«Маркетизация». Системная военно-экономическая кампания против постсоветской России.

Часть 1

Неотвратимость поражения определялась тем, что огромная часть советской номенклатурной элиты и в Москве, и в республиках уже признала поражение СССР, и была внутренне готова к его окончательному предательству

Экономическая война

Юрий Бялый

Военно-экономическая кампания команды Рейгана–Кейси против СССР, которой мы посвятили две предыдущие статьи, давала «ошеломляющие результаты». Именно так выразился один из американских экспертов в конце 1990 г. То есть в момент, когда стали ясны не только катастрофические последствия «перестроечного реформирования», но и то, что (любимый оборот Горбачева) «процесс пошел». И что он неотвратимо идет именно в том направлении, по которому его десятилетием ранее задумал направить Запад, и в первую очередь США.

Неотвратимость определялась тем, что огромная часть советской номенклатурной элиты и в Москве, и в республиках уже признала поражение СССР, и была внутренне готова к его окончательному предательству.

В политической сфере наиболее яркие тому свидетельства — провоцирование элитными группами крупных этнических конфликтов в регионах страны (Алма-Ата, Новый Узень, Фергана, Сухуми, Карабах, Баку, Тбилиси и т. д.) и организация «парада суверенитетов» союзных республик (начиная с Литвы и кончая Россией). А далее пошел аналогичный «парад суверенитетов» в автономных республиках и областях. Который в России открылся заявлением главы Верховного Совета РСФСР Б. Ельцина «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», сделанным в Уфе в августе 1990 г.

Все это шло в русле игры группы Горбачева по превращению СССР в рыхлую договорную конфедерацию суверенных республик и автономий, а далее — вело к политической судороге «путча» августа 1991 г. и, в итоге, к окончательному развалу СССР в декабре 1991 г. Впрочем, детальное обсуждение этого судьбоносного процесса глобального значения, как и конфликтной игры вокруг него разных элитных групп, — это отдельная тема, далеко выходящая за рамки экономической войны.

В экономической сфере описанные политические коллизии сопровождались нарастающим элитным саботажем, который почти повсеместно усугублял социально-экономическое обрушение. Это был такой саботаж, при котором в России Б. Ельцин одновременно останавливал на ремонт 24 табачных фабрики, оставляя население страны без курева, на Украине не исполнялись приказы Москвы отгружать торговле сахар из переполненных складов местных заводов, а Казахстан направлял эшелоны с мясом не туда, где его не хватало, а в республики и регионы, в которых был избыток собственного мяса.

А одновременно, о чем мы уже говорили в предыдущей статье, нарастали процессы целенаправленного развала системы управления единым хозяйством страны, а также элитного и низового воровства. И — что еще важнее — реальная экономическая и управленческая власть неуклонно перетекала от формальных госструктур к альянсу предавшей СССР хозяйственной, партийной, спецслужбистской номенклатуры (освободившейся от своих официальных обязательств в разваленных министерствах, ведомствах и парткомах), с контролируемым спецслужбами организованным криминалом.

В декабре 1990 г. Верховный Совет СССР отправил в отставку правительство Н. Рыжкова. Руководить переходом страны к рыночной экономике (этой самой «маркетизацией») был назначен новый Кабмин СССР во главе с премьером В. Павловым.

Павлов начал работу своего правительства с денежной реформы (обмен 50- и 100-рублевых банкнот на купюры нового образца). Обмен проводился в течение всего трех дней января 1991 г. и с серьезными ограничениями. Его целью было объявлено изъятие огромных сумм в крупных банкнотах, которые, якобы, накопили «в кубышках» теневые дельцы.

В начале апреля 1991 г. Кабмин Павлова объявил о двукратном повышении цен на большинство товаров повседневного спроса, и на этом экономическое реформирование притормозил. Было не до него, поскольку быстро «наползал» политический кризис развала СССР.

А экономический кризис углублялся. Влиял, конечно, продолжавшийся шок обрушенных цен на экспортируемую нефть (и нехватка валюты для замещения импортом растущих потребительских дефицитов). Но решающую роль играл «лоскутный распад» уже почти неуправляемого советского хозяйственного комплекса.

К окончательному развалу великой страны в конце 1991 г. СССР подходил с 11%-ным спадом производства и ВВП, с 30%-ным дефицитом бюджета и растущим внешним долгом. Который в 1991 г. вырос с $72,7 млрд до $109,1 млрд.

Именно с момента «отмены» СССР Б. Ельцин, летом 1991 года избранный Президентом РСФСР, заодно возглавил правительство, объявил о начале в России радикальных экономических реформ и назначил руководить реформами Е. Гайдара.

Еще в ноябре 1991 г. Ельцин издал Указ «О либерализации внешнеэкономической деятельности на территории РСФСР», который разрешил предприятиям ведение внешнеторговых операций без специальной регистрации, а также снял ограничения на вывоз наличной валюты из страны физическими лицами. В декабре Ельцин издал указ о свободе торговли для всех юридических и физических лиц. А со второго января 1992 г. была объявлена либерализация всех цен, за исключением цен некоторых социально-значимых товаров и услуг (хлеб, молоко, общественный транспорт и т. п.).

На рынке сразу появились потребительские товары и продовольствие — по новым, резко поднятым «свободным» ценам. Но поскольку огромная часть отечественных предприятий уже «лежала на боку», торговля начала под руководством упомянутых выше альянсов предавшей элиты и криминала массированно наполняться импортом.

То есть начала сбываться мечта Запада, включая США, о том, чтобы преодолеть или хотя бы отложить собственный кризис за счет СССР. А именно — за счет дешевого импорта постсоветских ресурсов и одновременного захвата своим экспортом гигантского постсоветского рынка, крупнейшего из еще не освоенных капиталистической экономикой. Альянс предавшей элиты и криминала исправно поставлял за бесценок на Запад якобы ставшие ненужными в России сырье и материалы, и столь же исправно закупал на Западе и ввозил в страну потребительские товары: продовольствие, одежду, бытовую технику, электронику и т. д.

