Демократизация исламского мира по западным образцам может иметь вероятным следствием замену светских тиранов тиранами теократическими. Но не обязательно. Во-первых, потому что исламист исламисту рознь. Во-вторых, потому что в большинстве стран Ближнего Востока на внешнюю и внутреннюю политику традиционно влияли военные, не склонные давать имамам полную свободу рук.

Если сравнить недавний опыт Туниса и Египта, то бросается в глаза, что ситуация в этих двух странах существенно разнится именно по причине отличий между тунисскими и египетскими исламистами, а также той роли, которую в этих революциях и после них сыграла армия.

Победившая на недавних парламентских выборах в Тунисе партия "Аль-Нахда" ("Возрождение") была создана в 1981 году ее нынешним лидером Рашидом Ганнуши, который никогда не являлся радикальным исламистом, бредившим идеями всемирного халифата. Как сейчас, так и тогда его взгляды были близки взглядам идеологов турецкой Партии справедливости и развития, и это обстоятельство определило поначалу сдержанную реакцию со стороны светского правительства Туниса, которое допустило "Аль-Нахда" к легальному участию в политической жизни страны и к парламентским выборам.

Ситуация круто изменилась лишь после того, как в Тунис начали массово перебираться обрадованные успехом "Аль-Нахда" на выборах боевики и активисты политического ислама из других стран Ближнего Востока. Напуганный этим президент Зин аль-Абидин Бен Али не стал дожидаться неприятностей, запретил исламистскую партию, бросил за решетку многих ее членов по обвинению в подготовке переворота, а Рашид Ганнуши отправился в изгнание в Лондон, где и пребывал до победы народной революции в январе 2011 года.

Если бы лидер запрещенной "Аль-Нахда" жил все эти годы во Франции, домой бы он вернулся, вероятно, с более радикальными взглядами, столкнувшись со свойственным для французской политической жизни недопущением религии в сферу политики. Однако за двадцать лет, проведенных в Великобритании, уверенность Ганнуши в возможности найти компромисс между традициями ислама и светским характером государства только укрепилась.

Сравнительно бескровной победе революции в Тунисе способствовало и то, что тунисская армия никогда не была политически активной (в арабском мире это, скорее, исключение). К тому же потенциальный внутренний враг, исламисты, были быстро нейтрализованы и в дальнейшем почти никак себя не проявляли. Других противников режима, достойных внимания армии, просто не нашлось.

Народ Туниса привык к более или менее европейскому образу жизни, довольно успешно развивалась экономика. В Тунис стекались туристы не только из Европы, но и из тех государств исламского мира, где спиртные напитки были запрещены.

Поэтому когда в стране начались волнения, вызванные социально-экономическими причинами, значительная часть правящей элиты и военные быстро сориентировались и пожертвовали президентом и его семьей, не особенно беспокоясь естественным в этих условиях усилением позиций бывших политических противников. Более того, армия воспрепятствовала действиям полиции против народа и во многом благодаря этому обеспечила почти мирный характер смены власти в стране.

Достигнутый внутри политической элиты Туниса консенсус относительно самосохранения путем демократизации государственного правления, отсутствие в политической программе "Аль-Нахда" планов радикального перехода страны к жизни по законам шариата, а также выраженная лидерами исламистов готовность подчиниться воле народа, которая будет выявлена в ходе парламентских выборов, позволили военным немедленно передать власть политикам и ограничиться достаточно отстраненным наблюдением за происходящим в стране.

В отличие от тунисских военных, египетская армейская верхушка имела дело с иными условиями, которые вынуждали ее и действовать иначе.

Во-первых, армия в Египте была не только опорой светского режима, но в значительной мере определяла его лицо. Поэтому народ ассоциировал режим с военными и возлагал на них часть вины за социально-экономические болезни, поразившие страну. В то же время и у военных выработался обостренный комплекс личной ответственности за судьбу государства, который дал о себе знать, когда политическая элита раскололась и обнаружила признаки растерянности.

Во-вторых, исламисты в Тунисе и в Египте - это всё-таки две очень разные тенденции. Международная религиозно-политическая организация "Братья-мусульмане" была создана в Египте в 1928 году и долгое время считалась самым радикальным образованием политического ислама на планете. Хотя в течение последних десятилетий египетское крыло "братьев" перешло к умеренным взглядам и разными путями интегрировались в политическую жизнь Египта, военные имели достаточно оснований полагать, что "арабская весна" может пробудить у исламистов воспоминания об их почти вековом противостоянии с силовыми ведомствами и понесенных при этом потерях. А потому остаются опасения, что в случае возможного прихода "братьев" к власти в результате предстоящих парламентских выборов инстинкты, выработанные ими во время вооруженного противостояния с военными, могут взять верх над благоразумием.

Поэтому египетская военная верхушка не спешит передавать власть штатской публике, чтобы дать возможность народу прийти в себя после дурмана революционной вольницы и сделать осознанный выбор на избирательных участках в более или менее спокойной обстановке. Тому обстоятельству, что большинство египтян согласилось на временное правление военных, способствовали и начавшиеся после революции столкновения между мусульманами и христианами-коптами. И надо отдать должное армии и египетскому народу, которые вовремя осознали возможные катастрофические последствия такого конфликта. Менее чем через неделю после начала столкновений на религиозной почве правящий Высший совет вооруженных сил ввел закон, предусматривающий наказание за расовую, половую или религиозную дискриминацию.

