим все же, что различия во взглядах традиционалистов на мир и на себя в этом мире, степень их активизма, ответственности, способности к самостоятельным, длительным и заранее планируемым стратегиям действий существенно отличаются от ситуации с традиционалистами.

Особенно ярко проявляются эти отличия в сфере ценностей-норм, во многом предопределяющих и жизненные установки, и особенности поведения (см. табл. 28). 

 

Таблица 28

Особенности ценностей представителей различных мировоззренческих групп, %

 

Альтернативные пары ценностных суждений	Группы			Массив в целом
	Традиционалисты	Промежуточные	Модернисты
Нравятся перемены, нравится жить в постоянно обновляющемся мире	86	58	33	57
Все перемены обычно к худшему, пусть лучше все остается таким же, как и прежде	14	42	67	43
Главное – это уважение к сложившимся традициям, обычаям, следование привычному, принятому большинством	86	58	33	57
Главное – это инициатива, предприимчивость, поиск нового в работе и жизни, готовность к риску оказаться в меньшинстве	14	42	67	43
Уверены, что смогут обеспечить себя и свою семью сами, и потому не нуждаются в материальной по­мощи со стороны государства	14	36	66	39
Без материальной поддержки со стороны государства им выжить сложно	86	64	34	61
Свобода – то, без чего жизнь человека теряет смысл	37	55	73	56
Главное в жизни – материальное благополучие, а свобода второстепенна	63	45	27	44
Упорный труд не является причиной успеха – успех в большей степени результат везения и личных связей	59	52	40	51
Если упорно трудиться, то в долговременной перспективе это, как правило, оборачивается улучшением жизни	41	48	60	49
Чтобы отстоять свои интересы и права, необходимо за них активно бороться	40	52	68	54
Нужно уметь приспосабливаться к реальности, а не тратить силы на борьбу с ней	60	48	32	46

 

Как видно из таблицы 30, модернисты, в отличие от традиционалистов, приветствуют перемены, обновление, инициативу, в то время как традиционалисты столь же последовательно ориентированы на сохранение привычного, традиционного, принятого большинством. Модернисты характеризуются активистским отношением к жизни, ориентированы на собственные силы, ценят свободу больше материального благосостояния и верят в то, что упорный труд приносит отдачу. Для традиционалистов же характерны патерналистские ожидания, пассивное приспособление к реальности, вера в «везение», а не упорный труд как основу благополучия. При этом само материальное благополучие для них относительно важнее, чем для модернистов.

Таким образом, это действительно принципиально различающиеся по своим ценностям и установкам мировоззренческие группы, «растворенные» в населении в целом, хотя и имеющие тенденцию к консолидации в определенных возрастных, социально-профессиональных или поселенческих группах. Однако вышеописанной разницей в ценностях и установках их  различия не исчерпываются. Они вообще относятся к своей жизни и работе, а также к отдельным людям и обществу очень по-разному. Так, например, 53% работающих модернистов и только 7% традиционалистов воспринимают свою работу как средство самореализации и возможность проявить себя. Почти две трети модернистов считают, что экономический строй в России должен представлять собой либо свободную конкурентную рыночную экономику, либо экономику, основанную на частной собственности, но с элементами государственного регулирования. В то же время традиционалисты в массе своей (более чем на три четверти) уверены, что это должно быть плановое социалистическое хозяйство или же экономика, основанная на государственной собственности, хотя и с отдельными элементами рыночного хозяйства и частной собственности.

Об относительно большей готовности модернистов действовать в условиях обществ современного типа говорит также их отношение к таким ключевым понятиям, как «темп» (положительную реакцию на который дают 89% модернистов и лишь 59% традиционалистов), «модернизация» (89% и 52% соответственно), «риск» (65% и 33% соответственно). Более положительно воспринимают они также понятия «эффективность», «рациональность» и т.п.

Отличаются модернисты, причем очень значительно, и в отношении других признаков «продвинутости» по пути социокультурной модернизации, и прежде всего – способности к планомерному выстраиванию во времени рациональных стратегий поведения, основанных на относительно длительном временном горизонте (см. рис. 95).

 Рисунок 95

Ответы на вопрос «Планируете ли Вы значимые события, такие как рождение ребенка, получение образования, покупка недвижимости и т.д., в расчете на ближайшие
5–10 лет?» представителей различных мировоззренческих групп, %

 

 

 

Своего рода интегральным отражением их отличий от традиционалистов выступает их «проевропейская» настроенность – две трети модернистов и лишь 46% традиционалистов положительно относятся к Евросоюзу, 58% модернистов и лишь 31% традиционалистов – к понятию «Запад», 53% и 28% соответственно – к понятию «глобализация», 87% и 60% – к понятию «Европа». При этом, что любопытно, хотя различия в отношении оценок советского прошлого страны между модернистами и традиционалистами довольно значительны, но качественного характера они не имеют, и большинство как традиционалистов (87%), так и модернистов (67%) положительно реагируют на упоминание об СССР.

11. Особенности российского менталитета
в общемировом контексте

Выше были рассмотрены особенности протекания процессов модернизации в различных сферах жизни российского общества. Были проанализированы также основные субъекты возможной модернизации и показана их «проевропейская» ориентация, во многом отличающаяся от характерных для основной массы россиян предпочтений. В этой связи встает вопрос – а насколько вообще российская культура совместима с идеей модернизации? Не потребует ли она кардинального отказа от национального менталитета?

Ответить на эти вопросы непросто, тем не менее мы попытаемся это сделать. Сначала, в данном разделе, мы попробуем разобраться в особенностях этого менталитета в сравнении с другими странами, обозначив место России на «ментальной карте мира». В следующем же разделе мы попытаемся ответить на вопрос, какие следствия вытекают из этого для модели модернизации, которая должна реализовываться в таких «рамочных условиях», какие особенности россиян надо при этом учитывать.

Начнем с того, что изучение национальных черт характера имеет давнюю историю. О различиях между культурами разных народов хорошо известно с глубокой древности. Многие  путешественники и писатели, рассказывая о «заморских» странах, считали своим долгом перечислить типичные, с их точки зрения, особенности того или иного народа (жадность/щедрость, героизм/слабодушие, расчетливость/бесшабашность…). В ХХ веке такого рода описаний стало недостаточно.

Разницу между ранними исследователями национальных культур, работающими на качественном уровне анализа, и более поздними количественными исследованиями можно проиллюстрировать следующим образом. О том, например, что американцы – это нация индивидуалистическая, а японцы и китайцы – нации коллективистов, знали еще в XIX в. Однако тогда это знание основывалось на оценках, что называется, «на глазок». Лишь в последние десятилетия на основе обработки данных социологических исследований, в которых участвуют десятки стран, стало возможно рассчитывать специальные числовые индексы, при помощи которых можно количественно определить, насколько велик разрыв по данному признаку между американцами и японцами, между русскими и немцами и т.д.

Основоположником этого подхода стал в 1970-е годах голландский специалист по социальной психологии Г. Хофстед. Хотя собранная им база данных по странам мира давно и активно используется в научных исследованиях, количественные показатели по России в ней долгое время были определены очень приблизительно (до 2010 года в России по хофстедовой методике проводились лишь «точечные» опросы в отдельных городах). Данные нашего опроса позволяют стереть это «белое пятно» и дать научно обоснованную оценку особенностей российской ментальности на общемировом фоне.

Базовые показатели национальной культуры, предложенные Г. Хофстедом, – это «Индивидуализм», «Дистанция власти», «Маскулинность» и «Избегание неопределенности». Что же стоит за этими названиями, столь непривычными даже для многих российских специалистов?

Индивидуализм. В разных обществах люди по-разному взаимодействуют друг с другом. В некоторых странах групповые интересы превалируют над интересами отдельной личности, в других же, наоборот, люди выдвигают на первое место свои личные интересы. Предпочитаемый в обществах тип отношений складывается еще в детские годы. Ребенок растет либо в кругу многочисленных родственников (не только родители, но и дедушки, бабушки, тети и дяди, а также двоюродные и троюродные родственники), либо только среди своих родителей (в последнее время все чаще одного родителя), братьев и сестер (если ребенку повезло с их наличием). Количество родственных связей в детские годы определяет и степень зависимости ребенка от семьи. При большом количестве связей ребенок ощущает себя частью группы-коллектива (и эти связи остаются на всю жизнь), при малом количестве – в ребенке развивается чувство его уникальности и независимости (связи с семьей почти пропадают, когда ребенок вырастает). Первый тип отношений вырабатывает так называемое «Мы-мышление», а второй – «Я-мышление». Соответственно, первый тип обществ определяется как коллективистические, а второй – как индивидуалистические общества.

Если классифицировать все страны мира по их отношению к групповым связям, то коллективистических обществ будет заметно больше, чем обществ индивидуалистических. Ценности индивидуализма доминируют только в странах Запада, в не-европейских странах (преже всего, в странах Востока) в той или иной степени доминирует коллективизм. В качестве примера последних можно назвать Китай, Японию, Индонезию, Бразилию, Турцию и т.д., а в качестве примеров стран с доминированием индивидуализма – США, Великобританию и т.д.

Каково же место России в этом культурном пространстве?

Во времена Советского Союза нормой считались тесные связи человека с его группой. По мере взросления ребенка его круг общения постепенно расширялся, но при этом он не переходил из одной группы в другую – каждая последующая группа просто добавлялась к предыдущей. Семейный коллектив (а семья была тогда «расширенной семьей», включающей широкую родственную сеть), школьный коллектив, а затем и трудовой коллектив являлись обязательным кругом общения для советского гражданина. Дополнительные групповые связи создавались посредством включения каждого человека в политическую жизнь общества: октябренок, пионер, комсомолец и член коммунистической партии. В свою очередь, группа несла ответственность за каждого своего члена. При таком раскладе личные интересы человека всегда соразмерялись соответствием групповым интересам. 

Насколько все эти принципы остались укоренены в сознании современных россиян? Ведь после либеральных реформ начала 1990-х годах связи внутри всех социальных групп (семья, школа, трудовой коллектив) резко ослабли, а у людей появилась свобода выбора и самовыражения. Кроме того, как было показано в разделе 9 данного доклада, в настоящее время быстро меняется институт семьи, и из терминальной семья все больше превращается в инструментальную ценность. Этому способствует и сокращение числа детей, и рост числа «поздних» детей, в результате чего ребенок зачастую уже сразу оказывается в условиях, формирующих у него чувство собственной уникальности.

Естественно ожидать в таких условиях, что Россия должна постепенно дрейфовать в сторону культур индивидуалистического типа. И действительно, показатель Индивидуализма у современных россиян соответствует ситуации в таких странах, как Чехия, Мальта, Польша, Люксембург и Эстония. Таким образом, Россия по этому показателю уже сильно отличается от показателей коллективистических стран Востока, хотя немного не «дотягивается» еще до показателей основной массы индивидуалистических стран Запада. Однако те тенденции, которые были зафиксированы в данном докладе применительно к  особенностям протекания в России процессов социальной, социокультурной, социально-демографической и т.д. модернизации, заставляют считать ее дальнейший дрейф в сторону индивидуалистических культур более чем вероятным.

Дистанция власти. Один из главных институтов, которые определяют тип общества, – это неравенство. Соответственно, один из важнейших признаков любой национальной культуры – отношение к неравенству, точнее – к той иерархической системе властных отношений, которая это неравенство закрепляет. В ряде обществ такая система воспринимается как несправедливая, и акцент делается на равноправии партнеров по отношениям, в том числе – и в рамках производственной или административной вертикали. В таком случае в системе производственных отношений развитие получают демократические стили руководства, а в системе политических отношений органично развивается система демократических институтов. В других обществах жесткая иерархия властных отношений воспринимается достаточно спокойно, как нечто вполне естественное. Для экономики это означает доминирование авторитарных стилей руководства без распределения компетенций принятия решений по разным уровням работников, а для политики – сложности в реализации демократических моделей государства, поскольку даже при их имплантации в несоответствующую культурную среду демократические институты оказываются не более чем собственной имитацией.

Первый тип общества определяется как общество с низкой дистанцией власти, а второй тип – как общество с высокой дистанцией власти. В обществах с низкой дистанцией власти предпочитают консультативный стиль взаимоотношений: руководитель и подчиненный независимы друг от друга и вместе принимают ответственные решения. Это типично для стран Запада. В обществах с высокой дистанцией власти предпочтение отдается авторитарному и патерналистскому стилю руководства: наблюдается высокая степень зависимости нижестоящих от вышестоящих и, следовательно, решение принимается исходя в первую очередь из мнения вышестоящих. Такие «правила игры» типичны для стран Востока.

Что же можно сказать в этой связи о России? Полученный нами показатель Дистанции власти для России ставит нашу страну в один ряд с Ирландией, Швейцарией и Германией. Налицо любопытный парадокс: Россию считают страной с авторитарными традициями, между тем данные опроса характеризуют нашу страну как вполне демократическую по своей ментальности. Даже США имеют более высокий показатель Дистанции власти, чем наша страна. Некоторые подходы к объяснению этого парадокса будут предложены далее.

