Евдокия Николаевна Завалий, единственная женщина — командир взвода морской пехоты в годы Великой Отечественной войны. Трем смертям не бывать
— То есть бойцы стали воспринимать вас не только как командира, но и как женщину. Скажите честно, сердце ни разу не екнуло? Влюбленные взгляды ловили на себе?
— О чем ты говоришь! Если бы хоть какие-то мысли возникли на этот счет, все — нет взвода и нет командира. Я была для них мужиком, да и некогда было нам, морским пехотинцам, любовь крутить. Про это ты в других родах войск расспроси, может, чего и расскажут. А мне нечего рассказать, кроме того, что вернулась я домой после войны чистая, как небо и звезды...
Мой бестактный вопрос разволновал Евдокию Николаевну, и в ее голосе вновь появились командные нотки: «Возьми вон ту газету!» Я протягиваю ей потрепанный газетный листок из разложенного на столе солидного домашнего архива. Она возвращает его мне: «Читай!»
— «Бойцов во главе с женщиной-офицером высадили в тыл врага десантные катера. Была поставлена задача перекрыть дорогу, по которой отступали на Вену разбитые под Будапештом фашистские части. 6 суток отбивали ребята яростные атаки врага. А потом с воздуха на них посыпались бомбы. Со стороны Будапешта на моряков двинулись «тигры». Казалось, что все кончено. Не выдержит горстка морских пехотинцев, не устоит. Но пока подоспела помощь, семь фашистских танков горело перед траншеями смельчаков. «Тигров» подожгли моряки из взвода лейтенанта Завалий...»
Евдокия Николаевна прерывает меня:
— Вот такая «любовь» у нас была, деточка. А ты говоришь, взгляды...
Севастополь, Сапун-гора, Балаклава, Новороссийск, Керченские катакомбы. По 8—9 атак за одни сутки. Я потом после войны еще долго по ночам «ходила в атаку». Кричала так, что соседи пугались. А бабушка молилась и говорила маме: «Это нечистый дух из нее выходит, доня!» Наверное, благодаря этим ее молитвам и заговорам живу до сих пор, хотя трижды была похоронена...
Я слушаю ее рассказ и думаю: наверное, когда человек при жизни становится легендой, мистику и мифологию воспринимает как объективную реальность. Забывая, где правда, где вымысел. Но на всякий случай уточняю:
— Сколько раз?
Она не реагирует на глупый вопрос и продолжает, глядя сквозь меня в свое прошлое:
— Еще в самом начале войны кто-то из односельчан сказал бабушке, что видел, как меня хоронили. Но она не поверила и все по церквям ходила, свечи ставила. Потом под Белгород-Днестровским, когда ночью форсировали лиман, чтобы, преодолев минное поле, захватить плацдарм и удержать его до прихода главных сил. Едва достигли середины лимана, как с противоположного берега ударили вражеские орудия и пулеметы. Несколько мотоботов пошли ко дну, остальные достигли берега и захватили его. Когда немцы стали отступать, мой взвод преследовал их. Я не заметила, как оторвалась от своих десантников, рядом разорвался снаряд, и меня отбросило взрывной волной. Очнулась, когда стемнело, и услышала немецкую речь. Немцы ходили по полю боя и добивали наших раненых.
Почувствовала, что приближаются ко мне, затаила дыхание, и вдруг огнем полоснула боль в ноге. Один из фашистов пронзил ее штыком, чтобы проверить, мертва ли «русиш фрау». Чудом не выдала себя, а на рассвете, когда наши батальоны очистили от гитлеровцев западный берег Днестровского лимана, меня, истекавшую кровью, нашли местные жители. В штабе бригады решили, что я погибла, и на братской могиле в Белгород-Днестровском среди других имен появилось мое.
Ну а в третий раз меня похоронили в Болгарии, высекли фамилию на памятнике, и когда спустя 25 лет я приехала в Бургас как почетный гражданин города, одна из женщин во время встречи с горожанами узнала меня и бросилась ко мне со слезами: «Доченька! Ты живая!»
Привидения в черных бушлатах
— Фашисты называли вас «фрау черная смерть». Значит, признавали вашу силу и свою обреченность, то есть уважали?
— Черные бушлаты всегда наводили на них смертельный ужас. Внезапностью, дерзостью и бесстрашием. Головы у моих ребят отчаянные были. Но когда фрицы узнали, что среди них — женщина, сначала поверить не могли, а потом стали охотиться за мной. Что касается уважения, не знаю, но расскажу еще один случай. Это была самая дерзкая и самая трудная операция, которую поручили моему спецвзводу.
