Кто, как и зачем строит в России атомные подводные лодки

—Это как ребенка в первый класс отвести. С одной стороны, он вроде бы вырос, а с другой — понимаешь: все только начинается, — делится впечатлениями Николай Семаков, один из главных очевидцев спуска на воду первого российского подводного крейсера 4-го поколения «Юрий Долгорукий» (проект № 955 «Борей»).

Семаков — начальник отдела строителей Северного машиностроительного предприятия. Мы сидим в его кабинете. Он опирается о рабочий стол крепкими, знавшими и кувалду монтажника, и чертежный карандаш руками. За широкой спиной огромная, во всю стену, карта. Синева мирового океана заливает две трети полотна. Там и тут поверх синевы приколоты вымпелы и фотографии атомных подводных лодок (АПЛ) и вылетающих из-под воды ядерных ракет. В нижнем правом углу иконка Спаса Нерукотворного. Не знаю, как насчет других христианских добродетелей, но терпения Семакову не занимать: свою первую лодку он строил целых 17 лет.

— Первое погружение прошло успешно — уфф… перевели дух. Полный ход, ага, скорость, как и рассчитывали, слава богу! — Семаков вновь переживает дебют «Долгорукого». — Темный лес, в котором до тебя еще никто не был, — вот что такое программа испытаний головного корабля новой серии. Необходимо найти пределы возможностей, ту границу, когда еще чуть-чуть можно, а дальше уже ни в коем случае нельзя. Весьма нервная работа. Но когда достигаешь результатов, каких в истории подводного флота раньше не было, испытываешь чувство настоящего удовлетворения.

Крейсер 1-го ранга «Юрий Долгорукий» был заложен далеко не в самые счастливые для армии времена — в середине девяностых. А передан флоту лишь после новогодних праздников 2013-го — 10 января. Все это время Николай Семаков занимал должность «ответственного сдатчика» корабля.

— Решалось будущее не только завода и подводного флота. Это была проверка всей нашей промышленности, ведь над каждым заказом трудятся более 600 предприятий. Целая отрасль! Можем ли мы производить «изделия» столь высокой сложности или уже нет? Практика показала: не все так плохо. Хотя проблем по ходу дела возникло море. Временами строительство шло чуть ли не параллельно проектированию. Ты монтируешь фундамент корабля и еще не знаешь, какое оборудование на него встанет и встанет ли вообще. Многое пришлось дорабатывать после испытаний. Зато следующий корабль, «Александр Невский», мы построили за семь лет. А «Владимир Мономах» — уже за шесть.

Вооруженный 16 «Булавами» (новая российская межконтинентальная баллистическая ракета морского базирования) первый отпрыск «великокняжеской» серии несет сейчас вахту на страже отчизны где-то за спиной Семакова — невидимой точкой на карте морских просторов. Сам же Николай посматривает на часы и улыбается.

— Раскрою военную тайну: 160-й сейчас возвращается. Можете понаблюдать. Издалека.

160-й — еще одно достижение корабелов-подводников, многоцелевая атомная подлодка 4-го поколения проекта № 885 «Ясень» — «Северодвинск».

Ясень с реактором

«Ясень» — это класс многоцелевых подводных лодок. Охотиться за всеми типами кораблей противника, наносить удары по береговым целям — вот его основные задачи. А еще прикрывать собратьев по поколению — ракетоносцы-«Бореи». Один из них, «Владимир Мономах», стоит тут же у дебаркадера опутанный проводами и шлангами. Запомнить легко: все «Бореи» названы в честь русских князей, все «Ясени» — именами городов. «Мономах» («Борей»!) проходит швартовые испытания, а значит, его ядерное сердце мощностью в пятьдесят тысяч лошадиных сил уже забилось.

Тем временем «Северодвинск» («Ясень»!) завершает очередной этап испытаний. Забавная картина. В спокойной воде акватории Севмаша три желтых баркасика, натужно пыхтя, уткнулись мягкими резиновыми носами в широкие бока огромного «бегемота». «Бегемот» лениво движется к причальной стенке. Гроза морей и океанов, главная ударная сила современного флота — атомный подводный крейсер на редкость неуклюж на малых скоростях и не в состоянии без сторонней помощи пришвартоваться.

