Алексей Степанович Хомяков о Западе

НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

Нам из высоты 21 века, уже очевидно наблюдая неумолимо приближающуюся развязку цивилизации Маммоны, весьма познавательны мысли тех личностей, кто еще столетия назад (когда казалось, и СМИ теперешних не было, и средств передвижения и глобальности) — тем не менее, ясно видели разложение — начало духовной и идейной смерти Запада. И потому искали, открывали, защищали право  для России на свой особый путь, свою русскую миссию в мире, фактически право на жизнь, на будущее... Такими духовно-дальнозоркими провидцами был весь цвет нашей культуры 19 века — среди них Пушкин и Гоголь, Достоевский, Тютчев и Алексей Хомяков — мысли которого о России и Западе приводятся ниже.

Алексей Хомяков "самый чистый и самый благородный из великих людей новой русской истории" —  так сказал о нем П.А.Флоренский.

Проф. Николай Арсеньев: "Алексей Степанович Хомяков (1804-1860 гг.) — один из руководящих деятелей в истории русской культуры и русской духовной жизни 19-го века. Поэт, историк-мыслитель, богослов, сельский хозяин, общественный деятель (один из тех кто подготовили освобождение крестьян), горячий патриот и вместе с тем человек вселенской широты духа, горячо верующий христанин и проповедник духовной свободы и честности мысли и уважения к научному мышлению (ибо Истина одна, и люди призваны служить ей в свободе духа), один из основателей "славянофильского" течения, и вместе с тем тесно связанный с западной культурой, педагог по призванию в своем воздействии на пытливые, жаждущие истины и честного подхода к ней молодые души, и рыцарь духа — вот как многосторонне проявилась его богатая личность".

К.Бестужев-Рюмин: "Да, у нас в умственной сфере равны с ним только Ломоносов и Пушкин. Мы же берем для себя великой целью слова А.С. Хомякова: "Для России возможна только одна задача — сделаться самым христианским из человеческих обществ".

"Религиозные, исторические, общественные, эстетические воззрения и предпочтения Хомякова складывались на основе энциклопедических познаний едва ли не всех областей человеческой деятельности и науки. Как и многие славянофилы, он был блестяще образованным человеком, знал множество языков, мировые религии, лингвистику, писал по-французски богословские трактаты. Хомяков хорошо разбирался в экономике, разрабатывал проекты освобождения крестьян и усовершенствования сельскохозяйственного производства, изобрел дальнобойное ружье и новую паровую машину, получившую патент в Англии, занимался винокурением, сахароварением, гомеопатическим лечением, успешными поисками полезных ископаемых в Тульской губернии, проектами улучшения благосостояния жителей Алеутских островов и созданием хитроумных артиллерийских снарядов в период Крымской войны. Одаренный художник, портретист и иконописец, известный поэт и драматург - таковы еще ипостаси личности Хомякова, о котором его единомышленник А.И. Кошелев писал: "Он не был специалистом ни по какой части, но все его интересовало, всем он занимался, все ему было более или менее известно и встречало искреннее сочувствие. Обширности его сведений особенно помогала, кроме необходимой живости ума, способность читать чрезвычайно быстро и сохранять в памяти навсегда им прочитанное".

***

ИЗ А.С.ХОМЯКОВА:

"Разумное развитие народа есть возведение до общечеловеческого значения того типа, который скрывается в самом корне народного бытия."

"Все прекрасное, благородное, христианское нам необходимо, как свое, хотя бы оно было европейское".

"Я и теперь еще люблю Запад, я связан с ним многими неразрывными сочувствиями. Я принадлежу ему моим воспитанием, моими привычками жизни, моими вкусами, моим спорным складом ума, даже сердечными моими привязанностями".

"Логика истории произносит свой приговор над духовной жизнью Западной Европы".

"Зап. Европа развивалась не под влиянием христианства, а под влиянием латинства, т.е. христианства, односторонне понятого".

***

"Есть ли у кого из народов Европы, кроме шотландцев, подобные нашим легенды и песни? У кого столько своей, родной души? Откуда льются эти звонкие, непостижимые по полноте чувств, голоса хороводов? Прочтите сборник Кирилла Данилова древнейших народных преданий-поэм. У какого христианского народа есть Нестор? У кого из народов есть столько ума в пословицах? А пословицы не есть ли плод пышной давней народной жизни?"