Торговля «цвела и пахла», о чем не устают твердить апологеты Гайдара. Правда, по понятным причинам, она была с сильным криминальным душком. Но те же апологеты Гайдара молчат о том, что происходило с производством. А оно начало обрушиваться, причем невиданными ранее темпами. Почему?

Во-первых, значительная часть советских предприятий, десятилетиями не обновлявших оборудование и ассортимент выпускаемой продукции, действительно не могла конкурировать с импортом по качеству и потребительской привлекательности своих товаров.

Во-вторых, на некоторых заводах и фабриках уже было разворовано слишком многое — не только из материальных запасов, но и из основных производственных фондов, «уведенных» в разного рода кооперативы и совместные предприятия.

В-третьих, разрушение межреспубликанских связей ранее единого хозяйственного комплекса оборвало множество кооперационных производственных цепочек «сырье — промежуточная продукция — готовые изделия». И быстро создать такие же новые производственные цепочки внутри республик было просто невозможно.

И, в-четвертых, обесцененные остатки средств на счетах предприятий правительство Ельцина–Гайдара–не индексировало. Причем вполне сознательно. Новоявленные «либеральные реформаторы» нередко прямо говорили и писали, что советские предприятия настолько устарели морально и физически, что их проще не поддерживать и модернизировать, а взорвать и построить новые.

В хозяйственном комплексе страны быстро нарастал вал взаимных неплатежей. Работникам не выплачивали зарплату, заводы и фабрики массово банкротились и закрывались, персонал выбрасывали на улицу. Впервые за 70 лет в России возникла и стала стремительно расти безработица.

Обанкротившиеся предприятия перестали платить налоги. Но и оставшиеся на плаву их также платить не могли. Поскольку денег у них на счетах не было, они вместо денег налаживали расчеты натуральным обменом, бартером: станки за колготки, продовольствие за холодильники и т. п. А раз денежной меры при таких расчетах не было, то сфера бартерных обменов стала еще одной зоной форсированной криминализации хозяйственных отношений.

При этом мировые цены на нефть с 1986 г. устойчиво держались на сравнительно низком уровне (их новый резкий подъем начался лишь в 2003 г.). Что означало для России необходимость спасаться от социально-экономического краха наращиванием физических объемов экспорта сырья.

И по официальным государственным каналам, и в порядке исполнения Указа Ельцина о свободе внешней торговли предприятия (а также фирмы и фирмочки при предприятиях) гнали на Запад во все больших масштабах нефть и нефтепродукты, газ, черные и цветные металлы, удобрения, древесину и даже стратегические запасы таких материалов, как титан, цирконий и т. д. В 1992 году суммарная стоимость только официально зарегистрированного экспорта из России составила $46 млрд. Причем, по оценкам Центробанка, около 60 % валютной выручки от этого экспорта в Россию не вернулись, осев на зарубежных счетах легальных и нелегальных экспортеров.

И из-за «утечек» экспортной выручки, и из-за падения производства и налогов бюджет быстро терял источники доходов и не мог финансировать большинство расходов. В первую очередь это коснулось науки, образования, здравоохранения, культуры, но далее затронуло пенсии, стипендии и другие социальные выплаты.

Между тем, «отпущенные на свободу» цены стремительно росли. «Команда Гайдара» считала это благом. Ее представители заявляли, что это должно, «в соответствии с законами рынка», в итоге обеспечить баланс между спросом и предложением товаров. Однако те же представители этой команды сначала неофициально, а затем и публично признавали, что важнейшая цель инфляции — «ликвидировать рублевый навес неоправданных выплат населению и хозяйствующим субъектам в предшествующие годы».

Что это значит в переводе на нормальный русский язык? Это значит, что «реформаторы» вели необъявленную финансово-торговую войну против собственного населения и собственной экономики. Войну, направленную на то, чтобы обесценить и многолетние сбережения граждан, и деньги на счетах предприятий, и стоимость производственных активов на их балансах.

Изначально правительство заявляло, что цены в результате «отпускания на свободу» могут вырасти в 3 раза. Однако в реальности все оказалось гораздо страшнее. Торговые аппетиты российских производителей и импортеров взвинчивали цены гигантскими темпами.

Кроме того, до лета 1992 г. сохранялась ситуация финансовой открытости России другим республикам. Если наличные рубли выпускала только Москва, то безналичные (деньги на счетах юридических лиц) — еще и центробанки новообразованных стран СНГ. И тот чрезвычайно доходный «бизнес», который возник еще в перестроечные годы и назывался «обналичка» (перевод безналичных денег на счетах в наличные за оговоренный процент от суммы), стал чуть ли не главным занятием многих сотен открывшихся во всех регионах страны полукриминальных и криминальных контор, которые объявили себя банками.

Денег в обороте становилось все больше, они «нагревали» спрос и создавали гиперинфляцию. То есть, обесценивали не только накопления граждан и счета предприятий, но и реальные зарплаты, пенсии, пособия. Цены за считанные недели выросли в 10–12 раз. Гиперинфляция почти в одночасье делала нищими миллионы наших граждан. И, повторю, под надзором гайдаровских «реформаторов» стремительно «додавливала» практически все отечественное производство, широко открывая российский внутренний рынок для зарубежных конкурентов.

Этому все жестче сопротивлялось «промышленное» лобби в Верховном Совете России. И к концу весны правительство, решив, что всех уже в основном ограбило («рублевый навес ликвидирован»), «зажало» внутреннюю денежную эмиссию и «отгородилось» от безналичной эмиссии в странах СНГ.

Но это был лишь другой способ уничтожения промышленности. Потому что заводы, вообще лишенные денег, начали «падать», как костяшки домино. И стало ясно, что растущая безработица и социальный протест угрожают снести власть.

Главу Центробанка РФ Г. Матюхина, который по поручению Гайдара прекратил денежную эмиссию, Верховный Совет в июле 1992 г. заменил на В. Геращенко. Геращенко начал гигантскую кампанию «расшивки» взаимных неплатежей между предприятиями, а также возобновил эмиссию. И тем самым, с одной стороны, чуть-чуть «дал дышать» промышленности, но, с другой стороны, снова подхлестнул гиперинфляцию.

