Экономист Михаил Делягин: Создавая «Росфинагентство», мы создаём заповедник коррупции!

Национальную кубышку, в которой лежит 150 млрд долларов, хотят передать в акционерное общество

В эфире радио КП директор Института проблем глобализации, доктор экономических наук Михаил Делягин объясняет корреспонденту отдела экономики газеты «Комсомольская правда» Евгению Арсюхину, что это за создаваемое «Росфинагентство» такое: грандиозная афера или осознанная необходимость?

Арсюхин:

- Будем обсуждать сегодня две темы. Закон о донорстве и создание Российского финансового агентства – «Росфинагентства», которое будет управлять нашими суверенными фондами. Начнем с донорства.

Делягин:

- Хотели мы поговорить только о «Росфинагентстве». Но наши «взбесившиеся принтеры», как их называют…

Арсюхин:

- Госдума.

Делягин:

- Товарищ Познер был глубоко не прав, когда обозвал ее «госдурой». Потому что в русском языке слово «дура» имеет оттенок симпатии. «Прелесть, какая красивая, но дура». Когда Госдуму называют дурой, то это абсолютно некорректно, потому что это полностью размывает тот людоедский смысл, который содержится в некоторых замечательных законах. Например, закон о донорстве. Вступил в силу с 21 января. Я не донор и не медик. Я с этим столкнулся потому, что среди моих знакомых доноров и медиков поднялся дикий хай. Закон о донорстве отменяет даже ту крошечную оплату и усиленное питание донорам, которое сохранялось до сегодняшнего дня. Надо сказать, что даже не во всех регионах оно сохранялось. В чудесном Дагестане, как выступило в защиту думское лобби, сказали, что Дагестане вообще все сдают только добровольно, там денег за это не платят. Но в Дагестане собирают, как те же самые лоббисты сказали, 14 тонн крови в год, а Петербургу, скажем, нужно 50 тонн крови. И Санкт-Петербург вроде бы подполз к самообеспечению. Населения в Дагестане чуть-чуть больше, чем в Санкт-Петербурге. Можно считать, что примерно наравне. Получается, что в Дагестане крови в 3 с лишним раза собирают меньше, чем в Санкт-Петербурге, на бесплатной основе.

Оно, может быть, и нормально, только не нужно мне рассказывать, что Дагестану этого достаточно. Конечно, если кавказский долгожитель наступил на гранату, то ему переливание крови не всегда нужно, и т.д. Но, вообще говоря, боевые действия, которые в Дагестане, это ранения, и нужно больше крови, чем в том же самом относительно мирном Санкт-Петербурге. С другой стороны, никогда не поверю, что кавказские долгожители… Конечно, долгожители более здоровые люди, чем издерганные стрессами жители мегаполисов, но не в 3 с половиной раза. То есть вывод один. Что в Дагестане хватает (если хватает) бесплатной крови просто потому, что там не развиты службы переливания крови. За первую же неделю количество доноров в Санкт-Петербурге сократилось на 30%.

Арсюхин:

- Все-таки это были хоть и небольшие деньги, но они, видимо, стимулировали людей.

Делягин:

- Во-первых, много бедных. Когда вы сдаете кровь, вас проверяют, как космонавта. Но у нас много людей, которые бедные и при этом здоровые. Если человек бедный, то он обязательно спился, асоциальный элемент… Это наглая клевета, это самооправдание либеральных реформаторов. Во-вторых, в нашей культуре деньги очень важны. Но они важны во-вторых, они важны как подтверждение справедливости. Почему попытка тупо мотивировать людей ничем больше не работает? Потому что сначала должна быть справедливость, а потом обязательно в обеспечение этой справедливости должны быть деньги. Поэтому денег действительно могло быть немного. Система работала плохо, система тормозила. Я специально выписал статистику. В федеральном бюджете в 12-м году за 11 месяцев финансирование расходов в целом 82% от годового уровня, финансирование уровня переливания крови 56%. То есть шло сильнейшее недофинансирование службы сбора, хранения, обеспечения безопасности донорской крови. Вряд ли потому, что медики не умеют заполнять бумажки. Вряд ли потому, что это не приоритетная сфера. Каким бы людоедом ни был либерал, все понимают, что такое переливание крови, завтра ему самому понадобится или его знакомым. То есть люди сдавали меньше, чем положено по плану, но люди все-таки сдавали.