***

"Наша ученическая доверчивость все перенимает, все повторяет, всему подражает, не разбирая, что принадлежит к положительному знанию, что к догадке, что к общечеловеческой истине и что к местному, всегда полулживому направленно мысли; но и за эту ошибку нас строго судить не должно".

***

"Принимая все без разбора, добродушно признавая просвещением всякое явление западного мира, всякую новую систему и новый оттенок системы, всякую новую моду и оттенок моды, всякий плод досуга немецких философов и французских портных, всякое изменение в мысли или в быте,

мы еще не осмелились ни разу хоть вежливо, хоть робко, хоть с полусомнением спросить у Запада: все ли то правда, что он говорит? все ли то прекрасно, что он делает?"

***

"Чей прогресс, прогресс чего именно? Может усовершенствоваться наука, а нравы могут упадать и страна опять-таки гибнуть. Где же тут прогресс страны? Прогресс есть слово, требующее субъекта. Без этого субъекта прогресс есть отвлеченность или, лучше сказать, чистая бессмыслица".

***

Иностранцы в своих произведениях, без основания, всячески унижают Россию

"В Европе стали говорить и писать о России. Оно и неудивительно: у нас так много говорят и пишут о Европе, что европейцам, хоть из вежливости следовало заняться Россиею. Всякий русский путешественник, возвращаясь из-за границы, спрашивает у своих знакомых домоседов: "читали ли они, что написал о нас лорд такой-то, маркиз такой-то, книгопродавец такой-то, доктор такой-то?" Домосед, разумеется, всегда отвечает, что не читал. — "Жаль, очень жаль, прелюбопытная книга: сколько нового, сколько умного, сколько дельного! Конечно, есть и вздор, многое преувеличено; но сколько правды! — любопытная книга".

Домосед расспрашивает о содержании любопытной книги, и выходит на поверку, что лорд нас отделал так, как бы желал отделать ирландских крестьян; что маркиз поступает с нами, как его предки с виленами; что книгопродавец обращается с нами хуже, чем с сочинителями у которых он покупает рукописи; а доктор нас уничтожает пуще, чем своих больных. И сколько во всем этом вздора, сколько невежества! Какая путаница в понятиях и даже словах, какая бесстыдная ложь, какая наглая злоба! Поневоле родится чувство досады,

поневоле спрашиваешь: на чем основана такая злость, чем мы ее заслужили? Вспомнишь, как того-то мы спасли от неизбежной гибели; как другого, порабощенного, мы подняли, укрепили; как третьего, победив, мы спасли от мщенья, и т.д.

Досада нам позволительна; но досада скоро сменяется другим, лучшим чувством — грустью истинной и сердечной. В нас живет желание человеческого сочувствия в нас беспрестанно говорит теплое участие в судьбе нашей иноземной братии, к ее страданьям, так же как к ее успехам; к ее надеждам, так же как к ее славе. И на это сочувствие и на это дружеское стремление мы никогда не находим ответа: ни разу слова любви и братства, почти ни разу слова правды и беспристрастия. Всегда один отзыв — насмешка и ругательство; всегда одно чувство — смешение страха с презрением. Не того бы желал человек от человека".

***

Россия пробуждает худшие чувства у европейцев

"Трудно объяснить чувства в западных народах, которые развили у себя столько семян добра и подвинули так человечество по путям разумного просвещения. Европа не раз показывала сочувствие даже с племенами дикими, совершенно чуждыми ей и несвязанными с ней никакими связями кровного или духовного родства. Конечно в этом сочувствии высказывалось все-таки какое-то презрение, какая-то аристократическая гордость крови или, лучше сказать, кожи; конечно, европеец, вечно толкующий о человечестве, никогда не доходил вполне до идеи человека; но все-таки хоть изредка высказывалось сочувствие и какая-то способность к любви.

Странно что Россия одна имеет как будто привилегию пробуждать худшие чувства европейского сердца.

Кажется, у нас и кровь индо-европейская, как и у наших западных соседей, и кожа индо-европейская (а кожа, как известно, дело великой важности, совершенно изменяющее все нравственные отношения людей друг с другом), и язык индо-европейский, да еще какой! самый чистейший и чуть-чуть не индейский; а все таки мы вам соседям не братья".

***

Недоброжелательство к нам других народов

"Недоброжелательство к нам других народов очевидно основывается на двух причинах: на глубоком сознании различия во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы и на невольной досаде пред этою самостоятельной силою, которая потребовала и взяла все права равенства в обществе европейских народов.