По итогам 1992 г. инфляция в России составила 2600 % (то есть, деньги обесценились в 26 раз!). А промышленное производство — упало на 35 %! Такое в мировой истории бывало только в странах, потерпевших тяжелейшее военное поражение. Причем тенденция падения промышленного производства в России в большинстве отраслей сохранялась до кризиса и «дефолта» 1998 г., а в ряде отраслей сохраняется и поныне.

А еще в том же 1992 г. был объявлен старт большой (так называемой ваучерной) приватизации, открывший новый этап ограбления России и всех ее народов. Но об этом — в следующей статье.

Часть II

После окончательного ухода Гайдара из правительства в 1994 г. «группы особых интересов» никуда не делись...

На фоне падения экономики и беспрецедентной для мирного времени гиперинфляции, о которых мы говорили в предыдущей статье, в России началась масштабная приватизация производственных активов.

На деле, «ползучий» процесс приватизации шел еще с 1988 г. в форме передачи собственности госпредприятий в кооперативы и СП. Так, в 1994 г. «Организация экономического сотрудничества и развития» (ОЭСР) выпустила отчет, согласно которому к середине 1992 г. в России уже было «стихийно» (то есть беззаконно!) приватизировано более 2000 предприятий.

Законодательную базу приватизации начали создавать только в процессе развала СССР (с лета–осени 1991 г.), причем в острой полемике между «командой» Президента РФ Б. Ельцина и Верховным Советом России. И стартовала масштабная приватизация в середине–конце 1992 г. не на основании принятых парламентом законов, а в соответствии с Указами Президента, подготовленными гайдаровскими «реформаторами».

Так, если принятый ВС РФ закон назывался «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР» и не допускал свободного торгового обращения выпускаемых для приватизации именных счетов/ваучеров, то Указ Ельцина от 14 августа 1992 г. сделал ваучеры анонимными. То есть превратил их в своего рода параллельную квазивалюту, доступную для покупки и использования теми, кто был «в доле» с приватизаторами, и бессмысленную для остальных граждан, не имевших доступа к негласным механизмам приватизации.

Возглавил приватизацию член «команды Гайдара» Анатолий Чубайс, назначенный главой Госкомимущества. А главным куратором российских «рыночных реформ», включая приватизацию, с самого начала стал Международный валютный фонд. Который и придумал концепцию форсированной «маркетизации» постсоветских стран, получившую наименование «шоковой терапии» (имелось в виду, что всяких там «социалистических совков» можно излечить от советской психологии только экономическим шоком).

Именно МВФ поддержал в Польше приход на пост премьера «шокового терапевта» Лешека Бальцеровича, а также направил в Москву консультировать «команду Гайдара» эксперта МВФ Джеффри Сакса, профессора Гарварда и автора идеи и практики «шоковой терапии».

Впрочем, подробно обсуждать реалии той эпохи здесь не место. Это уже сделали многие. Нам же важно понять, что целью тогдашней форсированной «маркетизации» России было вовсе не построение капитализма по рецептам МВФ, и что это была именно системная война против страны.

К сожалению, многие наши патриоты сыграли негативную роль в понимании сути тех событий обществом. Они, стараясь унизить Гайдара и «реформаторов», объявляли их «кабинетными дурачками» и экономическими невеждами. То есть преуменьшали исходящую от этой команды угрозу.

Конечно, «гайдаровцы» дурачками и невеждами не были. Опыт «шоковых реформ» Сакса в Боливии (с 1985 г.) и Бальцеровича в Польше (с 1989 г.) они изучали внимательно. И специфику военно-промышленного и сырьевого «перекоса» нашей экономики знали очень хорошо. То есть они понимали, что «шоковыми» реформами убить Россию можно, а построить в ней капитализм — нельзя. Но, ссылаясь на Сакса и Бальцеровича, настаивали на том, что вариант шока — единственный шанс на успех реформ!

Какой же опыт «шоковой терапии» прославляла «команда Гайдара»?

В Боливии «гениальный реформатор» Сакс «для выхода из кризиса» фантастически урезал расходы бюджета. В результате в ключевых госотраслях промышленности страны, дававших основной экспортный доход: оловянной и нефтяной — занятость сократилась в среднем на 60 % (!!!). Естественно, рухнул покупательский спрос, вызвав «домино» банкротств частных предприятий. Возникшая в одночасье гигантская армия безработных занялась выращиванием и переработкой листа коки, и уже через два года в «кокаиновой отрасли» работала примерно треть трудоспособного населения страны!..

А в Польше вскоре после начала реформ Л. Бальцеровича (заметим, спроектированных тем же Саксом) экономика стремительно пикировала вниз, рос госдолг, огромная часть населения быстро нищала. Меньше чем через год тряпичную куклу Бальцеровича под одобрительные крики собравшихся секли розгами на улицах Варшавы, Кракова, Познани. По тем же улицам водили козу, названную «Бальцеровкой», под плакатом «Дои её, а не нас». А затем эту козу официально и торжественно передали «на баланс» польского Минфина.

Именно на такие «успешные реформы Бальцеровича» ссылался в 1992 году Гайдар. И именно такие реформы рекомендовал России от имени МВФ Сакс. А когда в конце 1992 г. на президентских выборах в США победил кандидат от Демпартии Б. Клинтон, Москву (и прежде всего, «мозговые» и «оперативно-хозяйственные» штабы наших гайдаровских «реформаторов») буквально наводнили американские «консультанты». Причем приход В. С. Черномырдина на пост премьера в конце 1992 г. состав и политику гайдаровской команды, проводившей российские «реформы», принципиально не изменил.

Официальные консультанты Гайдара и Чубайса были в основном из Гарварда, гнезда ультралиберального нобелевского лауреата Милтона Фридмана. Они везде настойчиво повторяли знаменитую «мантру» Фридмана насчет главного принципа «постсоциалистических» реформ: «Приватизировать, приватизировать и еще раз приватизировать».

Неофициальные консультанты были из разных ведомств, включая американские спецслужбы. Занимались они в основном «каталогизацией» и помощью в присвоении тех российских стратегических госактивов, которые им было нужно в первую очередь разрушить либо приватизировать в пользу американских (или хотя бы проамериканских) структур.

