Почему Максим Горький не хотел жить в СССР

Одну из основательниц БЛМ поймали на горячем. Будучи негритянкой, активно выступая за права негров, Патрисс Хан-Каллорс купила себе роскошный дом в белом районе для богачей. С практической точки зрения, всё объяснимо — чем меньше в районе негров, тем ниже там преступность. Проблема в том, что раньше товарищ Хан-Каллорс рассказывала, что негры лучше белых, и что она прониклась идеями марксизма как раз тогда, когда росла в чёрном гетто, наблюдая за расположенным по соседству ухоженным Шерман Оукс:

https://inosmi.ru/politic/20210414/249560961.html

Соратники обвиняют активистку в лицемерии: выступая против белых и богатых, она всё же предпочла жить с ними, а не в компании чёрных и бедных. Кроме того, дама работает простой учительницей: миллионы долларов она могла «заработать», только запустив руки по локоть в партийную кассу.

На самом деле, в этом маленьком конфузе нет ничего удивительного и нет ничего нового. Товарищ Патрисс Хан-Каллорс открыто называет себя «подготовленной марксистской», то есть эдаким идейным Робин Гудом, грабителем с большой дороги, который подводит под свои преступления эгалитаристскую идеологическую базу.

Хорошо известна история Максима Горького, главного писателя СССР. Сталин очень его любил: если Санкт-Петербургу дали имя вождя революции только после смерти Владимира Ильича, то основанный в 13-м веке Нижний Новгород был переименован в честь Максима Горького прижизненно, когда писатель был ещё жив и здоров.

Несмотря на такие почести, после победы большевиков заслуженный революционер Горький предпочитал жить возможно дальше от советской разрухи: сначала в Германии, потом в Италии. Вероятно, Максим Горький так и остался бы в Европе до самой смерти, однако Иосиф Сталин его надул — сначала пригласил в СССР, а потом нарушил слово и отказался выпускать за границу. Кстати, аналогичным образом Иосиф Сталин взял в плен и знаменитого Петра Капицу: когда учёный приехал из Англии в СССР, чтобы навестить мать, советские власти захлопнули ловушку, запретив учёному возвращаться в лабораторию.

С Петром Капицей, впрочем, ситуация в корне другая: он не был революционером, также он имел все основания ненавидеть большевиков из-за личной трагедии 1918 года. Максим Горький, в отличие от Петра Капицы, проявил непоследовательность: выступив за социалистическую революцию, писатель проголосовал ногами за жизнь в капиталистической стране.

Логику Максима Горького можно понять, если внимательно прочесть статью «О русском крестьянстве», которую писатель опубликовал в Берлине в 1922 году. Процитирую несколько фрагментов:

https://ru.wikipedia.org/wiki/О_русском_крестьянстве
https://proza.ru/diary/garin1/2021-02-08

Я думаю, что русскому народу исключительно — так же исключительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли, как бы изучающей цепкость, стойкость жизни.

В русской жестокости чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное. Это свойство едва ли можно объяснить словами «психоз», «садизм», словами, которые, в сущности, и вообще ничего не объясняют. Наследие алкоголизма? Не думаю, чтоб русский народ был отравлен ядом алкоголя более других народов Европы, хотя допустимо, что при плохом питании русского крестьянства яд алкоголя действует на психику сильнее в России, чем в других странах, где питание народа обильнее и разнообразнее.

Можно допустить, что на развитие затейливой жестокости влияло чтение житий святых великомучеников, — любимое чтение грамотеев в глухих деревнях.

Если б факты жестокости являлись выражением извращенной психологии единиц — о них можно было не говорить, в этом случае они материал психиатра, а не бытописателя. Но я имею в виду только коллективные забавы муками человека.

<…>

Кто более жесток: белые или красные? Вероятно — одинаково, ведь и те, и другие — русские. Впрочем, на вопрос о степенях жестокости весьма определенно отвечает история: наиболее жесток — наиболее активный…

<…>

Думаю, что нигде не бьют женщин так безжалостно и страшно, как в русской деревне, и, вероятно, ни в одной стране нет таких вот пословиц-советов:

«Бей жену обухом, припади да понюхай — дышит? — морочит, еще хочет». «Жена дважды мила бывает: когда в дом ведут, да когда в могилу несут». «На бабу да на скотину суда нет». «Чем больше бабу бьешь, тем щи вкуснее».

