Запад возрождает страх и ненависть к китайцам

Пока ученые и обыватели спорят о скорости распространения и потенциальной опасности коронавируса, страх перед эпидемией уже привел к широчайшему распространению китаефобии. Массовая истерия является оптимальной средой для воскрешения этого выживающего в любых условиях чувства страха и ненависти к китайцам. Тем более, что на Западе у китаефобии есть много общего с русофобией.

Эпидемия коронавируса пугает мир, особенно после того, как сам Китай принял жесткие меры по борьбе с опасностью. Но если китайцы вводят карантин в Ухане и провинции Хубей, то есть в эпицентре его возникновения и распространения, и всячески борются с паникой и распространяемыми слухами, то остальной мир оказывается перед выбором.

Доверять Пекину и принимать меры предосторожности или пытаться закрыться от Китая, как от источника неведомой опасности. Второй вариант никто не выбирает официально, но именно на него работает массовая истерия, которая нагнетается как в соцсетях, так и в желтых медиа. И эта истерия эксплуатирует одну из самых распространенных фобий – китаефобию. Страх и ненависть к китайцам возрождаются на наших глазах.

«Из-за того, что какой-то народ в Китае ест странные продукты вроде летучих мышей, крыс и змей, весь мир может пострадать от чумы», – такой популярный твит приводит в своей статье «Страх подогревает расизм и ксенофобию по мере распространения коронавируса» американский CNN:

«Сейчас мы наблюдаем лишь ранние признаки ксенофобской волны против восточноазиатской диаспоры: пошлые шуточки в интернете, неудачные заголовки, людей, пугающе ведущих себя в общественных местах. Но если эпидемия атипичной пневмонии 2003 года может послужить примером, то эти зачатки ксенофобии потенциально способны перерасти в более опасные явные формы расизма.

На пике вспышки 2003 года к людям азиатского происхождения на Западе относились как к париям. Раздавались сообщения о белых людях, закрывавших лица в присутствии азиатских сотрудников, а агенты по недвижимости получали указания не обслуживать клиентов-азиатов.

Азиатам грозили выселением, отказывали в приеме на работу без обоснования причин, а в некоторые азиатско-канадские организации приходили прямые выражения ненависти.

Все это произошло 17 лет назад, когда Китай медленно шел навстречу Западу. Теперь он стал развивающейся сверхдержавой, и его роль в ряде недавних конфликтов (продолжающаяся торговая война между США и Китаем, опасения, связанные с телекоммуникационной компанией «Хуавэй», обвинения в отношении китайских шпионов в Америке и в Австралии) означает, что многие на Западе уже смотрят на него с большим подозрением и напряжением, чем ранее.

Добавьте к этому угрозу глобальной пандемии, и станет понятно, что мы можем ожидать еще более омерзительную волну острой дискриминации».

Ксенофобия и расизм – это общие слова. К тому же под них часто подверстывают как совершенно естественное для всех цивилизаций настороженное отношение к чужакам вообще (хотя степень настороженности, конечно, существенно отличается у разных народов), так и убежденность в том, что люди другой расы сильно отличаются от тебя и твоей расы (такое отношение вовсе не обязательно расистское в привычном понимании этого термина – осознание естественных различий не означает автоматического появления чувства превосходства). Тем более что в эпоху мультикультурализма на Западе обвинения в ксенофобии и расизме все чаще используют для маргинализации вполне естественного беспокойства того или иного народа о своем будущем.

Куда важнее другое – почему именно «китайская угроза» так легко была реанимирована. Особенно на Западе, где с китайцами познакомились по историческим меркам совсем недавно.

Китай не просто самая древняя из живущих, но и абсолютно уникальная цивилизация. Большую часть их 3000-летней истории с ханьцами сталкивались только их соседи-азиаты в основном из Юго-Восточной и Восточной Азии. Запад стал пересекаться с китайцами всего пару веков назад, когда начал ставить на колени ослабленную Поднебесную. Масштабы и самодостаточность Китая уже тогда не только манили, но и пугали Запад, который к этому времени подмял под себя уже почти весь остальной мир. Оставались три крупных незападных силы – Китай, Россия и Османская империя, объединявшая немалую часть исламского мира. Неудивительно, что все три воспринимались одновременно и как лакомая добыча, и как смертельная угроза для Запада, призванного пасти народы.

С турками Европа вошла в плотное соприкосновение с XV века (когда пал Константинополь), русские полноценно вышли на европейскую сцену в начале XVIII века и стали постоянным пугалом для Старого Света. Восточные варвары – неважно, что одни мусульмане, а вторые православные, обе цивилизации непосредственно граничили с Европой и поэтому вполне подходили для демонизации. Неважно, что к XIX веку Европа захватила уже большую часть мира – важно, что на ее восточных границах лежали две империи, самостоятельные и непонятные.

Китай же никак не соприкасался с Европой до тех пор, пока она сама не пришла к нему. Сначала закрепившись в юго-восточном подбрюшье Поднебесной, а потом, в XIX веке, начав уже экспансию и в сам Китай. В результате к началу XX века Китай оказался в полуколониальном состоянии, а миллионы китайцев использовались в качестве дешевой рабочей силы в европейских колониях в Азии и в США. Тогда же у европейцев и американцев появилось и презрение к Китаю, чью великую культуру они плохо знали и еще меньше понимали, и страх перед ним. Точнее, перед тем, что будет, когда он проснется и встанет во весь рост, связанное с пониманием того, что за всякую несправедливость рано или поздно придется платить.