Эти официальные и спецслужбистские американские консультанты далее действовали в России много лет. И в очень большой степени определили не только ход и катастрофические результаты наших «рыночных реформ», но и кровавое развитие таких политических событий, как кризис 1993 г., завершившийся танковым расстрелом парламента. Впрочем, это — отдельная тема.

Что же касается приватизации, то ее программа, принятая ВС РФ в июне 1992 г., предусматривала чековую («ваучерную») и денежную приватизацию. Малые предприятия предполагалось продавать за деньги на торгах или прямо работникам этих предприятий, а крупные предприятия до приватизации требовалось акционировать, а затем продавать акции за ваучеры или деньги на аукционах либо конкурсах работникам предприятий или другим организациям и физическим лицам.

На деле никакого внятного законодательства по приватизации к ее началу принято не было. Ее реальные (в значительной степени «неформальные») механизмы создавали, понимали и «осваивали» лишь представители того номенклатурно-спецслужбистско-криминального альянса (НСКА), о котором я писал в предыдущей статье.

Простые же наши граждане, получившие во второй половине 1992 г. «ваучеры» с надписью «10 тыс. рублей» (как тогда объявил А. Чубайс, реальной стоимостью в две автомашины «Волга»), в своем подавляющем большинстве не имели ни малейшего понятия, что с ними делать. Некоторые вкладывали свои ваучеры в акции заводов и фабрик, на которых работали, другие — в выросшие как грибы после дождя чековые инвестиционные фонды (которые, пообещав взамен выдать акции приватизированных предприятий, бесследно исчезали через пару месяцев). А кто-то продавал свой ваучер около проходной предприятия анонимным скупщикам — сначала за 3–4 тыс. обесцененных гиперинфляцией рублей, а позже и за пару бутылок водки.

В результате «ваучерная приватизация» привела к тому, что основные приватизируемые активы (также максимально обесцененные гиперинфляцией) были задешево скуплены группами вышеупомянутого НСКА. И не только.

Уже в 1994 г. выяснилось, что в руках зарубежных (прежде всего, американских) хозяев оказались многие стратегические предприятия и лаборатории оборонно-промышленного комплекса, причем вместе с секретными технологиями и «ноу-хау». Так, например, советник Чубайса Дж.Хэй купил блокпакет акций НИИ «Графит» — разработчика советской технологии невидимости («стелс») для самолетов и кораблей. И далее лишь сохранившиеся обломки некоторых из этих стратегических предприятий удавалось вернуть в госсобственность и работоспособное состояние.

Каков же был результат «шокового» этапа российских реформ? Производственные цепочки рушились одна за другой, множество предприятий останавливались, безработица росла, почти половина населения страны оказалась обрушена в нищету. По данным Росстата, к концу 1994 г. ВВП России (в сопоставимых ценах, учитывающих инфляцию) упал наполовину в сравнении с 1990 г. При этом производство мяса и мясопродуктов снизилось в два раза, с 10 до 5 млн тонн, производство высокоточных станков с программным управлением просто исчезло, доля машин и оборудования с российском экспорте обрушилась вдвое, с 14 % до 7 %.

А одновременно — на радость Западу — рос экспорт российского сырья. По данным того же Росстата, экспорт нефти вырос с 20 % национального производства до 30 %, а экспорт алюминия — с 10 % до 70 % национального производства. И заодно неуклонно повышался российский внешний долг.

Почему эта вакханалия экономической войны против России оказалось возможна? Процитирую интервью бывшего мэра Москвы Гавриила Попова, данное «Независимой газете» 18 мая 2010 года: «Мы с Борисом Николаевичем были в хороших отношениях... Я сказал ему, что двух линий реформ в России быть не может. Или я вхожу в правительство, и принимается мой вариант, или я ухожу с поста мэра. Он спросил: «Сколько времени займет ваша модель развития?..» Я сказал: «Минимум 10 лет, максимум 20 лет, в среднем, скорее всего, около 15. Быстрее ничего не получится». А он в ответ: «Американцы обещают 37 миллиардов под Гайдара сразу же…»

Корр.: «Так ведь не было обещанных Ельцину денег?!»

Попов: «…Не дали, обманули. Когда было 75-летие Ельцина, приезжал Клинтон. И выпивший Борис Николаевич тут же обвинил его в том, что он не выполнил… обязательств».

Допустим, что Попов как конкурент Гайдара что-то искажает. Но вот как характеризовал американскую «помощь» реформированию российской экономики (в книге «Мир в движении») Гжегож Колодко — крупнейший экономист, который после «шока» Бальцеровича вытаскивал экономику Польши из кризисной пропасти.

Колодко, со ссылками на свои беседы с известными американскими политиками, пишет: «Мы имели дело не просто с неолиберальной глупостью, а с преступностью. Збигнев Бжезинский говорил: «стая западных, главным образом американских, «консультантов», часто входивших в сговор с российскими «реформаторами», быстро обогатилась в ходе «приватизации» российской промышленности, особенно энергетических активов». Высокопоставленный сотрудник ЦРУ в отставке Фриц Эрмарт сообщил: «Американские политические и бизнес-интересы были вовлечены в российскую коррупцию и воровство с самого начала. И это продолжается по сей день».

Допустим, что Колодко как идеологический противник Бальцеровича и Гайдара с Чубайсом также что-то искажает или преувеличивает. Хотя суд в США над главными консультантами Чубайса, профессорами Гарварда Дж.Хэем и А. Шлейфером, в 2005 г. доказал их криминальное участие в приватизационном воровстве и присудил к штрафу почти в 30 млн долларов.

Но вот что говорит соавтор «гайдаровского шока» (и профессор того же Гарварда) Джеффри Сакс в интервью «Независимой газете» 31 декабря 1998 г.: «Главное, что подвело нас, это колоссальный разрыв между риторикой реформаторов и их реальными действиями… они сочли, что дело государства — служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег и поскорее. Это не шоковая терапия. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей».

Скажут, что и Сакс кривит душой: ведь он хочет лично отмыться от ответственности за российский экономический крах и переложить ее на команду Гайдара–Чубайса. Приведу свидетельства людей заведомо авторитетных и неангажированных.

