Сострадание подлецов. О Диме Яковлеве, терроре и Аристотеле

Николай Ершов-Осадченко

Родился в 1981 году в Москве. Был эмигрирован, вернулся. Занимаюсь попеременно переводами и звукорежиссурой. Автор интеллектуально-развлекательного проекта Freedomcry.Ru.

Иногда, как не раз продемонстрировал уважаемый Авраам Покой, проще выдумать новое слово и объяснить, как оно получено.

Я тоже пойду этим путем – без претензии на остроумие и даже с некоторым классицистским занудством. Путь, на счастье, короткий.

Аристотель в «Поэтике» называет две эмоциональные составляющие трагического катарсиса: страх и сострадание. В латинском переводе – terror et misericordia. В связи с чем у меня есть дополнение к одной расхожей максиме, которое кажется мне сейчас крайне важным: «С террористами и мизерикордистами не вступают в переговоры».

«Ограничьте аборты – и станет больше нелюбимых и несчастных, а также смертей от спиц в животе». «Пресеките отъем детей соцработниками – и вы отдадите их на милость алкоголиков и люмпенов». «Запретите усыновление американцам – и дети-инвалиды будут проживать короткие жизни, умирать в ужасных мучениях, и кровь их будет на ваших руках».

Все это – мизерикордизм. Детскую тему он особенно любит, хотя ею далеко не ограничивается. Рассказ о бедствующем ветеране с финалом «...пока у вас хватает совести чему-то радоваться в это ваше девятоемая» – это тоже он, родимый.

Мизерикордизм – вещь, для определения которой достаточно сказать, что она соотносится с состраданием так же, как терроризм – со страхом.

Бывает, что террорист становится заодно и мизерикордистом – когда захватывает заложников, а не сразу что-то взрывает. Но не будем чересчур наседать на эту семантическую связь, а то получится демагогия. Большинство мизерикордистов не имеет с террористами ничего общего. Кроме того, как вписываетесь в их планы вы с вашим страхом, в одном случае, и с вашим состраданием – в другом.

Сострадание вызвать проще, чем страх, и не требует риска. Поэтому мизерикордист – человек не бомбы и пули, а слова и картинки.

У этого есть одно счастливое следствие. Если с террористом иногда все-таки приходится вступать в переговоры тактического свойства, спасая жизни людей, то подавляющее большинство мизерикордистов можно сразу и с чистой совестью послать подальше. В некоторых случаях – сдержанно поблагодарив за указание на неочевидную реальную проблему. Хотя особо запущенные случаи (модели «совесть России с ногами на столе») обойдутся и вашей мысленной благодарностью.

Более того: если не послать мизерикордиста сразу, тогда-то и могут начаться неприятности. Как вот недавно иные пишущие люди поддались на провокацию и занялись апологетикой «закона Димы Яковлева» с таких позиций, что лучше б, честное слово... В общем, что говорить, достаточно цитаты.

«В дилемме «или неизлечимый русский сирота продолжит жить и вырастет американцем, или он умрет ребенком» – что мы выберем? Я понимаю, что недопустимо сгущаю краски, но это необходимо проделать, чтобы мы поняли, где мы все оказались.

Просто ведь если мы выбираем их «жизнь чужими людьми», то мы, как нация, на этом кончаемся. […] Если же мы выберем их смерть – это, при всей своей утробной чудовищности, после которой тяжко жить, только и способно сделать нас свободным народом. […] Как ответил бы римлянин о своем ребенке, который вырастет карфагенянином? Как ответил бы грек о своих детях, будущих персидских солдатах? А что подумал бы казак про сына, угнанного турками или превратившегося в поляка?»

Зачем? Ну вот зачем?.. Именно так и выглядит победа мизерикордизма. Ведь это даже не текст, способный кого-либо убедить в суровой необходимости мириться с предотвратимой смертью детей во имя чего-то большего. Такой текст, будь он написан всерьез, звучал и был бы выстроен совершенно иначе; ровнее, печальнее, без этой неадекватной торжественности. Такой градус пафоса при такой зыбкости аргументов по существу, свидетельствует об одном – перед нами эмоциональный выплеск, желание что-то швырнуть в лицо эмоциональному шантажисту: получи! ужаснись!

