Глобальное противостояние стало перманентным состоянием существования человечества
С момента распада СССР прошло уже более 23 лет. В течение этого не такого уж и продолжительного по историческим меркам периода мир не стал, как, возможно, на это кто-то рассчитывал, более справедливым и безопасным. Наоборот, в этом отношении он стал хуже.
В течение этого времени мы стали свидетелями четырёх войн с масштабным участием в них вооружённых сил США и НАТО (две войны против Ирака, война против Сербии на Балканах, война в Афганистане). Имел место и ряд региональных вооружённых конфликтов, подготовленных или спровоцированных США и их союзниками или рвущимися к власти новыми силами.
Это вооружённый конфликт 1992 года в Приднестровье, вторая ливанская война 2007 года, агрессия Грузии против Южной Осетии и Абхазии 2008 года, свержение в 2011 году режима Муаммара Каддафи в Ливии, продолжающийся вооружённый конфликт в Сирии, расширение зоны террористической активности на Ближнем Востоке с появлением там самопровозглашённого «Исламского государства», устроившего геноцид против местного населения неисламского вероисповедания. Хроническая военно-политическая нестабильность сохраняется в ряде регионов и стран Африки.
Особое место в вооружённых конфликтах, прямо затрагивающих национальные интересы и безопасность России, занимает гражданская война на юго-востоке Украины, в развязывание которой огромный вклад внесли США, Евросоюз и нынешний киевский режим. Сегодня это наиболее опасное направление, на котором Запад пытается прорваться к западным границам России.
Несколько упомянутых выше вооружённых конфликтов продолжаются. Остаются ещё и так называемые спящие конфликты (в Нагорном Карабахе, в том же Приднестровье, в Центральной Азии, на Южном Кавказе и в других регионах).
Характер, содержание и интенсивность вооружённых конфликтов последней четверти века постепенно приобретают новые черты. Можно отметить постепенный уход в тень комплексных военных операций классического содержания и определённое снижение масштабов конфликтов с точки зрения численного и боевого состава участвующих в них сил западных стран.
В первую очередь это относится к конфликтам с непосредственным участием вооружённых сил США и НАТО. Это объяснимо, так как полномасштабные военные операции с применением в них всех видов вооружённых сил и вооружений могут проводиться против государств или режимов, обладающих крупными регулярными армиями и соответствующим вооружением.
Последним событием такого рода для США стала вторая война в Ираке (2003–2011 гг.), в которой Пентагоном задействовалась 250-тысячная группировка американских войск и воинские контингенты 49 стран-сателлитов. Но и потери американцев в этой войне оказались наибольшими после Вьетнама. Это почти 5 тысяч убитыми и более 32 тысяч ранеными при примерно 7 тысячах дезертиров.
Примечательно то, что основную часть этих потерь американцы понесли не в боях с иракской армией, а от иррегулярных сил исламского сопротивления. Именно неготовность американской армии к длительной борьбе с иррегулярными силами противника и большие потери в личном составе подтолкнули Пентагон к принятию решения о выводе основных своих сил из Ирака и возложению основной тяжести борьбы с силами сопротивления на наспех сформированные вооружённые силы подконтрольного режима Багдада.
Примерно так же складывается для США военно-политическая обстановка в Афганистане, хотя характер 13-летней американской военной кампании на территории этой страны несколько иной, чем в Ираке. Главная ставка в кампании американцами и натовцами была сделана на:
• широкое применение авиации (в том числе стратегической на начальном этапе вторжения в Афганистан),
• проведение ограниченных наземных операций с использованием сил специального назначения в зонах наибольшей активности талибов,
• удержание под контролем важнейших городов страны и районов,
• охоту за лидерами и полевыми командирами сопротивления.
Тем не менее результаты этой стратегии оказались более чем сомнительными. Разветвлённая сетевая структура сил и разведки талибов позволяла успешно уклоняться от боестолкновений с крупными силами США и НАТО и наносить им удары партизанскими и террористическими методами там и тогда, где и когда они этого не ожидали. Общие потери только убитыми военных США и НАТО за время войны в Афганистане составили около 3,5 тысячи человек.
И всё это при том, что группировка вооружённых сил США и НАТО на территории Афганистана временами достигала более 130 тысяч человек, имела в своём составе штурмовую и армейскую авиацию, разведывательные и ударные беспилотные средства, высокоточные боеприпасы, современные технические средства разведки и управления.