В результате в Москве не какой-нибудь активист, не какой-нибудь либерал или патриот, не какой-нибудь врач (врачам, кстати, запрещено об этом говорить, по крайней мере, в Питере) – заместитель мэра Москвы по социальному развитию Леонид Печатников заявил, что до 20 января (то есть до вступления этого закона в силу) за счет платного донорства больницы Москвы получали примерно половину цельной крови, 94% плазмы крови и почти 100% тромбоцитов. Это важные вещи для переливания крови, для спасения жизней. Мы все знаем, что и этого тоже не хватает. Мы все сталкивались с ситуацией или слышали, что когда-то у кого-то из знакомых что-то случилось, врачи говорят: пожалуйста, пусть родные сдают. А если группа крови редкая или нужно очень много, ищите, где хотите, у нас нет.

Арсюхин:

- И по Фейсбуку ищут, и по Одноклассникам.

Делягин:

- По всем социальным сетям, обзванивают всех и т.д. Тем не менее, даже при той нехватке, которая существует, при том дефиците, который есть, все равно значительную часть дают платные доноры. Сейчас их будет меньше. Может быть, не на 30%, как в Питере. Мне хочется думать, что мы, москвичи, сознательные люди, что мы лучше Питера. Хорошо, не на 30, а на 20%. Но все равно это называется дефицит. То есть первый удар был нанесен во время людоедской монетизации льгот, сейчас нанесен второй удар. Причем местные власти пытаются выйти из положения. Почетным донорам или донорам, которые уже много раз сдают, сохраняют эту ситуацию. Но, во-первых, не везде в региональных бюджетах есть деньги, не все это могут сделать. А для такого донора, который уже много раз сдавал, это жизненно важно. Потому что организм привыкает работать в режиме сдачи крови, и если у него эту кровь не забирать, то будет очень плохо, это будет переполнение организма кровью. Но люди, которые приходят заново, на них денег не хватает. Значит, они должны всё делать бесплатно. И для многих это утрата стимула. То есть у нас будет дефицит крови, если закон не отменят. У нас возродится черный рынок. Он и сейчас есть, этот черный рынок, но он есть на периферии, на крайний случай, потому что никто не знает, что там за кровь – СПИД, гепатит С, гепатит В, какая там дрянь сидит.

Следующий этап. Черный рынок легализуют. Это же бизнес, у нас же либералы выступают за бизнес. Появятся респектабельные институты переливания в частной собственности. И, пожалуйста, выживут ваши родные, идите и продавайте, а нет, так нет.

Арсюхин:

- Михаил Геннадьевич, а в чем смысл? Неужели сейчас там плохо у нас обстоят дела в бюджете? Я понимаю, что он сверстан с дефицитом, но это дефицит искусственный.

Делягин:

- Это дефицит копеечный. Дефицит меньше 0,2% ВВП. Не используем остатки средств на счетах федерального бюджета больше 6 трлн. рублей на 1 января. На 1 декабря вообще было 7,3 трлн. рублей. Это сделали залповый выброс денег в декабре. То есть эти копейки, которые идут донорам на фоне федерального бюджета, они не решают ничего.

У меня две версии. Версия первая. Взбесившиеся принтеры услышали краем уха, что в федеральном бюджете не хватает денег. Так надо же экономить. Давайте экономить. Версия вторая. Идеологизированная часть взбесившихся принтеров говорит: ребята, нужно развивать рыночные отношения. Значит, в этой сфере тоже должен быть частный бизнес. А у нас какой-то пережиток социализма. Вот смотрите, в Советском Союзе платили деньги донорам и сейчас платят. Это же неправильно. Должно все быть на частной основе. Захотел жить – плати. Ранили вашего товарища – идите и сдавайте кровь. А если вы не успели, значит, не успели, это ваши трудности. У нас же слишком много населения в стране, они же все едят, а не все добывают нефть и газ, нужно сократить поголовье (извините за выражение) до такого уровня, чтобы, с одной стороны, добывали нефть и газ, а все остальные будут трудолюбивые соотечественники.

