Осенью 1788 года австрийские власти города Триеста, объединив усилия с недавно прибывшим сюда бригадиром князем В. Мещерским, оказали турецкой стороне, с которой они имели честь находиться в состоянии войны, неоценимую услугу. Ламброс Кацонис, по происхождению грек, а по долгу службы русский офицер, организатор и командующий едва ли не самой крупной корсарской флотилией на Средиземном море, был посажен под арест.




Учитывая то обстоятельство, что столь ожидаемое прибытие балтийской эскадры адмирала Самуила Грейга не состоялось, так как шведским королем Густавом овладело острое желание повоевать, Петербург мог рассчитывать в этом регионе только на корсаров. Теперь же майор Кацонис, чьи действия были одобрены на самом верху, в виде благосклонности Ее Величества Екатерины II, сидел в каземате.


Точно неизвестно, на какой зыбкой почве столкнулись мнения и характеры Ламброса Кацониса и князя Мещерского, из-за чего первый оказался под арестом. Вполне вероятно, что присланный для содействия и помощи бригадир начал вместо этого отдавать распоряжения и указания, а Кацонис, который не являлся подчиненным Мещерского, не пожелал вытягиваться во фрунт. Офицеры флотилии написали полное вежливого красноречия письмо Князю Потемкину-Таврическому с извечной просьбой «разобраться и принять меры». Шестерни государственной машины хоть и неспешно, но закрутились.

В Триест спешно прибыл генерал-поручик Заборовский, который формально являлся командующим всеми русскими корсарскими силами на Средиземном море. Довольно неприглядную ситуацию надо было разрешать. Простой флотилии в Триесте не только выливался в излишнюю трату ресурсов, но и срывал военные планы. Заборовский решил множество проблем и вопросов: Кацониса не только выпустили на свободу, но также были оплачены его долги – немалая сумма в 25 тысяч флоринов. Бригадиру Мещерскому было сделано строгое и всеобъемлющее внушение, так что тот присмирел и унял свою распорядительность. Заборовский был столь любезен, что позаботился не только оплатить ремонт и снаряжение корсарской флотилии, но и выделить ей двухмесячный запас провианта.

Майор Кацонис был не менее любезен и пообещал, что все потраченные на его предприятие средства он вернет в процессе деятельности в ближайшие месяцы. Следует отметить, что к этому моменту войны действия корсаров и в первую очередь майора Ламброса Кацониса вызывали всё более возрастающую озабоченность ряда европейских государств, например Венеции. Екатерина II, не желавшая обострять политическую ситуацию, имея на повестке дня две войны, решила выписать своим корсарам множество инструкций и правил. Неудобные термины, такие как «каперы» и «арматоры», не говоря уже о «корсарах», постепенно исчезают из официальных документов. Соединение Кацониса теперь осторожно именуется «легкой флотилией» и фактически приравнивается к регулярным военно-морским силам. В числе прочих рекомендаций Кацонису предписывалось строго уважать нейтралитет судов под флагами стран, не участвующих в конфликте. Атаковать и топить следовало лишь турецкие и шведские корабли.

Новые кампании, бои и трофеи

Самоуправство князя Мещерского сказалось и на ходе подготовки корсарской флотилии, и на сроках готовности выхода в море, за что этого честолюбивого офицера должны были благодарить капитаны турецких судов, благополучно доставивших свои грузы по назначению. Кацонис со всей возможной энергией устремился исправлять это положение. К весне 1789 года корабли были вновь готовы и снаряжены. 8 апреля русская корсарская флотилия в количестве 10 единиц покинула Триест и взяла курс на Ионические острова.

Кроме всего прочего, генерал-поручик Заборовский снабдил Ламброса Кацониса подробнейшими инструкциями. Согласно их казенной букве, майору предстояло тесно взаимодействовать с другой корсарской флотилией под командованием Гульельмо Лоренцо, мальтийца, принятого на русскую службу в чине капитан-лейтенанта. Три фрегата под непосредственной командой Лоренцо осуществляли последние приготовления в Мессине. Помимо своего флагмана, 50-пушечного «Фамо», Лоренцо в своем распоряжении имел еще два 20-пушечных фрегата. Еще одна флотилия из шести кораблей, которые должны были перейти под командование мальтийца, готовилась выйти из Сиракуз, где их снаряжением руководил капитан генерал-майорского ранга Самуил Самуилович Гибс, находившийся в прямом подчинении у генерал-поручика Заборовского.