Маскулинность. Одно из основных различий, которое существует в природе, – это различие между мужчинами и женщинами, в том числе и по выполняемым ими социальным ролям. Эти роли не только отличаются в разных культурах, но и меняются во времени в рамках одной культуры. Тем не менее, как норма в подавляющем большинстве обществ до сих пор воспринимается, что именно мужчина должен быть «добытчиком» и проявлять в связи с этим такие качества, как жесткость, настойчивость, конкурентоспособность. Женщина же чаще всего считается хранительницей домашнего очага, которая должна заботиться о детях и о поддержании теплых отношений в семье и с окружающими, соответственно быть ориентирована на поддержание гармонии, а не на успех, не на достижение и т.д. В соответствии с этим ролевым противопоставлением, культуры, в зависимости от того, какие ценности в них превалируют и какие качества ценятся в них больше (ассоциируемые с мужскими или женскими социальными ролями), также делятся на маскулинные и феминные. Если в обществе больше всего ценят мужские характеристики (ориентацию на достижение результата любой ценой), то данное общество считают маскулинным. Если же в обществе поощряются «женские» черты (ориентация на поддержание хороших отношений независимо от достижения результата), то такое общество называют феминным.

К ценностям, которые более близки маскулинным обществам, относят стремление к максимизации дохода и признания, возможность продвижения вперед (например, карьерный рост, конкуренция). Противоположных ценностей придерживаются люди в феминных обществах – поддержание дружеских отношений, кооперация, комфорт, безопасность. Среди маскулинных стран можно назвать Японию, Австрию, Мексику, Германию и Италию, а среди феминных – Финляндию, Швецию, Нидерланды. Россия по этому показателю расположена на одном уровне с такими странами как Таиланд, Гватемала, Уругвай, Южная Корея и является скорее феминным, нежели маскулинным обществом, хотя некоторые черты маскулинности в ней все же присутствуют (вспомним в этой связи те особенности ценностей россиян, о которых говорилось в 4 разделе данного доклада).

Избегание неопределенности. Неопределенность – одно из главных явлений, с которыми человек всегда пытался бороться. Чтобы хотя бы частично избежать неопределенности люди используют технологии, религию и законы. Технологии помогают нам решить проблемы неопределенности и неизвестности на уровне природных явлений и феноменов. Религия помогает справиться с напряжением, создаваемым неизвестностью, связанной с глобальными вопросами жизни и смерти человека. Светские правила и законы направлены на минимизацию беспокойства, которое связано с поведением других людей.

Хотя набор явлений, вызывающих неопределенность в жизни человека, в разных странах примерно одинаков, однако страны сильно различаются методами борьбы с этой неопределенностью. Связано это в первую очередь с тем, что представители разных культур по-разному воспринимают одни и те же явления. Например, в Каире нормой является практически полное отсутствие реально действующих правил дорожного движения, поэтому египтяне переходят дорогу там, где им заблагорассудится, и в тот момент, который кажется им подходящим. В Германии же на этот счет существуют строгие правила, ограничивающие действия как водителей, так и пешеходов. Таким образом, все страны подразделяются на те, в которых неопределенность не вызывает страха и тревожности, и те, где неопределенность приводит к стрессам и постоянному нервному напряжению. В первой группе стран люди привыкли приспосабливаться к неожиданностям, которые преподносит им жизнь, а во второй группе – предпочитают их минимизировать посредством введения четких правил поведения. Страны, в которых не принято решать проблемы неопределенности человеческой жизни посредством введения правил, относятся к странам с низким Избеганием неопределенности. Страны, предпочитающие большое количество правил, относятся к культуре с высоким Избеганием неопределенности.

Страны с низким Избеганием неопределенности – это Сингапур, Дания, Швеция, Ирландия и т.д. Высокое Избегание неопределенности характеризует такие страны как Греция, Португалия, Мальта, Польша и т.д. По своему показателю Избегания неопределенности Россия относится к группе стран с весьма высоким уровнем этого показателя. Аналогичный показатель наблюдается у граждан Словакии, Румынии, Сербии, Японии и Польши.

Таким образом, по каждой из использованных шкал Россия не может быть однозначно отнесена ни к классическим странам Запада, ни к типичным странам Востока. Она занимает в культурном пространстве мира особую нишу, и ее соседями каждый раз оказываются разные страны, к тому же достаточно сильно различающиеся между собой.

Для лучшего понимания общего места России в международном контексте используем  теперь ментальные карты мира – двумерные проекции культурных показателей. На каждой из этих карт можно выделить группу стран Запада (иногда она дробится на две подгруппы) и группу стран Востока. Наиболее ярко эта поляризация национальных культур видна на ментальной карте, построенной на основе показателей  «Дистанция власти» и «Индивидуализм» (см. рис. 96).

Рисунок 96

Место России на карте ментальных различий в пространстве показателей

«Индивидуализм» и «Дистанция власти»

 

 

 

Первое впечатление от ментальной карты «Индивидуализм – Дистанция власти» заключается в том, что Россия относится скорее к группе стран Запада, что кажется несколько парадоксальным. Тем не менее, выше среднего показатель Индивидуализма и очень низкий показатель Дистанции власти – это признаки, которые свидетельствуют о тяготении российской культурной традиции к культурам западной цивилизации. В то же время, на карте видно, что Россия находится на периферии западного культурного ареала. Это заставляет нас обратить более пристальное внимание на те ценности, которые лежат в основе показателей Индивидуализм и Дистанция власти.

Каждый из показателей Г. Хофстеда основан на тестировании четырех признаков. Эти ценности тесно взаимосвязаны друг с другом – рост/снижение важности для респондентов одной из ценностей чаще всего приводит к аналогичным изменениям в отношении и ко всем другим ценностям этой группы, хотя далеко не всегда это происходит сразу. Другими словами, если, например, граждане страны предпочитают равноправие при обсуждении той или иной проблемы (демократический стиль принятия решений реализуется, как правило, совместно с практикой публичного высказывания своего несогласия с мнением вышестоящих), то, скорее всего, и дальнейшая реализация принятого решения будет происходить вполне демократически (в частности, при отсутствии, например, четкой вертикальной иерархии).

Что же мы наблюдаем в России? Чтобы ответить на этот вопрос, перечислим сначала те признаки, которые лежат в основе расчета показателя Дистанция власти, построенного на анализе типичной системы отношений в производственных коллективах. Это: 1) значимость хороших отношений с руководителем; 2) демократический стиль принятия решений; 3) наличие четкой властной иерархии; 4) распространенность практики высказывания вслух несогласия с мнением руководителя.

Посмотрим, как распределились ответы по каждому из этих индикаторов. Ответы россиян на вопросы, связанные с Дистанцией власти, показали, что они высоко ценят, когда с ними считаются при принятии решений и не боятся высказать свое несогласие с мнением начальства. Казалось бы, это формирует необходимую основу для демократических практик, но не все так просто. На практике россияне привыкли к четкой иерархии в распределении компетенций и к необходимости устанавливать со своим начальством хорошие отношения. Получается, что смелость на словах оборачивается «знанием своего места» на деле. Более того, можно предположить, что открытое высказывание вслух своего мнения не играет в России той роли, которое оно традиционно играет в странах Запада. Дело в том, что у нас исторически принято ругать «начальство», но само «начальство» относится к этому достаточно индифферентно – «начальство всегда не любят». 

Таким образом, за низким показателем Дистанции власти стоят во многом противоречивые установки. На деле в России нет (еще нет?) равноправия и демократических отношений в трудовых коллективах, но нет (уже нет) и «почитания власти». Этот парадокс можно объяснить по-разному. Одно из объяснений заключается в том, что именно противоречие между жесткой политической властью и демократичным национальным характером является причиной постоянных, из века в век, восстаний и революций под уравнительными лозунгами. Действительно, в Америке призыв «всё отнять и поделить» категорически не вызывает сочувствия, а в нашей стране – вызывает. Второе объяснение связано с переходным характером взглядов россиян в этой области, состоянием «транзита», переживаемого страной. Третье – с особенностями национальной культуры и т.д. 

Рассмотрим теперь подробнее второй показатель, который лежит в основе представленной на рисунке 96 карты – Индивидуализм. Российский Индивидуализм тоже обладает своей спецификой, понять которую помогает набор индикаторов, заложенных в его расчет. В их числе: 1) важность личной и семейной жизни в противовес работе; 2) комфортность условий работы; 3) стабильность рабочего места; 4) наличие в работе элементов риска и разнообразия. Можно, конечно, спорить о том, насколько такой набор индикаторов соответствует принятой в русском языке трактовке термина «индивидуализм», скорее речь идет о превалировании ценностей комфорта или ценностей самореализации в работе, и отражает наличие/отсутствие внутренней мобильности и установки на самовыражение. Однако, поскольку соответствующая терминология в рамках использованной методики утвердилась уже во всем мире, просто посмотрим на полученные результаты.

Вместо того, чтобы проявлять единообразие в восприятии ценностей данного культурного блока, россияне снова демонстрируют смесь из разнонаправленных ценностных установок. Отвечая на вопросы анкеты, они проявляют индивидуалистические качества в тех случаях, когда дело касается их отношения к группам: для них личная жизнь оказывается превыше интересов производственного коллектива (на что мы уже обращали внимание, когда характеризовали приоритеты интересов разных общностей при описании процессов протекания социальной и социокультурной модернизации в России), а наличие возможностей для самореализации оказывается значимым настолько, что влияет на выбор сферы деятельности (что также отмечалось выше при характеристике трудовых мотиваций россиян). Однако в тех случаях, когда речь заходит о том, какие блага должна обеспечить им работа (хорошие условия труда, стабильность рабочего места) россияне оказываются весьма требовательны.

Трудно сказать, является ли это отражением национального менталитета, результат ли это переживаемого Россией этапа развертывания модернизационных процессов или же следствие ситуационного обострения ряда производственных проблем под влиянием только что пережитого экономического кризиса, когда стабильность рабочего места оказывается особенно важна. Понять это можно будет, только имея тренды изменений соответствующего показателя. Тем не менее, это существенно отличное и от стран Запада, и, тем более, от стран Востока сочетание характеристик.

Итак, попадание России на периферию культурного блока стран Запада теперь становится более понятным – свобода высказывать на работе свое мнение (даже если оно не учитывается руководством) и значимость самореализации, интересной и творческой работы позволяет нашей стране оторваться от группы стран неевропейской культуры настолько, чтобы попасть в периферийную группу стран западной цивилизации, несмотря на отставание от них по другим показателям.

Заметную специфику имеет и место России на культурном пространстве, обозначенном осями показателей «Дистанция власти» и «Маскулинность».

Как видно на рисунке 97, в пространстве, обозначенном этими осями, Россия оказывается вообще вне всяких кластеров. При этом от всех стран, с которыми она относительно близка по показателям Дистанции власти, ее отличает промежуточное положение по показателям степени маскулинности культуры. Чтобы понять, что стоит за столь странной картиной, надо иметь в виду, что в расчет показателя Маскулинности входят такие индикаторы как: 1) важность работы с людьми, которые умеют сотрудничать; 2) карьеризм; 3) убежденность, что людям можно доверять; 4) возложение вины за неудачи в жизни на самих неудачников.

Рисунок 97

Место России на карте ментальных различий в пространстве показателей

 «Маскулинность» и «Дистанция власти»

 

 

 

 

Судя по показателю Маскулинности, Россию следует считать умеренно феминным обществом. Это связано с тем, что из четырех компонентов этого показателя две ценности (карьеризм и признание личной вины как причины неудач) в ней заметно выше среднего по миру уровня, одна ценность (межличностное доверие) находится на среднем уровне и еще одна (важность работы с людьми, которые умеют сотрудничать) выражена заметно ниже среднего.

Вне кластеров культур Запада и Востока оказывается Россия и на поле, характеризующем ее культуру на осях Маскулинности и Индивидуализма (см. рис. 98).

Все это позволяет утверждать, что, если рассматривать Россию на общемировом фоне, то, хотя нельзя не признать, что рыночные реформы побуждают россиян обращать все большее внимание на ценности благосостояния, успеха, служебную карьеру, вряд ли можно утверждать, что наши сограждане готовы к правилам игры «каждый сам за себя». Карьеризм, погоня за жизненными благами, как было показано в разделе 4 данного доклада, не воспринимается как ценность большинством россиян. Идеалом считается, когда высокий доход и престижная работа приходят «сами собой». Внимание к отношениям, к личности во многом определяет связи россиян с их с окружением, а характер отношений в коллективе и с начальством, как было показано в разделе 5, влияет даже на то, какие стили руководства кажутся работникам оптимальными. Однако тенденции последних лет позволяют предположить, что движение России в сторону маскулинных культур может продолжиться.

 

Рисунок 98

Место России на карте ментальных различий в пространстве показателей

 «Маскулинность» и «Индивидуализм»

 

 

Наконец, обратимся к последнему показателю – Избегание неопределенности. В его расчет входят такие индикаторы как: 1) частота стрессов на работе; 2) убежденность, что руководитель обязан иметь ответы на все вопросы своих подчиненных; 3) убеждение во вреде внутрифирменной конкуренции; 4) убеждение, что работник не должен нарушать правила, принятые в организации. В этом показателе, как, пожалуй, ни в каком другом, ярко проявляется национальная специфика России. Особенно четко видна эта специфика на пространстве, определяемой осями Дистанции власти и Избегания неопределенности.

