Что движет американским офицером

     В США положение военных и отношение гражданского общества к офицерскому составу определялись и определяются главным образом симбиозом развивающегося либерализма и сохраняющегося в разумной степени консерватизма. Со дня провозглашения независимости в 1776 году и через все критические периоды развития США как государства либерализм и консерватизм являлись и продолжают оставаться константами в американских гражданско-военных отношениях. При этом, независимо от того, какая политическая группировка находилась у власти, к числу приоритетов всегда принадлежали интересы национальной безопасности, необходимость роста военных расходов и всесторонняя поддержка офицерского состава, в том числе в плане повышения его профессионализма.

     Тем более что усложнение вооружения и военной техники, военного искусства постоянно требовали от офицеров и особенно генералитета не только специальной подготовки, но и методичного повышения уровня знаний и расширения кругозора. Как следствие, общество воспринимает военных профессионалов не только как «человека с ружьем», но и как относительно прилично образованных людей. Тем не менее в США сохраняется искусственный барьер, возникший еще в эпоху борьбы за независимость и отделяюший военных от гражданских.

     Именно в те годы в качестве героя-защитника нации американскому обществу стал навязываться образ не профессионального военнослужащего, а человека гражданского, либерального по своим взглядам, волею судьбы и обстоятельств вынужденного «одеть форму». Этот факт был подмечен известным в свое время американским историком Диксоном Уэктором, который писал: «...все великие национальные герои Америки, пожалуй за исключением Дж. Вашингтона, были либералами, а профессиональный солдат в таком качестве просто не котировался».

     Определенной причиной существования барьера служит и беспрецедентный «гражданский контроль» над вооруженными силами в целом и их верхушкой (генералитетом) в частности. Если отцы-основатели США и авторы конституции первоначально даже не задумывались о такой проблеме, как возможность выхода военных из-под опеки гражданского общества при всеобщей одухотворенности населения, силой добившегося независимости, то по мере обособления офицерства в отдельную касту такая проблема начала вырисовываться все более четко. Американские руководители пришли к выводу о необходимости разделения власти в вопросах контроля и управления вооруженными силами. Считалось, что если федеральное правительство монополизирует власть над ВС, то относительная самостоятельность штатов окажется под угрозой; если президент монополизирует управление военной машины страны, он будет представлять серьезную угрозу законодателям, то есть конгрессу. Поэтому контроль над вооруженными силами постепенно был фрагментизирован и в известном смысле «размыт» между всеми властными институтами США.

     Наконец существование барьера объясняется, как отмечает Хантингтон, устремленностью военного к достижению искомой цели - эффективности в бою, чему невозможно было найти аналога уже тогда в значительном перечне гражданских профессий. Отсюда отличие исторически сформировавшегося т.н. военного мышления от образа мыслей гражданского человека. Хантингтон подчеркивает, что, несмотря на факт множества образов мышления представителей гражданского общества в силу той или иной специфики их деятельности, уровней и качества образования, среды обитания и т.п., образ мышления военного профессионала универсален, конкретен и постоянен. Это, с одной стороны, сплачивает военных в некую специфическую среду или группу, а с другой - невольно делает их изгоями, отделенными от остального общества.

     Такое двоякое отношение к себе не способствует единению военных и гражданских. Кристофер Кокер, профессор международных отношений Лондонской школы экономики, еще более пессиместичен. По его мнению, «в настоящее время военные в отчаянии от того, что все больше отдаляются от гражданского общества, которое должным образом не оценивает их и одновременно контролирует их думы и действия... Они удалены от общества, которое отказывает им в честно завоеванной славе». К.Кокер делает вывод: «Западный военный находится в глубоком кризисе в связи с эрозией в гражданском обществе образа бойца вследствие отбрасывания жертвенности и самоотдачи как примера для подражания». Казалось бы, из этого напрашивается простой вывод: приспосабливание профессиональных военных к ценностям гражданского общества. Но это, по мнению британского ученого, опасный путь решения проблемы, ибо военные должны рассматривать войну как вызов и свое предназначение, а не как работу по принуждению. Другими словами, они должны быть готовы к жертвенности.

