Я начала собирать материал о прадедушке, когда рассказать о нём мне могла уже только мама - бабушка и дедушка уже ушли в лучшие миры. В интернете на запрос "Назаров Петр Ильич 1910 года рождения" ответа я так и не получила. Но история моя не о поисках, а о чуде.
"Живые помощи"
Прадед ушел на войну уже зрелым мужчиной - 31 год, детей в доме мал мала меньше. Скупо поцеловал на пороге жену Марфу и пошёл. Был он человеком крепким, с тяжелым, пасмурным характером. В Бога не веровал, людям не верил. Когда забирали в армию, сказал, что ждать его надо не долго - война, мол, будет короткой. Врага пугнут и разойдутся все по домам, живые-здоровые.
Но дни шли, и на сердце прабабушки становилось все тяжелее и тяжелее. А тут еще соседские старухи, которые помнили Первую мировую, приметы всякие наблюдали, да говорили о том, что нынешняя война будет такой, какой ещё свет не видывал.
И тогда решила прабабушка Марфа, а она была верующей, передать мужу охранную иконку. Разузнала, что Петр пока находится в Царицыно, оставила детей на свекровку, а сама пошла пешком. Шла с окраины подмосковного города Коломны. И несла в узелке медный крест, который достался ей по наследству от батюшки, иконку Божьей Матери и зашитую в мешочек молитву "Живые помощи". Шла она около недели. Ночевала то в лесу, то у добрых людей. По дороге заходила во все церквушки: молилась о том, чтобы поскорее закончилась проклятая война и муж вернулся домой живым-здоровым. И дошла. Прадед мой был атеистом, но, оценив поступок жены, церковные вещи всё-таки принял. И всю войну с ними не расставался.
К сожалению, я не узнала, где именно он воевал, но знаю точно, что был он сапёром. И за пять лет жестокой мясорубки его только один раз контузило.
Вернулся он другим человеком. О пережитом рассказывал мало. Говорил только, что перед каждым боем одевался во все чистое, что из его однополчан домой пришли единицы, да и те калеки. И что теперь он верит, что в этом мире Бог есть, потому что в каждом бою был на волосок от смерти. А спустя годы, услышав, даже случайно слово "война", он начинал плакать.
С возрастом контузия дала себя знать: прадед стал впадать в детство. Он пристрастился к конфетам, целыми днями сидел у окна, смотрел на бегающих на дворе детей - смеялся, мычал или утирал бегущие по колючим щекам слезы. Умер Петр Ильич Назаров в 74 года.
Эти воспоминания подтолкнули меня к тому, чтобы собрать удивительные факты о Божьем промысле во время Великой Отечественной войны, о которых мне рассказывали реальные люди.
Сто лет и три года
Одна из них - актриса Варвара Шурховецкая. Сейчас ей сто три года. Мы разговаривали незадолго до ее столетнего юбилея. И среди рассказов о том, как наш Ростовский ТЮЗ переживал войну, были и такой эпизод.
- Когда немцы начали активно наступать, наш театр отправили в эвакуацию. Помню, что ехали мы из Моздока в Астрахань. Мне досталась вторая полка в вагоне. Лежу, сплю. И вдруг меня будто что-то толкнуло изнутри - нужно вставать. Поезд почему-то стоял. Я открыла глаза и прыгнула вниз. А через мгновенье мы услышали звуки бомбёжки, побежали к выходу, высыпали из вагона - и тут же, в то место, где я спала, попала бомба, - вспоминала Варвара Ивановна. - Самое интересное, что так было не один раз. Я как-то чувствовала, куда нужно идти, где стоять. Среди наших актёров даже появилась примета - если хочешь остаться цел во время бомбёжки, нужно держаться Вари... На эту тему ещё случай вспомнила. Уже в Армавире я шла в больницу. Что-то заболело у меня. И вдруг по дороге слышу звуки сирены - бомбят. А я в Доме Офицеров, где нас поселили, я сына оставила, он спал. Развернулась и бегом туда со всех ног. Прибежала, прижала к себе. Жду, когда все закончится. И наконец закончилось: три бомбы упали рядом с нашим зданием, вокруг руины, а Дом офицеров не пострадал. Видимо, зачем-то мы были нужны на этой земле. После того случая ребята из труппы начали меня спрашивать: может, я какую-то молитву знаю, или заговоры читаю. Но нет, ничего такого я не делала. Просто слушала своё сердце. Оно меня никогда не обманывало. Ни разу, за все сто лет.