На рисунке 99 мы видим, что у россиян весьма высокое Избегание неопределенности. Причем по этому показателю они продемонстрировали единодушие в своих предпочтениях, которого мы не обнаружили у них по показателям Дистанции власти и Индивидуализму. Это, видимо, связано с полным бесправием и беспределом, с которыми россияне постоянно сталкиваются в своей повседневной жизни. Бесправием, которое и формирует у них тот запрос на Закон как эффективный социальный регулятор, о котором мы уже не раз упоминали в данном докладе. Таким образом, можно предположить, что то, что считают российской склонностью к авторитаризму, – это на самом деле проявление высокого Избегания неопределенности. В ситуации социальной аномии, неработающей судебной системы, и даже просто отсутствия понятных «правил игры», при вот уже в течение 20 лет непрерывно меняющихся внешних условиях существования, наши сограждане буквально жаждут определенности и порядка (в смысле установления и соблюдения четких «правил игры», а не диктатуры) и не хотят жить дальше в условиях неопределенности и непредсказуемости.

 

Рисунок 99

Место России на карте ментальных различий в пространстве показателей

 «Избегание неопределенности» и «Дистанция власти»

 

 

 

Характеризуя две оставшиеся проекции показателей (см. рис. 100 и 101), отметим, что они также свидетельствуют об особом месте России на ментальной карте мира, месте, которое не попадает ни в ареал западных, ни в ареал восточных культур.

Рисунок 100

Место России на карте ментальных различий в пространстве показателей

«Избегание неопределенности» и «Индивидуализм»

 

 

 

Рисунок 101

Место России на карте ментальных различий в пространстве показателей

«Избегание неопределенности» и «Маскулинность»

 

 

Суммируя наш анализ «ментальных карт», мы видим, что Россия один раз попала на периферию группы стран Запада. На остальных ментальных картах мира наша страна не относится ни к Востоку, ни к Западу. Как правило, Россия оказывается, так сказать, в ментальной изоляции. Из этого можно сделать вывод, что Россия либо промежуточна между блоками стран Востока и Запада, либо (что более вероятно, учитывая, что в ряде случаев она оказывается не просто между ними, а вообще вне обоих этих кластеров) она характеризуется качественной специфичностью ментальности. Эта специфика проявляется в том, что для России типичны смещенные к странам Запада показатели Дистанции власти и Индивидуализма, которые определяют поляризацию стран мира на Восток и Запад. При этом у России наблюдается очень высокое Избегание неопределенности, не характерное даже для большинства восточных стран, и пониженный показатель Маскулинности, который отличает ее и от стран Запада, и от большинства стран Востока. 

Таким образом, в длящейся третий век дискуссии о том, что же такое Россия – отсталый Запад? передовой Восток? самобытная «третья сила»? – ближе всего к истине, видимо, находятся сторонники самобытности российской цивилизации.

Чтобы проверить этот вывод и получить более полное представление о близости/отдаленности России от других стран мира по рассматриваемым индикаторам ее культурных особенностей, надо перейти от простейших ментальных карт мира, основанных на двух показателях, к более сложной ментальной карте, построенной на основе многомерного шкалирования (см. рис. 102).

Рисунок 102

Место России на интегральной карте ментальных различий

 

 

 

 

По этой карте уже нельзя определить, за счет какого именно индикатора Россия сближается/отдаляется с той или иной страной. И все же по ней можно сделать ряд очень интересных и нетривиальных умозаключений. Прежде всего, вновь убеждаешься, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…». На правой части рисунка четко сгруппировались страны Запада, включая Канаду и США. Здесь нет ни единой страны с неевропейскими культурными корнями. В левой части сгруппированы страны Востока – страны исламской, конфуцианской, индо-буддийской, православной и иберо-американской цивилизаций. В выделенную на рисунке 102 область «Востока» попали также европейские Испания и Португалия, но это не вызывает большого удивления, поскольку эти иберийские страны в силу исторических причин имеют гораздо более близкую к странам Востока культуру, чем, например, Германия, а в последние десятилетия к этому добавился еще и эффект массовой миграции из стран Северной Африки. 

Россия же, как видно на рисунке 102, оказалась за рамками и Запада, и Востока, однако сближаясь в большей степени всё же с Западом. Ее ближайшие страны-соседи – Израиль, Бельгия, Венгрия, Франция и Италия – это страны Запада. Поэтому на вопрос о том, является ли Россия европейской страной, можно дать ответ в следующей форме: «Да, является, – примерно в той же степени, как и Израиль».

Этот вывод кажется парадоксальным, но такова объективная реальность. Любопытно, что за последние десятилетия в поисках ответа на вопрос, «с кого делать жизнь», россияне пытались ориентироваться на американскую либеральную модель, на германское социальное рыночное хозяйство и т.д., но про Израиль никто не вспоминал. Между тем, израильский опыт сочетания «нормального» предпринимательства и «коммунистических» кибуцев, свободного рынка труда и сильной системы социальных пособий, эффективной борьбы с реальным терроризмом и периодического «превышения меры самообороны» может дать богатую пищу для размышлений о путях и перспективах развития России. Размышлениях  тем более плодотворных, что именно израильский опыт демонстрирует успешную модель экономической и технологической модернизации в условиях сложного полиэтнического состава населения, большой доли в его составе выходцев с постсоветского пространства,  высокого удельного веса сельских жителей.

В заключение рассмотрим, есть ли с точки зрения рассматриваемой методики  различия в ментальности модернистов, традиционалистов и группы населения, занимающей промежуточную нишу между этими двумя полюсами. Это позволит нам понять, имеем ли мы в данном случае дело с субкультурами в рамках одной единой по своим ценностям культуры, или сосуществование этих групп обозначает общий вектор развития культуры России, который показывает сдвиг от ее прошлого (традиционалисты) к будущему (модернисты).

Действительно, как показывают результаты исследования, по показателям Дистанции власти, Индивидуализма и Маскулинности между модернистами и традиционалистами наблюдается существенное различие. Традиционалисты демонстрируют, в сравнении с модернистами, большее преклонение перед авторитетом, меньше индивидуализма, а также слабое внимание к взаимоотношениям между людьми и большее тяготение к ценностям маскулинных культур.  Что касается Избегания неопределенности, то разница здесь менее выражена, но тоже значительная – традиционалисты в меньшей степени склонны к гибкости и терпимости. 

В противоположность традиционалистам, для модернистов чаще характерны отсутствие преклонения перед властью, особое внимание к ценностям успеха и материального благополучия, высокая степень индивидуализма. Разница по показателю Избегания неопределенности между традиционалистами и модернистами минимальная, но надо отметить, что именно модернисты склоны к большей терпимости и меньшей регламентированности окружающего нас мира. Общий профиль этих различий представлен на рисунке 103. Из него хорошо видно, что речь идет именно о постепенном изменении национального менталитета по мере расширения группы модернистов. В наибольшей степени эти изменения связаны с распространением достижительных мотиваций и других ценностей, характерных для маскулинных культур, а в наименьшей – с ярко выраженным у россиян стремлением к четким «правилам игры» и избеганием неопределенности.

Рисунок 103

Профиль культурных особенностей различных мировоззренческих групп

 

 

Что касается промежуточной группы россиян, то они отличаются как от традиционалистов (в первую очередь по показателю Индивидуализма), так и от модернистов (в первую очередь по показателю Маскулинности), что отражает особый характер этой группы, плавно сдвигающейся от традиционалистских ценностей к ценностям модерна. Тем не менее, в целом у этой группы пока намного больше сходства с традиционалистами, чем с модернистами.  Ее отличие от традиционалистов, и то не слишком значительное, касается лишь двух показателей – Дистанции власти и Индивидуализма, показывая тем самым отправные точки разложения традиционалистского сознания в России.

Для лучшего понимания механизма разложения этого типа сознания и вектора дальнейшего развития российского менталитета посмотрим более внимательно на специфику каждого из показателей в группах традиционалистов и модернистов.

Различия по Индивидуализму. По трем из четырех ценностей, связанных с Индивидуализмом, различия между модернистами и традиционалистами являются значимыми. Для модернистов характерно отрицательное отношение к рутинным видам деятельности (работа рассматривается ими обычно как возможность самореализации). Кроме того, они больше внимания уделяют личной жизни (досугу и семье, что, впрочем, не удивительно, учитывая как они проводят свой досуг – см. раздел 8 данного доклада). В трудовой деятельности модернисты приветствуют возможность проявить себя, стремятся к смене видов деятельности, не боятся оказаться в новых неожиданных ситуациях. Все это демонстрирует их стремление к разнообразию, к личностному росту, к развитию своих способностей и самовыражения.

Различия по Маскулинности. Различия по показателю Маскулинности между модернистами и традиционалистами (так же как и в случае с Индивидуализмом) значимы по трем ценностям. Модернисты единодушны в своем желании сделать карьеру. Любая неудача на их пути оценивается ими через призму недостаточного личного вклада или рвения. Но и здесь мы наблюдаем парадоксальное сочетание: ценности успеха и благополучия тесно переплетаются с нехарактерным для российской культуры в целом признанием важности готовности к сотрудничеству (ценностью, работающей на понижение маскулинности). Хотя различия по доверию являются менее значимыми, тем не менее, и здесь модернисты и традиционалисты демонстрируют специфику своих групп. Группа традиционалистов демонстрирует склонность доверять большинству людей, в то время как модернисты чаще высказывают недоверие к другим людям.

Рисунок 104

Место российских модернистов на интегральной карте ментальных различий

 

 

 

 

Менее значительные расхождения между модернистами и традиционалистами мы видим по показателям Дистанции власти и Избеганию неопределенности, хотя в содержательном плане они также весьма интересны.

Различия по Дистанции власти. Самым существенным различием между модернистами и традиционалистами является их отношение к отсутствию или наличию строгой иерархии. Традиционалисты настаивают на эффективности иерархической модели управления, в то время как часть модернистов склонна положительно относиться к возможности так называемого матричного стиля управления, при котором у одного и того же сотрудника может быть несколько руководителей. Кроме того, в отличие от традиционалистов, модернисты менее склонны в обязательном порядке стремиться к  установлению хороших отношений со своим непосредственным начальством, реже боятся высказывать свое несогласие с ним, а также несколько чаще предпочитают демократические методы принятия решений. Только в этом показателе мы не наблюдаем парадоксального сочетания разнонаправленных ценностей, но именно по этому показателю различия между группами менее значимы, чем во всех остальных случаях.

Различия по Избеганию неопределенности. Хотя по этому показателю различия между группой традиционалистов и группой модернистов наименьшие, тем не менее, по двум ценностям эти различия являются значимыми. Первая проблема, которая разводит эти группы, демонстрируя их специфику, – это отношение к конкуренции. То, что для традиционалистов кажется вредным, модернистами воспринимается скорее как польза. Склонность воспринимать конкуренцию как обычное, заурядное явление социальной жизни могло бы сделать модернистов группой с низким Избеганием неопределенности, если бы не другая шкала показателя. Довольно частое нервное напряжение, переживаемое модернистами, заставляет их ратовать за введение четких, однозначных правил, и не случайно именно они предъявляют выраженный запрос на Закон как эффективный социальный регулятор. Кроме того, модернисты признают за руководителем право на отсутствие точной информации по всем рабочим вопросам. Наконец, они меньше склонны воспринимать уже имеющийся порядок как нерушимый и неизменный. Все эти качества делают модернистов более открытыми для нововведений и инноваций, более терпимыми к инакомыслию.

Все это позволяет говорить о том, что модернисты гораздо ближе культурам стран Запада, чем показатели по России в целом (см. рис. 104).

12. Приемлем ли для России западный путь модернизации?

История России последних 4–5 столетий была историей модернизации, которую надо рассматривать в широком общеевропейском контексте  – как часть инициированного позднесредневековой Европой  многопланового  преобразования традиционных обществ по совершенно новым лекалам «цивилизации разума». Процесс этот нигде не протекал гладко; он повсеместно  сопровождался острыми конфликтами, порождавшими  мощные социальные взрывы революционного типа.  Россия не является в этом отношении исключением. Но здесь разрушение старых жизненных укладов  протекало особенно противоречиво и болезненно, вылившись в ХХ веке в целую череду социальных катастроф. Несмотря на то, что на этом пути российское общество подчас добивалось впечатляющих результатов, сделавших  Россию одной из ведущих стран мира, российский опыт модернизации нельзя не признать во многом разочаровывающим. Индустриализация страны и ее последующее  превращение в сверхдержаву были оплачены многими миллионами жизней и утратой духовных ценностей. В то же время ее место среди ведущих мировых держав оказалось неустойчивым. Характерной особенностью российской истории стали  периодические срывы модернизации, мощные откаты назад, приводящие к варварскому уничтожению ресурсов и аннулированию достижений.