Русской дипломатии удалось ненавязчиво повлиять на формально нейтральное Королевство Обеих Силиций, так что оно начало иногда ошибаться в государственной принадлежности некоторых кораблей, подолгу стоявших в ее портах. Согласно планам, Кацонис и Лоренцо должны были объединенными силами препятствовать подвозу провианта в Стамбул.

В руководстве русскими силами на Средиземном море сложилась анекдотическая ситуация. Во-первых, во главе их стоял человек, не имеющий к морю никакого отношения, береговой сухопутный флотоводец, в недавнем прошлом тульский наместник, генерал-поручик Иван Александрович Заборовский. Его Превосходительство предпочитал осуществлять руководство корабельными эскадрами из солнечной Италии, время от времени озадачивая своих подчиненных смелостью замыслов.

Сведущий в морском деле Самуил Гибс, хоть и формально подчинялся Заборовскому, фактически выполнял поручение Екатерины II: присматривал за поведением всей корсарской братии и выполнением ими буквы противоречивых инструкций. С одной стороны, указания требовали строгого уважения нейтралитета, с другой – допускали досмотр судов третьих стран, если будет «сильное и явное подозрение, что на них везутся товары запрещенные». Подробная инструкция умалчивала, каким образом в море разузнать, везет ли нейтрал «товары запрещенные». Судя по тому, что объем жалоб на действия Кацониса не снизился и в 1789 году, майор все-таки предпочитал действовать по обстоятельствам и собственному разумению.

Первый боевой контакт эскадра Кацониса имела 15 апреля у берегов Албании. Греки столкнулась с иррегулярной албанской флотилией, которая шла под турецким флагом. Очевидно, албанцы осуществляли патрулирование местных вод не без умысла, рассчитывая выловить что-нибудь ценное, идущее в австрийский Триест. В произошедшем бою корсары, вернее, уже моряки легкой эскадры, изрядно потрепав незадачливых оппонентов, обратили их бегство. Первый и причем убедительный успех вдохновил Кацониса и его людей.

На следующий день, 16 апреля корабли под Андреевским флагом подошли к албанскому порту Дуррес. Не ожидавший таких гостей, неприятель был застигнут врасплох, что обошлось ему слишком дорого. Порт и город были подвергнуты артиллерийскому обстрелу, стоящие в гавани турецкие суда сожжены либо потоплены. Не ограничиваясь бомбардировкой, подчиненные Кацониса высадились в порту и произвели скоротечную ревизию запрещенных товаров. Очевидно, эта процедура была осуществлена успешно – портовым сооружениям, складам и другой инфраструктуре был нанесен значительный ущерб, обрекающий на горестное обрывание не одну густую купеческую бороду. Можно со всей уверенностью предположить, что осадка кораблей корсарской флотилии после посещения Дурреса немного увеличилась, даже несмотря на изрядную прочистку крюйт-камер. Ободренные почином корсары отправились к Ионическим островам.

В начале мая 1789 года Кацонис находился в виду острова Пакси из состава этого архипелага, затем направился к острову Закинф. Известие о том, что в этих водах начала действовать «та самая» флотилия, изрядно подпортила ритм и объем коммерческого судоходства. Противник же не подавал признаков активности, за исключением появления на горизонте дозорных кораблей, которые по возможности осуществляли наблюдение за эскадрой Кацониса. Главные силы османского флота находились далеко от этого региона, и корсары могли чувствовать себя вполне комфортно.

В начале июня местонахождение флотилии определялось юго-восточной оконечностью Пелопоннеса, точнее, островом Идра. Пробыв тут некоторое время, Кацонис переместился к другому острову, Кея. Тут он принял решение дать отдых экипажам и осуществить ремонт кораблей. Место для стоянки было выбрано отнюдь не случайно. Остров Кея находится всего в 15 километрах от восточной оконечности Аттики. Его площадь составляет 121 кв. км, а на западном побережье расположен глубокий залив Агиос-Николаос, очень удобный для якорной стоянки.