В интересах Пентагона действовал ряд частных военных компаний. Кроме того, Вашингтон сумел вовлечь в операцию в Афганистане воинские контингенты почти 50 других стран. Однако эти старания оказались напрасными: за годы войны талибы не только восстановили, но и нарастили свои силы, контролируют большую часть территории страны и не оставляют для интервентов никакой надежды на успех.
Сейчас США и их союзники (большинство из них уже сбежали домой) активно готовятся к выводу из Афганистана своих основных сил. Но при этом они пытаются найти какие-то возможности и формы сохранения присутствия в этой стране. Как всё это будет происходить, пока непонятно. Но ясно одно: военное вторжение США в Афганистан после их ухода из этой страны в итоге обернётся полной дестабилизацией обстановки, и её протуберанцы могут затронуть территории других государств Центральной Азии.
Характер и содержание вооружённых конфликтов современности зависят от ряда новых факторов.
Главным из них следует считать сохраняющееся и нарастающее глобальное противостояние. С одной стороны — западный блок государств (США, Евросоюз, Япония и находящиеся в сфере их влияния другие страны), с другой – группа государств Евразии, АТР, Ближнего и Среднего Востока (прежде всего Россия, Китай, КНДР, Иран, Сирия).
Это противостояние, определяющее общую геополитическую и стратегическую картину мира, охватывает экономическую, политическую, военную, информационно-пропагандистскую и иные сферы жизни государств и простого человеческого существования.
Именно в ходе этого противостояния, уже получившего название «гибридная война», возникают ситуационные политические и военные союзы государств, закладываются основы их стратегического взаимодействия на случай глобальных или крупных региональных военных конфликтов, идёт процесс развития вооружённых сил и средств вооружённой борьбы, разрабатываются новые стратегические концепции и принципы применения вооружённых сил в глобальной и региональных войнах, инициируются различного рода локальные вооружённые конфликты, «цветные революции» и государственные перевороты.
Глобальное противостояние стало перманентным состоянием существования человечества и имеет свойство периодически обостряться до крайне опасных уровней. Ничего нового в этом нет, но есть одна важная особенность: сегодня это противостояние происходит в отсутствие прежнего двухполюсного стратегического баланса сил, что существенно повышает опасность сваливания мира в планетарный хаос военно-политической нестабильности и даже глобального вооружённого столкновения.
Это оказывает существенное влияние на содержание вооружённых конфликтов. Ощущение безнаказанности и вседозволенности, возникающее у агрессора, подталкивает его к действиям, направленным прежде всего против мирного населения, против создававшейся десятилетиями промышленной, территориальной и социальной инфраструктуры, памятников культурного наследия.
Что принёс XXI век? (Часть 2)
Глобальное противостояние стало перманентным состоянием существования человечества
В какой-то степени успокаивать может лишь то, что глобальные конфликты возникают не так часто – два-три раза за столетие. Но уповать на это не стоит. Готовиться к ним нужно всегда. Во всяком случае так поступают ведущие страны мира и их ответственные руководители. «Хочешь мира – готовься к войне!» Актуальность этой аксиомы, похоже, имеет непреходящий характер.
Поэтому анализ современного глобального противостояния во всех его тенденциях и аспектах, формулирование выводов и предложений являются сегодня важнейшими и актуальными задачами для нашей военной науки и практической работы органов политического и военного управления государством.
Человечеству сегодня приходится гораздо чаще сталкиваться с локальными вооружёнными конфликтами. Они вызываются:
• обострившимися межгосударственными и внутренними противоречиями;
• борьбой за перераспределение сфер влияния и ресурсов;
• межнациональными и межрелигиозными противоречиями;
• попытками смены политических режимов и захвата власти;
• деятельностью сил экстремистской и террористической направленности.
Опасность вооружённых конфликтов этого рода состоит прежде всего в их ожесточённости и циничности, в непримиримости воюющих сторон, в их направленности главным образом против мирного населения и систем жизнеобеспечения людей. Кроме того, их отличают непредсказуемость, игнорирование инициаторами конфликтов любых законов и правил, имеющих отношение к понятиям прав человека, сохранения жизни людей. Мы это видим сегодня везде: в Афганистане, в Сирии, на Ближнем Востоке, в Африке, на Украине, в зонах террористической активности.
За всю мировую историю ещё ни одно государство не представляло такой угрозы существованию человечества, как Америка.
Если же смотреть на эти вооружённые конфликты в более широком плане — в первую очередь с позиций национальных интересов и обеспечения безопасности России, то в них практически всегда присутствует угроза расширения масштабов дестабилизации обстановки до пределов, создающих прямые угрозы нашей национальной безопасности.