И третий вариант, самый простой. На Западе это же бесплатно, и у нас пусть будет бесплатно. Всё как на Западе. Действительно, в Штатах на тысячу человек 60 доноров, в Европе – 40. А у нас за 2000-е годы сократилось с 4 до 2 миллионов человек. Потому что им резко урезали льготы во время монетизации льгот. Но у нас другая система. Сравните уровень жизни американцев, при всем их кризисе, при всех их бедах.

Закон о донорстве отменяет выплаты донорам, отменяет усиленное питание, что, кстати говоря, тоже важно. И он уже в Санкт-Петербурге привел к резкому сокращению количества людей, сдающих кровь, к возникновению дефицита крови. Может привести к тому же самому в Москве и во многих других регионах. Там, где и так за это никогда не платили в последние годы, ситуацию, конечно, не ухудшит. Но в таких регионах, насколько я могу судить, наблюдается острая нехватка крови либо не развиты службы переливания крови, которые эту нехватку маскируют.

Есть вещи, которые людей разъединяют. Кто-то считает, что в России должен быть президент, кто-то считает, что в России должен быть парламент. Кто-то считает, что в России должен быть царь-батюшка. Кто-то любит рыжих, кто-то любит курчавых, кто-то вообще любит арбузы. По старой поговорке, у каждого свой вкус, своя манера, кто любит арбуз, а кто офицера. Кто-то голосует за «Единую Россию». Я знаю лично двух человек, которые действительно проголосовали за «Единую Россию». Но есть вещи, которые общество разъединяют. Есть вещи, которые касаются нас всех вне зависимости от убеждений, цвета кожи, от того, как мы называем наших детей, во что мы верим или во что не верим и т.д. Даже вне зависимости от того, как мы себя ведем, режем мы друг друга или мило улыбаемся друг другу. Вот одна из вещей, которые касаются всех, это служба переливания крови. Несчастья случаются вдруг, и в эту ситуацию может попасть любой из нас. Я сейчас могу схватиться за что-нибудь и прямо в прямом эфире упасть. Всё бывает вдруг. Любой наш знакомый, любой близкий, любой родственник, мы сами, наши дети, наши родители могут оказаться в ситуации, когда экстренно понадобится кровь. И если существует развитая система переливания крови, с банками крови, которые проверены, которые безопасны… Да, мы можем ругаться: вот они медленно делают, они чешутся, они могут даже опоздать, как «скорая» может опоздать, но одна ситуация, когда «скорая» опаздывает, а другая ситуация, когда ее нет вовсе. Вот у нас на основной части Российской Федерации «скорой» считайте, что нет вовсе. Потому что она будет ехать до вас несколько часов по распутице.

Арсюхин:

- Парадоксальная ситуация. Одной рукой правительство делает потребительскую корзину более здоровой с точки зрения питания.

Делягин:

- Я закончу. В этой ситуации, которая касается нас всех, мы все должны против этого категорически протестовать. Дело не о деньгах, не о понтах, не о политических правах. Дело о физическом выживании нас самих, наших детей, наших родителей, наших друзей. Это вопрос физического выживания. Нам, по сути дела, этим законом объявлена война на уничтожение. Пожалуйста, не будьте баранами, протестуйте против этого всеми доступными вам в настоящее время законными способами. Если мы заставим этих людей взяться за голову, а не только держаться за кошелек, как они обычно делают, то мы спасем жизни друг друга. Пожалуйста, протестуйте против этого идиотского закона. Я надеюсь, что удастся достать списки депутатов, которые проголосовали за него. Можно говорить: депутаты поддерживают Путина или: депутаты клеймят детей-сирот. Это не у всех вызывает эмоции. Но люди, которые поддержали закон о донорстве в его нынешнем виде, насколько я могу судить, проголосовали за попытку убийства многих из нас. Мы должны знать их в лицо.