Например, академик РАН В. М. Полтерович написал: «В 1992 году одновременно с приватизацией и либерализацией внутренних цен была произведена либерализация внешней торговли... задолго до того, как внутренние цены пришли к равновесным значениям… продажа… нефти, цветных металлов, топлива… стала сверхприбыльной, … инвестиции в развитие производства потеряли смысл, а целью стало получение доступа к внешнеторговым операциям... Это способствовало росту коррупции и преступности, росту неравенства, повышению внутренних цен и спаду производства».

Еще более резко российскую приватизацию оценил нобелевский лауреат, бывший главный экономист Всемирного банка Джозеф Стиглиц: «Хотя предполагалось, что приватизация обуздает политическое вторжение в рыночные процессы, она дала дополнительный инструмент, посредством которого группы особых интересов и политические силы смогли сохранить свою власть».

Стиглиц здесь говорит главное: дело было не только в приватизации как узаконенном воровстве общенародной собственности. Дело было во властно-политических интересах того обозначенного мною выше альянса НСКА, который Стиглиц вежливо называет «группами особых интересов».

После окончательного ухода Гайдара из правительства в 1994 г. «группы особых интересов» никуда не делись. И потому «либеральные реформы» и приватизация (причем с участием того же Чубайса) продолжились, все более четко выявляя свое «военное» внутри- и внешнеэкономическое и властно-политическое содержание.

Об этом — в следующей статье.

Часть III

Особая наглость этой приватизационной военно-экономической спецоперации состояла в том, что средства на приобретение залогов банки НСКА брали из тех государственных денег, которые они держали у себя на счетах

Продолжая тему гайдаровской «шоковой терапии», нужно подчеркнуть, что запущенная «командой реформаторов» фантастическая гиперинфляция в одночасье уничтожила сбережения населения. Бабушка, которая много лет из месячной пенсии в 60 рублей откладывала 10 рублей на сберкнижку и в итоге накопила тысячу рублей, уже в 1993 г. обнаружила, что ее сбережения фактически ничего не стоят. А к 1995 г. бывший советский рубль подешевел более чем в 1000 (!!!) раз.

То есть приватизация велась в условиях, когда оказались ликвидированы единственные легальные деньги для ее проведения — сбережения населения! И значит, эта приватизация могла идти только на нелегальные деньги криминальных сообществ и теневых групп бывшей номенклатуры.

Но даже эти немалые «теневые деньги» были слишком ничтожны для того, чтобы скупать по реальной цене гигантские производственные и иные активы страны, созданные трудом нескольких советских поколений. И именно описанные в предыдущей статье меры «шоковых реформ» (гиперинфляция, последующий «зажим» денежной эмиссии и лишение предприятий возможности получать кредиты в банках) настолько обрушили цены приватизации активов, что они оказалась «теневым» деньгам «по зубам».

В связи с этим приведу высказывание одного из «пионеров» крупной постсоветской приватизации, тогда аспиранта (а позже хозяина гигантских «Уралмаша» и «Ижорских заводов» и создателя «Объединенной машиностроительной корпорации») Кахи Бендукидзе, в интервью газете «Файнэншл Таймс» от 15 июля 1995 г.: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить «Уралмаш» оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости».

Слово «захватить» в этом откровении одного из «приватизаторов» не случайно. Во-первых, входящий в приватизацию криминальный капитал быстро распространял на всю экономику свои криминальные нормы. А в эти нормы входили не только воровство, рэкет, аферы и коррупция, но и силовые действия банд, легализуемых в качестве «охранных компаний». Соответственно, «успешными» в новой «рыночной экономике» России становились не те, кто умнее, энергичнее, трудолюбивее, а те, кто сумели первыми и сполна предъявить свои (коррупционные, воровские, силовые) «потенциалы» захвата собственности.

Во-вторых, гиперинфляция и бартерные «натуральные обмены» между предприятиями и даже между гражданами (нередко зарплату на хлебозаводе выдавали хлебом и мукой, а зарплату на ткацкой фабрике — отрезами ситца) страшно исказили ценовые пропорции между товарами и услугами на разных отраслевых рынках, а также зарплатами. Так (данные Росстата) с 1992г. по 1995г. потребительские цены выросли почти в 1200 раз, а номинальная зарплата — чуть более чем в 600 раз. Цены на промышленную продукцию выросли более чем в 4000 раз, на перевозки грузов — в 9300 раз, а закупочные цены на сельхозпродукцию — только в 780 раз. То есть, российское хозяйство оказалось смертельно разбалансировано. И именно те, кто играл на этих разбалансах, могли сполна использовать свои нелегальные капиталы для захвата собственности.

К чему приводили такая приватизация и такие «рыночные реформы»?

Уже к 1995 г. в частные (российские и зарубежные) руки под «чутким руководством» МВФ, американских советников и «либеральных реформаторов» перешли более 100 тыс. промышленных предприятий. Но обещанных «реформаторами» невероятных производственных успехов «частные собственники» почему-то не предъявляли. Промышленность разваливались. Наукоемкие производства: точное машиностроение, судостроение, авиастроение — падали быстрее всего. От легкой промышленности остались жалкие крохи. Из-за обвала финансирования и «приватизационных фокусов» с каждым месяцем угасал потенциал военно-промышленного комплекса. По данным Счетной палаты, из 1100 акционированных предприятий ВПК к 1995 г. пятая часть уже была объявлена банкротами.

Колхозы и совхозы оказались в основном разрушены, а новообразованные «фермерские хозяйства» не имели качественных семян, племенного стада, сельхозтехники и кредитных денег для нормальной работы. К середине 1990-х годов производство зерна в России упало до состояния начала 1950-х годов, поголовье крупного рогатого скота рухнуло с 57 млн. в 1990 г. до 39 млн. в 1995 г.

В прошлой статье я обсудил возникший в ходе развала СССР феномен перетока партийно-хозяйственной номенклатуры из формальной власти в околовластную «тень» и ее соединения с криминальными сообществами, находящимися под контролем спецслужб. И назвал этот феномен «номенклатурно-спецслужбистско-криминальным альянсом» (НСКА).