По-другому и быть не может, так как большинство локальных и региональных вооружённых конфликтов являются частными проявлениями того самого глобального противостояния. Они в той или иной форме обслуживают его. За ними практически всегда маячат тени стремящихся к мировому господству главных военно-политических игроков.
Все сегодняшние вооружённые конфликты в мире представляют неопровержимые доказательства этого. И именно поэтому любые вооружённые конфликты — как на постсоветском пространстве, так и в других странах и регионах мира — должны рассматриваться в их прямой связи со стратегией Запада, направленной своим остриём против России и стран, не подчиняющихся западной воле.
К сожалению, серьёзных перспектив на сокращение масштабов вооружённого противостояния и насилия в различных странах и регионах мира сегодня не просматривается. И на то есть причины.
Во-первых, совершенно очевидно, что в мире сильны позиции стран и сил, делающих ставку на силовое решение своих проблем.
Это признают и некоторые западные политологи. В статье, размещённой в издании Global Research в конце января с.г., её автор, американский обозреватель Стивен Лендман, пишет: «Америка развязала настоящую войну против человечества. Власти страны обращаются к таким методам, к которым диктаторы стесняются прибегать… Вашингтон планирует увеличивать границы американской империи до тех пор, пока не достигнет абсолютного мирового господства. Ради этого он готов пойти даже на ядерную войну против России или Ирана».
Автор, кстати, гражданин США, далее отмечает: «За всю мировую историю ещё ни одно государство не представляло такой угрозы существованию человечества, как Америка. Бушуют бесконечные войны. Против вымышленных противников. Новые войны начинаются с опасным постоянством». Лендман ничего не придумывает и не преувеличивает. Всё так и есть.
Во-вторых, разрушена существовавшая в годы реального межблокового баланса сил международная система сдержек и противовесов при реагировании мирового сообщества на острые ситуации, ведущие к дестабилизации военно-политической обстановки в странах и целых регионах.
Такой системы сегодня нет, хотя в стенах ООН и международных организаций идёт бесконечный диалог о судьбах мира. Многие, слишком многие страны из соображений собственной сиюминутной выгоды скорее готовы поддержать агрессивные действия США, нежели возвысить свой голос протеста.
В-третьих, существенно снизилась или ослабла роль международных организаций, созданных после окончания Второй мировой войны как раз для решения задач сохранения и укрепления мира, международной безопасности и предотвращения вооружённых конфликтов (ООН, Совет безопасности ООН, ОБСЕ, МАГАТЭ).
Площадки этих международных организаций сегодня нередко используются ведущими странами Запада для продвижения собственных стратегических интересов, а не для справедливого решения задач поддержания мира и безопасности.
В-четвёртых, сегодня имеются все основания утверждать, что провоцирование и поддержка Западом внутренних и региональных политических кризисов и вооружённых конфликтов стали неотъемлемой частью общей западной стратегии и практики по расширению контроля над миром, его ресурсами и политическими процессами в неугодных Вашингтону, Лондону и Брюсселю странах.
В то же время США и их союзникам, пребывавшим после распада СССР в состоянии эйфории от возникшего у них ощущения силового превосходства над всем остальным миром, очень скоро пришлось убедиться в том, что они далеко не всесильны.
Неожиданно для Вашингтона и его ближайших союзников в мире возросло сопротивление диктату и насилию со стороны США и НАТО. Сегодня это сопротивление возникает и нарастает в основном со стороны стран и народов, являющихся жертвами западной агрессии и экспансии.
Итоги этого противодействия известны: это провальная для США вторая военная кампания в Ираке, фактически начисто проигранная американцами «антитеррористическая» операция в Афганистане, безрезультативность всех попыток давления на Иран с целью заставить Тегеран отказаться от реализации его ядерной программы…
Убедившись в своей неспособности или практической невозможности добиться быстрых и эффективных военных результатов прямым применением своих вооружённых сил (не использовать же для этого ядерное оружие!), Вашингтон в последнее время пошёл на определённые корректировки стратегии национальной безопасности и военной доктрины.
Решено пока избегать масштабного прямого (контактного) применения своих вооружённых сил (сухопутные войска, морская пехота) в локальных конфликтах и использовать в основном бесконтактные приёмы и способы вооружённой борьбы.