     Между тем, отмечают западные аналитики, в период «тотальной войны с терроризмом» гражданское общество свыкается с постоянной напряженностью, ожесточается, но одновременно почти с нескрываемым удовольствием возлагает обязанность ее ведения на профессиональных военных. Тем более что в гражданском обществе весьма популярен тезис о том, что «профессиональный военный не может не возжелать войны!» В действительности же, и это весьма четко и логично обосновывают некоторые западные аналитики, главным образом из числа «людей в форме», знаток военного дела, то есть военный профессионал, весьма редко относится к войне как к благу.

     Он всегда настаивает на том, что грядущая опасность войны требует увеличения поставок ВВТ в войска, но при этом вряд ли будет выступать за войну, оправдывая возможность ее ведения расширением поставок вооружений. Военный профессионал всегда выступает за тщательную подготовку к войне, но никогда не считает себя полностью готовым к войне. И тем более любой военный высшего уровня руководства вооруженными силами всегда прекрасно осознает, чем он рискует, будь его страна втянута в войну. Победоносная или проигранная, в любом случае война потрясает военные институты государства куда в большей степени, чем гражданские. Видный французский политический мыслитель и историк Алексис де Токвиль в этой связи приводит слова одного из высших офицеров российской императорской армии о том, что тот «ненавидит войну, поскольку она портит армию», и тут же «горькие» слова американского морского офицера о том, что «Гражданская война в США превратила флот в руины». С. Хантингтон категоричен: «Только гражданские философы, публицисты и ученые, но не военные могут романтизировать и прославлять войну!»

     Данные обстоятельства, продолжает свою мысль американский ученый, при условии имеющей место подчиненности военных гражданским властям, причем как в демократическом, так и тоталитарном обществах, вынуждают военных профессионалов вопреки разумной логике и расчетам беспрекословно «выполнять свой долг перед отечеством», а другими словами - потакать прихоти гражданских политиков. Наиболее поучительным примером из данной области, полагают западные аналитики, является положение, в котором оказался германский генералитет в 30-е годы прошлого века. Ведь немецкие высшие офицеры наверняка осознавали, что гитлеровская внешняя политика приведет к национальной катастрофе. И тем не менее, следуя канонам военной дисциплины, германские генералы усердно выполняли указания политического руководства страны, а некоторые даже извлекли из этого личную выгоду, заняв высокое положение в нацистской иерархии.

     С. Хантингтон отмечает, что в целом в среде американских военных никогда не были популярны идеи экспансионизма. Они считали, что внешнеполитические проблемы должны решаться любым путем и только как крайнее средство - военным, то есть силой. Данный феномен объясняется глубоко укоренившимся в американском обществе идеализмом, склонным превращать т.н. справедливую (по мнению американцев) войну в «крестовый поход», сражение не за специфические цели национальной безопасности, а за «универсальные ценности демократии». Таковой для американских военных была Первая и Вторая мировые войны. Неслучайно верховный главком западных союзников в Европе генерал Дуайт Эйзенхауэр свои воспоминания назвал «Крестовый поход в Европу»! Подобное же отношение, но с известными издержками политического и морального характера в среде американских военных имело место в начальный период (после т.н. мегатерактов в сентябре 2001 года) «тотальной борьбы с терроризмом», приведшей к вторжению сначала в Афганистан, а затем в Ирак. Этого нельзя сказать ни о Корейской, ни о Вьетнамской войнах, пока наиболее крупных после Второй мировой, где к мнению военных мало прислушивались, да и «ореола святости дела», за которое порой приходилось умирать на поле боя, не наблюдалось.

     В целом же в американском обществе, где всегда был достаточно развит культ «сильных мужчин», весьма популярны военные герои. Показательно, что почти треть президентов США до середины ХХ века в прошлом имели заслуги в качестве боевых командиров.

     Авторитетный в середине XIX века маршал Мари Морис де Макмагон, приведший в 1870 году французскую армию к катастрофе, буквально накануне войны с Пруссией с вызовом заявил: «Я исключу из списка на продвижение любого офицера, чье имя увижу на корешке книги!» В вооруженных силах США делается все, чтобы таких офицеров было больше.

