Крах восточной политики

Почему Германию охватила волна русофобии?

История с Кипром запомнится не только ростом антигерманских настроений в Южной Европе, рассуждениями о «четвертом рейхе» и произволе брюссельских чиновников, которые ради собственного выживания готовы прослыть экспроприаторами. Пожалуй, в первую очередь эта история будет связана с окончательным разрывом между Москвой и Берлином — недавними партнерами, готовыми, казалось, создать тесный военно-политический альянс.

«Особые отношения» Путина и Шрёдера

Когда в 2000 году президент Путин во время визита в Берлин произнес речь в бундестаге на немецком языке, у многих создалось ощущение, что формирование стратегического альянса между Россией и ФРГ — лишь вопрос времени. Пост федерального канцлера в тот период занимал Герхард Шрёдер, который вошел в историю как самый лояльный по отношению к Москве немецкий лидер. Правительство ФРГ стремилось тогда избавиться от влияния Вашингтона, открещивалось от неоимперской политики администрации Буша-младшего и проявило принципиальность в иракском вопросе. На упреки американских дипломатов один из главных архитекторов шрёдеровской внешней политики Франк Штайнмайер отвечал: «У нас с вами, господа, разный менталитет». В Вашингтоне Штайн майера, который занимал пост руководителя аппарата правительства и курировал немецкие спецслужбы, обвиняли в нежелании делиться разведданными с США.

С Россией же правительство Шрёдера установило особые отношения. Влиятельные немецкие бизнесмены, заинтересованные в развитии российско-германских газовых проектов, рассчитывали, что, объединив усилия с таким мощным игроком, как «Газпром», они смогут бросить вызов американским конкурентам (ходили даже слухи, что Москва готова отказаться от контрольного пакета акций в «Газпроме», превратив его в транснациональную компанию).

«Энергетический союз России и Германии, — отмечалось в исследовании The Stratfor, — позволил бы создать в мире альтернативный центр силы и реализовать геополитические планы, которые всегда были ночным кошмаром для англосаксов». (Еще в 20-е годы прошлого века немецкий геополитик Карл Хаусхофер сформулировал идею «континентального союза» России и Германии: «Прочная связь двух государств сделает их неуязвимыми перед «методами анаконды» англосаксонского мира».)

Когда речь зашла о строительстве трубопровода «Северный поток», в англо-американских СМИ началась настоящая истерия. Всполошились и традиционные противники российско-немецкого сближения в Восточной Европе. «Германия хочет превратить ЕС в ленное владение России, — отмечал польский русофоб Ярослав Качиньский, занимавший тогда пост премьер-министра, — российский газовый монополист сохраняет за собой абсолютный контроль над трубопроводом, соединяющим Западную Сибирь с Германией. Это новое издание пакта Молотова — Риббентропа». Его брат, президент Лех Качиньский, объявил себя «врагом трубопровода», хотя, как утверждали реалисты в Варшаве, «разрушить его он смог бы лишь в случае двух победоносных войн с великими соседними державами». Очевидно, говорили они, что мы живем не в эпоху разделов Речи Посполитой, и, заключая стратегический альянс, Москва и Берлин в последнюю очередь думают о «закабалении восточноевропейских народов».

Восточная политика Шрёдера предполагала не только газовое сотрудничество (хотя совместные проекты с «Газпромом» были для него одним из приоритетов. Неслучайно после поражения на выборах бывший канцлер занял пост председателя совета акционеров компании «Североевропейский газопровод»). Немцы рассчитывали привлечь Россию и к общеевропейским проектам в области авиастроения. Аэробус на тот момент уже был одним из главных символов единой Европы, и компания ЕАДС вела ожесточенную торговую войну с американским «Боингом». «Не вызывает сомнений, что «авиационная война» между Вашингтоном и европейскими столицами, — отмечал в The Newsweek бывший заместитель министра торговли США Джеффри Гартен, — является самым масштабным и политически мотивированным торговым конфликтом в истории». Если бы немцам удалось настоять на своем и Москва в качестве одного из акционеров вошла бы в ЕАДС, конкурентоспособность компании значительно возросла бы (российские специалисты готовы были внести свою лепту в развитие не только гражданской, но и военной авиации ЕС).

Эксперты уверяли, что мы находимся в шаге от формирования военно-политического союза России и объединенной Европы, ведущую роль в которой играет независимая и реалистически мыслящая Германия. Многим политикам в Москве и Берлине казалось, что с этого пути уже не свернуть.