К ним американцы относят:
• нанесение авиационных и ракетных ударов высокоточным оружием;
• негласное применение сил специальных операций;
• расширение масштабов подрывных киберопераций;
• максимально возможное вовлечение союзников США в самостоятельное решение военных задач, отвечающих интересам Вашингтона;
• использование наёмных армий и частных военных компаний;
• насаждение, где только можно, проамериканских марионеточных режимов.
Взяв паузу в прямом и неограниченном применении своих наземных сил в различных регионах мира, Вашингтон стремится минимальными силами и желательно чужими руками, управляемыми американскими спецслужбами, посольствами и консульствами, а также многочисленными неправительственными организациями и своей агентурой, дестабилизировать и взорвать военно-политическую ситуацию везде, где это будет признано необходимым.
По сообщениям американских источников, силы специального назначения США действуют почти в 150 странах мира, то есть, по сути, на территории всей планеты!
В то же время в США явно понимают, что всего этого крайне недостаточно для достижения своих глобальных, стратегических целей в мире. Поэтому американцы продолжают поиск иных решений, которые позволили бы им сохранить военное превосходство в мире.
Что принёс XXI век? (Часть 3)
Глобальное противостояние стало перманентным состоянием существования человечества
Одним из главных направлений в решении задачи сохранения военного превосходства США в мире является модернизация и развитие существующих стратегических сил и создание новых средств вооружённой борьбы, развёртывание их на минимально возможном расстоянии от территорий вероятных противников и создание глобальной системы управления ими.
Именно в рамках этого курса осуществляется программа развёртывания средств стратегической ПРО в Европе и АТР, разрабатывается концепция мгновенного глобального удара, гиперзвукового оружия, создаются кибервойска.
По-видимому, таким образом США и НАТО рассчитывают минимизировать свои слабости и нарастить военно-технические возможности для глобального противоборства и контроля над миром.
Необходимо подчеркнуть, что региональные войны и вооружённые конфликты последних десятилетий не стали теми событиями, которые бы самым минимальным образом скомпрометировали положения российской военной науки, практику военного строительства и общие стратегические принципы применения вооружённых сил для обеспечения национальных интересов и безопасности России.
В то же время не вызывает никаких сомнений необходимость внимательного изучения характера и содержания региональных войн и локальных вооружённых конфликтов, чтобы учитывать их особенности при организации оперативной и боевой подготовки своих войск.
Мы должны быть готовыми к ведению боевых действий в специфических условиях против нестандартного противника. Но готовность к отражению военной угрозы со стороны США и НАТО – это главное.
Да, мы должны быть готовыми и к ведению нашими войсками боевых действий в специфических условиях против нестандартного противника. Но готовность к отражению военной угрозы со стороны США и НАТО – это главное.
Наконец, позволю изложить некоторые соображения относительно развития военно-политического кризиса на Украине, особенно касательно ожесточённого вооружённого противостояния на юго-востоке этого постсоветского государства, где Донецкая и Луганская народные республики не на жизнь, а насмерть бьются за свои права и жизнь населения с обандерившимся и обамериканившимся Киевом.
Это не обычный вооружённый конфликт, возникший из-за непринципиальных и мелких разногласий и несговорчивости сторон. Это проявление того самого глобального противостояния и противоборства, о котором говорилось выше. А если так, то это уже серьёзно.
Украина более двадцати лет крепко схвачена острыми когтями американского орла, который не собирается отпускать её в самостоятельное и свободное плавание. Слишком уж лакомый стратегический кусок мира представляет Украина для США. Упустив его, Вашингтон опасается лишиться, возможно, самого серьёзного на сегодня козыря, который подтверждал бы его мировое лидерство.
Мы знаем, что американские военные советники, ЦРУ, госдепартамент, администрация президента США, конгрессмены в непрерывном режиме следят за тем, чтобы киевская правящая хунта не сбилась с начертанного для неё маршрута. Кстати, многие военные неудачи Киева связаны именно с теми советами, которые дают им американцы, руководствуясь, естественно, своими корыстными интересами.
Сверхзадача США и НАТО – превратить Украину в плацдарм своей антироссийской стратегии непосредственно на наших западных границах. С учётом уже состоявшегося в 1990-е годы расширения зоны ответственности НАТО на восток это было бы уже слишком. Сама же Украина для Запада является лишь расходным материалом.
Может ли Россия и дальше просто наблюдать за этим, ничего не предпринимая в ответ? На мой взгляд, нет. Прилагая значительные усилия по политическому урегулированию украинского кризиса, мы должны исходить из того, что успеха на этом пути можно добиться только в сочетании с другими методами, допустимыми в практике межгосударственных отношений.