     Следует отметить, что американская военная школа первоначально главным образом базировалась на достижениях европейцев, естественно, британцев, а также германцев (пруссаков) и французов. Ко второй же половине XIX века и в самих Соединенных Штатах были созданы условия для рождения собственных оригинальных мыслителей военного дела. И первыми из них были Мэтью Фонтейн Маури и Дэнис Харт Мэхэн. Маури прославился своими трудами, посвященными морской тематике, - от изучения морей до организации ВМС.

     Сегодня американская военная школа и ее представители являются весьма авторитетными в военном деле. Интересующиеся этой областью конечно же помнят командующего союзными войсками под эгидой США в ходе войны в зоне Персидского залива в 1990-1991 годах генерала Н. Шварцкопфа. Обычно он предстает в образе своенравного командира, прославившегося как жесткий руководитель разноплеменного формирования крупнейшей в истории после Второй мировой войны коалиции и как типичный вояка, мало склонный к дипломатии. Примечательно, что в своих мемуарах, вышедших в 1992 году, Шварцкопф довольно нелестно отзывается и о своих коллегах - американских офицерах, имевших склонность к писательскому труду. Ирония же заключается в том, что этот грубоватый циник, будучи еще капитаном, на курсах переподготовки в Форт-Беннинг получил первую премию имени Джорджа Маршалла за письменное военно-теоретическое исследование, а упомянутые мемуары Шварцкопфа вошли в число рекомендованных офицерам США для специального чтения среди наиболее важных военно-теоретических трудов.

     Среди американских военачальников-интеллектуалов современности нельзя не назвать генерала Эрика Шинсеки, совсем в недалеком прошлом занимавшего пост начальника штаба СВ. Выходец из семьи эмигрантов, Шинсеки неимоверным трудом и упорством достиг весьма многого и как командир-практик, и как теоретик, последовательно отстаивающий принципиальные положения в тех областях военной науки, в которых он лично достиг значительного прогресса. Он имеет диплом магистра, пройдя двухгодичный курс обучения в Университете Дьюка, трехгодичный опыт преподавания литературы и философии в Уэст-Пойнте. Озабоченный несовершенством системы продвижения офицеров в сухопутных силах, генерал Шинсеки инициировал и сам активно подключился к обширной научно-исследовательской работе по поиску решения данной, по его мнению, назревшей проблемы.

     Приблизительно в это же время министр обороны первой администрации Дж. Буша-младшего Дональд Рамсфелд, также озабоченный проблемами массовой подготовки и продвижения наиболее талантливых офицеров и генералов, даже несмотря на свою явную «антипатию» к «людям в форме», надо отдать ему должное, все же сумел найти и выдвинуть на первые роли яркие личности в «генерало-адмиральских погонах». Речь, прежде всего, идет об адмиралах Уильяме Оунсе и Артуре Цебровски. Незаурядный склад ума и глубокие знания последнего в области информационных технологий позволили ему в компании со столь же одаренными коллегами разработать и предложить на суд специалистов революционную теорию «сетецентрической войны», повсеместно ныне изучаемую как новую классику военного искусства.

     Представляется уместным упомянуть и таких в настоящее время известных военных мыслителей, как К. Пауэлл, У. Кларк, Х.Р. Макмайер, Ральф Патерс и другие, но и, безусловно, самого яркого из современных американских военных теоретиков Дугласа Макгрегора, ссылки на высказывания которого неоднократно приводились выше. В звании полковника (как и многие его предшественники - ученые в погонах, не снискавшие за свой «писательский» труд особой симпатии со стороны начальства) Макгрегор тем не менее опубликовал значительное количество интереснейших работ по многим направлениям военного дела: стратегии, оперативному искусству, социологии, истории и другим. Зачастую его труды весьма востребованы и получают лестную оценку специалистов, причем даже иногда со стороны американского генералитета. Но бывают и весьма курьезные случаи. Так, например, опубликованная в 1997 году Макгрегором фундаментальная работа «Прорывая фаланги: новая структура для наземных сил в ХХI столетии» имела довольно большой успех в самых широких слоях американского общества и за рубежом. В ней автор, в частности, предлагал наземным войскам, чтобы выйти из тупика, перестроить, реорганизовать громоздкие дивизии в небольшие, более гибкие, быстро развертываемые так называемые боевые группы. Однако командование сухопутных сил сразу же с негодованием отвергло эту «фантастическую идею». Не прошло и пяти лет, как сухопутные генералы с поддержавшими их гражданскими чиновниками видового министерства и Пентагона бросились воплощать предложенное «опальным полковником» в жизнь.

