Наши идеологические противники за рубежом и внутри страны утверждают, что в скорейшем создании советской атомной бомбы в противовес Соединенным Штатам не было никакой необходимости, что самая демократическая страна мира с помощью этого супероружия хотела не воевать, а напротив — навсегда прекратить войны. И только чтобы не упустить из рук владычество над миром, злой тиран Сталин решился на создание собственной бомбы.

 

Убежден, что это ложь. Монопольное обладание атомной бомбой было для США гарантией получения мировой власти — и все другие резоны отступали перед этим на второй план. Один из фактических руководителей США того времени, финансовый гений и политический стратег Бернард Барух прямо признавался в этом: «Благодаря достижениям наших ученых, инженеров, промышленников было создано самое мощное за всю историю оружие — атомная бомба. Мы никогда и никому не должны ее отдавать, пока и если не будет обеспечена безопасность для нас и для мира. Пока не придет это время, США будут оставаться блюстителем безопасности. Нам можно доверять…»

 

Доверять Соединенным Штатам? Стране, которая сразу же после окончания войны начала разрабатывать планы нанесения по СССР, своему союзнику по антигитлеровской коалиции, массированных атомных ударов («Дропшот», «Пинчер», «Ховмун» и другие)?

И вновь либеральные историки, зарубежные и наши, утверждают, что эти планы были данью традиции, планами «на всякий случай», которые десятками пылятся в сейфах всех генштабов мира. Правильнее будет сказать наоборот — эти планы остались пылиться в сейфах именно потому, что СССР сумел в кратчайшие сроки создать атомное оружие. И если бы он промедлил с созданием атомного щита еще год-другой, история второй половины XX века была бы совсем иной.

Атомная гонка, навязанная Советскому Союзу Америкой, была, по нашему глубокому убеждению, геополитическим продолжением страшной войны, навязанной нам фашизмом. И выигрыш в ней имел для СССР такое же судьбоносное значение, что и победа над фашизмом.

Из одной войны в другую

Атомный удар по японским городам Хиросима и Нагасаки, по замыслу американцев, должен был поставить Советский Союз перед фактом безраздельного господства США над миром. Это был знак — пришел новый хозяин. Знак того, что дотоле непобедимая Красная Армия, способная завоевать всю планету, мгновенно лишалась всей своей силы — ибо не могла противостоять атомному оружию.

 

В Советском Союзе отнеслись к взрывам в Японии предельно серьезно. Прежде всего потому, что оценили важность атомной проблемы еще перед войной. И хотя глубокие научные исследования по урану велись с 1942 года, а государственное решение о создании атомного оружия было принято в начале 1943 года, наше отставание от США было крайне трудно компенсировать. Американцы опережали нас технологически, они были гораздо богаче, и, главное, все силы СССР были направлены на войну с фашизмом.

 

Еще на Потсдамской конференции в июле 1945 года Трумэн, желая напугать Сталина, заявил, что США обладают новым оружием неслыханной мощи. Советский руководитель отреагировал на это сообщение очень спокойно. Настолько спокойно, что новый президент США подумал: а понимает ли Сталин, о чем идет речь? Вот как описывает этот эпизод Г. К. Жуков:

«После заседания глав правительств Г. Трумэн сообщил И. В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомным оружием. В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г. Трумэна. Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали впоследствии, что, вероятно, И. В. Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения».

 

Еще как понял! Известно, что в перерыве конференции Сталин сказал своему помощнику: «Передайте товарищу Курчатову, что необходимо ускорить работу над урановой проблемой».

 

Сталин предпочел сделать безучастный вид как минимум по двум причинам. Во-первых, потому, что понимал — заявление Трумэна является шантажом, испытанием на психологическую прочность. И шантажом не только его лично, но и Советского Союза в целом. Оценив заход Трумэна по достоинству, Сталин еще раз уверился, что после смерти Рузвельта Америка намерена говорить с коммунистическим СССР лишь на языке силы.

 

И, во-вторых, Сталин не мог показать подлинных чувств из соображений секретности. В то время советская разведка активно и успешно добывала самую свежую информацию о работах над ядерным оружием в Англии и США. Поэтому показать свою осведомленность — означало насторожить союзников и раскрыть свои источники информации. Поведение Сталина в этих условиях было единственно верным.

 

Итак, после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки сложилась новая геополитическая расстановка сил, оказался нарушенным военный паритет. И иным способом, кроме создания собственной атомной бомбы, СССР его восстановить не мог. Перед разоренной страной встала неподъемная задача участия в атомной гонке с безумно разбогатевшей за войну Америкой.

Как писал в своих воспоминаниях министр химической промышленности и непосредственный участник создания первой советской атомной бомбы М. Г. Первухин, «Советский Союз не мог мириться с монопольным положением США в отношении ядерного оружия. Все ученые, конструкторы, инженеры, рабочие, занятые в создании атомной промышленности, понимали это очень хорошо, потому и работали, как говорят, не за страх, а за совесть».

Советский атомный проект

Сигналов о том, что американцы, используя наработки французов и англичан, втайне от СССР делают ядерную бомбу, было множество. Какую-то информацию от западных коллег в личном порядке получали А. Иоффе, П. Капица и другие физики, имевшие большой авторитет в мировых научных кругах. Настораживало и то, что с конца 1939 г. прекратились открытые публикации о работах в области ядерной физики. Это отметил молодой советский физик Г. Н. Флеров в письме на имя С. В. Кафтанова, научного консультанта Государственного комитета обороны в начале 1942 года.

 

Флеров считал, что раз исследования стали секретными, то на Западе приступили к реальной разработке ядерного оружия. И убеждал немедленно браться за разработку ядерного оружия и у нас. Правда, делать это в условиях ведущейся тяжелейшей войны было крайне сложно.