Несмотря на это российское общество в полной мере сохраняет тот интегральный социально-психологический импульс, который можно назвать волей к модернизации. И это проявляется отнюдь не только в речах высокопоставленных правительственных чиновников и в официозных публикациях, но и в общей направленности массового сознания. Исходя из данных, полученных в результате проведенного, а также проводившихся ранее исследований, можно вполне уверенно утверждать, что модернизация является национальной целью, способной объединить (да и реально объединяющей) большинство россиян. И несмотря на то, что достижения современной России в плане социально-экономического развития достаточно скромны,  ее граждане в целом оптимистично воспринимают перспективы модернизации: как уже отмечалось, значительное большинство россиян сходятся на том, что процесс модернизации выведет страну на новый, существенно более высокий, чем в прошлом и настоящем, уровень развития и благосостояния и лишь один из каждых 5–6 опрошенных совсем не верит в позитивные результаты российской модернизации или считает, что ее эффект скажется не раньше, чем нынешняя молодежь приблизится к предпенсионному и пенсионному возрасту. 

Другой вопрос, как именно должна осуществляться модернизация. Такой вопрос обычно не ставился. Предполагалось, что модернизация должна пониматься  как линейный процесс, следующий некоему универсальному образцу. Однако при более внимательном анализе становится ясно, что рассматриваемый процесс вариативен. Современный мир слишком сложен и многообразен, причем, в отличие от эпохи раннего и «классического» капитализма, это многообразие невозможно уложить в незамысловатую оппозицию «цивилизованных»
и «нецивилизованных» стран и народов. Не будем увлекаться в этой связи некоторыми получившими довольно широкий резонанс теориями радикального толка, вроде предложенной Д. Чакрабарти концепции «провинциализации Европы». Но ясно, что без идеи
многовариантности «модерна», а значит, и модернизации,  в мире ХXI столетия уже не обойтись.  

При такой постановке вопроса содержание понятия «модернизация» не может уже считаться само собой разумеющимся. В частности, принципиально важно понять, что же думает по этому поводу население России и что именно россияне  согласились бы признать за модернизацию. Выше уже отмечалось, что их мнения по этому поводу отличаются очень сильной социальной окрашенностью.  В этом отношении они, пожалуй, в немалой мере расходятся  с менталитетом элит, задающих направление происходящих в стране процессов при помощи рычагов административного управления, регулирования финансовых потоков и конструирования политических дискурсов. Так, характерно, что фетиш нынешней российской элиты – амбициозная связка так называемой инновационной экономики с наращиванием силы и могущества государства – включили в число самых важных идей модернизации менее четверти наших респондентов. Это всего лишь 4 – 5 места в общем рейтинге приоритетов. Идущие с Запада либеральные идеологемы демократического обновления общества, расширения возможностей свободного предпринимательства и развития конкуренции получили еще меньшую поддержку, – как, впрочем и все то, что можно отнести к ценностному спектру националистически-имперского сознания (укрепление державной мощи, восстановление традиционных русских ценностей и др.).   На первые же места в глазах россиян вышли куда более простые требования, выполнение которых,  однако, российским властям, очень плохо дается, несмотря на многочисленные заверения и громкие кампании по «наведению порядка». Самое первое из этих требований – это обеспечение реального равенства граждан перед законом. Все это – «азбучные» буржуазно-демократические задачи самых первых этапов модернизации, борьба за решение которых в Европе и Америке  пришлась на период с начала XVII – до середины  ХХ вв. В России же они все еще чрезвычайно актуальны.  

Как и все люди на Земле, граждане России стремятся к благосостоянию, современному комфорту, повышению уровня жизни и процветанию. Однако, как показывают результаты многих исследований, для них важна не только цель, но и средства, не только чисто финансовый эквивалент процветания, но и его содержательная сторона. В этом плане их социальное мышление нельзя назвать чисто экономическим, оно включает в себя и определенное представление о самоуважении, основанное на достижительных и вместе в тем просветительских по своему генезису ценностях. Поэтому вопрос о специализации России в системе международного разделения труда очень волнует россиян, и отнюдь не только по соображениям материальной выгоды. Он затрагивает их представления о самих себе и в силу этого тесно связан с очень деликатной и тонкой проблематикой идентичности, а в конечном счете, с присущей национальному менталитету «картиной мира». По этой причине они очень озабочены сырьевой направленностью российской экономики, хотя именно экспорт углеводородов, леса и цветных металлов позволяет поддерживать существенно более высокий уровень жизни населения, чем в большинстве других постсоветских государств. «Настоящая», «успешная модернизация», в соответствии с представлениями россиян, – это когда Россия сможет зарабатывать не на природных богатствах, инфраструктуре или выгодном геополитическом положении, а на производстве интеллектуального продукта. На этом наши респонденты неизменно настаивали во всех опросах, в ходе которых им задавались соответствующие вопросы. Однако между желаемым и наиболее вероятным большая разница, и, как уже отмечалось в начале данного доклада, в отношении реальных перспектив развития России наших сограждан трудно упрекнуть в утопизме. Наиболее часто встречающийся ответ на данный вопрос – это «энергетическая сверхдержава», являющаяся крупнейшим поставщиком ресурсов в развитые страны Европы, Азии и Америки, что мало совместимо с задачами модернизации.

Исходя из полученных данных, можно утверждать, что правительственные инициативы, направленные на оживление науки и развитие наукоемких технологий (усиление внимания к военно-промышленному комплексу, создание профильных корпораций типа «Роснанотехнологий» и др.), в обществе воспринимаются пока довольно скептически. Обращает на себя внимание то, что особенно неблагоприятно наши респонденты оценивают конкурентоспособность России в области образования, что по-видимому, косвенно свидетельствует об озабоченности общества проводимыми в последнее время реформами образования. Судя по полученным нами данным, особенно тревожно воспринимаются эти реформы в крупных городах с населением свыше 1 млн. человек: здесь суммарное количество негативных мнений («маловероятно» + «нереально») превысило половину опрошенных.

Реально движение мира по пути модернизации с самого начала осуществлялось  через реализацию нескольких взаимно дополнительных, но  в то же время альтернативных друг другу исторических проектов, набор которых со временем расширялся. Россия занимает в этом спектре исторических проектов свое собственное место, позволяющее говорить о ее существенном своеобразии. Отметим, что это нельзя понимать ни в смысле ее абсолютной  уникальности (по сходному типу шло, в частности, развитие  Пруссии), ни в смысле  какой-то герметической изолированности. Модернизация вообще невозможна без постоянного критического соотнесения себя с «другими». И  вступающая на путь модернизации Россия также со все возрастающей заинтересованностью примеряла к себе опыт различных стран и народов. Начиная  с определенного исторического момента главным источником ориентиров развития для нее становится Запад в том или ином его варианте (в  начале XVII века Польша и Германия, при Петре I – Голландия, Германия и Швеция, позже Франция и опять Германия, в первые послеоктябрьские годы – США). Отношения с Западом в этом плане очень долго оставались асимметричными: Россия училась,  заимствовала,  воспринимала, но мало  влияла на формирование всеобщих культурных образцов, определяющих то, что можно назвать вектором прогресса.  Принципиально важно, однако, то, что  при этом она неизменно сохраняла  всю полноту исторической субъектности. Несмотря на очевидную асимметричность межкультурных взаимодействий, российский социум не просто подвергался идущим с Запада многообразным влияниям, но свободно выбирал среди них то, в чем ощущал необходимость на том или ином этапе своего развития.

В советский период истории общая ориентация на Запад как источник аутентичного опыта модернизации и одновременно эталон «современного»  сохранилась, но была существенно осложнена идеологическими разногласиями. Сознание советского человека постоянно колебалось между демонизацией «западного империализма», претензиями на роль «локомотива истории» и увлечением западным обществом потребления. И эта последняя тенденция в конце концв победила. Перестройка советской системы, а затем и ее демонтаж в начале 90-х годов ХХ века воспринимались как условие  приобщения к Западу, ближайшей и наиболее подходящей формой которого могло бы стать «возвращение в Европу». Эмоционально россияне были готовы к такому возвращению и стремились к нему. Многие политические деятели и интеллектуалы на Западе также в свою очередь ожидали, что Россия без особых проблем встроится в рамки утвердившейся там либерально-демократической модели и, как выразился в этой связи Х. Тиммерман, тем самым «станет такой, как мы»[49].

Однако опыт сближения постсоветской России с Западом  оказался разочаровывающим, а надежды, которые возлагались на этот процесс, преувеличенными. Российское общество ответило на это неоконсервативной волной, лейтмотивом которой стал  отход от западнических увлечений периода становления демократии. К середине 1990-х годов в массовом сознании постепенно утверждается мнение, что западный путь развития, при всех своих привлекательных сторонах, для России не подходит. В этом новом контексте культурно-историческая самобытность России интерпретируется уже не как «проклятие», а как непреходящая базовая ценность. Как показал проведенный опрос, в настоящее время почти половина наших сограждан (а более точно – около 47%) безусловно согласны с тезисом о том, что России подходит не либерализм, индивидуализм и западная демократия, а чувство общности, коллективизм и жестко управляемое государство. Тех же, кто это утверждение отвергает, оказалось в целом почти в 2 раза меньше – четверть опрошенных. Правда, преобладание сторонников российской самобытности начинается с определенного возрастного рубежа – примерно с 30-ти лет; в младших же возрастных когортах они количественно уступают «западникам»: например, среди самых молодых соответствующее соотношение составляет 31% против 41%. В то же время, для полноты картины надо отметить, что у многих россиян указанная дилемма вызывает затруднения. Доля не определившихся  в этом вопросе в целом по выборке доходит до 28 %. И только в мегаполисах она существенно снижается (приблизительно вдвое).

Что же разделяет сегодня Россию и Запад, способствуя отчуждению россиян от западного опыта и западных ценностей?  С одной стороны  немалую роль в этом плане сыграли внешнеполитические факторы (расширение НАТО, военная акция против Сербии и отделение от нее Косова, поддержка некоторых антироссийских сил и режимов и др.), но с другой стороны россияне убедились, что они коренным образом расходятся с Западом в  понимании модели модернизации России. Акцент на проблематику демократии, создание «благоприятного инвестиционного климата» и  выращивание в России инфраструктуры лояльных к Западу структур не пользуется сочувствием основной массы россиян. Они хотели бы совсем иного – сотрудничества в области производства знаний и технологий, но как раз к этому-то западные партнеры не проявили практически никакого интереса. В итоге за последние годы в российском обществе сложилось устойчивое мнение, что европейцы относятся к своему восточному партнеру чисто прагматически, причем – в самом узком и приземленном смысле этого слова. Мало кто из наших респондентов полагает, что европейцев могут заинтересовать интеллектуальные достижения и культурный потенциал России или ее способность играть роль противовеса глобальной гегемонии США, но почти 60% убеждены в том, что по-настоящему им нужны только российские природные ресурсы (см. табл. 29).

Таблица 29

Динамика мнений  россиян о возможных мотивах Западной Европы
по вопросу о сотрудничестве с Россией, 2002/2009 гг., %

(допускалось до двух ответов)

 

Возможные мотивы	2002	2009
Западная Европа заинтересована исключительно в природных ресурсах России	59	59
Западная Европа заинтересована исключительно в России как противовесе мировому господству США	23	20
Западная Европа заинтересована в использовании интеллектуального и культурного потенциала России	20	12
Западная Европа заинтересована в равноправном экономическом сотрудничестве с Россией	17	22
Западная Европа заинтересована в развитии демократии и рыночных реформ в России	14	10
Европа вообще не заинтересована в сотрудничестве с Россией	5	7
Затруднились ответить	8	9

 

Вместе с тем, говоря о перспективах отношений между Россией и Западом, о мере взаимопонимания между ними,  надо принять во внимание не только политическое и экономическое, но и «человеческое» измерение данной проблемы. Присоединится ли все-таки Россия к Западу или предпочтет какой-то иной путь, в конечном счете зависит не от субъективных намерений российских реформаторов, а от того, насколько комфортны западные ценности и модели для большинства россиян. А это, в свою очередь, заставляет задуматься над своеобразием российской и русской ментальности, над тем, насколько похожи   культурно-психологические «профили» россиян и людей западной культуры.

Рассмотрим прежде всего вопрос о том, какие качества россияне больше всего ценят в людях и какие из них они находят в самих себе. Ниже приводится распределение мнений наших респондентов по поводу некоторых личных качеств, характеризующих «человеческий капитал» страны с точки зрения потребностей модернизации (см. табл. 30). 

Таблица 30

Сравнительные оценки россиянами набора качеств,
присущих им лично, и качеств, присущих россиянам в целом, %

(допускалось до семи ответов)

 

1. Больше всего ценят в людях	Качества людей:	2. Свойственны им лично:
70	Трудолюбие	72
40	Предприимчивость, умение добиваться успеха	20
25	Законопослушание	35
39	Активность, инициативность	26
62	Честность	63
39	Образованность	27
51	Профессионализм	33
34	Чувство долга	43
30	Неравнодушие	32
10	Самопожертвование	10
23	Бесконфликтность, толерантность	22
8	Послушание, смирение	8
12	Рациональность, прагматизм	10
35	Чувство собственного достоинства	40
18	Готовность к участию в решении общих дел	13
38	Уважение к правам других людей	31
12	Умение приспосабливаться	13
40	Ответственность за себя и своих близких	48
20	Практичность	19
13	Ответственность за то, что происходит в стране	3

 

Как видно из приведенных в таблице 30 данных, самым ценным в глазах россиян являются трудолюбие, честность и профессионализм. Эти характеристики лидируют в предложенном нашим респондентам списке из 20 человеческих качеств, причем с довольно большим отрывом. Причем трудолюбие и честность выступают в данном случае не просто как самые важные черты идеала, но и как качества, которые наши респонденты чаще всего находят в себе самих. В отношении профессионализма их оценки несколько скромнее – если данную позицию включал в список наиболее ценимых качеств каждый второй опрошенный, то наличие его у себя признал только каждый третий. Средние позиции в нашей таблице занимает прежде всего ряд качеств, которые суммарно складываются в понятие надежности: чувство долга, ответственность за себя и своих близких, неравнодушие, законопослушность. Здесь же мы находим образованность, чувство собственного достоинства и уважение к правам других людей. 