Акробатка Меркель

Однако, нельзя было недооценивать возможности Соединенных Штатов, которые с конца Второй мировой войны, играя на немецком комплексе вины, полностью контролируют в Германии идеологическое пространство. С помощью германских СМИ американцы сбросили неугодное им правительство и посадили в кресло федерального канцлера убежденную атлантистку Ангелу Меркель, которая предлагала создать «единый трансатлантический рынок» и «принять американскую версию глобализации». Находясь в оппозиции, она выступала с резкой критикой кабинета Шрёдера, отказавшегося поддержать операцию США в Ираке. «В данном случае Шрёдер говорит только от своего лица, но не от лица немецкого народа, — писала Меркель в The Washington Post. — У Германии общие ценности с Соединенными Штатами, и мы не должны об этом забывать». Британский журнал The Economist предостерегал нового канцлера от тесного сближения с Америкой: «Даже такой политический акробат, как Меркель, может потерять равновесие, если заокеанские друзья слишком крепко сожмут ее в объятиях».

Первое время, правда, Меркель демонстрировала чудеса эквилибристики. Ее победа в 2005 году не привела к окончательному разрыву альянса между Россией и Германией. Да, она сбавила обороты в отношениях с восточным соседом, на смену устоявшемуся в шрёдеровские времена термину «дружба» пришло понятие «стратегическое партнерство». Но как бы ни «сокрушалась» немецкая пресса по поводу возвращения России в советское прошлое, госпожа канцлер продолжала укреплять альянс с Москвой в интересах немецкого бизнеса.

Хотя было очевидно, что делает она это через силу. Стоило только посмотреть на холодновато деловой стиль общения Меркель с руководством РФ. Она стала критиковать нарушения прав человека в России и, продолжая развивать совместные проекты, запущенные в эпоху Шрёдера, с подозрением относилась к новым инициативам. Когда Путин предложил Германии эксклюзивную роль в освоении Штокмановского газового месторождения в Баренцевом море, Меркель это предложение отвергла, сославшись на принципы «общей энергетической политики ЕС». Канцлер все чаще заявляла о необходимости избавиться от энергетической зависимости, перейти на новые источники энергии и диверсифицировать газовые потоки.

Позитивным для России был тот факт, что в первом правительстве Меркель пост министра иностранных дел занимал Франк Штайнмайер, кандидатуру которого лоббировали влиятельные немецкие бизнесмены. И хотя бывший соратник Шрёдера находился в тени своей начальницы, в решающие моменты ему удавалось проявить характер. Например, после российской военной операции на Кавказе Штайнмайер выступил с резким заявлением, в котором призвал коллег по Евросоюзу «не идти на поводу у эмоций и не изолировать Россию».

Когда к власти в Соединенных Штатах пришла администрация Обамы, объявившая перезагрузку в отношениях с Москвой, многие заговорили об особой роли Германии в этом процессе. «ФРГ является мостом между Россией и Западом, — отмечал немецкий политолог Констанц Штелценмюллер в статье «Российская политика Германии: Ostpolitik для Европы», опубликованной в Foreign Affairs, — и судя по всему, Берлин будет задавать тон в отношениях с Москвой как для США, так и для остальных европейских стран». Благодаря жесткой позиции Германии в ЕС возобладала точка зрения противников дальнейшего расширения НАТО на восток. Немцы настаивали на том, что развитие нормальных отношений с Россией — в интересах западного мира, и продолжали вкладывать средства в российскую экономику.

Волна русофобии

В 2009 году ситуация изменилась. После парламентских выборов Меркель сформировала коалицию со Свободными демократами, которые не были настроены на диалог с Москвой. Лидер СвДП Гидо Вестервелле, занявший пост министра иностранных дел, призывал защищать интересы «малых соседей Германии» в Восточной Европе, во многом разделяя характерные для них русофобские настроения. Да и сама Меркель все меньше прислушивалась к прагматикам в своем окружении, давая волю тем комплексам, которые сформировались у нее в юные годы. В отношении Шрёдера к России не было ничего личного, Меркель же выросла в ГДР, выиграла когда-то олимпиаду по русскому языку и, чтобы чувствовать себя своей в немецкой элите, постоянно была вынуждена открещиваться от прошлого. Неудивительно, что она с таким воодушевлением клеймила авторитарные тенденции в российской политической жизни.

Еще один важный момент: второе правительство Меркель полностью подчинило свою внешнюю политику интересам Соединенных Штатов. Стоило немцам занять независимую позицию в ливийском вопросе, как союзники подвергли их остракизму, и в итоге Германии пришлось каяться за свои ошибки. Бывший канцлер ФРГ Гельмут Коль дал тогда разгромное интервью журналу Internationale Politik, обвинив кабинет министров в «полной потере внешнеполитических ориентиров, непредсказуемости и пренебрежении обязательствами перед союзниками».

Вполне естественно, что возвращение Путина в президентское кресло в Берлине восприняли не менее прохладно, чем в Вашингтоне. ≪Российско-германские от ноше ния вступили в полосу серьезных испытаний, — отмечала мюнхенская газета Die Suddeutsche Zeitung, — если раньше Германия охотно брала на себя роль адвоката России на Западе, то теперь в речах немецких политиков зазвучали прокурорские нотки≫.