Несколько человек в пилотках высыпало на поверхность рубки под развевающийся Андреевский флаг. Их оранжевые спасжилеты отчетливо видны на фоне черной как смоль специальной звукопоглощающей обшивки корпуса. «Звукопоглощающее покрытие называется “противоэховым”. Мы украли эту технологию у русских, которые первыми ее применили», — не стесняясь пишет ветеран подводного флота США Майкл Ди Меркурио в книге «Подводные лодки» об устройстве самой распространенной (42 штуки) в американских ВМС атомной субмарины класса «Лос-Анджелес» (или «Лосей» — прозвище этого типа субмарины в советском флоте).

«Противоэховая» оболочка — лишь внешняя сторона сокровищницы технологий, надежно спрятанных под высокопрочным стальным корпусом. Тех ноу-хау, которые позволяют нашим подлодкам находиться незамеченными в центре противолодочных учений НАТО и временами наведываться в Мексиканский залив. Иметь зоркие «глаза» и чуткие «уши», предупреждая появление и распознавая противника на расстоянии более 200 км. И поставить точку во многих волнующих заокеанских конкурентов вопросах: например, почему российский противокорабельный комплекс «Оникс» лучше американского «Гарпуна», а крылатые ракеты летают в два раза дальше хваленых «Томагавков».

В ближайшие годы новенькие АПЛ Севмаша будут «пробовать воду» все чаще и чаще. Цепная реакция ядерной верфи запущена. К 2020-му наше мирное небо из-под толщи морей и океанов будут защищать семь «Ясеней» и восемь «Бореев». Солидно. Хотя смотря с чем сравнивать. Мировой «светоч демократии» тратит на развитие своих военно-морских сил в 14 раз больше.

Деталюшки для яхточки

Проектно-конструкторское бюро Севмаша. Группа измерений и испытаний. Симпатичная девушка Лера закончила инженерный вуз лишь в прошлом году, а на экране ее монитора уже развернута схема поперечного разреза подводной лодки. Остывшая чашка чая и коробка конфет отодвинуты в сторону. Валерия излучает стопроцентную сосредоточенность.

— Мы готовимся к гидравлическим испытаниям очередного «Борея». Идея заключается в том, что при забортном давлении, на которое рассчитана АПЛ, мы заполняем ее водой, как бочку. Поступаем хитро: испытываем корпус не на сжатие, а на растяжение, что гораздо проще осуществить.

Рядом сидит 27-летний Максим. Он больше похож на обитателя столичного бизнес-центра: модная небритость на лице, стильная рубашка в клетку. Его широкоформатный монитор испещрен инженерным граффити.

— Обрабатываю чертежи спецзащиты — устройства изоляции реакторного отсека нового «Ясеня». Ну, всего того, что оберегает экипаж от радиации. Скоро закончу и начну обзванивать поставщиков необходимых изделий и материалов. Затем размножу по цехам чертежи, и там ребята примутся за дело.

На всю комнату раздается звонкий женский голос:

— Ой, я рада! Значит, наши заказчики согласились на означенные деньги?! Ну ласточки! Теперь нужно вытребовать у этих товарищей чертежи образцов и скорее запускать производство! — начальница группы измерений и испытаний Александра Власова, как заправский торговый агент, почти не расстается со своим мобильным. — А что? Постройка подводной лодки сейчас тоже своего рода бизнес. Прошли времена, когда наши производственные проблемы решались по приказу партии. Сегодня нужно уметь договариваться и о цене, и о сроках. Кто-то из наших контрагентов обанкротился в 90-е, кому-то стало невыгодно поставлять продукцию. А лодки все еще нужно строить дешевле, лучше, быстрее. Вот и крутимся-вертимся в непростых рыночных условиях.

Александра Власова — лауреат всероссийской премии «Инженер года — 2012», солидная женщина, которую трудно представить с утра до вечера вкалывающей за токарным станком.