Кацонис без труда оценил все преимущества данной позиции и распорядился оборудовать тут оперативную базу. При самом активном содействии местного населения на острове были оборудованы причалы, склады и казармы. Для защиты от нападения на берегах залива сооружена батарея. Несмотря на то, что на Кацониса как из рога изобилия сыпались доносы и поклепы от «доброжелателей» и отчаянные жалобы уважаемых западных партнеров о нарушении нейтралитета, Екатерина II указом от 24 июля 1789 года возвела отважного грека в подполковники «за целый ряд оказанных подвигов». Новоиспеченный подполковник совершал новые подвиги, дезорганизовывая в меру имеющихся сил и возможностей вражеское судоходство в Эгейском море, в перерывах между рейдами продолжая благоустраивать свою базу на острове Кея.

В июле 1789 г. уютное и размеренное бытие корсарского убежища было нарушено прибытием новых действующих лиц. Но это были не корабли султанского флота, а флотилия под командованием Гульельмо Лоренцо. Осмотревшись на месте, мальтиец, который к тому времени находился уже в звании капитана 2-го ранга, ненавязчиво предложил Кацонису объединить свои силы. Вся проблема состояла в той пикантной детали, что в подобном предприятии атаман, то есть командующий, может быть только один.

Кацонис не собирался поначалу уступать пришедшему на все готовое мальтийцу, однако Лоренцо предъявил решающий аргумент незыблемости своего положения, помахав перед разъяренным греком увесистой кипой бумаг, заботливо врученных тому генерал-поручиком Заборовским. Бумаги были снабжены не подлежащими дальнейшему обсуждению величественными печатями и авторитетными подписями, так что Кацонису пришлось «зачехлить артиллерию». Однако, начатое с раздора, взаимодействие двух корсаров на деле продолжалось совсем недолго.

Кацонис и Лоренцо вышли на совместную операцию, но на стоянке у острова Тинос между ними вновь происходит размолвка, быстро переросшая в крупную ссору. Именами каких морских гадов обзывали друг друга двое корсаров, какими карами и бедами грозили друг другу неистовый грек и упрямый мальтиец, в истории не значится. Однако флотилии вновь разделились, чтобы продолжить свое плавание самостоятельно.

Капитан 2-го ранга Лоренцо не забыл красноречия и боцманских идиом своего несостоявшегося подчиненного и написал послание Гибсу. Сначала эта бумага угодила в питательную среду органа дистанционного руководства крейсерской войной в Сиракузах, где на Кацониса уже хватало материала. Самуил Самуилович Гибс, возведенный уже в контр-адмиралы, и которому своенравный грек был как пятнышко грязи на надраенной до блеска корабельной рынде, не смог отказать себе в удовольствии отписать в Петербург. В августе 1789 года в столицу полетела потрескивавшая от наполнявшего ее гнева депеша.

Канцлеру Безбородько предстояло узнать, что, дескать, Кацонис совершенно отбился от рук, ни во что не ставит береговых флотоводцев Заборовского и Гибса. Что он нагло отказался соединиться с эскадрой Лоренцо и вообще считает себя не корсаром, а командиром русской эскадры в Архипелаге. В финале документа содержалась феноменальная по оригинальности и дерзости изложения просьба: прислать с Балтики несколько фрегатов, чтобы усилить эскадру Лоренцо с целью заставить грека «почитать сиракузское начальство». Тем самым Гибс фактически расписывался в своем должностном бессилии как-то повлиять на подполковника Кацониса.

Его мальтийский коллега, капитан 2-го ранга Лоренцо, после неудачного боестолкновения с османской эскадрой в конце августа 1789 года вернулся в несколько расстроенных чувствах в Сиракузы, сославшись на «недостаток провианта». Столь нелепая причина вызывала оторопь даже у берегового Гибса – всем была известна оживленность судоходных путей Восточного Средиземноморья, где с любого из захваченных судов можно было пополнить запасы.




Подполковнику Кацонису тем временем ничто не мешало досаждать туркам – и продовольствия, и куража ему и его подчиненным хватало. 3 августа 1789 года его флотилия вступила в бой у острова Макронисос с алжирской флотилией. Алжирцы, полунезависимые от султана и богатые пиратскими традициями моряки, в этот раз были вынуждены отступить с потерями. Эскадра же Кацониса вновь вернулась на стоянку у острова Кея.