И в Тунисе, и в Египте армия выступила в непривычной для себя роли защитника демократии, хотя до этого считалась столпом авторитарного правления. Это обстоятельство нельзя не учитывать, размышляя о будущем двух стран, в которых произошли перевороты…

Если в Тунисе приход к власти умеренных исламистов совпал с традицией такой же умеренной роли военных в политической жизни страны, то Египту, вероятно, предстоит более сложный и болезненный процесс притирки армии и Партии свободы и правосудия, которая является политической крышей для "Братьев-мусульман" и которая, возможно, пойдет на выборы одним фронтом вместе с партиями радикалов-салафитов.

Правда, не исключено, по крайней мере, на первом этапе, что исламисты после вероятной победы на выборах будут вынуждены полагаться на армию. Военным удалось пока что остановить межконфессиональный конфликт, но из-за ухудшения социально-экономического положения в стране продолжаются и становятся все более жесткими межплеменные и межклановые столкновения. Это реальность, с которой будущее правительство Египта столкнется неизбежно. Взаимное недоверие между военными и исламистами - тоже реальность.

И Тунису, и Египту в будущем предстоит написание и принятие новых конституций. Тунисские военные, судя по всему, не будут настаивать на своей особой роли в государстве, чего они не имели и в прежние времена. Совсем иная ситуация в Египте. И связано это не только с политическими, но и экономическими факторами.

Как полагают многие эксперты, египетская армия контролирует значительный сегмент экономики страны (называются цифры от 15 до 30 процентов). Под их управлением якобы находится более 4000 предприятий и компаний. Военные ранее имели право беспошлинного импорта товаров из-за границы и обладали другими привилегиями, с которыми им расставаться не хочется. Поэтому не удивительно, что предложенный Высшим советом вооруженных сил проект конституционной реформы содержит такие положения, как принятие будущим парламентом Египта оборонного бюджета одной статьей без конкретизации, на что эти деньги предназначены, и без права контроля со стороны депутатов за их расходами. Кроме того, армия Египта хочет, чтобы парламент принимал законы, влияющие на обороноспособность, только после консультаций с ней, что означает, фактически, иметь право вето на такие решения. Особую роль военные отводят себе и в вопросах оценки состояния национальной безопасности (а это понятие довольно растяжимое) и принятия соответствующих мер через Совет национальной безопасности, в котором они будут доминировать.

Аппетиты армейской верхушки, конечно же, вызвали совместный отпор со стороны как исламистов, так и либералов. Все они опасаются, что военные вынашивают планы подчинить себе гражданское правительство. Однако есть вероятность, что, отвергнув притязания военных в экономической сфере, либералы могут пойти дальше и помочь исламистам лишить армию возможности влиять на внутреннюю политику страны, хотя как раз для сторонников светского образа жизни такое вмешательство может в будущем оказаться необходимым и даже спасительным.

Сохранение за армией в Египте не только особых властных полномочий, но и экономических привилегий имеет еще один аспект – внешнеполитический. Опасность для международной стабильности представляет не просто исламизм, а исламизм, направленный вовне. В конце концов, это право мусульманских народов решать, как им жить - по законам шариата или по законам "западной демократии". Другое дело - попытки исламистов "нести" радикальный ислам в страны иной культурно-исторической традиции.

Можно надеяться, что, взвалив на свои плечи ответственность за решение ежедневных социальных и экономических проблем населения, египетские "Братья-мусульмане" будут вынуждены отложить на потом создание всемирного халифата. Ни опыта государственного управления, ни контактов в столицах мира исламисты не имеют. Зато и то и другое имеют военные. А потому Партия свободы и правосудия и ее вероятные партнеры по коалиции будут вынуждены обратиться за помощью к армейской верхушке Египта, если та сохранит свою роль в экономике страны, а значит – и экономические связи за кордоном. Ведь без поддержки со стороны США, ЕС, России, Китая Египту никак не обойтись, даже если его будущее руководство не любит "неверных".

Вероятным представляется и то, что партийные лидеры и чиновники из числа исламистов со временем найдут для себя выгодным войти в соглашение с военными, чтобы пользоваться их особым статусом в египетской экономике для решения личных проблем в обмен на уступки в политической сфере. И это "взаимопонимание" окажется весьма сильным аргументом для удержания исламистов от необдуманных решений как во внутренней, так и во внешней политике Египта.

Сохранение за армией ключевой роли в египетской политике было бы выгодным даже Соединённым Штатам, рвущимся к демократизации всего и вся, кроме собственного государства. А уж европейцам и неарабским соседям Египта это будет выгодно тем более.

В связи с этим вызывает некоторое недоумение позиция Вашингтона, который начинает оказывать на египетских военных все большее давление, принуждая их принять "европейские стандарты" гражданского контроля над армией, притом что осуществлять этот контроль, скорее всего, будут исламисты. Где гарантия, что Партия свободы и правосудия, которая сейчас декларирует намерение следовать турецкому примеру, в будущем не откажется от этого принципа и не вернется на позиции исламистов-радикалов со всеми вытекающими отсюда последствиями как для внутренней, так и для внешней политики Египта? Или в Белом доме исключают, что "умеренность" исламистских партий может быть лишь уловкой, чтобы придти к власти мирным путем, а затем шаг за шагом трансформировать свою страну в теократическое государство по образу современного Ирана?

Впрочем, что там у американцев на уме - можно только догадываться. Лишь бы потом не пришлось им раскаиваться.