— Ну почему же? Была я и станочницей, простым мастером, и в техотделе 50-го стапельного цеха работала. У нас на предприятии не как у Райкина: «Забудьте о том, чему вас учили раньше». У нас до сих пор действует система завод — втуз. Студенты чередуют семестр освоения теоретических знаний с семестром применения их на практике в стенах завода. Начинают с должностей «пойди-принеси» под началом опытных мастеров — станочников, сварщиков, монтажников — и постепенно поднимаются к инженерным креслам.

Степень ответственности работы Власовой и команды трудно переоценить. На рабочих для АПЛ глубинах струя воды, бьющая из сантиметровой пробоины в корпусе, обладает энергией достаточной, чтобы разрезать человека пополам. Недаром за праздничным столом моряков-подводников третий тост всегда поднимается «за прочность прочного корпуса». Когда случилась трагедия на «Курске», Власова была одной из первых, к кому обратились члены комиссии, расследовавшей инцидент.

— Конечно, ребят погибших очень жалко. Но и лодку тоже жалко. На протяжении всех испытаний корпус «Курска» показывал лучшие прочностные характеристики из всей серии кораблей. Ответственно заявляю: он выдержал то, что должен был выдержать. Больше ничего не скажу. Закрытая информация.

Власова просматривает недавно принесенные чертежи — это очередная «деталюшечка для нашей яхточки».

— Яхточки?

— Ну да. Помимо сотрудничества с ОПК мы еще и коммерческие заказы выполняем.

От буксиров и барж до понтонов и рыбных заводов — за последние пару десятилетий Севмаш построил более сотни судов для Германии, Швеции, Норвегии, Голландии. Развитие гражданского судостроения поддержало на плаву и фактически спасло от разорения крупнейшую оборонную верфь России в 90-е годы.

Одно из непрофильных изделий должно сойти со стапелей завода буквально в ближайшие дни. Огромная океанская яхта премиум-класса. ФИО заказчика этого прогулочного крейсера, у которого один только обслуживающий персонал — 15 человек, держится в секрете. На предприятии ходят слухи, что это российский олигарх, и даже не один, а два, и они братья.

Сварить несваримое

На перекрестках мигают светофоры. Кроме службы безопасности у гигантского предприятия имеется собственная ДПС, иногда даже выписывающая штрафы. На востоке промзоны находятся склады и транспортные цеха. С востока же поступают металл, приборы и комплектующие. Распространяясь по железнодорожным артериям в западном направлении, все это наполняет цеха и отделы работой. Режется, варится, точится, гнется, шлифуется и в конце концов попадает в главный стапельно-сборочный 55-й цех. Говорят, под его крышей могут поместиться четыре Исаакиевских собора. И — проверено на практике — здесь хватает места для одновременной сборки шести изделий. Дальнейшая судьба изделия ничуть не изменилась со времен холодной войны. Горлышко заводской бухты неизменно смотрит строго на Запад.

«Трудящиеся цеха! Постоянно добивайтесь повышения качества выпускаемой продукции! Высокое качество — это жизнь корабля в бою!» — призывает здоровенный плакат слева.

«Товарищи рабочие и ИТР! Боритесь с непроизводственными затратами рабочего времени! Внедряйте научную организацию труда в производство!» — агитирует растяжка справа.

42-й стапельный цех. В советское время попасть сюда можно было либо с пулей в голове, либо по спецпропускам. Усиленный кордон охранял подъезды к секретному объекту, в котором осваивались новейшие технологии подводного кораблестроения. Из этого гудящего вентиляционными вытяжками, озаряемого вспышками сварочных аппаратов и заваленного арматурой сумрака на свет появилась первая отечественная атомная подводная лодка «Ленинский комсомол» (1957 год). Вынырнула из него и первая в мире титановая АПЛ «Золотая рыбка» (1968 год), скоростной рекорд которой — 84 км/ч под водой — до сих пор остается непревзойденным.

Постепенно функция освоения новых рубежей отошла к 55-му цеху-великану. И не зря: в 80-х годах в 55-м вывели породу самых больших на планете стальных «хищников» длиной в два футбольных поля и высотой с 9-этажный дом, с бассейном, тренажерным залом, комнатой отдыха с живыми канарейками и 20 межконтинентальными ядерными ракетами на борту. Подводные лодки проекта № 941 «Акула» занесены в Книгу рекордов Гиннесса как самые большие в мире.