Отказать нам в наших правах они не могут: мы для этого слишком сильны; но и признать наши права заслуженными они также не могут,

потому что всякое просвещение и всякое духовное начало, не вполне еще проникнутые человеческою любовью, имеют свою гордость и свою исключительность. Поэтому полной любви и братства мы ожидать не можем, но мы могли бы и должны ожидать уважения. К несчастию, если только справедливы рассказы о новейших отзывах европейской литературы, мы и того не приобрели. Нередко нас посещают путешественники, снабжающие Европу сведениями о России. Кто пробудет месяц, кто три, кто (хотя это очень редко) почти год, и всякий, возвратясь, спешит нас оценить и словесно и печатно. Иной пожил, может быть, более года, даже и несколько годов, и, разумеется, слова такого оценщика уже внушают бесконечное уважение и доверенность. А где же пробыл он все это время? По всей вероятности, в каком-нибудь тесном кружке таких же иностранцев, как он сам. Что видел? Вероятно, один какой-нибудь приморский город, а произносит он свой приговор, как будто бы ему известна вдоль и поперек вся наша бесконечная, вся наша разнообразная Русь".

***

Европейские писатели не знают русского языка

"К этому нужно прибавить, что почти ни один из этих европейских писателей не знал даже русского языка, не только народного, но и литературного, и следовательно не имел никакой возможности оценить смысл явлений современных так, как они представляются в глазах самого народа; и тогда можно будет садить, как жалки, как ничтожны были бы данные, на которых основываются все эти приговоры, если действительно они не основывались на других данных, извиняющих отчасти опрометчивость иностранных писателей, — именно на собственных наших показаниях о себе. Еще прежде чем иностранец побывает в России, он уже узнает ее по множеству наших путешественников, которые так усердно меряют большие дороги всей Европы с равною пользою для просвщения России вообще и для своего просвещения в особенности. Вот первый источник сведения Европы о России……".

***

Русское смирение иностранцы воспринимают отрицательно

"… и должно сказать вообще, что русский путешественник, как представитель всенародного смирения, не исключает и самого себя. В этом отношении он составляет резкую противоположность с английским путешественником, который облекает безобразие своей личной гордости в какую-то святость гордости народной. Смирение, конечно, чувство прекрасное: но к стыду человечества надобно признаться, что оно мало внушает уважения, и что европеец, собираясь ехать в Россию и побеседовав с нашими путешественниками, на запасается ни малейшим чувством благоговения к той стране, которую он намерен посетить".

***

Западные народы еще себя не познали

"Так, например, величайшая и бесспорно первая во всех отношениях из держав Запада, Англия, не постигнута до сих пор ни своими, ни иноземными писателями. Везде она является как создание какого-то условного и мертвого формализма, какой-то душеубийственной борьбы интересов, какого-то холодного расчета, подчинение разумного начала существующему факту, и все это с примесью народной и особенно личной гордости, слегка смягченной какими-то полупорочными добродетелями. И действительно, такова Англия в ее фактической истории, а ее условных учреждениях, в ее внешней политике, во всем, чем она гордится и чему завидуют другие народы.

Но не такова внутренняя Англия, полная жизни духовной и силы, полная разума и любви;

не Англия большинства на выборах, но единогласия в суде присяжных; не дикая Англия, покрытая замками баронов, но духовная Англия, не позволявшая епископам свои жилища: не Англия Питтов, Виьберфорсов; Англия, у которой есть еще предание, поэзия, святость домашнего быта, теплота сердса и Диккенс, меньшой брат нашего Гоголя; наконец, старая веселая Англия Шекспира (merry old England). Эта Англия во многом не похожа на остальной Запад, и она не понятя ни им , ни самими англичанами. Вы ее найдете ни в Юме, ни в Галламе, ни в Гизо, ни в Дальмане, ни в документально верном и нестерпимо скучном Лаппенберге, ни в нравописателях, ни в путешественниках. Она сильна не учреждениями своими , но несмотря на учреждения свои.

Остается только вопрос: что возьмет верх, всеубивающий формализм или уцелевшая сила жизни,

еще богатая и способная, если не создать, то принять новое начало развития? В примере Англии можно видеть , что Западные народы не вполне еще поняли друг друга. Еще менее могли они познать себя в своей совокупности; ибо несмотря на разницу племен, наречий и общественных форм, они все выросли на одной почве и из одних начал. Мы вышедшие из начал других, можем удобнее узнать и оценить Запад и его историю, чем он сам".