Константин Симонов. О перспективах российской и мировой энергетической политики.

О перспективах российской и мировой энергетической политики мы беседуем с генеральным директором Фонда национальной энергетической безопасности Константином Симоновым.

"Yтро": Как вы оцениваете "сделку века" по поставке в Китай 300 миллионов тонн российской нефти за $100 миллиардов в течение 20 лет?

Константин Симонов: По нескольким причинам я оцениваю эту сделку крайне негативно. Причина первая в том, что цена этой сделки вызывает удивление, даже несмотря на то что Китай выдал нам льготный кредит по очень низкой ставке. Когда мы говорим о перспективе в 20 лет, то совершенно однозначно у нефти гораздо больше шансов быть дорогой, чем дешевой. Я бы назвал три фундаментальных предпосылки для роста цен. Первая – рост народонаселения Земли. Вторая – исчерпание старых месторождений. Оно идет очень активными темпами, поэтому, несмотря на большое количество нефти, себестоимость ее добычи достаточно высока. И это очень сильный аргумент. Все говорят, что ниже $75 – $80 за баррель нет смысла вкладываться в новые проекты, например? в шельфы Африки, и переходить к новым видам углеводородов, таким, как, скажем, unconventional gas, находящийся в угольных шахтах. Да, его хорошо добывать, когда цена комфортная, да, сейчас бум этого газа, но при цене ниже $30 за баррель никто этого делать не станет. Чтобы добыча была рентабельной, нужна достаточно высокая цена нефти. Чтобы идти на шельф или в пески, нужно, чтобы цена была не ниже $80 за баррель. И третья предпосылка – это экология. Чем выше экологические требования к энергетике, тем дороже ее стоимость. В том числе и продуктов нефтепереработки.

Таким образом, совершенно очевидно, что у нефти гораздо больше шансов стоить дороже $100, чем ниже $50. И, если цена контракта действительно составляет $45 за баррель, я считаю, что это очень опасно. Было глупо подписывать договор по какой-то фиксированной цене, нужно было привязать цену как минимум к Роттердамскму порталу. Если мы хотим продавать нефть в Китай, это будет иметь смысл только в том случае, если стоимость портала будет равновеликая. Я имею в виду цену в Роттердаме и Дацине. А если стоимость нефти в Дацине будет в два раза ниже, чем ее стоимость в Роттердаме, то зачем нам тогда торговать. Это первый момент.

А второй момент – то, что фактически эта сделка означает постепенный уход России с европейского рынка. Что бы там ни говорила наша великая стратегия, страна вступила в фазу пика добычи. Серьезного ее роста в ближайшие 25 лет ожидать, к сожалению, не приходится. Все эти миллионы тонн придется снимать с европейского направления экспорта, что означает постепенную переориентацию нашей энергетической политики и политическую перенастройку на Китай.

В этом плане я не вижу здесь и диверсификации рынка. Дело в том, что она хороша, когда у вас растет добыча и вы отправляете продукцию на новый рынок, имея возможность перебрасывать его туда. Но когда добыча падает, а вы имеете гарантированный рынок и уходите с него, то тем самым вы освобождаете площадку для своих конкурентов. Это плохая стратегия. Но так и получится: мы уйдем с дорогого рынка на более дешевый. Абсурд. Тем более что Китай будет иметь и другие источники получения нефти и все время будет нас этим шантажировать.

Поэтому я думаю, что это решение, как минимум, недальновидно.

"Y": Каковы перспективы энергетических взаимоотношений с Украиной? Существует возможность возобновления газовых войн?

К.С.: Вероятность этого высока по той простой причине, что газовая война может оказаться выгодна достаточно многим участникам конфликта. В Европе сложилось антироссийское лобби во главе с председателем Европейской комиссии Баррозу, которое весь последний год делает ставку на то, чтобы разорвать наши энергетические отношения с Украиной и Европой. Это официальная точка зрения Еврокомиссии: зависимость от России критическая, мы для них ненадежный партнер и используем трубу как энергетическое оружие. Это при том, что зависимость газового рынка Европы от России составляет лишь 25%. Да, она большая, но явно не критическая. Поэтому для Брюсселя газовая война – это еще одна возможность заявить о том, что Россия опасна, прекрасный аргумент, чтобы сказать – все, теперь мы с Россией дел иметь точно не будем, нам нужна эффективность 20-20-20, управляемые виды энергии и так далее. Такая политика очень опасна для Европы, ну и для нас, конечно. Если Россия перекроет транзит, Европа моментально заявит о том, что она занимается грабительством и шантажом.