Не секрет, что нынешние власти в Киеве продолжают юлить, изворачиваться, брать на себя обязательства и не выполнять их, выдвигать обвинения против России, создавать искажённую картину ситуации на юго-востоке страны, искать всё новые и новые возможности для продолжения военного противостояния, уничтожения своих идеологических и военных противников.
За год борьбы жителей юго-востока Украины за свои права и саму жизнь там произошли удивительные по исторической значимости события. Вынужденно поднявшись на защиту своих семей и жилищ от киевских карателей, жители Донбасса и Луганщины под руководством своих лидеров быстро освоили азы военного дела, организовались в ополченческие формирования.
Уже в ходе тяжёлых боёв против регулярной армии, сил безопасности и других силовых структур киевского режима и наёмников они сумели создать свои армии, отличающиеся сегодня высокими морально-боевыми качествами, профессионализмом и умением воевать. В то же время украинская армия и другие киевские силовые структуры не проявили даже минимума тех качеств, которыми должны были бы обладать по определению.
В военном конфликте на юго-востоке Украины продолжается перемирие, регулярно нарушаемое украинской стороной. Киевские власти принимают отчаянные меры по восстановлению и наращиванию военного потенциала. Продолжение гражданской войны на Украине представляется в связи с этим весьма вероятным.
Какие же выводы могут быть сделаны?
Первое. Вооружённые конфликты, продолжающиеся в различных регионах мира, отражают сущность движения современного мира к нарастанию общей геополитической и стратегической нестабильности. Их, за редким исключением, следует рассматривать в качестве инструментов стратегии США по сохранению и расширению своих стратегических позиций в мире в условиях невоенного глобального противостояния.
Второе. Неудачный опыт прямого участия вооружённых сил США и НАТО в некоторых локальных конфликтах не означает отказа Вашингтона от прямого применения военной силы в других ситуациях.
Третье. Главным противником США Вашингтон считает Россию и основные усилия в военном строительстве будет прилагать к наращиванию военных возможностей и подготовке вооружённых сил к глобальному конфликту с Москвой. В этом нет ничего нового, только сегодня инициаторы этого стратегического курса сбросили с себя весь прежний камуфляж.
Анатолий Гушер, генерал-майор в отставке,
генеральный директор Центра стратегического развития
(Окончание следует…)
Мир ждут неоколониальные войны
В начале 2011 года в Германии прошел последний призыв — армейские ряды пополнились 12 тыс. призывников. Уже через полгода — столько длится сейчас в ФРГ срочная служба — большинство из этих молодых людей навсегда вернутся в гражданскую жизнь и бундесвер станет полностью профессиональным.
К отказу от срочной службы немецкая армия шла давно. Сокращение численности армии (на пике холодной войны бундесвер насчитывал более 400 тыс. военнослужащих, сегодня — около 200 тыс.) влекло за собой и сокращение срока службы. В последние двадцать лет этот срок последовательно сокращался: с 12 до 10 месяцев, затем до девяти и, наконец, до шести месяцев. Подготовить солдата за такой срок невозможно. Функцию социализации армия, в которую призывается лишь каждый шестой из граждан призывного возраста, также давно уже не выполняет, поэтому решение об отмене призыва выглядит вполне логичным шагом, пожалеть о котором могут лишь учреждения социальной помощи (призывники, проходящие альтернативную полугодовую службу, ежегодно заполняли до 90 тыс. рабочих мест в социальной сфере Германии). Между тем нынешняя реформа оставляет больше вопросов, нежели дает ответов. Ведь именно всеобщий призыв до сих пор был одним из самых важных элементов поддержания связи между немецким гражданским обществом и армией (см. «Разрушить военную корпорацию»).
Что означает отказ ФРГ от призыва? В каком направлении развиваются европейские армии? Ожидать ли появления новой европейской корпорации военных? Об этом рассказывает ведущий исследователь немецкой армии, автор монографии «История бундесвера» и многолетний научный директор Института бундесвера Детлеф Бальд.
— Численность бундесвера составляет сегодня около 200 тысяч человек. Последний призыв затронул лишь 12 тысяч юношей. Почему же дискуссия об отмене призыва была такой напряженной?