Проведенное нами исследование не подтверждает широко распространенный миф о присущем якобы русскому национальному характеру смирении и склонности к бесконечному терпению: отнесение  таких черт, как послушание и смирение, к числу ценностей  встречается редко, а находит эти качества у самого себя лишь один человек из каждых 12 опрошенных. В то же время, как уже отмечалось в разделе 7, весь блок ценностных ориентаций, задающих установку на выстраивание интерактивных связей, развитие отношений кооперирования и коммуникативные взаимодействия (готовность к участию в решении общих дел, толерантность, умение приспосабливаться) не имеют в глазах россиян приоритетной значимости и весьма редко отмечаются как реально присущие респондентам свойства. Россияне в целом не слишком практичны, среди них не так уж часто встречается склонность к прагматичному, «целерациональному» типу мышления и поведения. Наконец, надо особо сказать о таком важном качестве, как предприимчивость.  В принципе оно принадлежит к числу признанных в российском обществе ценностей. Пусть его и нельзя причислить к самым значимым приоритетам, но все-таки ее важность была отмечена более, чем 40% опрошенных. Однако только половина из них признала наличие этого качества у самих себя. Это наиболее самокритичная из зафиксированных нами оценок, говорящая о том, что в этом пункте россияне в известной мере недовольны своими деловыми качествами. Другой вопрос, насколько эти претензии справедливы. Разумеется, у нас нет возможности объективно судить о том, в какой мере самооценки наших респондентов соответствуют действительности. Думается, однако, что если бы даже только каждый четвертый или пятый из тех, кто  считает себя предприимчивым человеком, действительно был таковым, этого было бы достаточно для того, чтобы говорить о наличии в российском социуме необходимого «фермента» саморазвития. 

Характерная для российского социума иерархия личностных качеств воспроизводится и в процессе воспитания детей. Среди воспитательных установок на первом месте мы также находим трудолюбие. На приоритетность этого качества указали 88% опрошенных – это самый высокий показатель среди крупных стран Европы (включая  родственную нам Украину), Азии и Америки (см. рис.105).

Далее, без малого 80% россиян хотели бы привить своим детям чувство ответственности. Это также очень неплохой показатель. Правда, в данном случае российская выборка идет несколько позади Японии, Восточной Германии, Скандинавских стран и Италии, но в то же время она опережает США, Великобританию, Францию и Китай. Такой фактор достижения успеха, как решительность и настойчивость, отметила в качестве важного почти половина российских  респондентов – здесь наши соотечественники опять-таки уступили японцам, немцам и финнам, но опередили представителей всех остальных 18 стран, по которым проводилось сравнение. То, что воспитанию терпимости и уважения к другому россияне придают меньшее значение, чем европейцы и американцы, вряд ли можно назвать открытием. Но вот что действительно вызывает удивление – так это их отношение к такому личностному качеству, как бескорыстие. В противовес стереотипному представлению о «русской душе» современные россияне отнюдь не альтруисты. Соответственно, сформировать это качество в своих детях хотел бы только один человек из пяти, в то время как в Англии, Франции и Японии соответствующий показатель составил превысил 50%, а в США, Италии, Бразилии, Швеции и некоторых других странах он варьируется в пределах 30–40% или несколько выше. Контрастом к внешнему усилению позиций православного традиционализма выглядит сравнительно равнодушное отношение россиян к религиозному воспитанию. Судя по данным опроса, в США, Индии, Бразилии и даже во многих странах «постхристианской» Европы религия влияет на эту сторону жизни значительно сильнее.

 

Рисунок 105

Выбор респондентами наиболее важных качеств, которые можно воспитать у детей,  %

 

 

В этой связи надо напомнить о результатах одного проведенного нами еще в 2000 году исследования, в котором отрабатывалась методика сопоставления России и Запада на основе психосемантической реконструкции образов мира. Тогда в качестве «Запада» выступала Германия, где за год до этого проводились опросы по сходной методике. Однако в дальнейшем подобный инструментарий использовался нами и в других контекстах, расширяющих первоначальные рамки. Один из наиболее интересных, на наш взгляд, результатов этих исследований, заключался в том, что у россиян была выявлена особо сильная ценностная мотивация на сферу духовного, включая познание и образование. Это проявилось, в частности, в эмоциональных реакциях респондентов на весь семантический ряд относящихся к данной сфере понятий. Например, слово «учиться» вызвало  положительный отклик более, чем у 96% российских респондентов и только у 75% респондентов-немцев, слово «наука» соответственно у 97% и 81%, «интеллектуал» – у 98% и 88%. Сильнее, чем у немцев, выражен у россиян и комплекс позитивных переживаний, связанных со словом «душа» (97% положительных эмоциональных реакций в первом случае  против 78% во втором).

Сегодня, по прошествии целого десятилетия, можно констатировать, что в этом вопросе наши сограждане практически не изменились. Так, частота благоприятных откликов на слово «учиться» в 2010 году было зафиксировано на уровне 91%, «наука» – почти  93%, «душа» – свыше 93%. Все понятия этого семантического кластера вызывают у россиян намного более благожелательное отношение, чем понятия, связанные с приобретением и закреплением за собой материальных богатств (так, слово «копить» в 2000 г. вызвало симпатии только у 65% опрошенных, а в 2010 году – у 67%).

Определенные изменения в смысловой тональности национального менталитета все же происходят. Но они касаются не столько баланса между материальными и духовными ценностями, сколько, если можно так выразиться, «аксиологии времени». Еще в 2000 году нами была обнаружена характерная «проективность» российского менталитета: из трех основных временных модальностей наиболее привлекательным для наших соотечественников представлялось будущее (соответствующее понятие в 90% случаев вызывало положительный эмоциональный отклик), наименее привлекательным настоящее (уровень симпатий к нему – 74%), прошлое же заняло промежуточную позицию (84% позитивных реакций). Для сравнения укажем, что самосознание респондентов-немцев, напротив,  было сфокусировано на настоящем; при этом и настоящее, и будущее в их глазах были лучше прошлого, симпатии к которому выразили всего  43% ответов.

Однако ценностная ориентация россиян во времени за 10 прошедших лет изменилась. Хотя российское общество в известном смысле по-прежнему развернуто в будущее, в ценностном плане настоящее к нему существенно приблизилось: если разрыв в частоте положительных эмоциональных реакций на соответствующие понятия в 2000 году составлял 16%, то ныне он сократился более, чем вдвое, и составил около 7% (85% против 78%). В то же время образ прошлого в глазах россиян заметно потускнел по сравнению не только с будущим, но и с настоящим. Эти изменения можно интерпретировать как усиление реалистической струи в сознании и поведении, показатель нарастающего стремления добиваться определенных позитивных результатов здесь и сейчас, не откладывая их до наступления какого-то «лучезарного завтра»  и в то же время не уходя в бесплодную ностальгию по якобы утраченному «золотому времени» (см. рис. 106).

Рисунок 106

Динамика восприятия респондентами понятий «прошлое», «настоящее», «будущее», %

 

 

Если для политических и части интеллектуальных элит модернизация  подчас становится самоцелью, то у простого человека другая логика, в соответствии с которой она может быть только средством для достижения каких-то более фундаментальных терминальных ценностей. По какой же мерке хотели бы устроить свою жизнь россияне? В чем они видят «смысл» этой жизни и что, следовательно, придает смысл самому процессу модернизации? На протяжении по крайней мере полутора десятилетий мы осуществляли зондирование жизненных установок наших респондентов, предлагая им специально подобранные пары альтернативных суждений по поводу ценностей, из которых в каждой паре надо было выбрать какое-то одно.

Обратим в этой связи внимание прежде всего на такие суждения, к которым присоединилось подавляющее большинство опрошенных. Их оказалось два. Первое из них «В жизни главное – хорошие семейные и дружеские отношения» собрало в свою поддержку 82% голосов, тогда как выступавшее альтернативой ему «В жизни главное – общественное признание и успех» всего 18%. Второе – «В своей жизни человек должен стремиться к тому, чтобы у него была спокойная совесть и душевная гармония». С ним также согласилось свыше 80% респондентов; против же высказались приблизительно 20%, для которых главной ценностью является доступ к власти и возможность оказывать влияние на других. Существенно выше – до  трети опрошенных – эта цифра оказалась лишь в самой младшей возрастной когорте (до 20 лет), что довольно естественно объясняется недостатком жизненного опыта. Кажется, длительная борьба личного и общественного закончилась победой первого над вторым: полученный результат показывает, что фокусом мироздания для нынешних россиян выступает их личный микрокосм. «Большой» мир должен быть достаточно благоустроен, чтобы можно было обеспечивать спокойствие в малом. Несомненно, современные россияне – индивидуалисты, причем в значительно большей степени, чем люди Запада. Но это не столько индивидуализм атомизированных агентов рыночных отношений, сколько выражение особого понимания свободы. Не приходится сомневаться в том, что доминирующее в либеральной культуре Запада представление о том, что свобода человека реализуется в его политических правах, находит отклик и в России, но разделяющих такое ее понимание меньшинство. А для почти 60% россиян свобода, – это то, что в русском языке обозначается непереводимым на другие языки словом «воля» и проявляется как специфическое ощущение отсутствия внешнего контроля и регламентации, возможность «быть самому себе хозяином».

Если принять во внимание только что описанные, а также и некоторые другие выявленные в ходе исследований особенности русского и российского менталитетов, становится ясно, что попытки решить задачи очередного витка российской модернизации путем интеграции с либеральным Западом не вызовут в России того энтузиазма, как в большинстве стран Восточной Европы. Более того, можно с большой долей уверенности прогнозировать, что попытки «продавить» такой вариант развития вызовут значительный социально-психологический дискомфорт, а значит и внутреннее сопротивление населения (другой вопрос, в какие формы это может вылиться). На начальных стадиях процесса модернизации, пока у России не было необходимого для этого собственного опыта и социокультурных ресурсов, ориентация на западные образцы (с некоторой, разумеется, их адаптацией), даже вопреки недовольству значительной части населения, была неизбежной. К настоящему времени, однако, такие ресурсы накоплены и потому сегодня ситуация представляется принципиально иной. Здесь, разумеется, неуместно было бы обсуждать данную проблему во всех ее деталях. Но на некоторые важные в этом отношении моменты мы уже указали. В частности, мы имеем в виду трудовую мотивацию россиян, их склонность заниматься сложными видами деятельности и то, что можно было бы назвать трудовой лояльностью.

Трудно отрицать, что последний опыт сближения с Западом по целому ряду причин оказался для россиян разочаровывающим, а надежды, которые возлагались на этот процесс, преувеличенными.  И российское общество ответило на это разочарование неоконсервативной волной, лейтмотивом которой стал  отход от западнических увлечений периода становления демократии. В середине 1990-х годов произошла фундаментальная переоценка ценностей. Причем – что очень важно – не столько на уровне идеологии, сколько на уровне подсознательных переживаний и глубинной смысловой структуры картины мира. Самобытность России, которая раньше казалась недостатком, теперь выступила в качестве достоинства. Осуществленное в ходе проведенных нами исследований зондирование эмоциональных реакций наших респондентов на  различные понятия показывает, что в настоящее время общественное сознание консолидируется вокруг российских ценностей. В этой связи прежде всего надо отметить большую эмоциональную значимость самого понятия «Россия», а также тесно связанного с ним понятия «русский». То, что эти понятия воспринимаются россиянами с большей теплотой, чем, допустим, «Америка», «Европа», «Евросоюз» или «Азия», может показаться чем-то вполне естественным, не заслуживающим особого внимания. Но это далеко не так: еще в 2000 году мы заметили, что слово «Россия»  вызывает у россиян положительный эмоциональный отклик чаще, чем у немцев слово «Германия» (у 94% и у 85% респондентов соответственно). Однако еще более примечательно то, что понятие «Россия» у россиян несколько опережает по частоте благожелательных ответов даже такие безусловные личностные ценности, как «Я» и «Мы» (в 2010 году это почти 96% против  соответственно 95% и 92%). Слово «Европа» в сознании россиян также окружено шлейфом положительных ассоциаций. Однако в целом они намного менее ярки и сильны, чем ассоциации со словом «Россия». И, кстати, по сравнению с 2000 годом частота положительных откликов на слово «Европа» несколько снизилось (с 83% до 76%). Наиболее расположены к Европе самые юные респонденты – до 21 года. В этой группе частота положительных  реакций на данное слово достигла 90% и практически вплотную приблизилось к результатам, которые дало зондирование эмоциональных ассоциаций с понятием «Россия». Укажем для сравнения, что в категории «60+» уровень симпатий к Европе не дотянул и до 2/3 опрошенных. Но вряд ли это можно однозначно расценивать как выражение особой «проевропейской» позиции. Самые молодые вообще демонстрируют наибольшую открытость миру. Они благожелательнее других реагировали и на слово «Азия»:  соответствующий  показатель по возрастной категории до 21 года превысил средний по выборке примерно на 8%. В то же время, как показывают результаты исследования, именно молодежь негативнее всего реагирует на все, что связано с концептом глобализации (см. рис. 107).