Двадцать третьего марта Европа подписала декларацию с Украиной о том, что входит в украинскую ГТС и гарантирует ее бесперебойное функционирование. За прошедшие три месяца Украине не выделили ни копейки, и на прямые предложения России оплатить задолженность Украины в пропорции 50/50 было категорически отказано.

Это означает, что Баррозу и его интеллектуальные партнеры ждут от России очередного перекрытия трубы, чтобы бить по нам из всех орудий. Кстати, Россия пытается пойти на определенные уступки, и это достаточно важный с нашей стороны шаг. Так, мы внесли $2,2 миллиарда в счет предоплаты российского газа до конца первого квартала 2010 года. Это очень значимая вещь, потому что не известно, что будет с "Нефтегазом", – фактически мы передали большую сумму компании, которая может обанкротиться в любой момент. Европа, в свою очередь, отказалась внести остаток суммы. Цена вопроса хорошо известна, но почему мы должны все время платить за Украину? Баррозу говорит о том, что да, они берут ответственность, но, как только становится вопрос конкретных действий, сразу все меняется. Украине необходимо закачать 12 миллиардов кубов, чтобы обеспечить бесперебойное функционирование зимой, и на это, по итогам третьего квартала, нужно $3,8 миллиарда. На сегодняшний день заплатили больше половины, осталось заплатить европейцам, что они делать отказываются.

В общем, ситуация выглядит довольно тревожной. Второе отключение с точки зрения имиджа для России будет драматичным решением.

"Y": А у этой проблемы вообще есть решение?

К.С.: Решение может быть одно: европейский бизнес скажет свое слово, потому что они прекрасно понимают, что из-за лобовой атаки Европейской комиссии можно получить достаточно серьезный удар. Диверсификации поставок, альтернативные виды топлива – это хорошо, и может быть, там они даже когда-то заработают, но как жить в ближайшие пять лет? Сама энергетика Европы может очень быстро рухнуть. Поэтому реальный вариант – если европейский бизнес поддержит идею координации с Россией и выразит желание самостоятельно спонсировать Украину на оставшиеся деньги. Если консорциум европейских компаний даст эти деньги Украине как транш в $2,2 миллиарда в счет будущего транзита. Но я полагаю, что денег они не дадут, так как их задача в том, чтобы дискредитировать Россию. Несмотря на то что это звучит несколько абстрактно, это очень похоже на правду.

"Y": Президент Венесуэлы предложил Дмитрию Медведеву совместно поднять стоимость барреля черного золота до $100. Как вы оцениваете этот шаг?

К.С.: Стоимость нефти на сегодняшний день определяется не нефтедобывающими компаниями. Какую бы они ни демонстрировали солидарность, все равно нефть сегодня – товар биржевой. Всем широко известно, что только 1,5% – 2% сделок совершается натуральным продуктом, 98% – это "бумажная нефть", поэтому, как рынок себя ведет, столько нефть и стоит. Определяется ее стоимость на сегодняшний день не со стороны предложения, а со стороны биржевых спекулянтов, на трех известных нефтяных площадках: в Нью-Йорке, Сингапуре и Лондоне. По большому счету, нефть можно опускать и поднимать без участия ОПЕК, которая уже года три – четыре не влияет на ценообразование.

Россия совсем недавно говорила, что готова вступить в ОПЕК, а это большая ошибка. Какой смысл вступать в организацию, которая находится на закате своего могущества и членом которой, кстати, Венесуэла является? Таким образом, понятно, что здесь нужно уже что-то новое, помимо ОПЕК.

"Y": Каковы перспективы России в области СПГ? Сможет ли она стать крупным игроком в этой отрасли?

К.С.: Игроком она уже стала. Открыт первый завод мощностью 9,6 миллиона тонн, 80% продукции идет в Японию, часть – в Южную Корею, в перспективе – на рынок США. То есть, в принципе, запасы достаточны, и в этом плане перспективы у нас неплохие. Есть как минимум три реалистичных проекта: это Штокман, месторождения на Ямале и второй завод на Сахалине. Конечно, все они достаточно непростые, особенно Ямальский проект, где непростая ледовая обстановка и условия добычи.

"Y": Вопрос, я так понимаю, в финансировании?

К.С.: Я оставляю за скобками финансирование, это всегда проблема, но там много сложностей и без денег, с геологией и транспортировкой. Мне кажется, что самая главная наша проблема – это не деньги, а время. Очень медленно мы все строим. Напомню, что Сахалинский завод мы строили 15 лет. Да, перспектива хорошая, запасы залегают так, что их логично доставлять именно кораблями, а не трубами.