— Призыв в армию — это вопрос, очень важный для самоопределения немцев. В Германии существует, если хотите, мифология призыва. Призыв, с одной стороны, был исторической частью немецкого, прусского милитаризма. При этом задуман он был в 1805–1806 годах генералом фон Шарнхорстом как свободный, демократический, буржуазный элемент, позаимствованный из традиции Французской революции. Тогда это означало конец феодализма, право граждан быть свободными. Свободный человек получал в руки оружие. Однако после Венского конгресса началась реставрация, и правящий класс сказал: «Кошмар! Это вооруженное восстание против нашего господства!»
В итоге реформа призывной системы была проведена не в пользу гражданских прав. Вообще, вся последовавшая за этим социальная милитаризация Германии была борьбой правящего класса против социал-демократии, и это прослеживается через все войны — с 1871 года, через Первую мировую войну и вплоть до национал-социализма. Это что касается истории до Второй мировой войны.
А после войны, когда была основана ФРГ, с ее демократическими идеалами, возникло другое представление. Да, Германия должна была защищаться в рамках холодной войны, но бундесвер создавался уже как армия граждан. Именно поэтому появилась концепция солдата как «гражданина в униформе». Началась масштабная реформа — превращение армии в гражданский институт: была упразднена военная юстиция, военные суды, у солдат появилась возможность сделать карьеру и стать офицерами, была введена либеральная система образования офицеров. Вплоть до 1960-х в бундесвере были сильны милитаристские настроения ветеранов, воевавших с СССР, но затем молодые офицеры, пришедшие в армию, стали требовать больше демократии. Таким образом, призыв стал рычагом, позволившим реформировать армию.
Неудивительно, что в сознании многих немцев всеобщий призыв — это механизм, благодаря которому удалось победить милитаризм прошлого. Даже несмотря на то, что на деле реформирование армии базировалось и на большом количестве других реформ, в частности, очень важна была постановка армии под гражданский и политический контроль со стороны гражданского минобороны.
— Однако опасения сторонников сохранения призыва можно понять. Немецкий офицерский корпус до сих пор более консервативен, чем население страны, в нем куда активнее распространены праворадикальные настроения. После отмены призыва он уже не будет разбавляться призывниками, представляющими собой срез всего общества.
— Верно, в последние годы было достаточно праворадикальных скандалов вокруг бундесвера. Однако идея о нынешнем «разбавлении» армии призывниками из разных слоев общества весьма поверхностна и неточна. Уже начиная с 1980-х в призыв попадала лишь небольшая часть молодежи призывного возраста. Уже тогда появились сомнения в том, насколько справедлив такой призыв — этим вопросом занимался даже Конституционный суд. Начиная с 1990-х, когда армия стала сокращаться еще больше, избирательность призыва выросла катастрофически. В армию попадает лишь 17 процентов немцев призывного возраста. То есть уже 20–25 лет подряд бундесвер выбирает из призывников только тех, кого он хочет получить. Так что для сохранения плюралистического характера бундесвера гораздо важнее то, что в его образовательных учреждениях, где учатся офицеры и унтер-офицеры, очень много гражданских преподавателей. В этих вузах преподается много гражданских предметов, расширяющих кругозор военных, показывающих им мир за пределами военной специальности. Я сам знаю много преподавателей армейских вузов, которые открыто говорят: «Я пацифист». И тем не менее остаются преподавателями. Система образования не менее важная предпосылка для формирования армии, чем призыв.
— Но откуда же тогда все эти скандалы с праворадикальными идеями? Например, с видео, на котором инструктор на полигоне заставляет рядового вести огонь из пулемета, «представив себе, что на тебя идет толпа негров из Гарлема»?
— Лично мне кажется, что вал правоэкстремистских проявлений, ставший очевидным общественности в последние годы, коренится в неуверенности и тревожности военнослужащих, развивающейся с начала 1990-х. Раньше у бундесвера было четкое представление о враге: это был Восток, СССР. Теперь этот образ исчез. НАТО в 1990 году отменило свою оборонную концепцию. Бундесвер оказался голым королем. Не знал, что делать дальше. В этой ситуации армия бросилась к старым образам врага — пусть и не заявляя об этом открыто. Особенно очевидно это было в 1996–1997 годах, когда открылась выставка о преступлениях вермахта в ходе войны против СССР. Тогда некоторые командиры запрещали своим солдатам идти на выставку, по крайней мере в форме. Можно было видеть, как в течение буквально пары лет старое правое мировоззрение снова укрепилось в бундесвере. Но другие офицеры, генералы совершенно сознательно приходили на выставку в форме и брали с собой целые группы военнослужащих. То есть противоречия очень сильны.