Рисунок 107

Восприятия респондентами некоторых понятий, %

 

В свете интересующей нас сейчас проблемы приемлемости для России западных моделей модернизации обращает на себя внимание неблагоприятный баланс эмоциональных реакций наших респондентов на понятие «Запад». В 2000 году это слово позитивно воспринимали 46% опрошенных, а негативно 53%, спустя же 10 лет соответственно 49% и 51%. Перепад между этими двумя цифрами, как мы видим, невелик, но он носит устойчивый характер. Самым значимым фактором, обусловливающим упорядоченные (законосообразные) колебания данного индикатора (а они довольно значительны) является возраст. Возрастная динамика отношения к Западу выглядит следующим образом. В двух самых младших возрастных когортах 18–21 и 22–26 лет баланс симпатий и антипатий является определенно положительным (что, однако, следует четко отличать от готовности безоговорочно следовать в фарватере транслируемых Западом представлений о том, как должна осуществляться модернизация России). Среди людей среднего возраста – от 27 до 50 лет – соотношение положительных и отрицательных реакций на понятие «Запад» становится приблизительно паритетным. Затем же оно «уходит в минус», так что самая старшая возрастная когорта «60+»  вновь дает нам практически ту же пропорцию, которая была зафиксирована в самой младшей (63% против 36%), но только с обратным знаком. 

К общим выводам

В рамках общественной дискуссии о модернизации России, развернувшейся по инициативе президента Д. Медведева, сама модернизация рассматривается преимущественно через призму различных сценариев будущего России. Актуальность подобного ракурса вызвана целым рядом причин, как стратегического, так и политического характера. С одной стороны, экономический кризис и его последствия существенно поколебали уверенность значительной части общества в том, что страна в «нулевые» годы избрала стратегически верный курс, который сам собой приведет рано или поздно к экономическому процветанию России и укреплению ее влияния в мире. С другой стороны, обострилась внутриэлитная конкуренция в преддверии президентских выборов 2012 г. Как следствие, каждая из крупных «групп влияния» стремится обзавестись собственной «моделью будущего», призванной обосновать ее претензии на ведущую роль в принятии стратегических решений.

Что же касается самого населения, то, как показывает исследование, оно также рассматривает модернизационные сценарии будущего России через призму своих предпочтений, тем более, что идеологическая неопределенность провозглашенного курса на модернизацию оставляет различным группам и слоям общества возможность примерять этот курс на собственные взгляды и ценности. Тем более, что сам термин «модернизация» в рамках развернувшегося общественного дискурса достаточно многозначен, понимается по-разному в зависимости от политических задач, которые ставят участники дискуссии. Можно выделить следующие уровни интерпретации понятия «модернизация»: а) технико-экономическую модернизацию предприятий и учреждений, что означает внедрение новых технологий, усовершенствования, достижения научно-технического прогресса, современные компьютерные и информационные технологии; б) социальную и социокультурную модернизацию, достижение которой требует существенных изменений в сфере общественных отношений, реформы образовательной системы, демографической политики, развития частного бизнеса и определение рациональной роли государства в экономике, усиления конкурентности во всех сферах занятости, реформирования всей социальной сферы, большей части социальных институтов. И в) модернизацию в политической системе страны, ее демократизацию и либерализацию, в интерпретации одной части общества, и напротив, создание мобилизационного режима – в интерпретации другой.

Если же говорить о содержании, которое общество вкладывает в понятие «модернизация», то оно оказывается трудно отличимым от общих представлений в целом о будущем России, о том, к каким стратегическим целям следует стремиться россиянам и какие избрать приоритеты на данном пути. И если в выборе приоритетов мнение населения носит не столь однозначный характер, то сама цель – создание современной страны с соответствующим производством и образом жизни – не вызывает больших разногласий. Вопрос лишь в «градусе» восприятия модернизации, он является более высоким среди активных групп общества и менее высоким среди пассивных, консервативных групп.

В  целом результаты исследования позволяют сформулировать следующие общие выводы.

1. Кризис, на фоне которого была поставлена задача модернизации страны, не прошел для населения даром. Практически три четверти населения считают текущую ситуацию в стране проблемной, кризисной, а каждый десятый россиянин назвал ситуацию катастрофической. Массовые оценки ситуации в стране немного улучшились за последний год, но остаются гораздо ниже, чем в докризисный период. Для большинства россиян окружающая действительность остается сложной, напряженной. Ситуация усугубляется еще и тем, что более половины населения по самооценкам достаточно сильно пострадали в результате экономического кризиса – 53% считают нанесенный им лично ущерб как минимум существенным. Неудивительно, что население практически единогласно в суждении о том, что в результате кризиса сложнее всего пришлось простым россиянам, то есть им самим.

Для подавляющего большинства россиян основным источником дохода их семьи является работа, а более трети зависят от трансфертов со стороны государства или общественных организаций. Однако в сложившихся на настоящий момент условиях одного источника дохода оказывается недостаточно для поддержания приемлемого уровня жизни, поэтому более половины населения используют как минимум два основных источника. Причем в первую очередь к зарплатам или пенсиям добавляются нестабильные источники заработка или способы, не требующие квалификации и образования – разовые приработки или использование подсобного хозяйства. Что же касается предпринимательства и получения рент от собственности, то такие источники дохода остаются в России скорее исключением, нежели правилом. 

Уровень жизни россиян в среднем оказывается достаточно скромным. Так, набор из квартиры, машины и дачи, традиционно свидетельствующий о «достойном» уровне жизни, имеют 17%, а сбережения, достаточные, чтобы прожить на них не менее года, – лишь 4% населения, что говорит о низком уровне «запаса прочности» населения. Лучше обеспечены россияне некоторыми домашними предметами длительного пользования, однако часть из них уже устарела и нуждается в замене. При этом степень обеспеченности россиян компьютерами и сложной бытовой техникой свидетельствует о том, что в целом они живут как бы вне современных технологий и в условиях, не самых благоприятных для получения навыков, необходимых для успешного проведения модернизации, хотя положение разных групп при этом значительно различается. В наиболее неблагоприятном положении, с точки зрения освоения информационных технологий и инноваций, находятся россияне из старших возрастных когорт и жители поселков городского типа и сел. 

 Тем не менее, несмотря и на влияние кризиса, и на скромный уровень жизни, в сфере базовых возможностей и потребностей (питание, одежда, материальное благосостояние) за последний год, судя по оценкам населения, произошло значительное улучшение. В настоящий момент, согласно самооценкам россиян, ситуация в этих сферах схожа с той, которая наблюдалась в докризисный период 2008 года.

2. В сознании наших сограждан Россия – это страна с богатыми природными ресурсами, и именно это сможет помочь ей занять достойную позицию на мировой арене, получив в системе международного разделения труда роль энергетической «сверхдержавы». Кроме того, россияне возлагают надежды на культурный и туристический потенциал страны. Тот же путь ее развития, который связан с инновациями, эффективным производством, развитием науки и наукоемкого производства, представляется россиянам гораздо менее вероятным.

При этом собственность на природные богатства должна, по мнению большинства населения, быть у государства – как, впрочем, и возможность в целом контролировать экономику страны. Россияне выражают устойчивый запрос на ведущую роль государства в экономике, хотя за последние 10 лет популярность этого запроса несколько уменьшилась. Соответственно, и  в социальной сфере роль государства должна быть решающей и ощутимой для его граждан – большинство россиян ждут от государства обеспечения для всех определенного минимума, а вот чего-то большего, чем этот минимум, каждый должен, по их мнению, добиваться самостоятельно. Такая модель является устойчивой и наиболее характерной для российского общества все последние годы.

Вместе с тем, запрос населения к типу социально-экономического развития России во многом неоднороден, и в стране сосуществуют группы населения, характеризующиеся как модернистским, так и традиционалистским мировоззрением. Они различаются запросами к роли государства в экономической и социальной сфере, представлениями о желаемой модели развития страны и т.п. Данные показывают, что за последние годы доля модернистов в российском обществе постепенно возрастает. Этот вывод подтверждается и динамикой отношения россиян к частной собственности – модернистское отношение к ней, подразумевающее принятие права частной собственности и ее неприкосновенности, постепенно распространяется среди россиян, хотя далеко еще не является доминирующим.  

Среди ключевых идей для модернизации страны россияне называют, прежде всего, инструментальные ценности. Первые наиболее важные шаги, которые, по их мнению, должно сделать государство для успешной модернизации России – это обеспечить практическую реализацию принципа равенства всех перед законом и начать жесткую и эффективную борьбу с коррупцией. Запрос на эти меры практически одинаков в разных группах населения и отражает те наиболее актуальные проблемы, которые, по ощущениям россиян, еще не решены, хотя потребность в этом стоит очень остро. Запрос на социальную справедливость является более ситуативным – он возрастает в сложные моменты жизни россиян, когда они не могут самостоятельно справиться с проблемами. При этом запрос на формирование эффективной инновационной экономики как приоритетный для модернизации выражает лишь четверть населения (прежде всего, это те, кто мог бы эффективно в ней работать).

3. Если оценивать социальную модернизацию в России, то она в настоящее время
безусловно идет, но очень медленно и противоречиво. Успешно начавшаяся более 100 лет назад быстрая урбанизация страны в последние 20 лет полностью застопорилась. В результате степень урбанизированности российского общества не соответствует стандартам, характерным для стран, которые находятся на этапе перехода от индустриального к позднеиндустриальному обществу, и оснований для улучшения картины в этой области не просматривается. Следствием этого является слабая распространенность собственно городской культуры, которая является важнейшей предпосылкой для формирования личности современного типа, новой модели социальных отношений и новой системы социальных институтов. Причем «недоформированность» городской культуры у большинства населения страны сопровождается быстрым разложением традиционной сельской культуры и интенсивной маргинализацией значительной части жителей сел и деревень.

Естественно, что в подобных условиях понимание сложности общества, плюрализма, а зачастую и альтернативности интересов составляющих его групп нарастает в общественном сознании достаточно медленно, а главное – практически не происходит осознания устойчивых групповых интересов, основанных на политических, социальных, духовных, профессиональных и т.п. идентичностях. Это препятствует формированию полноценного гражданского общества и утверждению характерных для обществ модерна практик и социальных институтов.

Отражением роста понимания плюрализма интересов отдельных индивидов и социальных групп выступает четко артикулированный и ярко выраженный запрос населения страны на новые социальные регуляторы, ключевым среди которых является закон («писаное право»). Острейшая потребность в соответствующих современным реалиям законах, в независимой судебной системе, перед которой все равны, не только свидетельствует о необходимости дальнейшего развития процессов социальной модернизации, но и отражает сравнительную незрелость и противоречивость модернизационных процессов в социальной сфере жизни российского общества в последние десятилетия.

4. В целом в российском обществе есть значительный социокультурный ресурс для модернизационного рывка. Можно констатировать заметный сдвиг в сторону характерных для мировоззрения модерна норм в сознании россиян в последние 15 лет, что позволяет говорить о том, что такой ресурс нарастает. В то же время, как свидетельствуют данные проведенного исследования, процесс социокультурной модернизации идет в современной России во многом противоречиво и зависит от ряда ситуативных факторов.

Для нынешнего этапа социокультурной модернизации характерна неоднородность россиян по их типу мышления, нормам, установкам и ценностям, а также разновременность протекания процессов модернизации их сознания и поведения в разных сферах. Это проявляется в разной роли для них достижительных ценностей, ориентации на эффективность, инициативу, конкурентность, индивидуалистических установок и мотивации успеха и т.д. «Ценностные меньшинства» с разной вероятностью встречаются в разных социальных группах, т.е. социокультурная модернизация в них происходит с разной степенью успешности. Молодое поколение характеризуется большей поддержкой модернистских ценностей, более того – именно применительно к молодежи до 25 лет можно говорить о максимальной распространенности модернистских воззрений, в то время как в более старших возрастных когортах доминируют характерные для традиционалистского сознания внешний локус-контроль, патерналистские ожидания и т.д.

Во многом «зависание» на пути развития процессов социокультурной модернизации связано с доминированием в сознании россиян особой модели взаимоотношений личности и государства, в качестве отправной точки в которой выступает общность, а не личность. Такая модель, с точки зрения оценки ее через призму социокультурной модернизации, относится к числу архаических. Однако это не означает тяги россиян к тоталитарному обществу. Легитимно для россиян будет только такое государство, которое будет соблюдать интересы народа. Причем на государстве в рамках этой модели по определению лежит обязанность заботиться о своих гражданах, и это неотъемлемая сторона данной модели отношений личности и власти, а не просто следствие якобы иждивенческих установок россиян.