Так вот, уже в начале «маркетизации» России группы НСКА вполне сознательно «добили» — якобы «ради рынка» — прежнюю советскую систему управления экономикой. А новую систему управления группы НСКА выстраивали «для себя», а вовсе не во благо общества и государства.

Потому экономика «валилась», а ее обвал чуть компенсировали для населения ростом экспорта сырья и импортом ширпотреба и продовольствия. Причем не только по официальным каналам. Под руководством кланов НСКА и их зарубежных контрагентов огромная часть российского экспорта и импорта шла мимо таможенных органов, а пошлины и налоги от внешнеторговых товарных потоков — мимо бюджета. По данным Счетной палаты, в 1993–95 гг. в Россию не возвращалось 35–45 % экспортной валютной выручки. В середине 1990-х годов стоимость «неофициального» импорта, который ввозили частные лица (так называемые «челноки»), превышала 10 млрд долларов в год, а в импорте алкогольной продукции контрабанда составляла более половины.

Все это не могло не наращивать внешний долг, на обслуживание которого (только на выплаты процентов по долгу) приходилось тратить до 30 % все более скудного ВВП. И все это не могло не ухудшать отношение широких российских масс к «реформаторской» власти, включая Президента Б. Ельцина. Которому предстояли выборы: в конце 1995 г. парламентские, а в начале 1996 г. президентские — в условиях рейтинга власти, близкого к нулю.

Политическая игра элит НСКА в контексте этих выборов (от призывов к силовому разгону Госдумы и партий и до обещаний обеспечить победу Ельцина за счет манипуляций электоратом и фальсификаций на выборах) — предмет отдельного анализа. Здесь же для нас важны обстоятельства предвыборной «покупки» власти группами НСКА в форме так называемой «залоговой приватизации».

Набравшие массу и аппетиты кланы НСКА к этому времени вовсю присматривались к еще не вышедшим из-под государственного контроля крупнейшим активам, приносящим стране основной экспортный доход. А власть понимала, что без ее всесторонней поддержки кланами НСКА (от финансирования выборных кампаний до их информационного сопровождения телеканалами, уже находящимися в собственности НСКА) — выборы выиграть невозможно.

Именно в этих условиях один из кланов НСКА (конкретно — американский инвестор родом из белогвардейской эмиграции Борис Йордан вместе со своим российским бизнес-партнером Владимиром Потаниным) выдвинул идею продажи экспортоспособной госсобственности на «залоговых аукционах».

Для публики их неизбежность объяснялась нехваткой у власти валюты для обслуживания госдолга и необходимого импорта. Потому, мол, государство занимает деньги у крупнейших российских банков под залог госсобственности, а позже, когда появятся деньги, отдаст долг и вернет себе заложенные активы.

В действительности никто во власти на возврат долгов не рассчитывал (выкуп залога даже не был внесен в бюджетный план 1996 г.). То есть, заложенные активы были должны просто уйти в собственность к банкам НСКА.

Кабмин РФ летом 1995 г. принял план залоговых аукционов, предложенный В. Потаниным от имени основных кланов НСКА и поддержанный вице-премьером А. Чубайсом. Осенью 1995 г. Госкомимущество под руководством Альфреда Коха определило список предприятий, выставляемых на залоговые аукционы, и вскоре Б. Ельцин издал соответствующий Указ (участники аферы понимали, что Закон о залоговых аукционах Госдума ни при каких обстоятельствах не примет).

В результате в собственность банков НСКА за смехотворные суммы перешли, в частности, крупнейшие нефтяные компании «Юкос», «Лукойл», «Сургутнефтегаз», «Сиданко», «Нафта-Москва», «Сибнефть», а также Челябинский, Новолипецкий и Норильский металлургические комбинаты, Новороссийское и Мурманское морские пароходства.

Особая наглость этой приватизационной военно-экономической спецоперации состояла в том, что средства на приобретение залогов банки НСКА брали из тех государственных денег, которые они держали у себя на счетах в качестве «уполномоченных банков» правительства и Госкомимущества. Как позже сообщила Счетная палата РФ, «анализ состава участников аукционов и их гарантов показал, что в большинстве случаев состязательность при проведении аукционов не предполагалась... Во многих случаях в конкурсе участвовало несколько фирм, принадлежавших одной группе лиц… сумма кредитов, полученных от передачи в залог федерального имущества, была эквивалентна сумме временно свободных валютных средств федерального бюджета, размещенных в это время Минфином России на депозитных счетах коммерческих банков, ставших затем победителями в залоговых аукционах».

Так во второй половине 1990-х годов в России наши «либеральные реформаторы» фактически «достроили» тот новый властно-экономический строй, который журналисты назвали «олигархатом», а специалисты — криминальным капитализмом. Как его строили — я показываю на приведенной здесь схеме.

Вот что написал о нашей «залоговой приватизации» Джозеф Стиглиц в июльском номере журнала «Вопросы экономики» за 1999 год: «Россия, приняв известную схему залоговых аукционов «кредиты за акции»… выбрала то, что я за неимением лучшего термина называю «неузаконенной» приватизацией… подобная грабительская приватизация… подорвала репутацию рыночного капитализма сильнее, чем доктрина «эры коммунизма».

Продолжение следует.

Часть IV

Из России на Запад (преимущественно в Европу и США) за десять лет наших «реформ» безвозвратно ушло не менее 1 трлн долларов

В предыдущей статье мы остановились на том этапе строительства в России «либеральными реформаторами» криминального капитализма, который был связан со скандальной аферой так называемых залоговых аукционов. И указали, что в результате этой аферы основные кланы номенклатурно-спецслужбистско-криминального альянса (НСКА) получили в собственность крупнейшие российские экспортоспособные активы.

Знаменательно, что иностранные корпорации в «залоговой» приватизации российских активов не участвовали. Однако эти корпорации — в лице Браудеров и им подобных — вскоре начали (о чем Сергей Кургинян уже писал в материале «Лезвие бритвы» в №12 нашей газеты) скупать акции этих активов на бирже через фиктивные фирмочки. И становились, таким образом, главными бизнес-компаньонами наших олигархов! Кроме того, олигархи из «преуспевших» кланов НСКА, став ключевыми экспортерами сырья, начали укреплять не только экономические, но и политические связи с зарубежными контрагентами-импортерами этого сырья. То есть, все отчетливее переходили на позиции компрадорской буржуазии.