 

Независимо от физиков по своим каналам получала информацию и разведка. Из Англии наиболее ценные сведения поступали от Клауса Фукса, физика-атомщика, уехавшего в 1933 году из Германии, а также от Джона Кернкросса, секретаря одного из министров военного кабинета.

 

Из Америки информация в виде обстоятельных отчетов и расчетов, копий исследований, патентов и других документов поступала от Бруно Понтекорво, близкого сотрудника знаменитого физика Энрико Ферми.

 

Эти и другие ученые и дипломаты передавали сведения в СССР по собственной инициативе, в том числе, потому, что имели коммунистические убеждения. Но и без этого моральный авторитет СССР как государства, борющегося с фашизмом, был так значителен, что многие интеллектуалы Запада считали своим долгом делиться секретами создания в США атомного оружия с СССР.

 

Сегодня принято утверждать, что советский атомный проект целиком повторяет американский, что он был просто-напросто украден советской разведкой. Утверждающие такое люди либо банальные очернители, либо глупцы, не понимающие, насколько масштабен процесс создания атомного оружия.

 

Даже обладая самыми полными разведданными об устройстве бомбы, ее невозможно создать без развертывания урановой промышленности, без постройки установок для наработки плутония, без решения сотен и тысяч больших и малых проблем. Чтобы создать бомбу, пришлось проделать грандиозную и обширнейшую научно-теоретическую, экспериментальную и инженерную работу.

 

Что смогла сделать разведка, так это решительным образом ускорить процесс создания бомбы. Благодаря разведке были отсечены ложные или тупиковые пути реализации проекта, а значит, появилась уверенность, что самый первый эксперимент будет удачным. А вопрос скорости был самым главным — ибо он означал либо гарантированный прочный мир, либо очень вероятную страшную новую войну.

 

Руководители СССР знали, что налаженное производство урана-235 и плутония-239 — основных компонентов бомбы — позволяло США изготавливать по 8 атомных бомб в месяц. И ни у кого в советском руководстве не было сомнений, для кого они предназначались. Именно поэтому атомный проект стал для СССР абсолютным приоритетом.

 

20 августа 1945 года было подписано Постановление ГКО №9887, создавшее новую структуру управления атомным проектом. Общее руководство осуществлял Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями, своего рода «атомное политбюро». Его руководителем был назначен Л. П. Берия.

 

Исполнительным органом при Спецкомитете было Первое главное управление при Совете народных комиссаров СССР. Его начальником стал Б. Ванников, бывший нарком вооружения СССР. В распоряжение ПГУ передавались научные, конструкторские, проектные, строительные и промышленные предприятия из разных ведомств.

 

Сложилась следующая управленческая структура: высшее политическое руководство (Сталин) — куратор проекта (Берия) — научный руководитель проекта (Курчатов) — обеспечивающие отрасли экономики (Ванников). Вся система работала очень напряженно, четко и результативно. Распоряжения реализовывались с точностью до дня и часа, причем под покровом строжайшей секретности. Задания быстро доводились до сведения не только министерств и ведомств, но и конкретных предприятий, отдельных лиц. В наше рыночно-беспорядочное время такое трудно представить.

 

При этом система вовсе не была только командной, спускавшей приказы сверху вниз. Стремительный ход событий и вал технических и экономических проблем очень сильно корректировали установки высшего руководства снизу. Также ученые на основе своих новых изысканий часто заставляли коренным образом менять уже сверстанные планы.

 

Первым вопросом был поиск уранового сырья, которого для загрузки промышленного реактора требовалось как минимум 150 тонн. Поэтому уже в конце 1945 года срочно возобновили работу урановые рудники в Чехословакии, Восточной Германии, Саксонии. В 1946 году геологами были найдены месторождения урана и на территории СССР. В частности, уже в 1947 году начали поступать первые партии отечественного урана с построенного в рекордные сроки Ленинабадского горно-химического комбината в Таджикской ССР.

 

Промышленный реактор и радиохимический завод «Маяк» стали строить возле Кыштыма, в 100 км от Челябинска. В том же 1947 году помимо «Челябинска-40» началось строительство еще трех атомных центров: двух в Свердловской области («Свердловск-44» и «Свердловск-45») и одного в Горьковской области («Арзамас-16», ныне Саров), в котором собственно и конструировали будущую бомбу.

 

Но накопить нужные 150 тонн урана удалось лишь к началу 1948 года. К 22 июня — ровно через 7 лет после начала войны — реактор был выведен на проектную мощность. Закладкой урана лично руководил научный руководитель всего проекта И. В. Курчатов. Началась круглосуточная работа по выработке плутония.

 

А 29 августа 1949 года на полигоне в Семипалатинской области состоялось успешное испытание первой советской бомбы.

Несомненно, что осуществить атомный проект в то время могла лишь экономика мобилизационного типа. Лишь чрезвычайные усилия, концентрация всех ресурсов государства и общества, плата любой цены, как бы она ни была высока, — могли решить эту важнейшую задачу.

 

Атомный проект был столь огромной целью, что даже демократическая Америка для ее достижения пошла тем же командно-административным путем — фактически осуществила государственное планирование, использовала почти дармовой труд сотен тысяч оставшихся безработными в годы Великой депрессии американцев, ввела строжайшую секретность во всем.

 

Атомный проект был подвигом всего советского народа — еще одним после подвига Великой Отечественной войны. С создания мощного ядерного, а потом и ракетно-ядерного щита в СССР начинается история соревнования двух ядерных доктрин XX века. Как оно проходило — в следующей статье.