Арсюхин:

- Почему правительство одной рукой улучшает структуру потребительской корзины…

Делягин:

- А в чем улучшение?

Арсюхин:

- Меньше картошки, меньше хлеба, больше мяса и фруктов. А другой рукой отменяет усиленное питание для доноров, что им остро необходимо.

Делягин:

- Во-первых, правительство у нас большое. Даже есть его маленькая часть, которая открыта для нас, оно так и называется – Открытое правительство. А все остальное – это…

Арсюхин:

- Закрытое правительство.

Делягин:

- Не будем ругаться, но лучше бы оно было закрытым, чем тем, что оно есть. При Сталине оно было полностью закрытым, но хоть что-то хоть иногда они делали. А с другой стороны, я бы не говорил так однозначно. Да, действительно, меньше картошки, больше мяса – это оздоравливает, это хорошо. А с другой стороны, количество расходов на непродовольственные нужды, то есть одежда, ЖКХ и все остальное, считается в процентах от еды.

Арсюхин:

- Мне тоже эта логика непонятна. Как можно пальто посчитать в процентах от еды? Какая тут вообще связь?

Делягин:

- Представим себе на мгновение, что у нас начался массовый забой скота в стране. Мясо дешевеет, продовольственная корзина дешевеет. Соответственно я не могу купить пальто. Я правильно понимаю? Из-за того, что яйца и сахар подешевели, я не могу заплатить за ЖКХ? С другой стороны, представим себе, что у нас инфляция подскочила в два раза. Я теперь что, имею право претендовать на 1,5 пальто? Я понимаю, конечно, что это прожиточный минимум. Прошлая версия по калорийности была сопоставима с тем, что немецким военнопленным давали в советских лагерях, причем в сентябре 41-го года (в октябре уже давали меньше). Сейчас дают больше, чем немцам в сентябре 41-го года. Вопрос с едой, с транспортом и с коммунальными услугами. Это каким же образом в нашей стране коммунальные услуги привязаны в цене картофеля? Товарищ Медведев, наверное, живет в какой-то волшебной стране. Я даже не могу сказать, что он живет в айпаде или айфоне, потому что у меня тоже есть айпад и айфон, и таких глупостей в них найти нельзя, по крайней мере, мне не удалось. Откуда это все взялось, что за бред?

Арсюхин:

- Их логика такая, чтобы люди свободнее выбирали траты на непродовольственные нужды. Кому-то нужен интернет, кому-то – пальто.

Делягин:

- Это люди-идиоты, которые так говорят, потому что это прожиточный минимум. У вас нет возможности в рамках прожиточного минимума что-то выбрать. Это что, выбор между смертью от голода и смертью от холода? А если они интернет в него включат, то это идиоты, извините. Потому что интернет в прожиточный минимум не входит. И айфон не входит. И даже самый дешевый мобильный телефон за 800 рублей тоже не входит в прожиточный минимум. В прожиточный минимум в городах входит оплата услуг телефонной связи из предположения, что вы делаете ограниченное количество коротких звонков в течение месяца. Это то, что вы не можете выбирать, потому что вы просто умрете. Это физиологический, биологический показатель.

Арсюхин:

- Типа, позвони в «Скорую помощь».

Делягин:

- Да. И люди, которые говорят о возможности выбора в рамках прожиточного минимума, эти люди либо больны, либо… Знаете, есть такая болезнь, когда человек не понимает смысл своих слов, он понимает только написанное на бумаге. Или наоборот, когда человек не понимает то, что написано на бумаге. Либо этих людей в принципе не интересует то, что они делают. Либо они испытывают такое презрение к нам с вами. Народ – это понятие немного абстрактное. Но когда говорят о свободе выбора в рамках прожиточного минимума, знаете, это свобода выбора в рамках наручников. Это люди, которые расписываются в своей неадекватности, либо невменяемости, либо неадекватности, либо хронической безответственности. Я не знаю, что лучше для действующих руководителей страны.