А заодно олигархат ринулся выстраивать в российской власти (и коррупцией, и прямой скупкой депутатов Госдумы и региональных представительных органов, и делегированием своих людей на выборы) теневые лобби, обеспечивающие законодательное оформление «особых интересов» кланов НСКА. То есть, фактически — захватывал государственную власть для экономической, политической, социальной, культурной войны с собственным народом, превращая криминальное государство во всеохватную систему.

Наши «либеральные реформаторы», разрушая все скрепы постсоветского государства, любили адресовать СССР и коммунистам диагноз, который историк Василий Ключевский дал эпохе Петра I: «Государство пухло, народ хирел». В отношении СССР это, конечно, была наглая ложь. То, что реальные доходы советских граждан неуклонно росли вплоть до последних стадий перестройки, признает и вовсе не коммунистическая западная статистика.

Одновременно российская и западная статистика признают и тот несомненный факт, что в результате наших постсоветских «рыночных реформ» хирели и государство, и народ…

После приватизации олигархами основного экспортного потенциала страны — сохранялась высокая инфляция, снижались поступления доходов в бюджет, государство все хуже исполняло свои обязательства по финансированию социальной сферы, госзаказа предприятиям, армии. Заодно росли объем взаимных неплатежей в экономике и сфера бартерных расчетов, а также внешний и внутренний госдолг. Население нищало, безработица не снижалась, значительная часть безработных (особенно молодежь) была вынуждена искать и находить криминальные способы пропитания.

Стратегия борьбы «реформаторов» с инфляцией строго следовала рекомендациям советников из МВФ. А они утверждали, что причина инфляции — избыток денежной массы. Соответственно, «реформаторы» последовательно зажимали денежную эмиссию, а также расходование бюджетных средств. В том числе, за счет повсеместных задержек зарплат и пенсий, неисполнения обязательств государства перед бюджетными организациями и по оплате госзаказа. А предназначенные для этих выплат бюджетные деньги месяцами прибыльно прокручивались в банках новоиспеченных олигархов.

Но и эта машинка обогащения кланов НСКА работала все хуже. Растущие бюджетные дефициты приходилось покрывать кредитованием за рубежом и внутри страны.

Еще в 1995 г. для финансирования выборных кампаний власти был введен в оборот новый инструмент внутрироссийских заимствований — Государственные краткосрочные обязательства (ГКО) — с высокой процентной доходностью, намного превышающей уровень инфляции. В том же 1995 г. объем выпуска ГКО составил около 160 млрд рублей, и в дальнейшем объем ГКО в обращении постоянно наращивался.

В условиях, когда вся сфера производства, и в том числе промышленность, была охвачена неплатежами и бартером, прибыльный рынок ГКО неизбежно оттягивал на себя все деньги. Инвестиции в производство падали, неплатежи и дефицит бюджета росли, а рынок ГКО превращался в классический спекулятивный пузырь, в своего рода финансовую пирамиду.

При этом курс рубля «реформаторы» держали на максимально высоком уровне — якобы для снижения инфляции, но на деле ради поддержки олигархических кланов, которые фактически приватизировали государство и хотели получать при переводе своих рублей в доллары больше валюты. Однако дорогой рубль одновременно означал и снижение цен на импорт на российском рынке, причем настолько, что большинство промышленной и сельскохозяйственной продукции у нас стало производить невыгодно. Одновременно в России росли цены на энергоносители, дополнительно сводя на нет конкурентоспособность отечественного производства.

Но если у предприятий нет денег от продаж все менее конкурентоспособной продукции, плюс властью зажата денежная эмиссия, плюс почти все свободные деньги в экономике перемещаются в спекуляции на ГКО — то заводам нечем платить друг другу за сырье, материалы, детали. И нечем платить налоги в бюджет. Неплатежи росли. И для их покрытия выдумывались новые хитрые «как бы платежные» инструменты вроде «казначейских налоговых освобождений» (КНО) и т. п. И предприятия «как бы расплачивались» вместо денег подобными КНО.

Естественно, бюджет обрушивался все глубже. И весной 1997 г. очередная волна «либеральных реформаторов», пришедшая в правительство (А. Чубайс и Б. Немцов), решила, с одной стороны, провести секвестр бюджета (сократить на треть и без того мизерные госрасходы) и, с другой стороны, либерализовать валютную политику и рынок ГКО. То есть, допустить на рынок ГКО нерезидентов (зарубежных инвесторов) и облегчить вывод за границу валютных средств.

К лету 1997 г. доля нерезидентов в спекуляциях ГКО превысила 30 %; объем рынка ГКО в этом же году составил около 500 млрд руб. А в газетах и по телевизору нам вещали о том, что растут иностранные инвестиции в Россию. Это была чистой воды ложь. Росли — спекуляции. Как позже признала наша официальная статистика, из 51 млрд долларов иностранных денег, полученных Россией в 1997 г., прямые инвестиции составили менее 1 млрд долларов, все остальное вовлекалось в спекулятивную игру на бирже и валютном рынке. А реальные инвестиции в производство в России с 1990 по 1998 г. рухнули в 5 раз (!!!). И одновременно рос и внешний, и внутренний долг.

Тем же летом 1997 г. до России докатилась волна мирового кризиса, начавшаяся на рынках Юго-Восточной Азии. Этот рукотворный финансовый кризис, сооруженный пулом западных (прежде всего, американских) инвестфондов и банков, мы обсудим позднее. Сейчас же укажем, что кризис привел к новому обрушению цен на российское экспортное сырье, в том числе на нефть и металлы. И российские «олигархические» банки, набравшие кредитов на Западе, начали беспокоиться. Начало беспокоиться и правительство, понимающее, что страна летит в долговую ловушку.

И тут свой военно-экономический «аргумент» предъявил МВФ. Фонд «вдруг обнаружил» (якобы, его представители в России ничего не знали), что в бюджетных балансах России не учитывались растущие долги бюджета населению и предприятий бюджету, и что на самом деле с бюджетом катастрофа. И миссия МВФ отказалась одобрить очередной транш кредита Москве. А значит, дала инвесторам сигнал: финансы России ненадежны!