В феврале 45-го шли жестокие бои за Будапешт. Четыре дня морские пехотинцы пробивались к крепости, где размещалось гитлеровское гнездо — штаб-квартира фашистского палача Хорти. Все подходы к замку были заминированы, оборудовано множество огневых точек. Командование 83-й бригады поставило задачу: во что бы то ни стало проникнуть внутрь крепости. Обследуя все закоулки, моряки обратили внимание на канализационный люк, спустились в него и обнаружили подземный ход. Разведчики доложили, что пройти подземельем можно, но дышать там трудно — стоит тяжелый смрад, от которого кружится голова. Командир роты Кузьмичев вспомнил, что среди захваченных нами трофеев есть подушки с кислородом. Просчитали, что идти надо до четвертого колодца, и решили рискнуть. Мой взвод шел впереди роты — одна подушка на двоих, делаешь спасительный вдох и отдаешь соседу. Коллектор оказался уже, чем предполагали, шли согнувшись, ноги увязали в зловонной жиже. У второго колодца услышали грохот и лязг. Осторожно отодвинули крышку и сразу закрыли — наверху вся улица запружена танками и бронемашинами. Господи, подумалось, а что же ожидает нас у четвертого колодца? Ведь это вонючее подземелье может стать нашей братской могилой, достаточно бросить пару гранат! У четвертого колодца остановила взвод. Сердце бешено колотится, но там, наверху, было тихо. Значит, правильно рассчитали.
Покинув колодец, бойцы редкой цепочкой рассыпались вдоль серой стены замка, очередью уложили часового. Внезапное появление «черных комиссаров» повергло противника в замешательство, нам хватило этих секунд, чтобы ворваться в здание, пока застрочил пулемет. Подоспела рота и другие подразделения — брали этаж за этажом и вскоре полностью очистили от гитлеровцев замок и прилегающие кварталы. В числе пленных оказался немецкий генерал. Он смотрел на нас, как на призраков, не в силах понять, каким чудом мы оказались в тылу его войск.
Когда ему сказали, что прошли под землей, не поверил, пока не увидел разведчиков, не успевших отмыться от грязи и нечистот. Когда услышал, что комвзвода была девушка, опять не поверил и оскорбился: «Худшего издевательства вы не могли придумать?!»
Вызвали меня. Пришла в штаб грязная, как черт, разит от меня за километр. Майор Круглов, зажимая нос платком, обращается ко мне: «Доложите, как пленили немецкого генерала!» И вдруг немец протягивает мне пистолет системы «Вальтер» — плохо, видать, обыскали его ребята. «Фрау русиш черный комиссар! Гут! Гут!» Я глаза вытаращила на политотдел, те кивают — бери. Потом ребята именную надпись мне на этом пистолете сделали...
— Евдокия Николаевна, а после войны вам не хотелось продолжить военную карьеру на флоте? Глядишь, и до контр-адмирала дослужились бы, как Грейс Хоппер.
— Мне давали направление в военное училище, но сказались ранения, и пришлось оставить службу. Но я не жалею, потому что встретила свою любовь, вырастила сына и дочь. Растут мои внуки и правнуки, хотя мне предсказывали, что ни мужа, ни детей не будет. Когда гитлеровцы готовились к контрудару по нашим войскам в районе озера Балатон, мой взвод остановился в помещичьем доме. Хозяйка, которая немного говорила по-русски, увидев меня, отшатнулась: «О Господи, женщина!» А потом стала убеждать, что оружие — это большой грех и что небо накажет меня, не дав продолжения моему роду, а земля разверзнется подо мной... Как видите, старая помещица ошиблась, живу. Одна за всех моих ребят...
После войны объездила множество городов, воинских частей, кораблей и подводных лодок — везде рассказывала о моем десантном взводе. Выступала в школах, чтобы дети знали правду, а не росли Иванами, не помнящими родства. И сейчас иду, если зовут и не подводят силы. В августе прошлого года привезла из Севастополя тридцать комплектов тельняшек и бушлатов для ребят из 104-й школы в Пуще-Водице, куда с радостью ходила каждый год 9 Мая. А 1 сентября 2007 года этой школе торжественно присвоили имя фашистского головореза Романа Шухевича. Нужна ли теперь там моя правда?..
За последние два с половиной месяца она похоронила сразу четырех близких людей — трех сестер и племянника. «К человеческим потерям привыкнуть нельзя, — говорит Евдокия Николаевна, — но выжить все-таки можно. Главное — не утратить память и не предать ее. На ней ведь держится мир, но как объяснить это людям?»...
https://www.youtube.com/embed/HK69saPRBIc?wmode=opaque&wmode=opaque