     Заботясь о росте интеллекта в вооруженных силах, Пентагон провел тестирование бригадных генералов на курсах развития командных навыков в Центре творческого лидерства в Гринсборо. Оно показало средний балл 124, в то время как у большинства людей коэффициент интеллекта IQ колеблется между 90 и 110 единицами. Тем не менее результаты были оценены как «почти точно недостаточно» и переданы руководству сухопутных сил для анализа ситуации с состоянием интеллекта будущих командных кадров и принятия соответствующих мер.

     Вместе с тем нельзя не заметить, что в современных условиях в вооруженных силах США в среде высшего офицерства уживаются две противоречивые тенденции: с одной стороны, культивирование якобы аксиомы о безусловном превосходстве практики над «бесплодным теоретизированием», а с другой - повсеместная пропаганда влечения к обретению знаний. Так, американский аналитик Метьюз Ллойд приводит цитату из выступления генерала морской пехоты Альфреда М. Грея на одном из совещаний в Пентагоне: «В верхушке вооруженных сил сегодня слишком много интеллектуалов... а требуются старомодные вояки, которым по душе хорошая бойня, а не отвлеченные рассуждения». Констатируя факт превалирования в современной американской военной среде первой тенденции, известный военный специалист Теодор Крэкел с горечью подчеркивает, что «если бы Клаузевиц и Жомини служили сегодня в американских вооруженных силах, их уделом была бы преподавательская деятельность в каком-нибудь училище, и то в течение не более трех лет, а затем тихая отставка».

     Бывший же председатель КНШ Дэвид Джоунс, в принципе поддерживая пессимистический настрой коллеги, уточняет: «Скорее всего, при нашей системе сегодня Клаузевиц дослужился бы до полковника, а после 20 лет службы ушел гражданским ученым в какое-нибудь научное заведение». В определенной степени, подчеркивает М. Ллойд, эти слова недалеки от истины. Реально кафедры американских военных учебных заведений до отказа заполнены профессионалами-интеллектуалами, но они как бы заперты в учебно-научном блоке и имеют слишком мало шансов, даже если этого пожелают, выйти на служебный простор, принуждаемы к увольнению в звании подполковника, в лучшем случае - полковника.

     Более того, сетуют противники «чрезмерного интеллектуализма», с недавних пор якобы обладание ученой степенью стало модным и даже обязательным для попадания в военную элиту. Высшие военные учебные заведения уже соревнуются за больший охват своих выпускников магистрскими степенями за работы в области стратегии. Ожидается, заключает М. Ллойд, что в скором времени станет обязательным иметь две ученые степени - гражданскую и военную, чтобы застраховаться от досрочного увольнения и в лучшем случае гарантированно стать генералом. С одной стороны, можно понять офицеров, посвятивших свою жизнь вооруженным силам и опасающихся оказаться за бортом всего лишь через 30 лет службы, а то и ранее. С другой стороны, данный процесс скорее напоминает «нездоровое коллекционирование» степеней, званий и титулов, никоим образом якобы не свидетельствующих об истинном уровне интеллекта его носителя.

     Другие специалисты не видят в этом особого негатива, а скорее даже считают, что работа над диссертацией, хочешь не хочешь, все же ума прибавляет. Негативно, по их мнению, то, что де-факто в ВС США уже свершился факт разделения офицерского корпуса на «сугубо теоретиков» и «сугубо практиков». Если в соответствии с анализом, проведенным в начале 50-х годов прошлого века Джоном Мэсландом и Лоуренсом Рэдвеем, лишь одна треть из генеральского корпуса, насчитывавшего в сухопутных силах около 500 человек, служила «в поле», а оставшиеся две трети - на административных, технических и преподавательских должностях, то в настоящее время эта пропорция изменилась в худшую сторону, естественно, не в пользу командиров боевых формирований.