Новые запасы позволяют России стать крупным продавцом СПГ, но для этого необходимо быстрее строить. Здесь вопрос не только денег, хотя программа финансирования может сократиться на 25% – 30% к новому году, уже идет перенос ввода в действие крупных проектов, таких как Сахалин и Штокман. Вопрос в том, что, несмотря на отличный потенциал, у нас очень мало времени.

"Y": Выход России из кризиса будет обусловлен возобновлением роста цен на углеводороды или ей поможет что-то еще?

К.С.: Конечно, хотелось бы, чтобы выход не был связан с восстановлением цен. Они восстановятся, это очевидно, я уже назвал как минимум три аргумента в пользу дорогих углеводородов. Но мы все понимаем, насколько опасен такой самообман, когда страна делает вид, что что-то еще производит, а в реальности только тратит сырьевые деньги и при этом все довольны и изображают из себя деятельных сотрудников. Вспомните Россию полтора года назад: масса людей, занимающих непонятные должности, при этом они уверены, что действительно что-то производят. Проблема в том, что страна у нас действительно занималась распределением того, что было, и никто не занимается производством дополнительного продукта. Поэтому я не хотел бы, чтобы у нас все было как раньше, и прекрасно понимаю то огромное количество проблем, которые были в нашей экономике. Но при этом считаю, что нефть в этом не виновата. У нас очень любят заявить: корень всех зол – ТЭК. А в чем он виноват? Он зарабатывает деньги для вас, кормит вас. А то, что вы сами не можете развиваться, – это не вина топливно-энергетического комплекса.

У нас часто говорят, что нужно развивать и диверсифицировать экономику, но обычно под этим словом имеется в виду "давайте уничтожим все газовую промышленность, и тогда мы сможем придумать что-то новое". Это же абсурд. И очень непросто наблюдать, как многие у нас в стране живут по принципу "осталось продержаться еще три месяца, а потом все вернется и будет так, как было, деньги будут сыпаться с потолка".

"Y": Нынешний кризис может окончательно зафиксировать сырьевой статус российской экономики?

К.С.: Это вопрос не однозначный. Да, может такое произойти, но опять же, кого надо об этом спрашивать? Нас самих. Я могу привести примеры стран, которые были ориентированы на сырье. США – ярчайший пример. В XIX веке экономика Штатов – это производство нефти и алюминия, они фактически являлись сырьевой державой, и можно было говорить о том, что это останется их окончательной ориентацией. Но сегодня мы видим совершенно другую картину.

Поэтому – да, может быть, что кризис зафиксирует нас как сырьевую державу, а может получиться наоборот. Но так как большинство граждан все ждут, когда же ситуация вернется к началу 2008 года, то, конечно, шансов у нас мало.

"Y": Насколько вероятно в складывающейся ситуации развитие инновационных технологий, которые снизили бы зависимость экономики от нефти?

К.С.: Чтобы развивать высокие технологии, во-первых, не нужно уничтожать ТЭК – он сам способен стать источником высоких технологий. Мы почему-то все время противопоставляем высокие технологии нефтегазовой промышленности, а это в корне неверно. Наоборот, сейчас наша нефтегазовая промышленность стала перед серьезными инновационными задачами: добыча на шельфе, превращение газа в жидкое топливо и так далее. Во-вторых, энергосбережение, потому что у нас огромные потери в сетях, в трубах. На самом деле энергетика суть колоссальный запрос на высокие технологии. Таким образом, ТЭК и инновации не только не противоречат друг другу, но нефтегазовый сектор в целом является основным локомотивом инноваций, от него идет основной запрос на новые технологии.

И третий момент: все ругают нефтегазовый комплекс, однако, если вы хотите развивать другие отрасли – развивайте их! Но у нас никто ничего развивать не хочет. У нас все хотят пилить бюджет. И поэтому я, когда слышу слово "диверсификация", хватаюсь за сердце, потому что прекрасно понимаю, что имеют в виду люди: "Дайте нам скорее еще денег из бюджета, а потом, когда-нибудь, мы вам тут покажем инновации". И когда кто-то говорит, что у нас нет инноваций, надо что-то делать, то человек именно такую схему имеет в виду. Классический пример – Роснанотех. Посмотрите их годовой отчет: над чем работала госкорпорация – над внедрением инновационных технологий? Нет. Над размещением выданных государством денег. То есть им государство дает определенное количество средств, они их выгодно размещают и получают с них прибыли. Неплохая инновация!