А ему только того и надо. Уже ползут ссылки, сопровождаемые закатыванием глаз и высокими словами негодования, которые, выходя из-под пальцев записного либерального моралиста, напоминают свежеобесценившиеся советские 25-рублевки, мрачно-торжественные, цвета грозовой тучи – в ту недолгую пору, когда они мешались в одном ворохе с пестрыми гайдаровскими фантиками большего номинала. Ответить мизерикордисту означает вступить с ним в переговоры. Вступить с ним в переговоры означает проиграть.

Дело здесь даже не в том простом соображении, что есть люди, которым никогда нельзя позволять становиться моральными обвинителями – потому что обвинять они умеют лучше, чем умеют судить. Если дать таким разойтись, рано или поздно все встанет с ног на голову: понятие о морали станет чем-то проистекающим из их обвинений. И наоборот, пока они на кого-то не подняли голос, он может хоть средь бела дня резать людей на улицах. Это важно, но это здесь не суть.

Суть в том, что настоящий, чистой воды мизерикордизм не то чтобы совсем, в отличие от терроризма, не был завязан на какие-то злодеяния. Просто если террористы угрожают их совершить или идут и совершают, то мизерикордисты, наоборот, появляются, когда злодеяние кем-то уже совершено, либо продолжает совершаться. Заметьте: Сергей Магнитский этими людьми забыт напрочь. Едва речь зашла о запрете на усыновление, как они чуть ли не с облегчением забросили разговоры о виновности режима в смерти, реально имевшей место – и принялись, как герои «Особого мнения», обвинять его в смертях будущих. Принялись с таким рвением, что трудно избавиться от чувства, будто дело для них уже исключительно в Диме Яковлеве, как недопустимом, в их понимании, «козыре на руках у режима».

Можно и нужно спрашивать у депутатов, где они были два года назад. Почему для реакции России на гибель приемных детей потребовалась отрешенная политическая надобность. Даже самый лояльно настроенный к Думе человек посоветовал бы ей в таких случаях четко проговаривать и много раз повторять, чтоб у всех от зубов отлетало, официальное объяснение того, «что изменилось сейчас», если не было реакции – и вдруг появилась. А вот реакция мизерикордистов отличается от той, что была бы в 2010 году, запрети мы усыновление сразу, на один хэштэг в твиттере. Тогда не говорили бы про #ЗаконПодлецов, а только о том, что кровь детей будет на руках у тех, кто взыскивает за кровь детей.

Здесь не твиттер, но я позволю себе еще и компактный вариант определения, которое дал вначале. Мизерикордизм – это #СостраданиеПодлецов.

#СостраданиеПодлецов – кричать о том, как смеет страна, чьи ветераны были ограблены борцами с «совком», продолжать праздновать свое совковое девятое мая.

#СостраданиеПодлецов – над расчлененными зародышами вопиять о том, какими нежеланными и несчастными детьми они могли бы вырасти; или задвигать о «праве женщины распоряжаться своим телом», на которое посягают патриархальные мракобесы, и чуть ли не в соседней вкладке браузера называть женщин, неправильно распорядившихся своим телом, «свиноматками».

Ну а то, какими христианнейшими становятся мизерикордисты, когда нужно защищать похабство в храме – это так, мелочь в сравнении.

Понятно, что #СостраданиеПодлецов – это далеко не все возмущенные реакции на «закон Димы Яковлева». Но те, что #СостраданиемПодлецов являются, узнать, по-моему, нетрудно.

Поэтому и не вступайте с мизерикордистами в переговоры. Особенно не пытайтесь уязвить их своей суровостью. Нужно быть никудышным римлянином, чтобы думать, будто карфагенской пятой колонне действительно есть дело до детей. #СтрахПодлецов в том, что в России все и дальше будет происходить помимо их воли. Не вопреки, а помимо.