Значимость интересов отдельного человека для большинства россиян не слишком легитимна, даже если речь идет лично о них и их собственных интересах. Однако при этом в массе своей они будут ориентироваться все-таки не столько на интересы государства, сколько на интересы своей семьи. Приоритетность происходящего в семье для  большинства россиян носит безусловный характер, а семейное благополучие является для россиян самым распространенным критерием жизненного успеха.

5. Россиянам по-прежнему присущ внутренний динамизм, готовность к переменам. Есть в России и тот двигатель, тот внутренний импульс, который при правильном его понимании и использовании способен придать невиданную динамичность развитию России, так как он носит внутренний, а не внешний по отношению к деятельности людей характер. Этот импульс – интерес к содержанию выполняемой работы.

Перспективы экономической модернизации России во многом обусловлены состоянием и особенностями человеческого капитала российских работников, который зависит, прежде всего, от профессии и отрасли. Ситуация с человеческим капиталом работников в российской экономике, при которой большая их часть находится в положении либо частичной деквалификации (как в случае невостребованности навыков многих специалистов), либо общей деградации (в случае рабочих как группы в целом с учетом тенденций ее межгенерационного воспроизводства), может характеризоваться как крайне опасная для перспектив модернизации России. Тревожными тенденциями выступают также постепенная люмпенизация рабочих низкой квалификации и массовый уход молодежи в торговлю, а не в индустриальный сектор. При этом у большинства представителей молодежи, куда бы они ни шли работать, практически нет шансов на изменение их жизни и профессиональных траекторий.

На эти структурные ограничения российской экономики, связанные со спецификой человеческого капитала российских работников, наслаивается сегодня проблема их лояльного отношения к различным формам девиаций. Из всех групп работников специалисты являются единственной профессиональной группой, представители которой протестуют против таких институтов, как уклонение от уплаты налогов и коррупция.

Перспективы экономической модернизации ограничиваются еще и тем, что к распространению современных стилей руководства оказываются не готовы ни российский менеджмент, ни рядовые работники.

Все эти ограничения развития модернизационных процессов в сфере производственных отношений – ограничения, по сути своей вытекающие из незавершенности социальной и социокультурной модернизации российского общества, – выступают серьезными барьерами на пути инновационного развития России, интеграции ее в экономику знаний. Вот почему, как позволяют утверждать результаты исследования, решая задачи модернизации России, нельзя ограничиваться только проблематикой экономической модернизации, забывая о той базе, на которой последняя может эффективно реализовываться. Речь идет о наличии работника, ориентированного на саморазвитие и экономическую рациональность, и о формировании современной системы производственных отношений.

6. Оценивая жизненные установки россиян и примеряя их к вопросу о развитии гражданского участия в России, сложившуюся здесь ситуацию образно можно интерпретировать скорее так: «стакан наполовину пуст», нежели «наполовину полон» – массовые умонастроения скорее располагают к уклонению от гражданского участия, нежели в его пользу.

Невысокий уровень гражданского участия в России связан с рядом факторов. С одной стороны, это низкий уровень доверия людей институтам гражданского общества, особенно политическим партиям и профсоюзам. Однако в этом смысле ситуация в России не является уникальной, она характерна и для многих других стран, в том числе отличающихся высоким уровнем жизни и гражданской активности.

С другой стороны, и это представляется более важным обстоятельством, отчуждению людей от гражданской деятельности способствует уверенность в том, что гражданские инициативы не способны повлиять на существующее положение вещей, имеют малую «дальность» действия и могут, в лучшем случае, влиять на ситуацию на низовом уровне. В обществе сформирован выраженный стереотип, согласно которому все изменения должны проводиться «сверху», тогда как само общество в этом отношении бессильно.

Наши сограждане, которых можно классифицировать как модернистов, в большей степени, нежели остальные, расположены к активной жизненной позиции. Однако именно эта группа отличается по самооценкам самым низким уровнем ответственности за происходящее в стране. В настоящее время в фокусе их внимания – главным образом собственные интересы. Особенно это касается модернистов, принадлежащих к наиболее успешным в материальном отношении слоям населения. Можно предположить, что трудности мотивации и включения в активные гражданские отношения модернистски настроенных россиян могут преодолеваться путем развития сферы гражданской активности как особой профессиональной ниши. В период «покоя», в котором пребывает сегодня российское общество, только «лифтовые» возможности участия в общественной жизни (карьеры, дохода, социального статуса, попадания в определенный социальный круг) могут сделать ее привлекательной для представителей наиболее активной части общества.

7. Для нынешнего этапа культурной модернизации характерна десекуляризация общественного сознания, ослабление влияния культурологической парадигмы, акцентирующей внимание на прогрессе и т.д. В то же время, у подавляющего большинства населения сохраняется положительное отношение к науке, прогрессу, знаниям.

О неоднозначности и противоречивости протекания в современном российском обществе процессов культурной модернизации свидетельствует и анализ отражения в общественном сознании плюрализации форм общественной жизни. И хотя доля тех, кто осознает неизбежность сосуществования в обществе разных групп интересов и стилей жизни, постепенно растет, однако россияне до сих пор проявляют низкий уровень толерантности к «иным» и «чужим» на социальном микроуровне.

Досуговая активность большинства россиян достаточно бедна и сосредоточена в основном на «домашней территории». Это позволяет рассматривать ее как разновидность типов активности, характерных для обществ традиционного типа. И хотя от 28% до 42% россиян в разные годы последнего десятилетия характеризовались активным и разнообразным досугом, однако нельзя сказать, что досуговая активность россиян демонстрирует позитивные линейные тренды. Скорее можно говорить о стагнации ситуации в этой области. Все это позволяет рассматривать ситуацию в сфере культурной модернизации российского общества как внутренне противоречивую, а характерные для нее тенденции как разнонаправленные и неоднозначные. Однако общий вектор процессов, протекающих в этой области, позволяет говорить скорее о ренессансе традиционализма, чем о продвижении по пути культурной модернизации.

8. Оценивая перспективы социально-демографической модернизации с точки зрения того, какое отражение она находит в семейных отношениях, можно зафиксировать, что семья была и остается очень важной частью жизни населения, однако сам смысл семьи для россиян претерпевает изменения. Из системы широких родственных связей  она превращается в микромир, ограничивающийся членами домохозяйства. При этом ценность этого микромира заключается пока не столько в создании системы отношений между партнерами, сколько в создании условий для продолжения рода и облегчении быта. Поэтому для самого индивида из ценности терминальной семья постепенно превращается в России в ценность инструментальную, когда не индивид служит интересам семьи, а семья все чаще становится лишь элементом в системе интересов человека.

В таких условиях создание семьи зачастую оказывается отложено во времени и замещено институционализацией добрачных отношений (гражданским браком), которые не связаны в понимании россиян с семьей как таковой. При этом происходит не столько модернизация семейной сферы, связанная с плюрализацией форм семейной жизни, сколько прагматизация партнерских отношений. Именно поэтому запрос на тот или иной тип ролевого расклада в семье слабо сопряжен с общей модернизированностью сознания россиян и зависит, скорее, от их образования.

Предпочтения россиян относительно распределения ролей в семье достаточно гибки. При изначальной гендерной неконсистентности запросов мужчин и женщин вступление в брак, рост их образовательного уровня и т.д. стимулируют их взаимное «подстраивание». Более того, предпочтения россиян относительно распределения ролей в семье постепенно модифицируются от запроса на традиционную (патерналистскую или утилитаристскую) семью к запросу на консенсусную ее модель и, далее, к запросу на современную (прагматическую) модель семьи. Однако любое состояние неопределенности, связанное с кризисными ситуациями различного рода, отбрасывает этот процесс назад, возвращая к исторически испытанным формам традиционных семейных отношений, когда главой семьи выступает мужчина. Роль кормильца при этом, впрочем, легко передается женщине, если она способна ее успешно реализовывать, и это в подавляющем большинстве случаев не ведет к развитию в таких семьях деструктивных тенденций.

9. И в самосознании населения, и в реальности в России сейчас присутствуют социальные группы, способные выступать субъектами модернизации. Однако это не совсем одни и те же группы.

Если говорить о существующих оценках в массовом сознании, то основными силами, способными обеспечить прогрессивное развитие России, выступают рабочие и крестьяне. И это консенсусная позиция для всех социально-профессиональных, возрастных и т.д. групп. Заметно отстают от них, но все же выглядят в глазах большинства населения опорой прогрессивного развития России, также интеллигенция, молодежь, предприниматели и средний класс. Более проблематична для россиян роль военных, а также менеджеров высшего звена. Еще хуже ситуация с сотрудниками правоохранительных органов – хотя доля считающих, что они препятствуют развитию России, практически равна доле рассматривающих их как способствующих ее развитию (последние составляют лишь около трети россиян). И, наконец, бесспорным тормозом развития России выступают в глазах наших сограждан государственные чиновники, судя по всему в силу уверенности в их коррумпированности. 

Заметно улучшилось при этом в последние годы отношение россиян к предпринимателям, которые не воспринимаются населением страны  как антагонистическая сила. Как это ни странно, но предприниматели сегодня существуют в массовом сознании как часть «трудового народа» и вместе со всем народом противостоят в этом отношении государственным чиновникам.

Если говорить о степени социальной близости и наличии конфликтных отношений между отдельными группами (что важно, поскольку межгрупповые конфликты могут в силу возникающей из-за них социальной напряженности создать менее благоприятные условия для продвижения России по пути модернизации), то один социальный полюс российского общества образовывают сегодня рабочие и крестьяне, а второй – предприниматели и руководители.

Постепенно входит в массовое сознание и ранее непривычный для нашей страны концепт среднего класса, причем осознание его социальной роли как положительной характеризует прежде всего те группы, которые традиционно принято относить к самому среднему классу. Другие сдвиги, происходящие в сознании населения в последние годы, также свидетельствуют о постепенном создании субъективных предпосылок для модернизационного рывка России, хотя говорить о кардинальных изменениях в этой области пока не приходится.

О наличии серьезных проблем с субъектами модернизации свидетельствует и анализ реальной готовности отдельных социально-профессиональных групп выступить в качестве субъектов модернизации. Наличие в России субъектов модернизации (т.е. тех, кто заинтересован в ее проведении и способен достаточно эффективно функционировать в условиях современного типа экономики и организации общественной жизни) фиксируется, но они как бы «распылены» по разным социальным группам, что затрудняет их консолидированные действия. Тем не менее, можно констатировать, что модернисты на две трети – представители так называемого среднего класса, в то время как традиционалисты – это в основном «социальные низы», состоящие почти полностью из пенсионеров и рабочих. Как это ни парадоксально, именно последние одновременно в восприятии населения – главная движущая сила прогрессивного развития нашей страны. Большинство же населения страны относится пока к промежуточной группе, многочисленность которой отражает незавершенность социокультурной модернизации российского общества.

10. Россия занимает свое, совершенно особое положение на «ментальной карте» мира. С одной стороны, оно связано с особенностями ее национальной культуры, а с другой – с тем этапом социокультурной модернизации, который она сейчас переживает. При этом для нее характерно в большей степени тяготение к культуре Запада, хотя своеобразное, а в ряде случаев даже парадоксальное, сочетание различных культурных характеристик в ней не позволяет рассматривать как «органически составляющую» западной культуры.

Во многом такое парадоксальное положение связано, видимо, со сложившейся ситуацией в пореформенном российском обществе. В частности, это относится к повышенной потребности в четких правилах как реакции на отсутствие эффективных социальных регуляторов и повышенному стремлению к избеганию неопределенности как реакции на чрезмерно высокую негарантированность выживания, не говоря уже о самореализации, в современной России.

В российском обществе происходит культурный дрейф, вектор которого задают в исходной точке – традиционалисты, а в конечной – модернисты. При этом модернисты в большой степени обладают теми качествами, которые позволяют рассматривать их как потенциальных субъектов реализации модернизационного проекта. В ходе этого дрейфа Россия будет сближаться со странами Запада, поскольку модернисты, число которых постепенно растет, по своим культурным особенностям гораздо ближе к ареалу культур Запада, чем население России в целом.

На протяжении всего новейшего периода отечественной истории в сознании  ее населения сосуществовали и конкурировали по крайней мере 3 главных культурно-идеологических ориентации, которые обосновывали различные типы модернизации: либерально-западническую, советскую и наиболее размытую, по существу только еще формирующуюся, собственно российскую, в рамках которой в свою очередь возможны различные варианты – от народно-демократического до авторитарного  (имеются в виду массовые умонастроения, а не различные элитарные корпорации и центры влияния).