«Желтой угрозой» пугали европейцев и американцев (а заодно и русских) еще в конце XIX века. Но когда Китай потерпел поражение еще и от Японии, в западном сознании именно островная монархия стала главным олицетворением «желтой опасности». Война с Америкой лишь укрепила этот страх, но после 1945 года Запад оседлал Японию, сделав ее ручной. Китай же стал «красным», соединив тем самым воедино две главных угрозы для англосаксонского проекта и Запада в целом: коммунистическую и восточную.

Восточную, то есть иную, чем западная: к ней относились и русская, и мусульманская (бывшая турецкая), и китайская. А коммунистическая, красная угроза до конца 40-х полностью ассоциировалась с СССР, то есть с Россией. И тут появляется «красный Китай», союзник и брат «красной России». С 50-х возрождается китаефобия, но она не идет ни в какое сравнение с русофобией, замаскированной под антикоммунизм и антисоветизм.

Потому что СССР был сверхдержавой, а Китай бедной и ослабленной десятилетиями смуты страной, младшим братом, хотя и с огромным потенциалом. Ссора Москвы и Пекина в 60-е годы привела к тому, что Западу стало выгодно если не любить, то хотя бы не демонизировать Китай. А в 70-е годы и вовсе началось сближение Запада и Китая и сорок лет назад Поднебесная начала марш к статусу державы номер один в мире.

Китай вышел из кризиса. До этого полтора века страна представляла собой или объект эксплуатации и манипуляций для Запада, или же погруженную в смуту и слабую страну. Рост Китая изменил его многовековую политику. Если раньше (до столкновения с Западом в XIX веке) Китай был самодостаточной державой, считавшей, что у него все есть и все народы мира рано или поздно признают мудрость и силу Поднебесной, то теперь он начал играть в глобальном западном мире по западным правилам. То есть проецировать силу вовне и осуществлять глобальную экспансию: не военную, но торгово-экономическую. Причем так успешно, что к сегодняшнему дню он стал первой экономикой мира, а его армия может считаться третьей по силе.

Теперь Китай действительно представляет собой угрозу Западу, но не в качестве той силы, которая завоюет его физически (как изображали турок, а потом русских), а как тот, кто вытеснит его с вершины мирового господства и подчинит своей воле и своим планам.

 

Понятно, что больше всего ненавидят Китай США и Великобритания. Именно англосаксонский проект глобального господства входит в клинч с китайским возрождением. Сильным Китаем невозможно манипулировать, но Пекин отвергает даже попытки англосаксов привлечь его в союзники, то есть договориться с ним о разделе мира (предпринятые десять лет назад). Остановить Китай можно только одним способом, подорвав его изнутри. В этом его сходство с Россией, но китайцы сделали выводы из краха СССР. 

Остается только попытаться изолировать Китай. Но даже с Россией это не сработало. При том, что наша страна куда меньше интегрирована в мировую экономику. Китай занимает огромное место в мировой экономике и его невозможно блокировать, не говоря уже о том, что это ударит по самим Штатам, что прекрасно показала идущая уже три года торговая война двух держав.

Значит нужно пытаться сдерживать Китай всеми способами – от военного (но тут Штаты потеряют преимущество в ближайшие пару десятилетий) до геополитического (используя страх перед Китаем его восточно- и юго-азиатских соседей), от финансового до идеологического.

На фоне торговой войны с Китаем администрация Трампа и так уже пыталась то разыгрывать тайваньскую карту, то подыгрывать гонконгским протестам. А госсекретарь Помпео в последние месяцы и вовсе повторяет, как мантру, заклинание о том, что «китайская Компартия представляет собой основную угрозу нашего времени», причем не просто для Запада, но и для всего мира. То есть китайцев готовят на роль главных врагов человечества, хуже террористов или русских.

И тут очень удачно подворачивается коронавирус, который автоматически воскрешает все страхи перед «китайской опасностью», «китайским нашествием», «китайской угрозой». Они, китайцы – другие, опасные, и их нужно бояться. Ограничивать, изолировать, а в конечном итоге не разрешать им покупать наши заводы, не подпускать их к нашим портам, сетям сотовой связи.

Понятно, что подобные страхи нужно разгонять в Европе, в России, в Азии – везде, где проходит китайский «Один пояс, один путь», являющийся не просто инфраструктурным и торговым проектом, а стержнем новой геополитической реальности, нового, евразийского миропорядка. Эксплуатация человеческих страхов – самая примитивная и самая любимая игра манипуляторов. Но действенная ли.

Проблема англосаксов в том, что страх перед китайцами невозможно будет поддерживать дольше, чем будет длиться эпидемия. И если властям КНР удастся взять ее под контроль и не допустить ее перерастания в пандемию мирового масштаба (а почти наверняка так и произойдет в ближайшие пару месяцев), то маятник общественного мнения может качнуться от китаефобии в противоположную сторону. Если не к любви к китайцам – все-таки любовь к другим расам не распространена в человечестве – то к признанию их способности сплотиться и побороть страшную угрозу. То есть преувеличивая сейчас масштабы угрозы и объявляя ее «китайской», китаефобы в итоге могут сыграть на укрепление репутации Китая как сильной и великой страны. 

Кстати, точно так же, как раздувание Западом «русской угрозы» в последние годы работает не на рост русофобии, а лишь помогает процессу восстановления влияния России на мировые дела: с ними нужно считаться, они ведь даже Америке президента избрали.