В ту встречу Варвара Ивановна рассказала мне ещё один любопытный эпизод, касающийся военного времени. Они с театром два года ездили со спектаклями по госпиталям и в 1944-ом вернулись в Ростов. Город был полуразрушен, холод, голод. Зима.
Поздно вечером она шла после спектакля домой. На ней была довольно поношенная шуба из котика. Вдруг из темноты шагнули двое. По их лицам было понятно, что перед артисткой стояли представители криминального мира Ростова-папы.
- Добрый вечер, мадам, - говорят. - Что это вы по темноте одна ходите? Не страшно?
- Я не из боязливых, - ответила актриса. - На дворе война. Неужели что-то хуже бывает?
Двое встали по бокам и поставили перед фактом, что они проведут даму до дома. Отказ не принимался, пришлось идти Варваре Шурховецкой в малоприятной компании. Криминальные элементы довели ее до общежития, а у порога пожелали всего доброго и сообщили, что шубу все-таки нужно оставить им.
- Хорошо, - согласилась Варвара Ивановна. - Отдам. Только имейте ввиду, что это единственная теплая вещь, которая есть у меня. Шуба была со мной на фронте, спасала от холода и меня, и моего сына. Сегодня я вам ее отдам, но завтра мне уже не в чем будет идти на спектакль.
- А кто вы? - спросили воры.
- Я актриса. Мы недавно вернулись с фронта - давали там спектакли для раненых в госпиталях. Наш театр сейчас в полуразрушенном состоянии, играем в ледяном зале. Но если вам эта шуба нужнее, чем мне - берите.
"Шубу они не взяли. Извинились и ушли, - рассказывала Варвара Ивановна. - Сволочи, конечно они, что не воевали. Но в то же время что-то человеческое в их душах было. Сегодня я не могу себе представить, что с кем-то могла произойти такая история. Хотя мне кажется, что и в случае с шубой меня защитил ангел-хранитель".
Хлеб-соль для фашистов
О необычном повороте судьбы рассказывал и в прошлом директор ростовского стадиона «Олимп-2» Роберт Ченибалаян. Во время войны он был мальчишкой.
- Все мужчины из нашей семьи ушли на фронт. В Ростов немцы входили дважды. И вот когда они пришли во второй раз, вернее, подходили и мы уже понимали, что город возьмут, некоторые люди хотели перед ними выслужиться, заработать "очки", - рассказывал Роберт Гаспарович. - К таким подхалимам относилась и наша соседка. Она подготовилась к приходу фашистов основательно - рушник достала, хлеб испекла - собиралась встречать их хлебом-солью. У нас с ней никогда отношения не складывались. А тут прибежала к нам и говорит: "Расскажу немцам, что все ваши мужики ушли в Красную Армию! Ждите расправы!". Мама перепугалась, проплакала всю ночь. Отправила меня с братом к родственникам прятаться, а сама решила остаться. Будь, что будет. И вот немцы идут по нашей главной улице. Гордые, счастливые, песни поют. А соседка с рушником и хлебом двинулась к ним вперед - побежала, чтобы быть в первых рядах встречающих. Они не поняли ее намерений. Дали очередь из автомата. Упала она, как подкошенная. И тайну о нашей семье с собой унесла. Мама все это видела, и умывалась слезами...
И еще один случай припомнил Роберт Ченибалаян. Когда немцы уже уходили из Ростова, к ним в дом прибежал дядя. И посоветовал срочно собираться, перебираться, пока все не затихнет к ним, на окраину города. Женщины послушались, собрали вещи, документы, взяли в охапку детей и несколько дней пересидели у родных. А когда немного улеглось, и они вернулись в свой район, то уже не узнали улицу. По обеим сторонам стояли остовы сожженных зданий. А на вместе их родного дома остались одни руины...
Истории о воле судьбы можно продолжать бесконечно: в каждой семье есть свои удивительные факты, но все они говорят о том, что ничего в этой жизни не проходит бесследно.