Амбиции и реалии

     Парадокс состоит в том, что при всей отдаленности от гражданского общества американские военные, особенно честолюбивые и амбициозные (коих в офицерском и особенно генеральском корпусе всегда насчитывалось немало), не прочь выйти из круга своих рутинных функций и реализовать себя в другой, более престижной сфере, прежде всего в политике. Апофеозом данных устремлений является желание занять высший пост в американском обществе - президентский.

     В первые десятилетия существования США в качестве независимого государства достичь данной цели формально особого труда не составляло. В стране существовала единая четкая политико-военная иерархия, охватывавшая всех государственных чиновников от президента до командира тактического звена. Более того, считалось даже престижным для кандидата в президенты иметь военный опыт, а еще лучше неформальный титул «победителя на поле брани». Чем и воспользовались по крайней мере три кандидата в президентских гонках сразу после окончания Гражданской войны. К примеру, генералу У.С. Гранту удавалось два раза быть победителем в президентских выборах.

     Примечательно, что и в последующие десятилетия, вплоть до наших дней, служба в вооруженных силах, а лучше всего боевой опыт, играли и продолжают играть далеко не последнюю, но, правда, и не решающую роль в определении симпатий избирателей.

     Американский избиратель весьма разборчив. Он не любит «лузеров», пусть в прошлом и военных героев. Так, с треском провалился на президентских выборах 1920 года, казалось бы, популярный генерал Леонард Вуд, еще перед Первой мировой войной занимавший пост начальника штаба сухопутных войск, но в ходе предвыборной кампании «строивший из себя обиженного» на уходящую администрацию из-за того, что она, мол, не дала проявить ему все его военные таланты. Точно так же, не успев начаться, быстро угасла политическая карьера потерпевшего фиаско в борьбе с президентом Г. Трумэном генерала - героя Второй мировой и Корейской войн Дугласа Макартура, к которому буквально в считанные месяцы потеряли всякий интерес потенциальные избиратели в начале 50-х годов прошлого века. Провалом закончились и попытки стать президентом в 1988 году бывшего генерала А. Хейга.

     Вообще опыт задействования в политике бывших или продолжающих службу военных в рамках англо-саксонской модели управления весьма неоднозначен. С. Хантингтон, например, проведший анализ деятельности бывших военных в качестве президентов США, пришел к заключению, что они быстро утрачивали привычный для обывателя имидж офицера, решительного в поступках, бескомпромиссного борца за справедливость, тут же воспринимали господствующий в обществе дух либерализма и практически ничем не отличались от своих «цивильных» коллег.

     Прославившийся в ходе американо-испанской войны (1898 года) адмирал Дивей, также пытавшийся заполучить кресло президента, в этой связи цинично заявил: «Весьма просто быть президентом: все, что тебе остается делать, так это аккуратно исполнять наказы конгресса». Пожалуй, единственным отличием президентов из бывших военных от, условно говоря, «гражданских» является то, что первым легче проталкивать через конгресс военные реформы, как правило, осуществляемые после удачных и неудачных войн и конфликтов и обычно связанные с болезненными для вооруженных сил сокращениями.

     Но активное включение американских военных в политическую, а затем и экономическую жизнь страны объяснялось не только неудовлетворенными амбициями самих военных, но и желанием господствовавшей в тот момент на политической арене группировки извлечь для себя максимум выгоды из популярности в обществе (в короткие промежутки времени) «людей в форме». Обычно это происходило после окончания победоносных военных кампаний. Так было после Первой и особенно после Второй мировых войн. Весьма прагматичное окружение Г. Трумэна сразу после капитуляции Японии выступило с данной инициативой и при одобрении президента начало реализовывать идею подключения военных к проведению внешнеполитического курса администрации. Десятки офицеров привлекались к выполнению различного рода функций, требующих специфических навыков не столько в военной, сколько дипломатической области.

     Так, например, наиболее авторитетным генералам и соответственно их аппаратам и штабам было поручено возглавить фактически губернаторские миссии в оккупированных Германии (до 1949 года) и Японии (до 1952 года), скорее политическое, нежели чисто военное руководство НАТО и войсками ООН в Корее, многочисленные группы помощи в освобожденных государствах и др. В данном случае американцы копировали своих коллег англо-саксов из британской колониальной империи, где практика назначения высших офицеров на руководящие политико-административные посты в колониях и зависимых территориях была широко распространена издавна.