На самом деле подводную лодку не строят. Ее варят. Миллионы сварных швов, соединяющих сотни тысяч деталей, — вот что такое современная АПЛ.

За каждым сварным швом закреплено имя наложившего его мастера; информация хранится на протяжении всей дальнейшей службы корабля. И хотя каждый шов затем тщательно проверяется методами рентген- и ультразвукового анализа, персонализация ответственности за возможную катастрофу, сравнимую с Чернобыльской, ощутимо сказывается на качестве работы.

Но есть виды сварочных работ, где никакой опыт и виртуозность уже не помогут. Успех исполнения за гранью человеческих возможностей. На помощь приходят роботы.

— Здесь сварной шов стремится к своему идеалу, — с замиранием сердца говорит инженер-электронщик первой категории Сергей Рыжков. Мы уткнулись в небольшой иллюминатор, расположенный где-то посередине огромной бочки высотой в 4 этажа и объемом 900 кубических метров. Наблюдаем.

За толстым стеклом иллюминатора космос: из бочки выкачан воздух до уровня космического вакуума, характеризующегося давлением десять в минус третьей степени паскалей. Светодиодные нити, обрамляющие стены, озаряют мягким светом главного обитателя вакуумной камеры — здоровенную руку терминатора, что зависла над грудой железа. Железо закреплено на специальном столе, рука плавно шевелится. Вместо кисти у киберконечности отрастает электронно-лучевая пушка. Бьющий из дула пучок электронов скользит по поверхности металла крохотным желтым пятнышком, оставляя после себя аккуратную прямоугольную канавку… идеального сварного шва.

— Да… — вздыхает Рыжков, руководитель электронно-лучевого комплекса Севмаша. Оторвавшись от иллюминатора, он начинает свой бодрящий рассказ.

— Замечательно то, что вся механика отечественного производства. НИТИ «Прогресс» в славном городе Ижевске до сих пор выпускает такие штуки. Пушка может перемещаться в пространстве практически как угодно. Обход по сложным траекториям сварки не проблема. В целом это уникальнейшая установка. Многие про это знают… и завидуют. Те же американцы, японцы, немцы…

Рыжков — худощавый, энергичный и бесконечно влюбленный в свою «бочку» человек. С гимнастической ловкостью он преодолевает узкие лесенки и переходы, облепившие гигантскую камеру. Ни на минуту не умолкает:

— Меня часто спрашивают: «Рыжков, какая температура в твоей камере?» Все же насмотрелись фантастических фильмов, где выскакивающий в открытый космос человек мгновенно замерзает. Вот и думают, что там температура близкая к абсолютному нулю. Вранье полное! Вакуум — это отсутствие среды, понятие температуры к нему неприменимо. Положи в камеру горячее тело, оно сутками будет оставаться таким же горячим. Именно за счет медленного остывания и отсутствия окисления процессы кристаллизации в сварочном шве в вакууме проходят иначе, нежели в атмосфере. Качество сварки получается на порядок выше. Ну и, конечно, я не могу называть наименования изделий, которые мы варим на нашей установке, — серьезничает Рыжков. — Скажу только, что это очень ответственные узлы, отвечающие за малошумность наших подлодок.

Скрытность — главное оружие любой субмарины. В этом параметре заключен весь смысл существования подводного флота. Нарушают скрытность в первую очередь испускаемые подлодкой шумы. Шумит трущаяся о корпус корабля морская вода, шумят вращающийся винт, турбины и силовая установка. Специфические звуки становятся добычей гидроакустических служб противолодочных кораблей и прочих «убийц субмарин». Обнаруженная в час икс АПЛ — это уничтоженная АПЛ. Забота о малошумности — постоянная головная боль проектировщиков потаенных судов. Установка электронно-лучевой сварки в значительной мере снимает эти болезненные симптомы.

— Это может показаться верноподданничеством, но я действительно хочу сказать искреннее спасибо нашему правительству… — вдруг заявляет Рыжков. — Благодаря ему на завод вновь пришли заказы, а я вернулся на любимую работу.