Мальтиец Лоренцо, очевидно понукаемый контр-адмиралом Гибсом, попытался вновь взять под контроль Кацониса, послав к нему лейтенанта Анжело Франчески, корсиканца по происхождению, с еще более внушительными пачками бумаг и рескриптов. Однако миссия лейтенанта закончилась столь же неудачно, как и у его командира. К этому моменту даже в далеком Петербурге поняли, что в Средиземном море происходят довольно странные вещи – очевидно, «перл» Гиббса о «воспитательных фрегатах» не остался без внимания. По ходатайству князя Потемкина происходит кадровая перестановка: генерал-поручик Заборовский был отозван в Россию, а так и не раздобывший провианта мальтиец Лоренцо – снят с должности и также отозван. Их места заняли более подходящие для этого люди: вместо Заборовского – генерал-майор Василий Степанович Томара, а во главе флотилии стал старый знакомый Кацониса капитан 1-го ранга грек Антонио Псаро.

Поскольку флотилия Кацониса создавала Османской империи всё большее количество проблем, в Порте решили попробовать иные методы. Храброго и назойливого грека попытались переманить на свою сторону. К подполковнику Кацонису обратился с письмом драгоман турецкого флота, тоже грек по национальности, Мавроенис с «интересным» предложением. Суть его сводилась, опуская цветастую восточную лесть, к 200 тысячам золотых дукатов, любому острову в Эгейском море в наследственную собственность на выбор и милостивому прощению султана. Неизвестно, удостоил ли Кацонис ответом Его султанское величество Селима III, однако содержимое трюмов турецких купцов продолжало регулярно перемещаться на корабли корсаров, а 200 тысяч дукатов продолжали спокойно лежать в султанской казне.

Самым ценным призом для Кацониса в это время была захваченная на одном из трофеев красивая молодая гречанка по имени Ангелина. В лучших традициях жанра эта красавица в скором времени становится его женой. Не добившись успеха в попытке завербовать Кацониса в число подданных султана, турки ожидаемо перешли от пряников к кнуту.




В августе 1789 года к острову Кея подошла турецкая эскадра, которая высадила на него десант. Небольшой вооруженный отряд греков был частично перебит и рассеян. Все сооружения базы Кацониса были сожжены, а местное население за лояльность к корсарам было подвергнуто жестоким репрессиям. Сам подполковник со своей флотилией, успешно закончив кампанию, встал на зимнюю стоянку на Ионических островах. Местное венецианское начальство проявило просто чудеса изворотливости, стремясь не поссориться с могущественными османами и одновременно не расстроить подполковника Кацониса, чьи подчиненные, обидевшись, могли натворить много неприятностей.

В итоге эскадра под Андреевским флагом спокойно простояла зиму 1789–1790 гг. на острове Закинф. В марте 1790 г. корабли Кацониса вновь отправились в Эгейское море. Для того чтобы навести порядок на разоренном острове Кея, на борт были взяты 800 вооруженных повстанцев-клефтов, к которым, впрочем, подходило и менее приятное обозначение «разбойники». В апреле 1790 года флотилия подошла к Кея и произвела высадку. Турок на острове не оказалось, и вскоре база на нем была восстановлена.

В Стамбуле тем временем обстановка накалялась. Во-первых, новый султан Селим III потребовал от своих адмиралов и чиновников немедленно решить проблему Кацониса. Во-вторых, население столицы, страдая от нерегулярного подвоза продовольствия, начало роптать. В начале года численность турецких военно-морских сил в Архипелаге, привлеченных к охране коммуникаций, составляла 2 линейных корабля, 11 фрегатов и 10 кораблей меньшего ранга.




Специально для ликвидации флотилии Кацониса в Алжире была сформирована специальная эскадра из двух 66-пушечных линейных кораблей, трех 30-пушечных фрегатов и восьми других судов. Командовал этим соединением поднаторевший в морском разбое адмирал Сеит-Али. Его экипажи состояли в подавляющем большинстве из опытных алжирских пиратов.

Бой у острова Андрос

1 мая 1790 года местные жители сообщили Кацонису, чья флотилия стояла на якоре на своей базе, что видели недалеко турецкую эскадру из 8 кораблей. Кацонис не поверил известию, записав его в категорию слухов. 5 мая он снялся с якоря, имея под командованием 7 кораблей. Его флагманом неизменно была «Минерва Северная». 6 мая у острова Андрос Кацониса застиг штиль и 19 османских кораблей. В составе вражеской эскадры под командованием адмирала Мустафы-паши был один линейный корабль, 11 фрегатов и 7 других кораблей.