— Отказ от призыва в США во многом был вызван потерями во Вьетнаме. В России дискуссия о призыве тоже достигла пика в ходе потерь в первой чеченской кампании. Какое влияние оказали на отказ от призыва потери бундесвера в Афганистане?
— В Германии дискуссия шла на совершенно другом уровне. Вообще, мы должны смотреть на проблему в другом масштабе, в масштабе сотни-другой лет. Предыдущий век был веком массовых армий. Армий муштры, дисциплины, духа подчинения. Этот дух был силен в Германии, а также в СССР. Он был завязан на индустриализацию, на массовое производство вооружений: пушек, винтовок и так далее. На эту традицию указал еще Гёте, который в 1793 году, наблюдая битву при Вальми, сказал: «Современники, вы можете сказать: мы видим начало новой эпохи, новой военной эпохи». Это была новая тактика, новая организация армии, новая идеология.
Пиком этого типа войн стала Вторая мировая. Однако с развитием техники, с появлением баллистических ракет, компьютеров началась другая эпоха. Она требует совершенно иного уровня подготовки солдат. Речь уже не идет о массовых армиях. Речь идет о специализации, о связи, о контроле над действиями отдельных рот на расстоянии, об одновременном дистанционном применении малых групп и так далее. Первый великий теоретик, который об этом заявил, был замначальника швейцарского генштаба Густав Деникер: он еще в 1993 году написал книгу о новой форме войны — асимметричной войне, малой войне. Войне, которая больше не ставит целью уничтожение противника. Он писал о войнах будущего, которые будут характеризоваться другими целями, задачами, даже другими моральными нормами, нежели прежние войны национальных государств. А следовательно, мы стоим на пороге появления военных нового типа.
Поэтому я уверен, что мы должны по-новому интерпретировать все предпосылки и характеристики военных конфликтов, в том числе социальные и экономические. Глобальное применение вооруженных сил осуществляется в куда более интернациональном мире. И сами вооруженные силы куда более интернациональны, возьмите хотя бы штабы. Это значит, что применение вооруженной силы становится более сдержанным, по-иному управляемым и имеющим другие цели.
— Получается, сегодняшний солдат, будучи куда более образованным, психологически устойчивым, дорогим в содержании, становится и гораздо более дорогим объектом в плане потерь?
— Именно так. Очень важна морально-этическая сторона военного дела. Она изменилась. Возьмите полностью провалившуюся операцию в Афганистане. Там армия должна была помогать восстанавливать страну — а оказалась в настоящей войне. Это приводит к тому, что возвращающиеся из Афганистана солдаты несут в себе мощную моральную травму. Еще русские столкнулись с этим в свое время.
— Нет ли в профессиональной армии дорогих уникальных солдат возвращения — на новом технологическом уровне — к феодальным дружинам, когда каждый воин был дорогим уникальным профессионалом, оснащенным дорогим оружием и способным вести бой малой группой, в том числе против многочисленного гражданского населения?
— Развитие в эту сторону было бы очень опасным. Тенденции к такому развитию мы наблюдаем сегодня в частных армиях, которые нанимают частные компании. Классические примеры — применение таких наемников в Конго или Нигере. Что же касается государственных армий, то я надеюсь, что мы защищены от такого развития системой международного сдерживания. Целая система международного права, регулирующая применение силы за рубежом, базирующаяся на нормах ООН — а в случае Германии еще и ЕС, и ОБСЕ, — защищает нас от эксцессов. Но мы должны понимать, что нам нужно по крайней мере двойное международное правовое дублирование. Хотя бы потому, что есть много стран, которые не хотели бы следовать только интересам США, или Франции, или Германии. В этом плане очень важно, что Германия еще много лет назад взяла на себя ограничение применять войска за рубежом только в составе международных сил. Все эти ограничения становятся надежным заслоном против нового колониализма.
Что касается самоидентификации солдата, то я как ученый всеми силами готов бороться за то, чтобы в нашей стране не появился новый тип военного технократа. Здесь речь идет о научном контроле за системой образования бундесвера, а также о парламентском контроле. Система образования бундесвера должна сохранять свою включенность в гражданское общество — это решающий элемент. Новая политика безопасности должна учитывать, что высшая цель — деэскалация конфликтов. Солдаты должны иметь социальную эмпатию, они должны быть способны взглянуть на ситуацию со стороны, сохранять критическое отношение к реальности, сохранять способность к коммуникации с другими слоями общества. Иностранцу, возможно, это трудно понять, но в Германии укорененность солдата в конституционных ценностях чтится очень высоко. Это тот урок, который мы вынесли из истории. Многие иностранцы не понимают этого, например, правые радикалы в США смеются: мол, что это за трусы и пацифисты. Но это то, что мы вынесли из истории ужасной Второй мировой войны.