Передо мной редкий пример отечественного инженера из «потерянного поколения», который вновь нашелся. Выпускник питерского политеха, он слушал лекции Жореса Алферова и Льва Гумилева. В 1991 году полный новаторских идей прибыл на Севмаш, не подозревая, что через несколько лет мизерная зарплата будет выплачиваться раз в полгода, пятидесятитысячный трудовой коллектив сократится наполовину, 55-й стапельный станет похож на гигантский саркофаг для недостроенных подлодок, а 3-й деревообрабатывающий цех, специализирующийся на внутренней отделке АПЛ, начнет выпускать гробы. Эти новые изделия неизменно пользовались спросом у тающего на глазах населения моногорода Северодвинска. Чтобы прокормить семью, Сергей Рыжков стал совмещать работу на заводе, вернее, ее отсутствие с коммерческой деятельностью.

— Одно дело, когда ты продаешь маргарин. И совсем другое, когда теорию относительности ты можешь пощупать руками, — объясняет свое возвращение Сергей. — Представляешь, в нескольких метрах от нас электроны летают со скоростью одной трети скорости света (около 100 000 000 м/с. — «РР»)! Никакой бизнес подобного интереса не представляет. Когда на заводе вновь появился спрос на электронно-лучевую сварку, я сразу же вернулся.

Немного подумав, Рыжков продолжает:

— Главная сегодняшняя проблема — отсутствие рабочих рук и свежих мозгов. Нужны амбициозные молодые люди, желающие работать на стыке наук: электроники, программирования, новейших технологий сварки. Как раз один из таких перспективных специалистов уволился два месяца назад. Не выдержал унизительной зарплаты в 17 тысяч рублей и уехал в один из питерских оборонных научно-исследовательских институтов. Сейчас он получает около 100 тысяч.

Первая капля дегтя

— Молодежь и у нас особо не задерживается, — признается токарь-расточник 6-го разряда Алексей Копеин из 4-го главного механического цеха. — Обычно выпускник ПТУ приходит на завод, отрабатывает пару месяцев, набирается опыта и уезжает. В основном в Питер на Адмиралтейские верфи или в Комсомольск на Амурский судострой. Там людей всегда не хватает, а зарплаты раза в два-три больше.

У Алексея Копеина тихая речь и улыбающиеся глаза. Он четкими движениями крепит в сверлильном патроне новую фрезу. Могучий 10-метровый горизонтально-расточной станок под названием НС66Ф1, утробно жужжа, принимается за дело. Фреза впивается зубьями в поверхность подковообразной детали и неспешно продвигается туда, куда прикажет электронный мозг.

— Здесь собирается линия вала и вся остальная механика, — рассказывает Алексей о специфике 4-го цеха, которому он отдал двадцать лет своей жизни. — Но если так дальше пойдет, работать скоро будет некому. Зарплаты в этом году резко упали, народ увольняется пачками. Только на прошлой неделе из цеха ушли сразу четверо опытных рабочих. Уехали на заработки.

Копеин рассказывает, что еще два года назад «четверка» трудилась в три смены и зарплаты хватало всем: тогда завод достраивал сразу несколько больших проектов. А потом началась затяжная ценовая война с Минобороны, которая и стала причиной финансового недомогания предприятия. Именно на эти два года простоя и неразберихи ссылаются в администрации Севмаша, объясняя нынешний «провал в зарплате». Начальство призывает терпеть и верить в лучшее, намекая, что уже получена серия новых заказов. Но, похоже, лимит веры и надежды иссяк еще в девяностые.

— Не знаю, что там наше начальство себе думает, — пожимает плечами Алексей Копеин. — Но люди привыкли к нормальной зарплате, создали семьи, понабрали кредитов, и тут на тебе… Я, кстати, тоже скоро махну в Комсомольск фрегаты строить. Как уйду в свой законный отпуск в 52 дня, так сразу и поеду. Там завод такой же, как у нас, только атомную лодку им уже не осилить (имеется в виду Амурский судостроительный завод. — «РР»). Людей нет, технологии утеряны. Сейчас руководство пытается сманивать рабочих со всей страны большими барышами. Поработав месяц, я привожу домой 150 тысяч. Неплохая прибавка к семейному бюджету, правда?