Но на этом фоне история с законом о донорстве абсолютно прозрачна. То есть люди не понимают. На самом деле планка между расходами на еду и расходами на одежду плавающая. Во-первых, в разных регионах процент расходов на одежду по-разному связан с расходами на еду. На Севере вам надо много одежды. Да, еды вам тоже нужно больше, но не в разы. Вам в Сочи не нужна меховая шуба, а в Норильске вы без нее до работы не дойдете, до остановки не дойдете. А сколько она стоит, даже самая дешевая? Вам не нужно на столько больше еды в Норильске. Конечно, там и цены выше.

Так что это люди, которые не понимают связи природы климата с необходимыми расходами человека, с прожиточным минимумом, чтобы он не подыхал медленно. А то получается, что в фашистских лагерях людей убивали голодом, а у нас, получается, тоже людей убивают голодом, только чуть помедленнее, чуть покультурнее, чуть погуманнее.

С другой стороны, чем человек беднее, тем он больше тратит на еду. Это закономерность, но она разная для разных культур. Где-то в теплых краях бедный тратит на еду 90%, в холодных краях бедный тратит на еду 60%, или он замерзнет. Эта процентная ставка не может быть одинакова для всех территорий страны, она не может быть единой. А у нас получается, что она единая. Остается только развести руками.

И когда эти люди делают такой закон о донорстве, понятно, почему они его делают, здесь нет никакого противоречия. Эти люди разрушают страну, они делают врагами не себя лично, а государства, самых законопослушных, самых тихих и самых безразличных людей. Я могу жить по принципу «только меня не трогайте», но когда выяснится, что моим близким нет крови, причем нет крови не потому, что ее нет физически, а потому что вот эти люди приняли такой закон, а товарищ Путин его подписал. Извините, кто-то возьмется на вилы. А кто-то за вилы не возьмется, он просто будет действовать так, что уж лучше бы ты взялся за вилы.

И это то, что меня пугает больше всего не только в наших взбесившихся принтерах, которые иногда понимают в узком смысле Государственную Думу, но и в наших взбесившихся принтерах в широком смысле этого слова.

Арсюхин:

- Михаил Геннадьевич, ведь еще в 2002 году Центр стратегических разработок вышел с идеей, что проблема бедности в России будет решена за счет ускоренного физического выбытия бедняков.

Делягин:

- Еще Егор Тимурович Гайдар, когда его спросили, что же будет с людьми, сказал: они не вписались в рынок, пусть подыхают. И Чубайс, по-моему, это повторял. В общем, это очень распространенная была позиция.

Арсюхин:

- Это такая либеральная фишка: слабый должен умереть.

Делягин:

- Да. А Центр стратегических разработок это либеральная позиция. Смысл государства и вообще смысл человеческой цивилизации в том виде, в котором она сложилась после эпохи Возрождения, как раз заключается в том, что слабый тоже может зачем-то пригодиться. Вот я в армии был слабым, но я при этом понимал некоторые вещи в тактике. И я мог объяснить сержанту, потому что ему это не объясняли, я мог как-то правильно оформить документы, я мог правильно написать жалобу, кляузу, просьбу предоставить отпуск и т.д. То есть в рынок в армейском смысле слова я не вписался.

Арсюхин:

- Вы как Гомер. Гомер тоже был слабый, а пригодился, однако, обществу и цивилизации.

Делягин:

- В Древней Греции таких, как Гомер, нужно было человек 10. В современной цивилизации, которая сложная, совсем не обязательно бегать стометровку. Потому что вы можете быть хорошим инженером, хорошим стрелком.

Когда говорят «пусть слабый умрет», это называется людоедством. Человеческая цивилизация отказалась от этого сотни лет назад, потому что это нерентабельно, как всякое зверство, и самый круток качок сегодня через 5 минут может оказаться слабым. Он может попасть под машину, на него может упасть сосулька, он может просто поскользнуться, упасть и обо что-нибудь удариться. И тогда он окажется слабым. И тогда ему понадобится переливание крови. И тогда его убьют в рамках этой логики. Самое зверское и самое скверное заключается в том, что люди, которые нам пропагандируют идею «пусть слабый сдохнет», для себя они делают всё по-человечески, для себя они строят коммунизм, с хорошим здравоохранением, со всем, что должно быть. Но это для своих людей, а вы быдло, вы подыхайте.

