Внешняя политика как продолжение концепции войны

Глава Пентагона во многом определяет международный курс США

Чтобы лучше понять не только внешнюю политику Соединенных Штатов Америки, но и американскую идентичность как международного субъекта, попробуем приглядеться к главе Пентагона. Анализируя личность американского министра обороны можно показать существенные изменения самой этой глобальной идентичности. Казалось бы, внешней политикой Америки больше занимается сам президент США и его госсекретарь. Однако госсекретарь – лицо публичное, призванное озвучивать то, что Америка собирается сделать явным, представить как свою платформу. Это с одной стороны. А, с другой стороны, госсекретарь – это лицо техническое, призванное вырабатывать тактическую линию реализации американской внешнеполитической стратегии, которую разрабатывают президент и… Пентагон.

Дело далеко не только во влиянии военно-промышленного лобби на внешнюю политику Соединенных Штатов. И даже не столько. Влияние ВПК – величина, можно сказать, константная. Оно всегда заключается в том, чтобы американская армия закупала как можно больше оружия и пускала его в ход, чтобы американский военный бюджет рос. Но американский военный бюджет не всегда растет или растет не всегда одинаково быстрыми темпами. Пентагон отказывается от закупок того или иного оружия, и, как не раз было в последнее время, армия может сокращать свою численность. Оказывается, дело и не в личности президента, который определяет направленность внешней политики. Пример тому – Роберт Гейтс. Он служил министром обороны при таких совершенно непохожих, во многом даже диаметрально расходящихся как в своих общеполитических взглядах, так и во внешнеполитической линии президентах, как Джордж Буш и Барак Обама.

Роберт Гейтс – противник «войн по выбору»

Гейтс при обоих президентах был успешен: и в том, и в другом случае во многом определял курс Америки как субъекта мировой политики.

Дело в том, что эту специфику Пентагон определяет не только под влиянием разных политических или экономических сил (будь то военно-промышленное лобби или сам президент), а потому, что именно Пентагон определяет, что представляет собой в тот или иной период для Соединенных Штатов война, и как эта война может и должна выглядеть. А способ ведения войны, представление о допустимости того или иного типа войны, если так можно выразиться, конфигурации войны, в свою очередь, определяет всю внешнюю политику Соединенных Штатов.

Представление о лидирующей роли Америки – непременная константа всей ее внешней политики после крушения Советского Союза. Психологическая уверенность в этом лидерстве достигается перманентными войнами, которые ведут Соединенные Штаты, или угрозой тех или иных новых войн. Война или угроза войны – такова специфика внешней политики Америки, и это тоже константа. А вот как начинается и завершается очередная война, какова ее характеристика – это переменная, которая лишь отчасти определяется американским президентом. Не менее важно в данном случае представление о войне, которую должно начинать и вести Соединенным Штатам. А это представление во многом исходит от Пентагона. Но для нас сейчас важно не это. Важно, что это представление главой Пентагона не просто репрезентируется, но и преломляется сквозь его личность. Потому вехами во внешней политике Америки выступают не только смена президентов, но и смена министров обороны. Когда при Джордже Буше Роберт Гейтс сменил Дональда Рамсфелда, для Соединенных Штатов началась новая эпоха не в меньшей мере, чем когда Барак Обама сменил Джорджа Буша. А существенную преемственность политики двух этих внешне столь различных президентов и определила фигура Роберта Гейтса.

Назначение вместо Гейтса в прошлом году Леона Панетты ознаменовало новую смену американского внешнеполитического курса. И хотя главу Пентагона назначает президент Америки, изменения внешнеполитического курса могут оказаться не совсем соответствующими прежней президентской логике, по крайней мере, с точки зрения ее субъективной составляющей, ибо изменение представления о «должной войне» начинает сильно корректировать сам образ Америки как внешнеполитического субъекта, а значит и текущую внешнеполитическую линию.

Что составляло специфику Роберта Гейтса как главы Пентагона как при Буше, так и при Обаме? Он сформулировал ее в самые последние дни своего пребывания на посту министра обороны. «Я всегда буду сторонником войны по необходимости, но я намного более осторожен в том, что касается войны по выбору», – сказал он в интервью газете New York Times 19 июня 2011 года. Это было сказано по поводу начала «предварительных» переговоров Соединенных Штатов с талибами в Афганистане и имело тот смысл, что Америка хочет завершить свою афганскую эпопею. Установление строгих рамок военного вмешательства – вот та специфическая черта, которая отличала Гейтса от предыдущего главы Пентагона Дональда Рамсфелда.

Назначение в свое время Гейтса на пост министра обороны США ознаменовало собой постепенное свертывание войны в Ираке. Джордж Буш, столкнувшийся с резко негативным настроем общественного мнения по отношению к иракской войне и ее неудачам, принял отставку «ястреба» Рамсфелда, который был душой этой войны. Работа Гейтса началась с провозглашения линии на сокращение воинского контингента в Ираке. Продолжилась она провозглашением свертывания военного контингента в Афганистане. Причем стоит отметить, что и в том, и в другом случае Гейтс руководил сокращением неохотно. Наблюдался конфликт между его рассудочным и эмоциональным представлением о должном. Эмоционально он отторгал окончание войн.

Завершая вывод войск из Ирака в 2011 году, он говорил, что войска могут остаться в этой стране до 2012 года включительно. Однако он не поддавался эмоциям, делал то, что велел его рассудок. А рассудок, в свою очередь, руководствовался его представлениями о «должной войне».

Война в Ираке была «войной по выбору», а не по необходимости, и Гейтс был избран, чтобы ее закончить. Но не он ее заканчивал. Ведь в конце иракской эпопеи эта война уже превращалась в «войну по необходимости»: американские войска оставляли Ирак разрушенным и нестабильным, грозящим низвергнуться в пучину гражданской войны. Поэтому точка была поставлена уже Леоном Панеттой, который нацелен на избегание всяких не-технологических войн.