Еще в 2011 году Меркель объявила, что именно ФРГ — главное препятствие на пути к отмене виз между Россией и ЕС. И это несмотря на настойчивые призывы Восточного комитета германской экономики, в который входят влиятельные немецкие бизнесмены, ввести безвизовый режим с РФ.

Пост президента Германии с благословения Меркель занял бывший протестантский пастор и ярый борец с коммунизмом Йоахим Гаук. Он активно участвовал в диссидентском движении ГДР, стал одним из основателей гражданского движения протеста ≪Новый форум≫, а после падения Берлинской стены в течение 10 лет возглавлял скандально известное федеральное ведомство по изучению архивов Штази, которое до сих пор называется ≪ведомством Гаука≫. Гаук был одним из первых, кто поставил подпись под ≪Декларацией против преступлений коммунизма≫. И нет, наверное, ничего удивительного в том, что в прошлом году он отказался от поездки в Москву, где должен был участвовать в церемонии открытия Года Германии. Как объясняли это решение немецкие комментаторы, ≪бывший правозащитник из ГДР не пожелал пить на брудершафт с бывшим полковником КГБ, который работал в Восточной Германии накануне падения Берлинской стены≫.

Серьезные трения между Москвой и Берлином возникли и по внешнеполитическим вопросам. Весной прошлого года глава МИД ФРГ Гидо Вестервелле заявил, что Россия, защищая ≪кровавого мясника Асада≫, ≪находится не на той стороне истории≫. Сергей Лавров в ответ парировал: при всем уважении к господину Вестервелле — не он пишет историю.

Пощечина России

Вскоре Ангела Меркель назначила одним из руководителей ≪Петербургского диалога≫ известного атлантиста Андреаса Шоккенхоффа, лидера фракции правящего Христианско-демократического союза (ХДС) в бундестаге и координатора МИД ФРГ по германо-российскому межобщественному диалогу. Заступив на новый пост, ≪немецкий Маккейн≫ тут же продемонстрировал свою принципиальность. ≪Если открытый обмен мнениями между гражданскими обществами больше невозможен, — заявил господин Шоккенхофф в интервью газете Der Tagesspiegel, — ≪Петербургский диалог≫ нужно закрыть≫.

9 ноября депутаты немецкого бундестага от ХДС, свободных демократов и ≪зеленых≫ протолкнули резолюцию, в которой раскритиковали Россию за авторитарные тенденции. Москве досталось за наделение западных НКО статусом ≪иностранных агентов≫, ужесточение закона о митингах и восстановление уголовного наказания за клевету. Проходивший осенью ≪Петербургский диалог≫ с участием российского президента Владимира Путина и канцлера ФРГ Ангелы Меркель свелся к обмену колкостями и претензиями.

Стоит отметить, что новый поворот в восточной политике ФРГ совпал по времени с тем моментом, когда немцы фактически отказались от экономического суверенитета, приняв рецепты англосаксов по выходу из кризиса. Конституционный суд Германии одобрил масштабную программу помощи странам еврозоны, а Ангела Меркель дала добро на запуск печатного станка Европейского центрального банка. Хотя надо признать, что альтернатива у нее была: российские власти поддержали Германию в ее антикризисной стратегии, а углубление альянса с Москвой позволило бы ей удержаться на плаву в ходе следующей волны мирового финансового кризиса.

Впрочем, в первую очередь Меркель озабочена своим политическим будущим: ведь в этом году состоятся выборы в бундестаг. И хотя еще несколько лет назад ее ласково называли ≪супермамочкой немецкого государства≫, сейчас эксперты говорят о катастрофическом падении популярности канцлера. К тому же нынешние партнеры ХДС —свободные демократы —стремительно теряют очки и вряд ли смогут преодолеть необходимый для прохождения в рейхстаг 5-процентный барьер. В Берлине ходят слухи, что христианские демократы ведут неофициальные переговоры с лидерами СДПГ о создании ≪большой коалиции≫.

Как бы то ни было, антироссийская риторика на выборах в ФРГ всегда востребована. И своеобразные методы решения кипрского вопроса, которые подавались в немецкой прессе как ≪пощечина России≫, могут принести очки правящей партии. ≪Наши налогоплательщики, —писала Die Zeit, —не обязаны спасать грязные русские деньги. А Кипр давно уже является прачечной по их отмыванию. Думается, нет ничего страшного в том, чтобы русские нувориши раскошелились и выплатили разовый налог≫. Когда министр финансов Кипра Михалис Саррис поехал на поклон в Москву, Меркель отчитала его, заявив, что переговоры по спасению от банкротства Никосия может вести только с международными кредиторами без привлечения России. В общем, из прагматика немецкий канцлер постепенно превращается в опасного доктринера, живущего собственными эмоциями и чужими штампами.