Несмотря на подавляющее превосходство, турки не спешили атаковать, опасаясь абордажа. Весь день 6 мая прошел в перестрелке на значительной дистанции, не принесшей успеха и значительных потерь ни одной из сторон. В ночь с 6 на 7 мая на борту «Минервы Северной» состоялся военный совет, на котором часть капитанов настаивала на немедленном отступлении. Кацонис обвинил их в трусости, полагая, что турки совершенно «оробели». Это и решило исход последующих событий.

На следующее утро, когда Кацонис уже собирался серьезно разобраться с «оробевшим» Мустафой-пашой и его подчиненными, на горизонте появились новые действующие лица. Это был не кто иной, как Сеит-Али со своей алжирской эскадрой. К месту событий спешили один линейный корабль, три фрегата и восемь шебек. Привычные к абордажу, алжирцы не боялись сражения на кинжальных дистанциях. Флагман Сеита-Али и две шебеки сразу навалились на «Минерву Северную», подвергая самый большой корабль корсаров массированному артиллерийскому огню.

Профессионалы столкнулись с профессионалами, и попытка взять на абордаж флагман Кацониса не удалась. Однако турецкий огонь по нему не утихал. «Минерва Северная» смогла продержаться до темноты, получив значительные повреждения рангоута и такелажа. Сам подполковник был ранен. Корабль уже не мог передвигаться самостоятельно, и поэтому было принято нелегкое решение его оставить. Сняв экипаж на легких парусных судах, Кацонис сжег свой флагманский фрегат.

Другим его кораблям повезло меньше: три полакра были взяты на абордаж алжирцами Сеита-Али, а их экипажи поголовно вырезаны. Фрегату «Ахиллес» удалось отбиться от трех алжирских кораблей и дотянуть до острова Андрос, где его экипаж сошел на берег, а корабль был сожжен. Еще один полакр сдался, надеясь на милость безжалостных алжирцев. Впоследствии его экипаж был публично казнен в Стамбуле.

Кацонис потерял около 500 человек убитыми и пленными. Ему самому вместе с остатками экипажа «Минервы Северной» удалось уйти на единственном уцелевшем корабле.

Завершение войны

Празднование победы в Стамбуле по случаю победы над корсарами Кацониса поражало очевидцев восточным размахом. Султан приказал палить из пушек, встречая торжественно входящую на рейд столицы эскадру Сеита-Али. Торжества продолжались 5 дней и сопровождались пушечной пальбой и массовыми казнями пленных. Несмотря на радость не частого в этой войне успеха, турки продолжали держать в Архипелаге значительные военно-морские силы, в некоторой степени облегчая труды Федора Федоровича Ушакова и моряков-черноморцев.

Потемкин писал о деяниях подполковника Кацониса императрице Екатерине с просьбой по достоинству оценить заслуги этого человека перед Россией. Мнение Светлейшего было услышано. 29 июля Ламброс Кацонис был произведен в полковники, а 12 сентября 1790 года награжден Орденом Святого Георгия IV степени. После сражения у острова Андрос неутомимый грек попытался воссоздать свою флотилию из нескольких мелких кораблей, частично отбитых у неприятеля.

В конце 1790 г. его вызывают в Вену для встречи с князем Потемкиным-Таврическим. В австрийской столице Кацонис так и не дождался верховного главнокомандующего – тот был слишком занят делами в Санкт-Петербурге. В начале 1791 года в Вену прибыл генерал-майор Томара, который вручил ему орден Святого Георгия и сообщил о присвоении звания полковника. На радостях Кацонис вернулся в Триест, где и приступил к формированию новой флотилии.

Однако к этому времени союзная Австрия уже вовсю вела сепаратные мирные переговоры с Османской империей, и Триест потерял статус союзного порта. Для действий против все еще не спешивших вести переговоры турок нужна была другая оперативная база. По предложению генерал-майора Томары, ею могла стать область Мани на полуострове Пелопоннес. Местные вожди изъявили полное согласие на пребывание на своей территории корсарской флотилии под Андреевским флагом и обещали выставить 3 тысячи вооруженных ополченцев.