— Вы говорите о связи военных с обществом. Но сегодня, с развитием военной техники, армия делегирует большое количество своих функций гражданским. Гражданские специалисты осуществляют управление беспилотными самолетами, гражданские программисты выполняют заказы на взлом сетей противника — и в итоге гражданские оказываются полноценными комбатантами, воюющими по заказу военных.
— Это то, что происходит за пределами Германии. В Германии же порой случается обратное. Я вспоминаю случай, произошедший с одним немецким майором во время второй войны в Ираке. Напомню, тогда канцлер Герхард Шредер отказался от участия в войне. И вот один майор, который отвечал за авиационную логистику, заявил: «Нет, я не буду участвовать в обслуживании американских самолетов, летящих в Ирак, поскольку это косвенное участие в войне, а у меня нет мандата бундестага на эту войну». Вначале бундесвер пытался оказать на него давление, сместить с поста, он подал в суд, и суд подтвердил правильность его действий.
— Но если взглянуть на ситуацию шире, не только в Германии? Нет ли тенденции размывания армии: солдаты участвуют в войне непосредственно, но на дистанции войну ведут уже гражданские?
— Да, такая тенденция есть, и мне кажется, что она создает серьезную правовую проблему. Это практически реальность фантастического фильма. К счастью, в Германии эта реальность еще не наступила, и я могу только предупреждать о ее опасности. Вообще, всем развитым странам следует пересмотреть свое законодательство, чтобы сделать невозможными неоколониальные войны. Например, швейцарская армия, повстанчески-милицейского типа, совершенно неприменима для таких войн. Но, конечно, создание в других европейских странах армий такого типа проблематично. Скорее наоборот: я уверен, что рано или поздно все развитые страны будут иметь только профессиональные армии.
— Но понимаю ли я правильно, что чем более профессиональна армия, тем легче отправить ее в другую страну в качестве экспедиционного корпуса?
— Не все так просто. В Германии политико-парламентские барьеры для такого решения чрезвычайно высоки. Более того, именно политики часто сдерживают эскалацию конфликта. Даже среди генералов бундесвера были те, кто требовал направить в Афганистан тяжелые танки, артиллерийские батареи и так далее, и то, что это не было сделано, — заслуга политиков. Политический контроль в таком случае является барьером для эскалации конфликта.
— То есть дело снова упирается в поддержание мира?
— Реформа механизмов поддержания мира в Европе — одна из центральных реформ, происходящих сегодня. Еще в 2003 году, при министре обороны Петере Штруке, были сделаны первые важные шаги по отказу от наследия холодной войны, от типичного разделения армии на роды вооруженных сил и так далее. Это направление сохраняется до сих пор, при министре обороны Карле-Теодоре цу Гуттенберге. И очень важно, что еще в августе 2010 года минобороны ФРГ заявило: первым пунктом дальнейшего развития бундесвера является тесное сотрудничество с Россией. Этот аспект нельзя упускать из вида. В начале 1990-х подобные заявления были в основном общими фразами, в которые мало кто верил, но сегодня мы видим, что кристаллизуется настоящее новое представление о том, что такое мир в Европе.
— Насколько реально создание общеевропейской армии?
— Европейские договоры — в первую очередь Лиссабонский договор, четко формулируют задачи безопасности ЕС. Военным порой трудно их воспринимать, поскольку они привыкли мыслить национально. Но интернационализация армий все равно идет весьма быстро. Посмотрите на создание международных корпусов. Сегодня нет почти ни одного немецкого солдата, который не состоял бы в каком-то международном соединении: немецко-французском, немецко-голландском, немецко-датском, немецко-польском. Этот процесс требует времени, но он несет в себе мощнейший залог безопасности мира.
Экономический кризис тоже сыграл свою роль в дальнейшей интеграции: теперь странам слишком дорого содержать собственные, допустим, транспортные эскадры. Нехватка финансов заставляет европейские государства создавать межнациональные соединения, например эскадры транспортной авиации, которые могут быть размещены в нескольких точках Европы и формироваться из военнослужащих разных стран. Мне кажется, что цу Гуттенберг отлично это понимает и действует куда более интернационально, чем его предшественники. И я считаю, что в ближайшие годы нас ожидает резкий скачок интернационализации европейских армий.