Сотни таких афоризмов, — в них заключена веками нажитая мудрость народа, — обращаются в деревне, эти советы слышат, на них воспитываются дети.

Детей бьют тоже очень усердно. Желая ознакомиться с характером преступности населения губерний Московского округа, я просмотрел «Отчеты Московской судебной палаты» за десять лет — 1900—1910 гг. — и был подавлен количеством истязаний детей, а также и других форм преступлений против малолетних. Вообще в России очень любят бить, все равно — кого. «Народная мудрость» считает битого человека весьма ценным: «За битого двух небитых дают, да и то не берут».

Есть даже поговорки, которые считают драку необходимым условием полноты жизни. «Эх, жить весело, да — бить некого». Я спрашивал активных участников гражданской войны: не чувствуют ли они некоторой неловкости, убивая друг друга?

Нет, не чувствуют.

«У него — ружье, у меня — ружье, значит — мы равные; ничего, побьем друг друга — земля освободится».

<…>

Интеллигент почти неизбежно подвергался моральному истязанию. Например: установив после долгого спора точные условия обмена, мужик или баба равнодушно говорили человеку, у которого дома дети в цинге:

— Нет, иди с Богом. Раздумали мы, не дадим картофеля…

Когда человек говорил, что слишком долго приходится ждать, он получал в ответ злопамятные слова:

— Мы — бывало, ваших милостей еще больше ждали.

Да, чем другим, а великодушием русский крестьянин не отличается. Про него можно сказать, что он не злопамятен: он не помнит зла, творимого им самим, да, кстати, не помнит и добра, содеянного в его пользу другим.

<…>

В России — небывалый, ужасающий голод, он убивает десятки тысяч людей, убьет миллионы. Эта драма возбуждает сострадание даже у людей, относящихся враждебно к России, стране, где, по словам одной американки, «всегда холера или революция». Как относится к этой драме русский, сравнительно пока еще сытый, крестьянин?

— «Не плачут в Рязани о Псковском неурожае», — отвечает он на этот вопрос старинной пословицей.
— «Люди мрут — нам дороги трут», — сказал мне старик новгородец, а его сын, красавец, курсант военной школы, развил мысль отца так:
— Несчастье — большое, и народу вымрет — много. Но — кто вымрет? Слабые, трепанные жизнью; тем, кто жив останется, в пять раз легче будет.

Вот голос подлинного русского крестьянина, которому принадлежит будущее. Человек этого типа рассуждает спокойно и весьма цинично, он чувствует свою силу, свое значение.

<…>

А отношение крестьян к коммунистам — выражено, по моему мнению, всего искреннее и точнее в совете, данном односельчанами моему знакомому крестьянину, талантливому поэту:

— Ты, Иван, смотри, в коммуну не поступай, а то мы у тебя и отца и брата зарежем, да — кроме того — и соседей обоих тоже.
— Соседей-то за что?
— Дух ваш искоренять надо.

<…>

Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа.

<…>

Да, это стоило мужику дорого, и он еще не все заплатил, трагедия не кончена. Но революция, совершенная ничтожной — количественно — группой интеллигенции, во главе нескольких тысяч воспитанных ею рабочих, эта революция стальным плугом взбороздила всю массу народа так глубоко, что крестьянство уже едва ли может возвратиться к старым, в прах и навсегда разбитым формам жизни; как евреи, выведенные Моисеем из рабства Египетского, вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень — все те почти страшные люди, о которых говорилось выше, и их заменит новое племя — грамотных, разумных, бодрых людей.

Как видите, никакого особенного двоемыслия у Максима Горького не было. Он действительно горячо радел за идеалы революции: просто товарищ Горький считал русских крестьян кем-то типа подопытных кроликов, из которых при помощи селекции следовало вывести улучшенную породу людей. Жить в одном загончике с подопытными экспериментатор считал излишним.

Полагаю, аналогичные соображения крутятся и в голове активистки БЛМ. Дескать, многовековое угнетение сделало негров дикими и агрессивными, так что имеет смысл сначала заварить кашу протестов, а потом подождать где-нибудь в безопасном месте, покуда не вырастет, как выразился товарищ Горький, «новое племя — грамотных, разумных, бодрых людей».