Укрепление собственно российской идентичности сильно сказывается и на приверженности россиян к советскому опыту. Характерно, что процент  положительных реакций на аббревиатуру «СССР» за 10 лет снизился на целых 12 пунктов. Если в 2000 году слово «СССР» воспринималось с несколько большей симпатией, чем слово «Европа», то к 2010 году преимущество оказалось утрачено. Тем не менее, списывать советскую модель со счета было бы опрометчиво, ибо, несмотря на значительные усилия по ее дискредитации, население в целом отнюдь не склонно видеть советскую эпоху исключительно в темных тонах. Благожелательное отношение к советскому прошлому распространено повсеместно, за исключением лишь мегаполисов, где настроения населения в этом вопросе делятся практически пополам. Наиболее лояльной к советскому прошлому группой, как и следовало ожидать, остается старшее поколение, в особенности те, кому  перевалило «за 50». Среди людей этого возраста только 10%–15% воспринимают то время безусловно негативно, тогда как 85%–90% их ровесников испытывают по отношению к нему чувство ностальгии. Однако позитивное отношение к СССР устойчиво воспроизводится и в более молодых возрастных когортах. Начиная с 22 лет оно совершенно определенно преобладает над негативным. И только среди самых младших – тех, кто родился не раньше 1989–1990 гг. и может знать о Советском Союзе только понаслышке, – зафиксировано некоторое (впрочем, очень умеренное – 4%) преобладание обратных этому настроений. Несомненно, ожидать возрождения советской модели в более или менее целостном виде не приходится. Верить в то, что это возможно, могут только люди, совершенно замкнувшиеся в реминисценциях прошлого. И тем не менее, учитывая характер массовых настроений, было бы естественно предположить, что советская модель не исчезнет бесследно и отдельные ее элементы будут использованы при разработке стратегии российской модернизации. Точно так же, как советская  власть на определенном историческом этапе не смогла игнорировать опыт попыток модернизации в дореволюционной России, хотя в силу понятных причин далеко не всегда была склонна это признавать.

В целом анализ полученных данных позволяет утверждать – говорить о высокой готовности российского общества к модернизационному рывку было бы явным преувеличением. В то же время, неоднократно предпринимавшиеся за последнее столетие попытки модернизации России «сверху» не оказались для нее напрасными. Так, например, сравнительно успешно развивается процесс формирования у россиян новой модели ценностей, включая рост значимости достижительных ценностей, прагматизма, экономической рациональности и т.д. И в то же время, в других областях, в том числе – в сфере формирования адекватных требованиям глобальной экономики системы производственных отношений, процессы модернизации откровенно «пробуксовывают».

Изменить сложившуюся ситуацию «везде и сразу» вряд ли получится даже при наличии сильной политической воли и большого объема инвестиций, поскольку тормозом для модернизации России выступает прежде всего сложившаяся система социальных отношений и институтов. В этих условиях необходимо очень точно выделить «направления главного удара» и те силы, на которые можно опереться в модернизационном рывке. Так, модернизационный прорыв времен Сталина опирался на рабочий класс, во многом и сформировавшийся в ходе этого прорыва. Видимо, социальной базой модернизационного прорыва России в настоящее время может стать только так называемый «новый средний класс», объединяющий прежде всего профессионалов и концентрирующий значительную часть тех, кого называют модернистами. Именно этот класс объективно заинтересован в перестройке российской экономики, переводе ее на современные рельсы, поскольку только такой экономике он реально необходим и только в ней он сможет найти себе массовое применение. Более того – только эта социальная группа в случае реализации сценария модернизационного прорыва сможет не просто существенно улучшить свое положение, но и превратиться в ведущую силу общества, как это произошло с рабочим классом в период первых советских пятилеток. Главным тормозом же модернизационного прорыва, снижающим его вероятность с учетом инициируемого «сверху» характера российской модернизации, выступает государственный аппарат, точнее – коррумпированность части этого аппарата.

Вероятность осуществления модернизационного рывка повышается за счет того, что в российском обществе есть и внутренний динамизм, и ярко выраженный запрос на модернизацию, причем даже не столько экономики, сколько, прежде всего, сложившейся системы социальных отношений, которая и выступает, собственно, главным тормозом модернизации экономики и общества в целом. Без завершения социальной и социокультурной модернизации, прежде всего – установления реального равенства всех перед законом, без формирования в массовом масштабе личности нового типа, способной к целерациональным действиям в рамках длительного горизонта времени, невозможно преодолеть те ключевые пороки российской экономики, которые мешают ей успешно использовать преимущества России в глобальной системе экономических отношений.  Невозможно без этого и превратить Россию в мощную современную державу.

Что это означает? А это означает, что, отвечая на главный вопрос исследования – готово ли российской общество к модернизации – можно сказать так: да, в российском обществе есть довольно значительный модернизационный потенциал. Однако его объем и характер его локализации, имеющие место особенности национального менталитета, сложившаяся в России система социальных институтов и всепроникающая коррупция делают задачу реализации этого потенциала более чем непростой.

---

[1] На рисунке не представлены затруднившиеся с ответом

[2] В анкете был также предусмотрен ответ «удовлетворительно», не приведенный в таблице, поэтому общая сумма ответов менее 100%.

[3] В анкете присутствовал также ответ «удовлетворительно», не представленный на рисунке, поэтому общая сумма ответов менее 100%.

[4] В анкете присутствовал также ответ «удовлетворительно», не представленный на рисунке, поэтому общая сумма ответов менее 100%.

[5] В анкете присутствовал также ответ «удовлетворительно», не представленный на рисунке, поэтому общая сумма ответов менее 100%.

[6] В анкете присутствовал также ответ «удовлетворительно», не представленный на рисунке, поэтому общая сумма ответов менее 100%.

[7] В анкете присутствовал также ответ «удовлетворительно», не представленный на рисунке, поэтому общая сумма ответов менее 100%.

[8] Данные по 1998 г. приведены по результатам мониторингового исследования РНИСиНП, проведенного по стандартной общероссийской выборке в октябре 1998 г.

[9] http://www.gks.ru/bgd/regl/b09_13/IssWWW.exe/Stg/html1/04-02.htm

[10] http://www.gks.ru/bgd/regl/b09_13/IssWWW.exe/Stg/html1/04-18.htm

[11] На рисунке не представлены затруднившиеся с ответом.

[12] Жирным шрифтом выделены идентичности, по которым наблюдался максимальный рост (свыше 20%) за последние 15 лет.

[13] Учитывая, что на 9 и 10 баллов оценили свое место в обществе в сумме менее 1%, так как представители соответствующих слоев в массовые опросы просто не попадают, и медиана распределения, и средний балл пришлись на позицию в 5 баллов.  Однако, для исключения путаницы со средним классом, мы используем здесь понятие медианного слоя.

[14] Эта группа городов была выбрана нами для более детального анализа эффекта социальной модернизации в части урбанизации, поскольку именно среди жителей городов-миллионников максимальна доля потомственных горожан.

[15] Этот показатель практически одинаков среди имеющих землю городских жителей – выходцев из сел и из городов, и зависит скорее от дохода домохозяйства и его потребности в улучшении своего положения. Так, среди имеющих землю горожан, чьи доходы ниже половины медианных доходов, свыше половины указывают доходы от подсобного хозяйства в числе основных источников дохода семьи. По мере роста доходов этот показатель плавно сокращается, доходя до 18% у имеющих более двух медианных доходов.

[16] Остальные затруднились ответить на этот вопрос.

[17] Учитывая особенности выборки исследований, результаты которых сопоставляются на рисунке, данные по 2010 году на нем приводятся по сопоставимому с данными других использованных исследований массиву респондентов, из которого исключены лица старше 65 лет.

[18] Учитывая особенности выборки исследований, результаты которых сопоставляются на рисунке, данные по 2010 году на нем приводятся по сопоставимому с данными других использованных исследований массиву респондентов, из которого исключены лица старше 65 лет.

[19] Затруднились ответить на этот вопрос 6% в 2000 г. и менее 1% в 2010 г.

[20] Отранжировано по показателям 2010 г. Часть позиций в анкете опроса 2001 г. отсутствовала, поэтому данные по стремлению иметь много свободного времени на рисунке за этот год не приведены, данные по стремлению сделать карьеру даны по исследованию 2004 г., а по стремлению иметь доступ к власти – по 2003 г.

[21] В 1995 году эта и следующая ценностная пара отсутствовали в инструментарии исследования.

[22] Подробнее см. о проблеме понимания россиянами равенства и социальной справедливости, а также ключевых, в их восприятии, видах неравенств, см.: Социальные неравенства и социальная политика в современной России / Отв. ред. М.К.Горшков, Н.Е.Тихонова. – М.: Наука, 2008.

[23] Учитывая особенности выборки исследований, результаты которых сопоставляются на рисунке, данные по 2010 году на нем приводятся по сопоставимому с данными других исследований массиву респондентов, из которого исключены лица старше 65 лет.

[24] Здесь и далее (если не указано иное) жирным шрифтом выделены показатели, которые значимо отличаются от показателей, характерных для работающего населения в целом.

[25] Показаны социально-профессиональные группы, которые значимо отличаются между собой по этому показателю.

[26] На рисунке не представлены те россияне, которые за последние 5 лет вышли на работу после учебы (5% от выборки). Они относительно равномерно распределены среди представителей различных социально-профессиональных групп.

[27] На рисунке не представлены затруднившиеся с ответом.

[28] Социальный потенциал модернизации в Южном федеральном округе. Пресс-выпуск №1473 от 14.04.2010, на сайте ВЦИОМ (http://wciom.ru).

[29] Европейское социальное исследование (European Social Survey – ESS), проведено в 2006 г. в 25 странах. Всего опрошено 47099 человек, в том числе в России 2437 (cм.: www.europeansocialsurvey.org).

[30] Средний балл в интервале от 1 до 4, где 1 – «совсем нет доверия», 4 – «доверяют в большой степени»; данные исследования WVS 2005–2007 гг.

[31] Тестируемые формы участия: 1) обращения к конкретному политику или в органы власти; 2) участие в работе политической партии, группы, движения; 3) участие в работе какой-либо другой общественной организации; 4) ношение или вывешивание символики какой-либо политической, социальной, или какой-либо иной акции; 5) подписывание петиций, обращений, открытых писем; 6) участие в разрешенных демонстрациях; 7) отказ от покупки или потребления каких-либо товаров для выражения протеста.

[32] Рассчитано по данным ESS, 2006 г.

[33] Представители других конфессий составляли в выборке менее 1%, поэтому на рисунке они не представлены.

[34] Анализировались факторы принадлежности к самым различным социальным группам (возрастным, социально-профессиональным, образовательным, поселенческим, имевшим различные условия социализации и т.д.).

[35] Исключение составляют лишь прогулки и отдых на природе, однако они часто связаны с проведением времени на дачах и садовых участках, т.е. со «вторым домом».

[36] На рисунке не представлены ответившие «удовлетворительно» и затруднившиеся с ответом.

[37] На рисунке не представлены ответившие «удовлетворительно» и затруднившиеся с ответом.  Также не представлены отметившие свой социальный статус на 9–10 баллов, а материальное благосостояние на
8–10 баллов, т.к. их количество было менее 50 человек.

[38] В семьях 6% россиян наибольшие доходы получает другие члены семьи. Стоит отметить, что доля женщин, которые демонстрируют наибольшие в семье доходы, в реальности должна быть несколько выше, т.к. респонденты-мужчины чаще женщин говорят о том, что именно мужские доходы максимальны в их семьях (82 и 69% соответственно). При этом, как показывают предыдущие наши исследования, женщины более осведомлены в вопросах семейных финансов, т.к. активнее участвуют в распоряжении ими.

[39] На рисунке не представлены ответившие «иное», т.к. ни респондент, ни его супруг не являются кормильцами семьи.

[40] Для состоящих в зарегистрированном браке.

[41] Данные приведены с учетом взвешивания гендерной структуры домохозяйств с доминированием «женского» и «мужского» доходов.

[42] Утилитаристскую модель выбирают только 12% замужних женщин, которые имеют максимальные в своих домохозяйствах доходы.

[43] «Выброс» в сторону патерналистской модели у женщин наблюдается только в возрасте 27–30 лет, который для большинства из них связан с уходом за маленькими детьми, когда они, по сути, охотнее готовы предоставить роль лидера в семейных отношениях мужчине.

[44] Согласно данным WVS за 2005–2007 гг.

[45] На рисунке не представлены ответившие «удовлетворительно» и затруднившиеся с ответом.  Также не представлены оценившие свой социальный статус на 9 и 10 баллов, т.к. их количество было менее 20 человек.

[46] На рисунке не представлены ответившие «удовлетворительно» и затруднившиеся с ответом.

[47] Обозначения: «_» конфликтные противоречия (согласие с тем, что соответствующая социальная группа способствует развитию России выражает менее 50%),  «0»  – социальная толерантность (согласие с тем, что соответствующая социальная группа способствует развитию России выражает от 50% до двух третей), «+» социальная близость (согласие с тем, что соответствующая социальная группа способствует развитию России выражает от двух третей до трех четвертей) , «++» солидарность (согласие с тем, что соответствующая социальная группа способствует развитию России выражает более трех четвертей). Светло-серым выделена зона наибольшего признания позитивной роли соответствующих социальных групп в развитии страны, причем штриховкой выделены совпадающие зоны такого признания. Темно-серым – зона, где доля оценивающих роль соответствующей группы негативно превышает долю оценивающих ее позитивно.

 

[48] Учитывая особенности выборки исследований, результаты которых сопоставляются на рисунке, данные по 2010 году на нем приводятся по сопоставимому с данными исследования 1998 г. массиву респондентов, из которого исключены лица старше 65 лет. Отранжировано по данным 1998 г.

[49] Х. Тиммерман. Европа и ее восток с геополитической точки зрения // Мировая экономика и международные отношения. 2009. № 10. С. 106.