У «молодых реформаторов» были разные варианты реагирования. Можно было быстро и решительно девальвировать рубль — и тем самым обесценить российские долги. Но при этом были неизбежны финансовые потери и у клановых банков НСКА, и у их зарубежных партнеров. И потому «реформаторы» запустили на полные обороты выпуск ГКО — причем уже именно в формате откровенной пирамиды. То есть растущие процентные выплаты держателям ГКО покрывались выпусками новых (все более доходных, иначе ведь не купят) ГКО.

Конечно, долго такая афера международного масштаба продолжаться не могла. К лету 1998 г. поддерживать пирамиду ГКО (доходность по которым перевалила за безумные 100 % годовых) новыми выпусками тех же бумажек стало невозможно. И «реформаторы» во главе с новым премьером С. Кириенко, в апреле 1998 г. заменившим на этом посту В. Черномырдина, начали тратить на спасение ГКО скудные бюджетные средства и валютные резервы страны, а также лихорадочно занимать деньги за рубежом. Как позже выяснилось, в июне–июле на погашение ГКО практически полностью шли деньги, поступающие в доход бюджета. Финансирование бюджетников, армии, социальных выплат почти совсем прекратилось.

Одновременно шли переговоры с МВФ о предоставлении России очередного кредита. К началу августа 1998 г. они завершилось успехом: был согласован кредит в 25 млрд долларов, и России был выделен первый транш в 4,8 млрд долл.

О до сих пор не разрешенной загадке пропажи этого кредита в сети мировых банков упоминал С. Кургинян в №12 нашей газеты. Здесь же для нас важно то, что после решения МВФ о кредите, 14 августа 1998 г., Президент РФ Б. Ельцин в своем выступлении сообщил: «Девальвации не будет. Это я заявляю четко и твердо. И я тут не просто фантазирую, это все просчитано». Однако уже 17 августа Кабмин и ЦБ России объявили, что принято решение о дефолте страны по основным видам ценных госбумаг, а также об отказе от политики жесткого валютного коридора «дорогого рубля» (то есть, о той самой девальвации).

В результате оказался заморожен госдолг России в размере около 265 млрд руб. (более 42 млрд. долларов по курсу), и еще в обращении у инвесторов остались госбумаги на сумму примерно 75 млрд руб.

Увольнение в начале сентября 1998 г. С. Кириенко и назначение премьером РФ Е. Примакова, а также замена С. Дубинина на посту главы ЦБ В. Геращенко — открыли мучительный этап последефолтного восстановления экономики России.

Курс рубля к доллару с августа по конец года упал с 6 до 21 руб./долл. Пресса и телевидение скорбно сетовали, что дефолт катастрофически подорвал доверие к России и к нашей рыночной экономике. Однако позже появились вполне конкретные расчеты финансовых и иных потерь от политики финансовых афер и экономической войны с собственной страной, которую вели «либерал-реформаторы» перед кризисом и дефолтом 1998 г.

Так, например, расчеты экспертов Московского банковского союза дают следующие оценки: общие прямые потери экономики РФ от кризиса — $96 млрд; в том числе потери населения — $19 млрд; потери коммерческих банков — $44 млрд; потери корпораций реального сектора — $33 млрд.

Но это только прямые финансовые потери, причем некоторые эксперты считают, что реально они были выше — в совокупности до $140 млрд.

Кроме того, в результате девальвации, банкротств множества предприятий и сокращения производства, а также фактического прекращения поступления налогов в бюджеты всех уровней, ВВП России в 1998 г. упал практически втрое (!!!), до $150 млрд по официальному курсу. Таких потерь в мирное время не знает экономическая история. Даже в самый тяжелый период Великой Отечественной войны, в условиях оккупации огромной нашей территории, ВВП СССР не падал более чем на 35 %.

Но потери ВВП России в кризисе — это еще не все. Заодно в результате неисполнения государством своих обязательств по зарплате бюджетникам, пенсиям, стипендиям, пособиям, а также по оплате госзаказа предприятиям, накопился гигантский внутренний долг (более $80 млрд по курсу). Еще хуже было с внешним долгом: он в ходе кризиса «взлетел» до $220 млрд ($165 млрд — госдолг, $25 млрд — долги корпораций, $30 млрд — долги банков)!!!

И здесь я не могу не привести цитату из книги американского «спецконсультанта» правительств развивающихся стран Джона Перкинса «Исповедь экономического убийцы»: «В 1971 году, когда я начал работать со своим преподавателем Клодин, она говорила, что моя работа… будет заключаться в подталкивании лидеров разных стран мира к тому, чтобы они становились частью широкой сети по продвижению коммерческих интересов Соединенных Штатов. В конце концов эти лидеры оказываются в долговой ловушке, которая и обеспечивает их лояльность. Когда нам будет это необходимо, мы сможем использовать их для удовлетворения наших политических, экономических или военных нужд».

Какие именно политические, экономические и военные нужды Америки должен был удовлетворять гигантский российский внешний долг — тема для отдельного обсуждения. Здесь же назову оценку эксперта крупного американского «мозгового центра», с которым я разговаривал в кулуарах международного семинара в 2001 г. Он сообщил, что, по расчетам его корпорации, из России на Запад (преимущественно в Европу и США) за десять лет наших «реформ» безвозвратно ушло не менее $1 трлн. Отмечу, что это близко к оценке вывода капитала из России экспертами Ассоциации российских банков (от $800 млрд до $1 трлн).

И, конечно же, военно-экономическая спецоперация элитных кланов «ГКО–дефолт–девальвация» — вновь обрушила в нищету уровень жизни большинства наших граждан. Вкладчики разорившихся банков потеряли деньги полностью, но и сохранившиеся сбережения населения, считая в твердой валюте, обесценились почти вчетверо. Количество получающих пособие по безработице увеличилось вдвое.

Вот из такой рукотворной «экономической пропасти» России пришлось выбираться в начале нового XXI века.

Об этом — в следующей статье.