     Наиболее ярким примером трансформации сугубо военного человека в политического деятеля международного масштаба служит послевоенная карьера генерала Джорджа Маршалла: специальный представитель президента в Китае, государственный секретарь и министр обороны (уже во время Корейской войны).

     Крупный бизнес также всегда оставался в центре внимания амбициозных военных. Отставные генералы и адмиралы устремляются в штаб-квартиры крупных фирм и корпораций, помимо личной выгоды параллельно обеспечивая становление военно-промышленного комплекса. Упоминавшийся отставник Д. Макартур был приглашен в «Ремингтон Рэнд», бывший в годы войны начальником штаба у Эйзенхауэра генерал Беделл Смит - в «Америкэн Машин энд Фаундери», прославленный в боях генерал Омар Брэдли - в «Бьюлова». Десятки отставных генералов и полковников заняли посты президентов, вице-президентов, председателей и директоров весьма значительного количества влиятельных бизнес-структур. И в данном случае американцы не изобрели ничего нового. Такая практика использования отставников была к этому времени уже широко распространена в Великобритании. Но далеко не у всех в прошлом комдивов и комбригов дела сразу пошли в гору. Их приглашали на руководящие посты в производственных корпорациях, в основном в качестве администраторов, но они слабо разбирались в тонкостях современного бизнеса, да и с психологической адаптацией к условиям гражданской жизни дела обстояли не лучшим образом.

     В этой связи один из американских аналитиков Т. Гэрри Уильямс условно разделил государственных чиновников - выходцев из среды военных на две группы. Первая была представлена дружелюбными, общительными, легкими на подъем бывшими военнослужащими, которые легко ладили со своими гражданскими подчиненными и начальниками. К ним Уильямс прежде всего отнес Захари Тейлора и Дуайта Эйзенхауэра. Во вторую группу входили Уинфилд Скотт, Улисс Грант, Джордж Маккленан и Дуглас Макартур - блестящие офицеры, хладнокровные и высокомерные аристократы духа. Они с большим трудом шли на компромиссы со своими гражданскими начальниками, не говоря уже о коллегах и тем более о подчиненных. Именно представители первой группы преуспели в политике и бизнесе, вторым же было суждено быстро сойти со сцены.

     На политическом поприще у военных отставников, как правило, дела складываются не лучшим образом. Обычно политическая группировка, временно узурпировавшая власть, «выжимает» из приближенных к себе популярных военных все возможные дивиденды, а затем мягко «ставит их на место». Так было в годы президентства Г. Трумэна и Д. Эйзенхауэра, так обстоят дела и в современную эпоху.

     Весьма скоро после окончания Второй мировой войны в администрации Г. Трумэна заговорили о том, что военные, как действующие, так и отставники, «занимаются делами, превосходящими их компетенцию». Тем более что Трумэн, с тех пор как накануне войны был вынужден в качестве председателя одной из комиссий лично заниматься расследованием, по сути, коррупционных дел в сфере военно-экономических отношений, мягко говоря, недолюбливал военных. Широко известно его шокирующее по своей грубости интервью журналу «Тайм», где он прямо называет генералов «тупыми», что якобы «полностью соответствует традиции».

     В последующие десятилетия ситуация не менялась. Достаточно вспомнить широко обставленное в пропагандистском плане привлечение в команду Р. Рейгана в ходе предвыборной кампании начала 80-х годов прошлого века известного генерала Александра Хейга, назначение его на пост государственного секретаря и скорое увольнение под предлогом «превышения полномочий» после покушения на президента. Или беззастенчивое использование республиканцами высокого авторитета другого бывшего генерала - Колина Пауэлла, на рубеже 1990-х - 2000-х годов, назначение его на пост госсекретаря и последовавшее вслед за этим «выдавливание» «несговорчивого», принципиального политика из эшелонов власти в Вашингтоне. При этом, как правило, военным почти открыто намекали на то, что им лучше бы заниматься своим прямым делом.