К августу 1791 года в распоряжении полковника Кацониса было уже более 20 хорошо вооруженных и оснащенных кораблей, когда он узнал о подписании Ясского мирного договора между Россией и Османской империей.

Собственная война полковника Кацониса

Греки встретили окончание русско-турецкой войны с большим разочарованием. Призыв сражаться за свободу Греции был с воодушевлением услышан, но долгожданная свобода так и не наступила. В тексте мирного договора не было ничего о судьбе Греции. В числе греков, имевших свое собственное понимание ситуации, был и Ламброс Кацонис.




Приказ генерал-майора Томары вместе с флотилией прибыть в Триест, где и разоружиться, полковник не выполнил. Вместо этого он вместе с 11 кораблями прибыл в район мыса Матапан, где и обосновался в удобной бухте Порто-Кайло, оборудовав там свою базу. Его поддержали несколько командиров отрядов греческих ополченцев.

В начале 1792 г. Кацонис выпустил манифест, в котором обещал сражаться до тех пор, пока греки не добьются своих прав. Он уже не называет себя полковником русской службы, а скромно именуется королем Спарты. Кацонис объявил свою собственную войну против Османской империи, продолжая нападать на турецкие корабли и топить их, держа в страхе все Восточное Средиземноморье. Войдя во вкус, корсар возле города Навплия ограбил и сжег два французских торговых судна. Посол Франции в Стамбуле устроил политический демарш с требованием прекратить безобразие. Султан был вынужден выделить эскадру из 20 кораблей, к которой присоединился и французский фрегат «Модест».

В июне 1792 г. эта эскадра прибыла к Порто-Кайло и начала его бомбардировку. Чтобы довести положение Кацониса до критического, турецкие власти вынудили бея области Мани, где находилась база корсаров, грека по национальности, напасть на нее с суши. Для этой цели в Стамбул были отправлены 20 заложников, которых могли казнить в случае упрямства бея. Тот все-таки остался греком и предложил Кацонису мирно пройти сквозь боевые порядки его войска и скрыться.

Корсар согласился. Взорвав и уничтожив все свои суда, он и его люди смогли уйти от турок. Два года корсар слонялся по Европе, нигде подолгу не задерживаясь. В 1794 году, после долгих хлопот консула в Триесте, Кацонис получил письмо от тогдашнего фаворита Екатерины II Платона Зубова вернуться Россию. Вместе со всей семьей корсар прибыл в Херсон. Ему выплатили полагающееся за 8 лет службы жалованье и вызвали в Петербург.

Мирная жизнь и загадочная смерть




В сентябре 1795 года полковника и кавалера Ордена Святого Георгия представили Екатерине II, которая отнеслась к нему весьма милостиво. Почти год полковник проживает в столице, часто беседуя с императрицей. Ее кончину он пережил очень тяжело. Новый император Павел I не испытывал к заслуженному моряку никакой симпатии и в конце 1796 года попросту отправил того в Одессу для службы в гребном флоте. Фактически это была незамаскированная ссылка.

Потом, правда, Павел I c свойственной ему переменчивостью отменил свое решение и разрешил полковнику остаться в Петербурге. Понимая, что в столице новой власти до него нет никакого дела, Кацонис уехал в свои, подаренные еще Екатериной II, поместья в Крым. Там он становится крупным предпринимателем, занимается торговлей и виноделием.

Его жизнь закончилась при трагических обстоятельствах. В 1805 году, когда бывшему корсару было 53 года, Кацонис отправился на двуколке в Керчь. По дороге к нему, представившись доктором, подсел неизвестный. По версии следствия, Кацонис был отравлен во время отмечания знакомства, однако ему удалось достать кинжал и заколоть своего отравителя. В Керчь двуколка привезла два уже остывающих трупа. Личность «доктора» выяснить так и не удалось, однако в семье Кацониса были уверены, что заслуженного корсара отравили на турецкие деньги.

Предположительно Кацонис похоронен в Керчи, однако к XX веку могила была утрачена. Память Ламброса Кацониса, корсара и полковника русской службы чтили и в Греции. Кацонис даже стал прототипом главного героя поэмы Байрона «Корсар». Бурная жизнь, посвященная борьбе за свободу родины, драматические повороты судьбы, верная служба России и в наше время делают Ламброса Кацониса, или Ламбро Каччони, как его называли в России, романтическим героем.