Приведу один исторический пример. Был такой господин Гитлер. Он построил самое зверское в ХХ веке государство, которое занималось геноцидом, истреблением. Даже господин Гитлер отказался от этой логики «пусть слабый сдохнет» в силу ее абсолютной неприемлемости для человеческой цивилизации. У них была идея убивать слабоумных, и они пытались ее осуществлять, но сопротивление немецкого общества, фашистского общества было таким, что фашисты и нацисты отказались от этой идеи и никогда о ней не вспоминали. В условиях жесточайшей диктатуры и расстрела за косой взгляд.

Теперь, я думаю, мы можем перейти к нашей теме – Российскому финансовому агентству.

Арсюхин:

- Одна вещь мне непонятна с этим агентством. Суверенные фонды наши сейчас управляются довольно консервативно, они даже не то что дохода не приносят, они тают. И ведь давно говорят, что так нельзя, что наша кубышка должна быть лучше пристроена. Вот вроде бы создают это агентство, для того чтобы оно консервативно, но на рыночных основаниях управляло этими деньгами. И опять все недовольны.

Делягин:

- Во-первых, это передача на аутсорсинг функции государственного управления.

Арсюхин:

- Чем это плохо?

Делягин:

- Передавать на аутсорсинг можно вещи, где существует острая конкуренция. Услуги уборщицы. Уже когда вы передаете IT- услуги, несмотря на дикую конкуренцию в этой сфере, вдруг выясняется, что нужен еще контроль качества. И дикий айтишник может вам наломать диких дров, а потом уйти, и вы его не поймаете. И уже здесь выясняется, что иметь свой IT-отдел вдруг оказывается дешевле и выгоднее для выполнения регулярных постоянных функций, а на аутсорсинг предлагать разовые вещи, которые сегодня есть, а завтра нет. Минфин управлял кубышкой сам, имел для этого своих людей, вполне квалифицированных, вполне уважаемых, вполне вменяемых.

Арсюхин:

- Но управлял все-таки плохо. Или хорошо?

Делягин:

- Вы знаете, судя по тому, что наши потери были не очень велики, управлял нормально. Это была абсолютно закрытая сфера. Я критикую сам факт того, что у нас есть эта кубышка. Гробовые нужны бабушке 87-летней, которая скоро умрет. Стране, которая умирать не собирается, нужны инвестиции в развитие. Если мы отказываемся от инвестиций, то мы убиваем свою страну. И этим занимается наше руководство, к сожалению.

Второе. Когда происходит плавная девальвация, это самое скверное, что можно сделать. Она у нас шла больше квартала и привела к чудовищным последствиям – потеряли четверть триллиона долларов. И, естественно, растаяли наши суверенные фонды. Но нужно понимать, что они не могли не растаять, потому что все сыпалось. Это идиотская политика на уровне выше Минфина. Но Минфин – государственное учреждение, оно находится под определенными процедурами обеспечения прозрачности, достаточно жесткими. Теперь это все передается акционерному обществу. Чем акционерное общество отличается от департамента Минфина? Двумя вещами. Первое. Оно платит деньги как акционерное общество. Понятно, зачем это нужно Минфину. Он снимает с себя головную боль, с одной стороны. С другой стороны, значительное количество чиновников получают возможность получать денег не в разы больше, а в десятки раз больше. Сравните бонусы в Сбербанке или в бывшем РАО «ЕЭС России» с зарплатами министра финансов. Остается только сосать локоть государственным служащим, а они хотят десятки миллионов и прямо сейчас. За наш с вами счет, потому что источник этих денег – те же самые деньги государства, то есть деньги бюджета, то есть наши деньги.

Арсюхин:

- То есть они ничего нового не создали.