Афганская война из разряда «войн по необходимости» стала превращаться в «войну по выбору», может быть потому, что стала войной с уже неясной целью. Бен Ладен был убит. Причем убит усилиями не столько Гейтса, сколько – Леона Панетты, на тот момент пока еще главы ЦРУ. «Замирить» Афганистан возможно было лишь временно, присутствие американских войск только оттягивает время нового прихода к власти Талибана. Однако и тут для Гейтса ситуация неоднозначна. Вести войну ради самовыражения Соединенных Штатов он не хочет, а потому провозглашает курс на поэтапный вывод войск и завершение войны. Но и тут грозящий в будущем Афганистану хаос не позволяет ему действовать решительно.

Опять Гейтс начинает действия по окончанию войны, а продолжает их снова Панетта.

Но более всего проявилась точка зрения Гейтса о необходимости избегать «войн по выбору» в вопросе о вторжении в Ливию, решительным противником которого министр являлся. Да, Гейтс почти за год до своей отставки в конце июня 2011 точно назвал дату своего «возвращения к частной жизни» (как по этому поводу выразился Обама). Но эта дата, кажется, не была случайной. Гейтс, начав при Джордже Буше в период разгула имперского милитаризма, изменил американское отношение к войнам и подвел его к эпохе давно прогнозировавшихся технологических войн.

Может быть, чувствуя, что американская политика вот-вот подойдет к такой дисфункции, Гейтс и заговорил о своем грядущем уходе на покой. Его реакция на события в Ливии была почти истерической. Министр обороны отказывался от американского лидерства в коалиции. Более того, он пророчил закат НАТО. Очевидно, с его точки зрения это была «война по выбору».

Новый глава Пентагона на все это реагировал бесстрастно.

Похоже, он вообще склонен реагировать бесстрастно на все, за исключением киберугроз и защиты киберпространства. Причем его высказывания по этой теме интерпретируют как заявления о возможном превентивном ударе в случае опасности кибернападения, хотя, надо отдать должное, сам он так однозначно не выражался.

С наследием своих предшественников он разобрался еще будучи главой ЦРУ, организовав убийство Бен Ладена: он нанес точечный удар и решил проблему. Ему не составляет морального труда закончить войну в Афганистане. Старые войны его более не интересуют. Ливия и Сирия проходят мимо его внимания.

Выступления на Ближнем Востоке он не считает проблемой, полагая, что протесты отражают мнение лишь немногочисленных экстремистов, что это «конвульсии», связанные с политическими волнениями в регионе, который «сменил диктаторский режим на демократию». Он полагает, что Иран еще не принял решение о создании атомного оружия, а потому беспокоиться не о чем.

К проблемам в политике он относится демонстративно равнодушно, утверждая, что «у президентов США, у премьер-министров Израиля или любой другой страны – у лидеров этих стран, знаете ли, никаких красных линий не хватит, чтобы обозначить их решения». Он говорит, что лишь делает «свою работу изо дня в день» и старается «делать ее как можно лучше».

Его задача «сделать нечто гибкое, маневренное и динамичное – то, что позволяет нам оперативно развертывать силы, быстро совершать маневр, находиться на переднем крае технического и технологического прогресса». Политика как таковая его мало интересует, он совсем не публичная фигура, в отличие от предшествующих глав Пентагона, его интересуют, кажется, лишь технологии.

Россия с точки зрения технологий интереса не вызывает. Поэтому Панетта ее просто игнорирует. Гейтс потратил много усилий на налаживание отношений с Россией и при Буше, и при Обаме. Он регулярно встречался с российскими руководителями, стремился понять Россию, признавая, что его знаний, как советолога, очевидно, не хватает, поскольку не удается предугадать российские проблемы и адекватно на них реагировать.

Ему было важно, лично важно, чтобы Россия смирилась с системой ПРО.

Он был готов дать России политические гарантии, оправдываясь объективными трудностями в Конгрессе в связи с тем, что не может дать юридических гарантий в ненаправленности ПРО против России. Так это или не так, но мы видим в каждом действии его личность. Так же как в действиях предшествовавшего министра обороны видели личность Донадьда Рамсфелда.

А вот с Панеттой не так. Он закрыт, он за технологией, он как будто вне традиционной геополитики. Традиционный геополитический подход республиканского кандидата в президенты ему претит, он не желает ввязываться в «игры Ромни». ПРО для Панетты – технологическая конструкция, безразлично против кого направленная. Она лишь военный инструмент, поэтому ему недосуг объясняться с Россией.

Речь идет о другом видении войны. Изначальная политическая стратегия Обамы, возможно и против желания последнего, отходит на второй план. Обама вынужден подчиняться видению войны, а значит и внешнеполитического действия, заданным Пентагоном. Может быть, госсекретарь Хилари Клинтон потому и решила уйти из политики, что она вошла с ней в диссонанс? Клинтон – представительница прошлых времен, времен президентства Билла Клинтона, у нее совсем другое восприятие войны.

Если бы к власти в США пришел Митт Ромни, он бы назначил другого главу Пентагона, поскольку мыслил в иных, традиционно-геополитических, а не постиндустриальных технологических категориях, и подход Панетты ему, вероятно, претил бы.

Являются ли взгляды Панетты на войну и на внешнюю политику его личностной чертой, или они выражают требование времени и объективный этап развития военной доктрины США? В последнем случае, вполне возможно, что кого бы Обама ни назначил новым министром обороны, тот, даже если не будет Леоном Панеттой, обязательно сделается клоном Панетты.