Вторая капля дегтя

Станочный парк 4-го цеха шумит всевозможными долбежными, сверлильными, фрезерными, токарными и расточными махинами. Пахнет металлом. Солнечные лучи проникают сквозь широкие окна, дробятся на гладких поверхностях готовеньких деталей.

Настроение падает, стоит присмотреться к маркировке станков. Большинство из них 84–90-го года рождения — наследство тех времен, когда Советский Союз входил в тройку мировых лидеров станкостроения.

«Севмаш приступил к масштабному техперевооружению. Благодаря поддержке государства производственную базу предприятия планируется кардинально обновить до 2020 года, — читаем текст объявления, опубликованного на сайте предприятия. — Технических перевооружений в таких масштабах не проводилось с 70-х годов прошлого века».

Станочнику 5-го разряда Александру Семакову около тридцати. Его близкие уверяют, что он чуть ли не единственный станочник 4-го цеха, кого не смущают высокотехнологичные навороты новейших машин, прибывших в цех по программе технического перевооружения. По крайней мере именно Семаков обучает своих старших товарищей работе на станках немецкой фирмы Union.

— Всем известно, что на 3-м участке 4-го цеха производят корабельные подшипники. Это одна из фишек Севмаша, никто больше в России корабельными подшипниками не занимается, — поправляя кепку, говорит Александр. — Немецкие станки закупались специально под это дело. Год назад их привезли, установили. Оказалось, обрабатывать подшипники на них невозможно. В комплекте не хватает необходимых узлов, деталей, инструментов… Причина элементарная — закупили минимальную, самую дешевую комплектацию.

— Мало того, нас же сначала хотели отправить на обучение в Москву — в представительский центр Union, — продолжает Александр. — Но денег на поездку так и не нашли. Вместо этого вручили 12 томов технической документации, толстенных, как «Война и мир»: вот, мол, пожалуйста, ознакомьтесь. Видимо, считают нас очень умными. Хорошо, в 8-й цех похожие станки установили чуть раньше. Я к ребятам бегал, они меня натаскали.

— В 8-м цехе такие же проблемы с закупкой нового оборудования?

— Нет, там все хорошо, станки нормальные закупили. Понимаете, очень многое зависит от начальства. Есть нормальные цеха, где раз в месяц проходят планерки: администрация встречается с рабочими, совместно обсуждаются проблемы, дальнейший фронт работ, поставки нового оборудования. С рабочими советуются, их мнение учитывается. А у нас… Полное безразличие. Последний раз мы всем коллективом встречались с руководством три года назад. Бардак с закупкой новых станков стал последней каплей. Мы с мужиками сели и написали Путину письмо о том, как на самом деле проходит модернизация в 4-м цехе Севмаша. Теперь ждем ответ.

— Начальство цеха в курсе вашей инициативы?

— Нет конечно! В любое дело нужно вносить эффект неожиданности, — улыбается Александр.

— А ты не боишься, что тебя просто-напросто уволят?

— Меня не уволят. Я свои права знаю. У меня всегда под рукой лежит книжечка заводского трудового кодекса. У меня нет нарушений трудовой дисциплины, я не пью. Да и потом, если уволят, кто работать будет? Два года назад в нашей бригаде числилось 18 человек. Сегодня — четверо. А станков мы обслуживаем четырнадцать штук. Станки простаивают, мы ничего не успеваем, сроки летят постоянно…

— Александр, а почему ты не уедешь, как это сделали другие? В тот же Питер, например?

— Вот и родня мне говорит: с твоими навыками и способностями тебе в Питер прямая дорога — будешь там заколачивать! Но, во-первых, мне и здесь неплохо платят как ценному специалисту. А во-вторых, мне действительно хочется дожить до ситуации, когда, наоборот, люди из Питера будут стремиться получить работу здесь. Мы все-таки единственный завод в стране, который еще строит атомные подводные лодки.