Делягин:

- Ничего нового они делать не будут. Они будут делать всё то же самое, только качественно выше тратя на себя. И при этом еще раздутые штаты (Минфин все-таки сдерживается), раздутые льготы. Не может начальник департамента Минфина иметь свой самолет, а пересев в кресло руководителя государственного акционерного общества, он легко себе его позволит. В общем, всё другое. Человек попадет в коммунизм. Я не против, иди работай и построй себе коммунизм сам. Только не за мой счет, пожалуйста. Здесь он будет это делать за мой счет.

Второе. Существенно меньше уровень прозрачности. Что, естественно, сильно повышает возможность злоупотреблений. В рамках государства мы как не видели Минфин, так и не видим. Но в рамках государства ФСБ, МВД, Генпрокуратура, Следственный комитет, аппарат правительства, кстати, тоже, Счетная палата, куча других структур имеют возможность все это проверить. Это очень неприятно, когда вы с этим работаете. Но если действительно бороться с коррупцией, то это система проверка, которая вполне вменяемая, она работоспособная. Если вы акционерное общество, вы посылаете всех лесом, вы отвечаете перед советом директоров и ни перед кем больше. Соответственно возможности злоупотреблений, возможности распила (а сейчас это 150 млрд. долларов, переданных в управление). И не забывайте операции с долгами. Это самое сладкое, это самое непрозрачное, самое теневое. Это делается еще менее прозрачным. Мы создаём заповедник коррупции. Если она там не разведется, значит, там святые работают.

И, наконец, самое главное – скорость принятия решений. Очень часто государство осознанно идет на убытки. Иногда это бывает очень правильно. Например, мы хотим поддержать какой-то рынок, чтобы потом это там принесло доход. Сейчас министр финансов звонит президенту и говорит: мы решили сделать такую вещь, смысл такой. Добро, говорит президент, делайте. Второй звонок делает министр финансов начальнику департамента. Делай. На принятие решения уходит два звонка, а если министр в доверии, то можно с президентом и не советоваться. Три минуты, и идет государственная политика. В условиях акционерного общества государство должно дать директивы своим представителям в совете директоров. Оно должно дождаться собрания совета директоров как минимум. И там этот совет директоров, корпоративные процедуры, они другие. Вы не можете нарушить корпоративную процедуру. Это нарушение закона, вы сядете, если нарушите. И оказывается, как ни парадоксально, что корпоративная бюрократия вот в этом менее эффективна, чем государственная. Если заработать себе на пользу, да, вы, младший клерк, вы решаете все вопросы. Но если нужно сейчас потерять, чтобы потом вернуть, это деньги государства, вы должны согласовывать свою позицию с государством, - да все умрут, пока вы договоритесь друг с другом.

И, наконец, это акционерное общество. Это не госкорпорация, которая некоммерческая организация по своей природе. Акционерное общество. Сегодня оно акционерное общество со 100-процентным госучастием, а завтра мы его начинаем приватизировать, как Сбербанк. А послезавтра оно само будет брать деньги в долг у частных спекулянтов под залог денег федерального бюджета. Может быть, мы еще ФСБ сделаем акционерным обществом, Генпрокуратуру? И выведем на нью-йоркскую фондовую биржу. Я абсолютно уверен, что это будет очень коммерчески эффективная сделка.

Арсюхин:

- Это же здорово, когда мы американские финансовые пузыри будем хеджировать своими суверенными фондами.

Делягин:

- Для американцев прекрасно. Господин Дворкович так и сказал, что Россия должна платить за финансовую стабильность в Соединенных Штатах Америки. У меня единственный вопрос. Господин Дворкович – вице-премьер какого правительства, прости господи? Если он вице-премьер где-то у американцев (хотя у них нет таких должностей), я понимаю, это правильная позиция. Но если он вице-премьер нашего правительства, почему он с таким счастьем до сих пор если не на свободе, то хотя бы в правительстве?

Арсюхин:

- На этом риторическом вопросе закончим нашу передачу. Это был «Час Делягина».

Делягин:

- Я надеюсь, что со временем эти вопросы будут уже не риторическими, а вполне конкретными.